Текст книги "Лужайки, где пляшут скворечники"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Растает…

Артему вдруг вспомнилось, как недавно в городе Кей молчаливо и строго перекрестился на часовню – видимо, в память о погибшем друге. И тревога толкнулась опять. И снова исчезла, растворилась в мирной и безопасной тишине Безлюдных пространств.

Старик обрадовался Артему и Володе. Засуетился, заварил чай. Фаянсовый чайник накрыл панамкой, а большой, зеленый, водрузил на плитку.

О странностях Пустырей заговорил охотно. Достал с полки свой «Атлас» – несколько ватманских листов с планами здешних мест.

– Я, конечно, в картографии смыслю мало, но кое-что изобразил. Пришлось немало полазить по буеракам. И такое вот дело: в понедельник зарисуешь, а во вторник придешь – там все по-иному. Хорошо, что ребятишки помогали. Как говорится, старый да малые. Они тут, можно сказать, все уголки знают…

О своей работе по описанию Безлюдных пространств старик отозвался со вздохом:

– Да по сути дела не о чем писать. Никакого объективного материала, одни разговоры и сказки. Нацарапал пока лишь несколько страниц, вроде предисловия. Вот, если угодно… – Он протянул Артему серые листы с пляшущим текстом старой пишущей машинки.

«Есть основание считать, что история Безлюдных пространств» уходит корнями в глубокую древность, во времена библейских пустынь. А может быть еще дальше – к неизведанным красным пескам Марса, которые в незапамятные времена неведомым способом соединялись с песками Земли (так говорит одна туманная легенда). При некоторых размышлениях можно сделать вывод, что Пространства возникали там, где в какой-то момент цивилизация начинала уставать от собственных противоречий и жестокостей. Впрочем, это лишь одна из догадок.

…Автор этих записок далек от мысли исследовать проблему во всей ее глубине и широте. Это по силам лишь объединенным общей задачей специалистам разных профилей, которым для изучения фактов и анализа общих закономерностей потребуется немало времени.

…Где эти специалисты и это время?

…Следует отметить, что в данном процессе важен не столько тот момент, когда Пространство возникает, сколько тот, когда оно начинает осознавать себя.

…Не исключено, что моментом осознания Пустырями (или Буграми) своего «Я» был случай с воздушным змеем. Восьмилетний мальчик смастерил этот змей и запускал его среди заросших бугров, уверенный в своем одиночестве и в своей безопасности, как вдруг наткнулся на двух подростков, которые строили игрушечный город. Этим мальчишкам не нужен был свидетель их тайны. По всем законам логики ребята должны были поколотить и отправить прочь незваного гостя со строгим наказом больше не соваться куда не надо. Мальчик понял это и обмер от страха.

Они сказали:

– Не бойся. Хочешь играть с нами?

Привычная, присущая данному времени жестокая логика рухнула. Выстроилась новая структура. Та, которая отрицает безжалостный рационализм военных заводов и недоверие человека к человеку. И ребята стали строить город вместе.

Теперь среди детей ходят рассказы, что этот город стал превращаться в настоящий и что он расположен в одном из ближних миров здешнего Безлюдного пространства, которое, как и вся вселенная, многомерно. Если даже это всего лишь легенда, то все равно она весьма показательна. Дети осознали новые закономерности Безлюдных пространств – поскольку эти Пространства осознали себя…»

– А те странные гости… – сказал Артем и посмотрел на Володю. – Те двое… Они тоже продукт данного осознания?

Старик знал про визит загадочных Леонида Игоревича и Сережи. Он с готовностью покивал:

– Конечно! Я слышал про таких… Сам не встречал, но слышал. Дети называют их «сомбро». Вероятно, потому. что т е называют себя так сами.

– Я не знал, – сказал Володя. – Кстати, «сомбро» это на каком-то языке означает «тень»…

– На испанском, – вспомнил Артем. – Отсюда «сомбреро», шляпа защищающая от солнца. Как у всадника на майке того Сережи…

– Не лишено логики, – заметил Егорыч. – Сомбро – люди затененной страны.

– Почему же затененной? – вступился за Пространства Артем. – Она вполне солнечная.

– Да, для нас. А для многих других скрыта тенью недоступности. Разве не так? Прячет под этой тенью свои… странности…

– Странная страна Сомбро. Это звучит лучше, чем Пустыри, – сказал Володя.

– Вот именно, вот именно… А ты, Тем, кстати, мог бы помочь мне в изысканиях. Как-никак будущий археолог.

– Я, Егорыч, уйду из археологии. В историографию.

– Что так? – удивился Володя.

– А вот так… В археологии где ни копнут, сразу натыкаются на оружие. Всех времен и народов. А я насмотрелся на него… Аллергия…

– А в историографии что? – хмыкнул Володя. – Какая эпоха без войн?

– Ну… там все академично и абстрактно.

– Да милый ты мой, я же не землю рыть зову тебя, – заволновался Егорыч. – Раскопать хочется суть и природу здешнего края. Почуять их, так сказать, философию… Кстати, пока это всё лучше нас чуют здешние дети. Взять хотя бы твоего же Кея. Он в Пространства врос, можно сказать, по уши. Сделался сам почти что сомбро.

Это… да, это почему-то не очень понравилось Кею. Хотя что плохого? Артем насупился, пытаясь понять себя. А Володю будто дернули за язык:

– С этим пацаном вообще странная история. Почти мистика.

– Почему? – дернулся Артем.

– Ну, посуди. Как попал сюда – неизвестно. Как уцелел в автобусе – непонятно. Просто передача «Очевидное-невероятное»…

– Все известно и понятно! – неожиданно для себя ощетинился Артем. – Сюда пришел, потому что некуда было. А спасся от взрыва, потому что сбежал из автобуса.

– Да знаю я… – Володя не заметил сердитости Артема (может, оттого, что она была слабенькая). – Эта история мне известна. Водитель автобуса был приятель мужа моей сестры… Странно, что никто не заметил побега, будто… мальчик был там до конца… Кстати, ведь и после ничего не заметили. Объявили, что погибших девять, хотя должно было оказаться восемь. Разве не мистика? И на общей могиле все их имена. И его… Ты разве не знал?

– Я не знал… Но к чему ты мне все это изложил?! – вдруг взорвался Артем. Чтобы заглушить всколыхнувшийся страх.

Володя вцепился в бородку.

– Артем, ты чего? Ты… извини. Я же к чему это? Потому что… ну, повезло парнишке, и слава Богу. Это я и хотел сказать.

– Я к тому, что… Нитка все еще не пришла в себя, – остыл Артем. – Ты с ней про такое не говори…

– Да ни за что на свете!

Страх поубавился, но не улегся совсем. Артем допил чай и заспешил домой. Ремонт, мол. А сам думал об этом. Дурацкие такие мысли прыгали: «А что, если… Да брось ты! Совсем спятил, что ли?.. А почему „спятил“? Если вокруг столько непонятного, разве не может быть и такое?.. Сомбро… Тени… А если и он?

К счастью, сомнения длились недолго. Когда Артем подходил к дому, с другой стороны появились Нитка и Кей. Со всякими свертками и сумками. Кей уронил поклажу и с веселым воплем кинулся навстречу.

– Тем! Ура! Я соскучился! – Он подпрыгнул, повис на Теме, облапил его руками и ногами, подбородком уткнулся в плечо. Горячий, костлявый, пахнущий городской пылью и недавно съеденным мороженым. Настоящий.

– Ну, ладно, ладно, – счастливо задергался Артем. – Большой уже. Что за телячьи нежности!

– Не телячьи, а братьи… то есть братские! Нитка твоя жена, а я ее брат, значит, и твой! Разве не так?

– Так, – выдохнул Артем Кею в щеку и понес его к дому.

IV. Секрет на Бейсболке

1.

Время являло собой странную смесь быстроты и неподвижности. Дни мелькали, а на календарях оставалось одно и тоже число. По крайней мере, на электронном календаре Центральной почты: Артем видел это, когда выбирался в город.

Следовало удивляться. «Казалось бы, должно быть наоборот, – думал Артем. – Ведь у Кея-то время там, в Пространствах, еле двигалось, когда здесь, в городе, бежало нормально. Почему же сейчас не так? Но он возвращался домой, и удивление проходило. Странный мир, где рядом светили месяц и луна и где плыл над руинами и травами колокольный перезвон, уже лег на душу Артема – плотным слоем спокойствия.

К тому же, совсем неплохо, что Ниткин отпуск и каникулы Артема растянулись на неизвестно какой непомерный срок. Плохо только, что деньги не растянулись. Финансовые проблемы были неподвластны эффектам Безлюдных пространств. Скоро семейная касса сократилась до нескольких рублей и Нитка объявила их неприкосновенными. Хорошо, что в подземных складах мальчишки добывали консервы. А соседи снабжали новоселов картошкой и капустой.

Дни проходили в суете обустройства: в ремонте, в поисках всяких мелочей, в наведении уюта. Это была путаница забот и праздника.

А вечера были синие и тихие…

Артем поставил в доме добытую на свалке электроплиту, но вечерний чай все равно кипятили на камельке – на том, что Кей с приятелями сложил недалеко от крыльца.

К огоньку собирались соседи. И взрослые, и ребятишки. Подходили порой и незнакомые – те, кто обитал в дальних краях Пустырей, в старых городских кварталах, которые когда-то вобрала в себя территория заводов…

Среди ребят усаживались Бом и Евсей. Приятели Евсея, пестрые зайцы, скрытно поглядывали из репейников. Кей и его друзья садились к огню ближе всех. Это были Андрюшка-мастер, очкастый тонколицый Костик (командир «ирокезов», повстречавшихся Артему в первый день), старый знакомый Ванюшка, бледный белобрысый Валерчик – говорил он тихо и мало, улыбался и того реже…

Совсем рядышком с Кеем усаживалась Лелька – на самодельную лавку из кирпичей и доски. Порой терлась щекою о его плечо, как любящий ласку котенок. Кей вздыхал и ерошил ей спутанные волосы. Иногда осторожно выбирал из них репьи…

Один раз, в тихую минуту, Лелька шепотом попросила:

– Кей, расскажи про скворечники.

– Про скворечников. Они ведь живые, – недовольно сказал Кей.

– Ага… расскажи.

– Сколько можно! Ты и так про них все знаешь.

– Всего про них никто не знает, – серьезно возразила Лелька. – Даже ты. Но тебя слушать интересно, ты каждый раз по-новому рассказываешь… Главный скворечник… то есть главного скворечника звали Санька?

– Не главного, а просто первого… из тех, кто все это придумал. Он был самый сообразительный, потому что прибит был к самой высокой жерди и видел дальше других. А поскольку скворцы в нем не поселились, делать ему было нечего, только торчи на высоте да размышляй…

– А почему скворцы не поселились?

– Ох, Лелька! Ну, ты же знаешь!.. Потому что птиц в том городе, в Тридевятом Посаде, с каждым годом становилось все меньше…

– А почему?

– Не встревай, а то не буду говорить… Сперва он был добрый город, зеленый такой, полный птичьего свиста и заросший одуванчиками. Они цвели почти круглый год, потому что осень и зима там были очень короткие, а весна и лето очень длинные… А люди там были добрые. И взрослые, и пацаны с девчонками…

– С девочками…

– Не придирайся… Каждую весну ребята строили скворечники и прибивали их над крышами и на уличных столбах – не на тех, что с проводами, а на специальных. И в каждом жили скворчиные семьи. Некоторые жили круглый год, не улетали, потому что в Тридевятом Посаде никогда не было больших холодов… И долгое время все было хорошо. Но потом в городе завелся один такой гад. Возрастом не совсем уже мальчишка, но и не взрослый еще, а так…

– Ни то, ни сё, да?

– Да. Но не в годах дело, а в характере. Он стал приманивать к себе ребят и учить их всяким делам. Сперва вроде бы забавы как забавы. А потом все больше такие, когда стреляют. Из рогаток, из поджигов, из самострелов… Ну и стреляйте себе, если охота, – по банкам, по картинкам на заборах, по всяким специальным мишеням. А он говорил: «Надо учиться по живому. Вы же мужчины, а каждый мужчина в душе охотник и воин»… Ну, не все его слушали, но многим пацанам было интересно. Особенно когда он придумал вместо рогаток и самопалов электронные стрелялки. Из них почти невозможно промахнуться, а когда попадаешь, птица вспыхивает, как звезда, и сгорает без остатка. С виду даже красиво, если не помнить, что она живая…

– А как это не помнить? – шепотом сказала Лелька. Остальные ребята тихо дышали, обступив Кея и Лельку со спины и с боков.

– Не знаю, как, – сердито отозвался Кей. – Меня там не было… И так продолжалось несколько лет, и птиц в Тридевятом Посаде становилось все меньше. Никто уже не строил новых скворечников, но и прежние во множестве стояли пустые.

И было этим скворечникам тоскливо…

Потому что скворечники умеют чувствовать. В них, даже в пустых, живут живые души. То ли от птиц остаются, то ли рождаются сами по себе, не знаю…

– Наверно, никто не знает, – все с той же серьезностью сказала Лелька.

– Наверно… Я Егорыча спрашивал, но и он ничего про это не слыхал… Да ладно, неважно. Главное, что живые… И вот однажды опустевший скворечник Санька обратился к друзьям. К тем, что поближе. Скворечники умеют переговариваться вроде как по радио. Санька сказал:

«Ребята, что же так торчать без пользы, мокнуть да рассыхаться? Айда начинать новую жизнь!»

Другие скворечники, конечно, спрашивают:

«А как?»

Санька говорит:

«Напрягайте свои живые силы, отращивайте руки-ноги и спускайтесь на землю».

И они стали отращивать…

– Да нет у них никаких рук! – взъерошенно заспорил семилетний коричневый Гулька (тот, что в день знакомства Артема и Егорыча лупил колотушкой по железу).

Кей отозвался необидчиво:

– Есть, Гулька, есть. Только скворечники их прячут внутрь, когда бегают в траве. Им четыре лапы не нужны, чтобы бегать, не зайцы ведь… А чтобы спускаться с высоты руки были нужны. Даже больше, чем ноги… А с ногами вышло не всё, как хотел Санька. Он думал, вырастут ноги, как у ребятишек, а получились птичьи лапы. Это и понятно: руки-то скворечникам были известны человечьи, те, что их строили, а ноги они знали только такие, как у скворцов. Вот и стали скворечники, будто крошечные избушки на курьих лапах. Не совсем на курьих, но похоже… Первым обратил на это внимание самый маленький и самый молодой по взрасту скворечник Ерошка.

– Он даже песенку сочинил, да? – опять сунулась Лелька.

– Да. Вот такую.

 
Мы избушки-лилипуты,
Но на месте не стоим мы.
Мы, конечно, не обуты,
Но зато неутомимы.
 
 
Мы не будем на насесте,
Словно куры, спать все ночи.
Будем мы шагать все вместе
В те края, куда захочем!
 

Вообще-то полагается говорить не «захочем», а «захотим», но он был еще не очень образованный. Зато он любил сказки…

Но песенка – она уже потом. А когда все скворечники спустились на землю, они собрались на лужайке за городским рынком, спорят, что делать дальше, а Ерошка выбрал секунду тишины и говорит:

«Послушайте! Ну, пожалуйста!.. Надо нам на наших птичьих ногах идти в леса и поля!»

Многие засомневались, заворчали. Мы, мол, жители городские, к дикой природе непривычные, что там, в лесах и полях, делать-то? А Ерошка им:

«Как что! Будем квартиры предлагать всяким мелким жителям: полевым мышам, болотным лягушкам, диким пчелам да пичугам! Разве плохо?.. А еще слышал я, – говорит Ерошка, – что на ромашковой поляне позади дальнего елового леса живет избушка на куриных ногах. Раньше в ней занимала жилплощадь вредная старуха с протезной ногой, но потом то ли померла, то ли уехала в дом для престарелых, а избушка осталась сама по себе. И, чтобы не скучно было, начала, как взаправдашняя курица, нести яйца, из которых вылупляются избушата. Их там у нее целый выводок. Избушка эта добрая, не то что ее бывшая бабка. Попросимся, может примет нас в семью…»

Некоторые спрашивают:

«А зачем нам это?»

А Ерошка говорит:

«Ну, тогда у нас будет мама… как у маленьких скворчат мама-скворчиха…»

Вот они и пошли. Некоторым понравилось Ерошкино предложение (и Саньке тоже), а другие просто так, за компанию. Добрались до ромашковой поляны и прижились там, перемешались с избушатами, стало уже не понять, кто откуда. И начали потом размножаться, расселяться по разным лесам, лугам и окраинам. Но не по всяким, а где есть для них подходящие условия…

– Какие? – таинственным шепотом спросил Ванющка.

– Ну… особые. Где их не обижают всерьез. Играть с ними можно – в пряталки, в охоту, в догонялки, – а обижать нельзя. Это вредит не только им, а даже и Пространствам… И живут в этих скворечниках всякие разные существа. Не только обыкновенные, но и редкие. Например, гномы самой маленькой породы, говорящие кузнечики, дюймовочки, черные жуки-астрономы и много еще кто. Все, кто не боятся, что дом их часто бегает с места на место. А некоторые скворечники никакого населения внутри не держат, живут сами по себе. Дружат с зайцами, с большими гномами, с говорящими воронами… А в ясную ночь, в полнолуние, или, наоборот, в яркий такой полдень, если только кругом нет посторонних, скворечники собираются на лужайках и устраивают пляски, водят хороводы… Но это не всегда, а перед какими-то важными событиями…

– Перед какими? – спросил бледный тихий Валерчик.

– Этого никто не знает… Может, они и сами не знают, а только чувствуют. Ну, например, как здешние зайцы чувствуют грозу или путаницу между понедельником и вторником…

– Смотри-ка, – шепотом сказал Артем скульптору Володе. – У Пространств уже есть свой фольклор.

– Это, скорее, не фольклор, а попытки объяснить кое-какие явления, – шепотом возразил Володя. – Я, кстати, слышал… от одного тут… что в пустых скворечниках не просто пустота, а частичка Безлюдных пространств. И эти лихие избушата разносят Пространства по тем землям, куда мигрируют.

– И… ты веришь в это?

Володя пожал плечами. Потом шепнул что-то очкастому Костику, тот убежал и очень скоро вернулся с гитарой. Володя взял гитару, сел неподалеку от Артема. Тонкими сильными пальцами перебрал струны. Сыграл переливчатую мелодию (у Артема охнуло сердце). Запел дребезжащим голосом:

 
Да-ри, да-ри
Да ай, да ай,
Да… ай…
 
 
Ночь настала,
Природа вся устала,
Играли мы весь день-деньской,
Пора нам на покой…
 
 
Да-ри, да-ри,
Да… ай…
 
 
Пусть звезды ярко светят,
Они нас не заметят,
Во сне ты будешь, как в раю,
Да баю-баю, баюшки-баю…
 

Видимо, не только Артем, но и другие слушали здесь эту колыбельную впервые. Притихли по-особому. Лелька даже посапывать перестала. Вроде бы, простенькая песня и даже по-старинному слащавая, а было в ней что-то задевающее душу. Не в словах, конечно, а в мотиве. И ласка, и покой, и тревожная догадка, что покой этот непрочен и короток.

С полминуты молчали, потом Артем осторожно спросил:

– Володя, ты откуда знаешь эту песню?

– Не помню… Слышал когда-то, давно еще. А что?

– У нас пластинка была… мамина любимая. Старая-старая, фирмы «Коламбия». Это поет певец-гитарист Коля Негин. Наверно, эмигрант, фамилия на этикетке через «ять» написана. Пластинка для патефона, прямо раритет. У нас патефона не было, мы с мамой ставили ее на старенький проигрыватель… Теперь не знаю, куда она девалась…

– Я такую пластинку тоже помню, – вдруг подал голос Егорыч. Его панамка белела чуть поодаль. – На одной стороне эта колыбельная, а на другой песенка про гусар.

– Да, да! – обрадовался Артем. – И зеленые наклейки с двух сторон…

– Зеленые… А колыбельную эту пели в старину черные кирасиры. Те, про которых я не дописал книжку.

Грустную историю про недописанную книжку знали многие. Поэтому опять примолкли. Потрескивала в камельке лучина. Поглядывали сверху редкие звезды….

Рыжий заяц Евсейка вдруг стреканул с места и пропал в лопухах. Раздался стремительный шелест – это другие зайцы кинулись за Евсейкой. И Бом!

– Что это с ними? – слегка встревожился Артем.

– А! У них свои дела, – беспечно отозвался Кей. – Может, учуяли, что сегодня будут пляски скворечников. Зайцы любят смотреть на это дело и подыгрывать. Сядут на краю лужайки и барабанят по животам….

– Разве сегодня полнолуние? – с непонятным беспокойством спросила Нитка. Она сидела рядом с Артемом, и волосы ее знакомо щекотали ему ухо.

– Да кто ж его знает, – вздохнул Егорыч. – Сейчас, вроде бы, ни одной луны, а через минуту вдруг возьмет да и вылупится красавица… А может, ушастые чуют, что завтра хоровод планет. Любопытное, скажу вам, зрелище. Жаль только, что долго смотреть нельзя, закоченеете…

В сотне шагов от домика Егорыча косо целилась в неба железная большущая труба. Длиною была она метров пятнадцать, а диаметром около метра. Черная, с бурыми заплатами ржавчины. Казалось, что когда-то стояла она вертикально, потом начала падать и остановилась на полпути, с наклоном градусов сорок пять. У самой земли под трубой была решетчатая подпорка. Никто, однако, не мог понять, как жиденькая арматура может удерживать колоссальное тело замершего в падении великана. Впрочем, никто и не пытался разбираться в этом. Здесь, если разгадывать все хитрости, мозги свихнешь.

Труба напоминала исполинское орудие, изготовленное для дальней стрельбы. А для чего в самом деле служила в давние времена эта конструкция, никто не знал, даже Егорыч. Зато он знал, зачем труба теперь. Говорил, что она превратилась в телескоп особого свойства. Точнее – в туннель, связывающий данную точку Земли с одним из космических пространств, в котором «очень своеобразная, судари мои, звездная структура…»

И в самом деле, глянешь в трубу, и там, даже при ярком солнце виден черный круг нездешнего мира, в котором дрожат и движутся по своим, непонятным земному жителю путям сотни разноцветных светил. Один раз старик дал глянуть Артему. Зрелище завораживало. Плохо только, что смотреть можно было три-четыре секунды, не дольше. В лицо веяло таким космическим холодом, что леденела кровь и застывали глаза.

Чтобы ребятишки (да и некоторые взрослые тоже) не совались к опасному «телескопу», Егорыч давно еще приварил аппаратом (который смастерил ему Володя) к заднему срезу трубы щит из листового железа. Оставил в нем только маленькую форточку с дверцей, которую запирал на висячий замок. Лишь изредка он дверцу отпирал и разрешал мальчикам и девочкам глянуть на «хитрую механику вселенной». Подпустит к форточке, сосчитает до трех и тут же оттаскивает за плечи. И юный «астроном» приплясывает, трет обожженные морозом щеки и радуется что вернулся из галактической черной глубины в мир летнего солнца, мягких лопухов и желтых веселых бабочек. Попляшет с минуту, а потом:

– Егорыч, можно еще? Одним глазком!

– Сегодня больше нельзя. А то вмиг схватишь космическую лихорадку. С этим не шутят…

После того вечера, когда Володя спел колыбельную, назавтра ожидался какой-то особенный «звездный парад». Старик почуял это еще накануне (следом за Евсейкой и другими зайцами). И утром оповестил ребят, что разрешит им глянуть на «редчайшее зрелище».

– Если только будете соблюдать очередь и дисциплину…

Артему тоже хотелось посмотреть: что там за звездный праздник в неведомой дали? Но Нитка сказала, что она «совсем замоталась с уборкой и стиркой, а дома ни крупы, ни соли, да и стирального порошка осталось чуть-чуть…» Артем вздохнул, чмокнул Нитку в щеку и взял хозяйственную сумку.

Кей заметался между желанием пойти с Артемом и посмотреть «космическое чудо».

– Оставайся, – решил Артем.

– Ладно, я останусь. Надо еще Евсея поискать, куда-то пропал, рыжий черт, Егорыч волнуется…

– А чего волноваться-то? Евсей со своими приятелями по всем пустырям шастает!

– Шастает, да… Но он раньше каждое утро к Егорычу за капустой приходил, на завтрак…

– Найдется, – сказал Артем. И двинулся с Пустырей в город.

Обычно такая вылазка занимала часа полтора, но на этот раз Артем вернулся лишь в середине дня.

Нитка вытерла цветастым передником руки, обняла Артема и сразу спросила шепотом:

– Тем, что случилось?

Как она учуяла? Ведь он с виду был совсем беззаботен!

– Тем…

– Да ничего особенного. Просто встретил одного… так сказать, сослуживца. Поговорили, как жилось-воевалось… Мне вспоминать про те дни тошно, вот и…

Нитка поверила лишь наполовину. Видела, что говорит он не всё. Тут на счастье появился Кей. Артем к нему:

– Ну, как астрономические дела? Впечатляющая была картина?

Кей, однако, смотрел сумрачно. И Ниткина тревога теперь обратилась к нему:

– Кей, что с тобой?

– Со мной-то ничего. Лелька заболела. Вся трясется от простуды.

– Как это? Она утром скакала здоровехонька!

– Так это утром. А когда смотрели в телескоп, она сунулась к нему два раза. Глупая же… Поглядела, отошла и встала в очередь снова, Егорыч не уследил. Потом заметил, но уже поздно, она затряслась. Эта лихорадка, она ведь сразу… Теперь лежит под одеялами и хнычет. Я пойду к ней, а то баба Катя опять под градусом, говорит, что с горя…

– Постой! – Нитка метнулась на кухню, принесла темно-красную банку. – Это малина с сахаром. Вскипятите чай, и пусть малину ест до отвала. Первое средство…

Кей посмотрел с сомнением. Потом прижал банку к своей «индейской» рубашке и осторожно ушел из дома.

Нитка опять обратила на Тема черно-синие глаза – в них страх и приказ.

– Тем, говори… До конца.

– Ладно. Все равно когда-то надо…

Он потоптался, непонятно зачем задернул на окнах занавески, сел на их с Ниткой пружинное заскрипевшее «лежбище».

– Садись рядом… И не пугайся.

– По-моему, ты сам перепуган.

– Я – нет. Это ведь уже не первый раз… Понимаешь, я встретил призрака…