Текст книги "Бронзовый мальчик"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Что?! – изумился Кинтель. Помигал, соображая. Потом грустно посмеялся. – Нет, Сань, тут совсем другое дело… Когда нибудь расскажу… может быть.

Салазкин сказал покладисто:

– Хорошо. Конечно… про тут тайну с "Морским уставом" ты тоже обещал рассказать и в самом деле скоро все объяснил… ну а когда ты ко мне придешь?

– Я?! Зачем?

– А как же? Разве тебе не нужен ключ к шифру?

Кинтель только сейчас вернулся мыслями к цифири. До этой минуты и не вспоминал… Да, разгадать хорошо бы. Но…

– Ты сам-то подумай! Как я к вам теперь…

– Но можно когда мама на работе. Раз уж ты не хочешь ее видеть…

– Тайком, что ли? Сидеть и на дверь оглядываться?

– Ну ладно! – Салазкин встал с неожиданной решительностью. А может, просто услыхал дребезжащий вдали трамвай? Нет, сказал твердо: – Что-нибудь придумаем.

КАРТОФЕЛЬНЫЙ БУНТ

«Что-нибудь придумаем», – сказал накануне Салазкин. И придумал. Перед первым уроком он разыскал в школьном коридоре Кинтеля. Таинственно отвел в уголок:

– Я принес тебе "Морской устав"… На… – И вытащил из сумки знакомую толстую книжку с ремешками и пряжками.

У Кинтеля аж мороз по коже.

– Ты чокнулся?! А если дома узнают?

– Папа в командировке. А мама к нему в шкаф не заглядывает. Ей и в голову не придет…

Кинтель поежился от смеси благодарности и страха:

– Слушай, Салазкин, зря ты… Как-то это… не то…

– Но должен же ты расшифровать надпись!

"Должен. Конечно, должен!" Желание разгадать письмо разгорелось в Кинтеле с новым жаром. Но он сказал сумрачно:

– Вот и получается, что ты из-за меня… лезешь в нехорошую историю. Мать правильно боялась.

Зеленые глаза брызнули сердитой обидой.

– При чем здесь ты? Это моя проблема – книгу тебе дать. К тому же папа никогда не запрещал мне трогать свои книги. Так что формально я ничего не нарушил…

– Он приедет и покажет тебе "формально"… Второй раз в жизни…

На сей раз Салазкин не обиделся:

– Он приедет лишь послезавтра. А ты сегодня и завтра посидишь над расшифровкой, а потом книгу я поставлю на место. Конечно, здесь есть элемент риска, но…

– Вот именно! "Элемент"… А если у меня портфель уведут или еще что-то случится?

– Ты уж будь осторожен, – слегка испуганно попросил Салазкин. – Теперь все равно никуда не денешься.

– Балда ты, – сказал Кинтель жалобно. – Спасибо, конечно, только все равно балда. Принес бы уж лучше ко мне домой, зачем в школу-то было переть?

– Я сначала и принес домой! Не такой уж я балда. Но ты уже ушел…

Кинтель виновато посопел:

– Да. У нас нулевой урок нынче был, биологичка назначила. Расписание кувырком… Ладно, я весь день буду портфель прижимать к пузу. А из школы пойдем вместе.

К пузу он портфель не прижимал, но на переменах не выпускал из рук. Обычно-то как: бросишь где-нибудь в угол или на подоконник и гуляй, пока не пришла пора идти в кабинет. Но сейчас Кинтель был словно дипкурьер со сверхважными документами. Впору приковать ручку портфеля к запястью.

Чувства у Кинтеля были разные. Прежде всего – радость, что ради него Салазкин пошел на такое дело. И что опять появилась надежда на разгадку письма. Но радость была перемешана с острым опасением. Не дай Бог, если дома у Салазкина узнают про это. И влетит ему, конечно, по первое число, и (что самое плохое) не подпустят его после этого к Кинтелю и на милю. Мама небось на всех переменах будет дежурить в школе. Или, чего доброго, переведут Саньку в другую… И зрело в Кинтеле предчувствие, что добром вся эта история не кончится.

Была даже мысль отыскать на перемене Салазкина и сказать: "Забирай-ка ты этот раритет, Саня, от греха подальше". Но ведь у Сани Денисова книга тоже не будет в безопасности. Наоборот, чего доброго, ухватят у растяпистого новичка-пятиклассника сумку, начнут футболить по коридору или по двору. Или сопрут – бывает и такое…

А Салазкин – то ли боялся быть навязчивым, то ли просто показывал Кинтелю, что полностью доверяет, – ни разу не подошел на переменах. Только в окно с третьего этажа Кинтель видел, как Денисов и его одноклассники по-обезьяньи качаются на кленах и турнике, гоняются друг за другом и сражаются рейками, балансируя на буме…

Ох, скорее бы кончились пять уроков…

Четвертым и пятым часами стоял в расписании труд. Преподавал его молодой и энергичный Геннадий Романович. В нем не было ничего от привычного образа трудовика, похожего на завхоза или фабричного бригадира. Геночка был строен, интеллигентен и вежлив даже с разгильдяями и балдежниками. "Сударь, ваше разухабистое обращение с таким тонким инструментом, как стамеска, может иметь непредсказуемые последствия… Весьма сожалею, но, если вы не перестанете ковырять вашего соседа напильником, я предоставлю вам свободу действий за пределами этого помещения…"

Девчонки болтали, что Геночка пишет стихи и готовит к печати книжку. Диана Осиповна однажды высказалась: "Представитель нового поколения. Весь из себя демократ…"

Он и правда был демократ. И сейчас, в коридоре перед мастерской, не стал орать и грозить "неудами", увидев на полу свалку семиклассников, решивших малость поразмяться. Он встал над ними и раздумчиво проговорил:

 
О поле, поле, кто тебя
Усеял мертвыми костями…
 

«Кости» поднимались, отряхивались, говорили «здрасьте» и шли в мастерскую, которую Геннадий Романович отпер для мальчишек (девчонки ушли на домоводство).

Сумки и портфели полагалось оставлять в тесной комнатке, где хранились краски, лаки и запасные инструменты. Называлась она почему-то по-военному – каптерка. Кинтель оставил там портфель с большой неохотой, а потом занял место у крайнего верстака, поближе к полуоткрытой двери каптерки.

Задание оказалось простым: зачищать шкуркой ручки для напильников. Ручки эти наточили на токарных станках старшеклассники.

Поднялся ропот:

– Фига ли вручную-то! Можно было сразу на станке зачистить…

– Это специально, чтобы мы, как бабуины, чухались…

– Восьмые-то классы на станках, а мы – доски от забора к забору таскать или колупаться без пользы…

Геночка, поглаживая модную шевелюру, кивал и разъяснял доброжелательно:

– На станках начнете работать во второй четверти. Есть учебный план, утвержденный нашей уважаемой Зинаидой Тихоновной. Ваше стремление к социальной справедливости похвально, однако система требует разумного программирования… А что касается ручного труда, то именно он облагораживает личность, воспитывает в ней гармонию между интеллектом и физическим совершенством… Кто зачистит не меньше десяти штук, имеет пятерку в журнале…

– А сколько надо на четверку?.. А на трояк?..

– Четверок и трояков не будет. Или пять, или ничего… Левин, почему вы раскручиваете тиски с такой осторожностью, словно они из динамита?

Последнее выражение дало толчок новому трепу. Нечто вроде конкурса черного юмора. Шурик Хлызов, хихикнув, вспомнил:

 
Говорила бабка внучку Мите:
"Не копайся, Митя, в динамите!
Не копайся, я кому сказа…"
К потолку приклеились глаза.
 

Геночка азартно насторожился. Он собирал школьный фольклор.

Юрка Бражников, который всегда спорил, сказал:

– Это старо. Сейчас в таких стихах должна быть связь с современностью. Вот, например:

 
Дедушка кашлял, окурки кидал.
Дяденька внуку «калашников» дал.
Рады родители: "Тихо и чисто.
Мальчик у нас записался в путчисты".
 

Кинтель не болтал и почти не слушал. Зажал в руках деревянную ручку и швыркал по ней шкуркой. Не ради пятерки, а просто когда работаешь, время бежит быстрее.

А народ резвился:

 
Дедушка в свете земельной реформы
Грядку копал у вокзальной платформы.
Чавкнул колесами быстрый экспресс.
«Зря ты в политику, дедка, полез…»
 

Геннадий Романович громко заспорил:

– Нет, друзья, это уже не то! Политическая тема не спасает жанр от вырождения. Когда я учился в институте, перца в таких стихах было больше. Вот, послушайте… – Он встал в позу декламатора, но прочесть не успел.

– Ка-ак тут у вас весело… – Это возникла в дверях Диана. Кокетливо поинтересовалась: – Можно к вам на минуту?

Геночка рассыпался в словесных реверансах, из которых следовало, что присутствие многоуважаемой Дианы Осиповны послужит стимулятором дальнейшего совершенствования этих отроков в ручном труде, который всегда граничит с подлинным творчеством.

– Я как раз насчет ручного труда. Завтрашнего… Всех прошу слушать меня внимательно! Завтра приходим в школу к восьми утра без портфелей. Одеться потеплее и по-рабочему, желательно взять старые перчатки. Поедем на автобусе… Совхоз Кадниково очень просит нас помочь им на картофельных грядках.

– У-у-у!! – такова была первая реакция. Еще не оформленная в организованный протест.

– Что значит "у-у"?! Думаете, учителям больше, чем вам, хочется туда ехать? Срывать программу, комкать занятия?.. Но когда от нас зависит судьба урожая…

– Почему от нас-то? – сказал Шурик Хлызов и дерзко замахал белесыми ресницами.

– От нас – в том числе! Так же, как от всех горожан! Вы что, с Луны свалились?

– Да уж конечно! На Луне школьников на картошку не гоняют, – сказал Артем Решетило. – Потому что там социализм не строили…

– Вот и отправляйся учиться на Луну! А пока ты в нашей школе…

– А в нашей школе учителей не хватает! – заявил Юрка Бражников. – Но никто ведь не зовет колхозников английский преподавать!

– Оставь, Бражников, свою демагогию! В колхозах и совхозах не хватает рук! И едут все: инженеры, артисты, ученые, доктора, хирурги…

Тут Кинтеля потянуло на язык. Что с ним такое в эти дни? Как увидит Диану, так хочется все поперек…

– Ага, они, хирурги-то, сперва в земле копаются, а потом этими пальцами в потрохах больных. Аппендиксы ищут…

– А с Рафаловым я вообще дискутировать не намерена! Итак, повторяю: завтра в восемь…

– У меня завтра тренировка в бассейне, – сказал Дима Ивощенко – пловец и призер областного уровня.

– Потерпит твой бассейн!

– Он-то потерпит, а я…

– А картошку ты любишь?

Димка меланхолично разъяснил, что картошку он любит, особенно с укропом и постным маслом. И потому:

– Мы свои шесть соток на участке давно выкопали…

– Ка-ак замечательно! А о других думать не надо? О государстве!

– А государство о нас много думает? – нахально спросил Ленька Бряк. – В кабинетах потолки текут и штукатурка на башку валится…

– Вот именно! А совхоз обещал в обмен на помощь дать школе стройматериалы!

– Бартерная сделка, – сказал Решетило. – Живых школьников – на известку и цемент. Это, дети мои, рынок… Лучше бы дали каждому горожанину по участку, чтобы картошка была у всех. А то только обещают…

– Как ты лихо решаешь экономические проблемы!

– А это не я, это академик Тихонов недавно по первой программе выступал.

– Ну вот когда ты будешь академиком…

– Тогда уже картошки не будет. При таком хозяйствовании…

– Я понимаю, что твой папа – человек политически подкованный и тебя воспитывает соответственно, однако, пока ты в школе…

– Я должен учиться, а не на грядках вкалывать вместо картофелекопалки…

– Нет, это надо же!.. Чтобы мы в свое время… Ну хватит! Это не я придумала! Это распоряжение исполкома!

– А они не имеют права, – подал голос Глеб Ярцев. – Школьников посылать нельзя. И вообще принудительный труд запрещен. Только что Декларация прав гражданина в "Молодой смене" напечатана. Там сказано…

– Статья двадцать третья, последний абзац, – ввернул политически подкованный Решетило.

– Ну какая, какая может быть Декларация, когда стране грозит голод? Го-лод! Вы это понимаете? Критическое положение!.. Да, в стране много беспорядка, но сперва надо спасти урожай, а потом уже думать, как быть дальше…

Кинтель снова не выдержал:

– Это каждый год говорят, с давних пор. И никакого толку. Дед с молодых лет на картошку ездил, сейчас тоже всех гоняют…

– Но ты пока еще ни одного клубня не убрал!.. Впрочем, Рафалову я персонально разрешаю в совхоз не ехать! Раз он такой утомленный. Есть еще… саботажники?

Наступило нехорошее молчание. В этой тишине Бориска Левин осторожно спросил:

– А тем, кто не поедет, завтра приходить на уроки?

– Это… как понимать? Ты тоже отказываешься?

Бориска объяснил негромко, но безбоязненно:

– Меня просто не отпустят. Сестра недавно из колхоза вернулась, она в отряде пединститута. И сейчас в больнице. Их там двенадцать человек на поле отравились. То ли пестицидами, то ли еще чем-то. Это те, которые сильно. А кто не очень – тех еще больше… Между прочим, недалеко от Кадникова.

– Про это в газете было! – вмешался Ленчик Петраков. – В той самой, где Декларация!

Кинтель тоже вспомнили: дед рассказывал про отравления студентов на полях. Причем не первый год такое. Медики ломают головы: что за болезнь, откуда свалилась? Всякие комиссии шлют. А студенческие отряды с полей благоразумно сматываются.

– Теперь, значит, нас на место студентов, да? – Кинтель аккуратно отложил зачищенную ручку. – А потом еще говорят, что детей у нас не предают…

Гвалт поднялся:

– Ничего, ребята, будет отбор на выживаемость!

– Да фиг им, меня тоже не отпустят!

– А противогазы в совхозе дадут?

– Это как в Иране! Там пацанов на минные поля впереди солдат пускали!..

– Как в анекдоте: а дустом не пробовали?

– Борька, а с сестрой что?

Бориска сказал:

– Ноги отнимаются. И слабость…

Диана Осиповна возвысила голос до предела:

– Ти-ше! Вы что, с ума сошли?! На те поля, куда вы поедете, выдан санитарный паспорт!

Бориска вдруг крикнул:

– Где сестра была, там тоже такой паспорт был!

– Как вам не стыдно! – Диана полыхала щеками. – Геннадий Романович, хоть вы на них подействуйте! Ведь будущие мужчины!.. Когда я девочкам сообщила, ни одного голоса против!

– Потому как дуры, – разъяснил Решетило. – Или не знают… От таких отравлений могут себе заработать бесплодие…

– Что?! Что-о?! – тонко завопила Диана. – Да ты хоть соображаешь?.. Ты что понимаешь в таких делах?!

– А это не я. Это в "Тревожной студии" профессор мединститута рассказывал…

– Но вам-то, я полагаю, такаяопасность не гро-зит, – ехидно заметила Диана. – Думаю, причина вашего спора гораздо проще, без медицины и политики. Обычная лень… И хотя бы подумали: как вы подведете совхоз. А они там… всегда так замечательно встречают ребят. Говорят, в прошлом году несколько фляг молока прямо в поле привезли – пейте на здоровье!

Глеб Ярцев сказал:

 
В совхозе городских ребят
Зовут желанными гостями.
О поле, поле, кто тебя
Усеял…
 

– Хватит! – Диана даже взвизгнула. – Не хотите – не надо! Но каждый… я подчеркиваю – каждый – пусть заявит об этом персонально!.. Геннадий Романович, портфели у них в той комнате? Отлично! По крайней мере, никто не сбежит! Я сяду там, и пусть заходят по одному. В зависимости от решения делаю запись в дневник… Вы позволите?

Геннадий Романович развел руками: не смею, мол, препятствовать. А на мальчишек посмотрел сочувственно. Кое-кто струхнул. Одно дело – галдеть в толпе, другое – подвергаться индивидуальной обработке. Да и дома, прочитавши Дианину запись, могут врезать… Но Артем Решетило поднял над головой ладони, сцепил указательные пальцы: "Держись, парни…"

Диана Осиповна решительными шагами удалилась в каптерку. Через пару минут послышалось:

– Афанасьев!

Гошка Афанасьев сделал скорбную мину, помахал рукой: прощайте, товарищи. И пошел… С минуту из-за двери слышались неразборчивые голоса. Потом Гошка появился с дневником и скорбно прочел:

– "Злостно нарушал дисциплину, отказался ехать в подшефный совхоз. Родителям явиться в школу!.." – И сообщил: – Вытащила у всех дневники, сложила стопкой и спрашивает: "Поедешь?! Нет?" И катает ручкой на полстраницы…

Кинтель не боялся неприятностей из-за отказа от поездки. Дед поймет. Но сердце нехорошо застукало, когда услышал, что Диана шарила в портфелях… А та вы-кликала: "Корабельников!.. Бражников!.. Левин!" И все шли в каптерку и выходили с одинаковым выражением лица. Пускай, мол, пишет, не пропадем…

Кинтель с тревогой и нетерпением ждал, когда и его позовут пред разгневанные очи. Чтобы получить запись и поскорее убедиться, что книжка на месте. Ждал и… не дождался…

Диана возникла в дверях:

– Всё! С теми, кто и на самом деле не поедет, разговор будет на родительском собрании. С директором и завучем!.. – И стук-стук каблуками к выходу.

– А я?! – сказал Кинтель. – Меня-то не вызывали!

Диана Осиповна с удовольствием сообщила:

– А ты, голубчик, после урока явишься в кабинет Зинаиды Тихоновны. И никуда не денешься. Потому что портфель твой уже там. У нас будет до-олгий разговор…

И как скверно стало Кинтелю. Сразу понял: это все-таки случилось.

СЛЕДСТВИЕ ВЕДУТ ЗНАТОКИ

Уже после, много времени спустя, Кинтель сообразил, как портфель попал в кабинет к завучу. Судя по всему, Диана открыла в каптерке тесное оконце и кого-то окликнула в школьном дворе: «Отнесите, пожалуйста, это к Зинаиде Тихоновне…»

А пока не кончился второй час труда, Кинтель маялся. Внешне он был спокоен, зачищал рукоятки и даже мурлыкал под нос. А внутри его поедом ела тревога. И полчаса показались ему тягучими, как жвачка.

Едва грянул звонок, он бросился на второй этаж, к двери с табличкой "Завуч".

Завучей в школе было несколько, но Зинаида Тихоновна – главная над ними. И даже над директоршей Таисией Дмитриевной – в тех вопросах, которые касались учебы. Потому что Таисия Дмитриевна по уши была занята хозяйственными делами, а школьные программы, уроки, дисциплина – все это на выносливых плечах Зинаиды Тихоновны. И тем не менее она была доброй теткой – это все признавали. Высокая, худая, с длинным складчатым лицом, в очках-колесах и с девчоночьим хвостиком на темени, она и на завуча-то не была похожа. А походила на моложавую бабушку из какого-то детского фильма – притворно-сердитую, но хорошую в душе. И если бы по какому-то другому вопросу, Кинтель шел бы к ней без всякой робости. Но сейчас понимал – книга…

Он стукнул в дверь, услышал "заходи", вошел. Встал у косяка.

– Здрасьте… – И глаза в окно. Однако успел разглядеть, что в комнате трое. Кроме Зинаиды Тихоновны и Дианы, еще незнакомый дядька – лысый, с кустиками рыжеватых волос над висками, но молодой. В модной куртке, в маленьких блестящих очках.

– Здравствуй, здравствуй, Рафалов… – Зинаида Тихоновна добродушно и в то же время сокрушенно закивала. – Ну, выкладывай, что натворил?

– А что? – сказал Кинтель. – Я и сам не понимаю! Всем прямо там, в мастерской, записи вляпали, а меня сюда…

– Не прикидывайся! Дело не в записи! – Диана водрузила на стол портфель и – конечно же! – достала из него "Морской устав". – Откуда у тебя это?

"Ох и дурак же ты, Салазкин! Догадался, притащил… Как теперь спасти тебя от беды?"

Кинтель понимал, что дело безнадежное, но все же произнес в пространство:

– Как откуда? Из портфеля. Сами вытащили…

– Рафалов, Рафалов… – укоризненно сказала Зинаида Тихоновна.

А Диана часто задышала:

– Не придуривайся! Ты прекрасно понимаешь мой вопрос!

– Я другого не понимаю. Почему вы по чужим портфелям лазите? У вас что, ордер на обыск есть?

– Рафалов! – Волосяной хвостик на темени завуча встал торчком, очки перекосились.

– А что "Рафалов"? – со звоном сказал Кинтель. – Во всех газетах и передачах о правах человека трубят, а на самом деле… беспредел какой-то! Мой портфель – моя собственность! А вы…

– А книга – тоже твоя собственность? – ехидно перебила Диана.

– А это не ваше дело!

– Рафалов! – С Зинаиды Тихоновны слетело добродушие. – Ты хочешь загреметь из школы?

– Во-во! – сказал Кинтель, ощущая, как наполняет его спасительная злость. – Я и говорю: права и демократия.

Диана воззрилась на лысого. Тот проговорил с ленцой:

– Никакие права не нарушены. Это был не обыск, а предварительный досмотр. Подтверждаю как юрист. И во избежание дальнейших недоразумений – вот, прошу…

Он вытащил из-за пазухи коричневые корочки, развернул перед Кинтелем. Тот увидел очкасто-лысую фотографию, лиловую печать, тушью написанное имя: "Глебов Андрей Андреевич". И мелкие слова: "Следователь… районного…" Корочки захлопнулись.

– Ну и что? – сказал Кинтель. А по жилкам растеклась противная слабость. Неужели это по правде? Успели вызвать из милиции? Ради такого дела?

– Как "ну и что"? – возмутилась Диана. – Ты не собираешься отвечать даже следователю?

– А чего отвечать-то?

Бесполезно все это было, но выдать Салазкина Кинтель не мог. Пусть хоть в тюрьму везут!

– Даня Рафалов! Тебя спрашивают: откуда у тебя эта книга? – с расстановкой произнесла Зинаида Тихоновна.

– Да мало ли откуда! – Злые слезы закипели в Кинтеле. Но пока глубоко внутри. Он ощетиненно глянул в блестящие стекляшки следователя ("Как у Берии!"). – Что вы меня допрашиваете?! Краденая она, что ли?! Вы меня вором считаете?! Сами залезли в чужой портфель, а теперь…

– Каждый учитель вправе посмотреть, нет ли в портфеле ученика посторонних предметов, – назидательно сообщила Зинаида Тихоновна. – Вон, в четырнадцатую школу недавно взрывпакет принесли…

– Это не взрывпакет! Что, нельзя в школу с книгой прийти?

– Это посторонняя книга, – сказала Диана. – Посторонние книги приносить незачем.

– Я и не приносил. Это мне принесли почитать…

– Кто? – увесисто сказал следователь Глебов.

– Не все ли равно… Почему я обязан говорить?!

– Потому что тебя спрашивает представитель следствия! – взвилась Диана.

– И все по закону, – ровным голосом разъяснил Глебов. – Тебя допрашивают в присутствии педагогов как несовершеннолетнего. Задают четкие, конкретные вопросы. А ты юлишь…

– Сначала скажите, в чем я виноват… – Слезы подло подошли к верхней черте.

– Книга очень ценная! – спокойно (видимо, подражая следователю) разъяснила Диана. – Раритет. То есть музейная редкость. И мы вправе знать, как она оказалась в школе…

– Мы отвечаем за все, что происходит в стенах школы, – вмешалась Зинаида Тихоновна. – Поэтому и хотим выяснить: кто тебе эту книгу дал? Неужели так трудно ответить?

Кинтель хрипло сказал:

– Чья книга, тот и дал…

– Не ври! – Диана хлопнула по столу. – На книге печать: "Библиотека профессора А.ЭМ. Денисова"! Профессор тебе ее дал? Денисов А.ЭМ.?

"Ну вот и все", – понял Кинтель. Но огрызнулся – из-за одного уже упрямства:

– Там еще написано: "Книга корабельного мастера Василiя Алексеева… сына Селянинова…"

– Видите, как он крутит нам мозги! – торжествующе заявила Диана. – Корабельный мастер тут, голубчик, ни при чем, царство ему небесное. Книга эта – профессора. И я уже звонила в университет, чтобы выяснить, откуда она у тебя. К сожалению, на кафедре сказали, что Александр Михайлович ушел и будет лишь через час.

– Неправда! Он в колхозе! – вырвалось у Кинтеля.

– Нет, правда! А вот ты лжешь и крутишься!

"Врет? Или в самом деле звонила? Значит, Салазкин придумал, что отец на картошке? Или…"

– Постойте, постойте, Диана Осиповна! – Зинаида Тихоновна, кажется, обрадовалась. – Ведь у нас учится сын профессора Денисова, я вспомнила! В этом году поступил, в пятый "Б"!.. Даня, это он дал тебе книгу?

Это была уже развязка, никуда не денешься. Но Кинтель молчал. Во-первых, в горле застряла шероховатая пробка, а во-вторых… нет, не будет такого, чтобы он, Кинтель, выдал Салазкина своим собственным языком.

– Это он тебе дал? – повторила Зинаида Тихоновна.

Кинтель сжал губы. Диана подошла к нему вплотную:

– Ну?

Следователь Глебов сидел на стуле у стены, положив ногу на ногу. С любопытством поглядывал на всех и словно ждал чего-то. И вот наконец он снисходительно проговорил:

– Я уже беседовал с сыном профессора Денисова. Тот утверждает, что никогда не давал никаких книг этому… Рафалову.

Пол буквально поехал из-под ног Кинтеля! Как во сне! Правда, на один миг… Кинтель затылком прижался к дверному косяку. "Салазкин… неужели он мог такое?"

Как живого увидел Кинтель Саньку Денисова перед собой. Беззащитного и отважного, с зеленью честных глаз… Кинтель откашлялся и с великим облегчением сказал Глебову:

– Я думал, вы по правде следователь. А вы проходимец…

– Негодяй!

Диана взвизгнула и дала Кинтелю оплеуху. Вернее, хотела дать. Кинтель откачнулся, и она врезала пальцами по косяку. Тонко заскулила, прижала к губам мизинец. Кинтель отскочил. Глебов подбежал:

– Дианочка, что с тобой?.. Кожа содрана! Зинаида Тихоновна, у вас есть йод?

Та засуетилась, запричитала что-то, полезла в ящик стола.

Кинтель отошел на два шага. Сказал оттуда, ощущая удивительную смелость:

– Если вы следователь, что же вы закон не защищаете? Когда ученика в школе бьют!

Завуч с коричневым пузырьком выбралась из-за стола.

– Ты, Рафалов, сам спровоцировал… И никто тебя не задел, Диана Осиповна сама пострадала… Ничего страшного, ссадинка…

– А если бы я не уклонился? – непримиримо сказал Кинтель.

Глебов дул на пальцы "Дианочки". Та глянула на него из-за плеча – глаза мокрые, щеки пятнисто-розовые.

– Как ты, мерзавец, смеешь оскорблять взрослого человека? Сопляк!.. Зинаида Тихоновна, этого… уголовника у меня в классе не будет! Я его давно знаю! Помню! Он еще в шестилетнем возрасте… позволял себе поливать взрослых… отборными словами!.. Или я сама… откажусь от классного руководства!..

– Ладно, ладно… – Зинаида Тихоновна обрела спокойствие. – Нам всем следует остыть. И разобраться, наконец, с этим делом. – Она мимо Дианы и Глебова высунулась в дверь: – Кто-нибудь… О, Геннадий Романович, помогите нам, пожалуйста! Попросите кого-нибудь узнать в пятом "Б", нет ли там Саши Денисова. Если еще не разошлись… Это новичок.

– Да знаю я! – послышался веселый голос Геночки. – Он пасется рядышком. Пытал меня, куда девался после уроков Рафалов, а я говорю: повлекли в геенну… Кстати, не понимаю, чего Диана взъелась на него… Ох, пардон, Диана Осиповна, я вас не заметил. Мое почтение, Андрей Андреевич… Эй, Денисов! Давай сюда, тут тобой тоже интересуются…

Салазкин шагнул в кабинет (Геннадий Романович – за ним, встал у двери). Глебов быстро сел на прежнее место. Завуч и Диана отошли к окну, Диана все еще дула на мизинец.

Салазкин интеллигентно сказал "здравствуйте" и теперь слегка испуганно смотрел на Кинтеля.

Зинаида Тихоновна ровностью тона попыталась показать, что ничего особенного не произошло:

– Саша, будь добр, подойди к столу, надо решить один вопрос. Пожалуйста.

Салазкин поправил косое крыло прически и сделал несколько широких шагов. Увидел книгу, замер…

– Саша, скажи, ты давал эту книгу Дане Рафалову?

Салазкин шевельнул головой, словно хотел оглянуться на Кинтеля. Не оглянулся. Сказал, глядя на завуча:

– Естественно… А что здесь плохого?

– Видишь ли… Книга крайне редкая, мы встревожились. Мало ли что…

– Извините, я не понимаю, – тихо, но отчетливо сказал Салазкин. – Что вас встревожило?

– Я же объясняю. Приносить такие ценности в школу не следует.

Кинтель увидел, как под клетчатой рубашкой шевельнулись и затвердели Санькины колючие лопатки.

– Извините, я не так спросил. Каквы узнали, что эта книга у Дани? – И он в конце концов оглянулся на Кинтеля.

Кинтель сказал ему:

– Шмон устроили по портфелям. Такие у нас в школе порядки… Да еще по уху попробовали врезать.

– Рафалов! – Это завуч.

– Если тебе порядки не нравятся, можешь выметаться! – вмиг завелась опять Диана.

А Глебов сообщил опять от стенки:

– С такими задатками спецшкола для трудных была бы, конечно, уместнее.

И тогда вдруг выступил Геночка:

– А что, Диана Осиповна, ваш жених приходит в школу не просто навещать вас? Осуществляет еще и правовое воспитание? На общественных началах?

Вот оно в чем дело!

Кинтель и Салазкин смотрели друг на друга, и стремительно разматывался между ними молчаливый разговор-объяснение:

"Видишь, как получилось! Я же не зря боялся… Я не виноват…"

"Мы оба не виноваты!"

"А что тебе теперь будет?"

"Не бойся…"

"Я не говорил, что это ты дал книгу!"

"Я понимаю".

Диана Осиповна между тем вознегодовала на Геночку:

– А вас, Геннадий Романович, я просила бы не вмешиваться!

– Отчего же, уважаемая Диана Осиповна? Рафалов, он ведь и мой ученик тоже. Когда вы сегодня пришли в мастерскую и устроили… гм… воспитательную беседу, я ведь не протестовал… Впрочем, "шмон" в портфелях я не санкционировал. Зинаида Тихоновна, заявляю это официально.

– Товарищи, товарищи… Оставим наши педагогические проблемы на потом, здесь дети…

– С которыми Геннадий Романович всегда запани-брата! И распустил! – не унималась Диана.

– Наверно, потому, что по уху никого не бью…

– То-ва-ри-щи! – возвысила командирский голос завуч.

Все примолкли на миг. И в этой тишине Салазкин звонко спросил:

– Можно я теперь возьму книгу и мы пойдем?

– Нет! – Диана метнулась к столу. Видимо, терпеть поражение по всем статьям ей не хотелось. – Книгу получит отец! Когда придет!.. Зинаида Тихоновна, разве можно доверять детям такую… реликвию?

– Но папа в отъезде!

– Вот поэтому ты и взял книгу без спросу… – с упреком заметила Зинаида Тихоновна.

Салазкин сказал медленно и очень вежливо:

– Простите, но мы с папой сами решим этот вопрос. Вдвоем.

– Вы решите его здесь! При нас! – объявила Диана. – Тем более, что ты лжешь! Отец вовсе не в отъезде! Я звонила на кафедру, и мне сказали, что он на работе! Только вышел куда-то!

Салазкин опять оглянулся на Кинтеля. Тот пожал плечами. Диана торжествующе сказала:

– Ты можешь сам позвонить и убедиться. Тем более, что отец уже, наверно, вернулся.

– Правда, можно позвонить? – Салазкин посмотрел на завуча.

Та, кажется, обрадовалась:

– Да! И… попроси папу прийти сюда. – Она повернула к Салазкину красный блестящий телефон.

Салазкин снял трубку. Потянулся к диску пальцем, замер на миг, будто вспоминая номер. Быстро завертел. И…

– Это Саня. Добрый день… Да, я так сказал… В своей школе, в кабинете завуча. Знаешь адрес? Хорошо… Я дал Дане Рафалову, я тебе говорил о нем, книгу "Морской устав". Ту самую… Надо было, об этом после!.. Его портфель обыскала учительница, книгу отняла. Теперь нас в чем-то обвиняют… Чуть ли не в краже! Даню ударили… Да! – И положил трубку.

– Что такое?! – Зинаида Тихоновна затрясла волосяным хвостиком. – Зачем ты так?! Ты… это папе звонил?

С незнакомым тяжелым спокойствием Саня Денисов сказал:

– Я звонил кому следует… Можно я пока сяду? У меня болит нога… Придется подождать… – он глянул на круглые настенные часы, – шесть минут. Нет, теперь уже пять…

– Ты папе звонил?

– Сейчас приедет, – уклончиво ответил Салазкин. Прихрамывая, отошел от стола. Спиной вперед. Опять посмотрел на Кинтеля. Решительно так, незнакомо.

– Сядь… – Зинаида Тихоновна забеспокоилась. – Что у тебя с ногой?

– Пустяки. С дерева прыгнул, чуть подвернул… – Салазкин отступил к стене, где стояли четыре стула. На ближнем к столу сидел Глебов. Салазкин сел на самый дальний. Потрогал на коленке бородавку. Опять стрельнул глазами в Кинтеля – уже с веселыми искорками. Вскинул глаза на часы. Он явно не боялся.

А Кинтель боялся. Вновь. Вот появится отец, будет Саньке на орехи! Если не здесь, то дома. И конечно: "Не смей связываться с этим…" Как Диана сказала? "С уголовником".

А завуч все тревожилась: