Текст книги "Том 3. Радость нашего дома. Таганок. Девочка в бурном море. Оруженосец Кашка"

Автор книги: Владислав Крапивин

Соавторы: Мустай Карим,Зоя Воскресенская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Владислав Крапивин
Оруженосец Кашка

Глава первая

Серафиме приснился дятел. Он сидел на сухом стволе сосны и целился носом в какую-то букашку. Потом он быстро откинулся назад, стукнул клювом по коре и снисходительно посмотрел на Серафиму черным блестящим зрачком. Серафима удивилась и открыла глаза.

Дятла, конечно, не было. Был некрашеный потолок с круглыми пятнами сучков, лампочка в самодельном абажуре и пестрый табель-календарь, пришпиленный над кроватью к стене из тесаных бревен.

А еще была стрела.

Она торчала над календарем, и белое хвостовое перо ее хищно дрожало.

"Так, – подумала Серафима. – Кажется, кто-то совершил покушение на мою жизнь. Только этого мне и не хватало".

Она с беспокойством взглянула на затянутое марлей окно. В марле ярко голубела круглая дырка. Серафиме захотелось поглубже забраться под одеяло.

– Нет, стоп, – сказала она себе. – Главное – не поддаваться панике.

Серафима была рассудительным человеком. Она прогнала страх и стала вспоминать, кому причинила зло и кто мог желать ей такой ужасной гибели.

Никому она не причиняла зла! Честное слово! Правда, вчера во время ужина она прогнала из столовой Мишку Зыкова, но он даже не обиделся. Он понимал, что сам виноват: ведь никто не заставлял его опускать в компот нытику Генке Молоканову живого зеленого лягушонка…

"Не было покушения, – решила Серафима. – Стрела случайно влетела в окно, и теперь, наверно, ее хозяин прячется в кустах и с тревогой думает: узнают или не узнают? Попадет или не попадет?"

Она вскочила с кровати, натянула сарафан и шагнула на крыльцо.

В двух метрах от крыльца росла прямая береза. В стволе березы высоко, так что не дотянешься, торчали две стрелы. Одна – толстая и короткая, с черным вороньим пером, другая – длинная, без перьев, с зелеными полосками у наконечника.

– Не нравится мне это, – задумчиво сказала Серафима и огляделась.

Горнисты еще не сыграли побудку, и над лагерем висела сонная тишина. А солнце стояло уже высоко. Жестяные наконечники стрел, глубоко вонзившиеся в березу, горели серебряными точками.

Еще одна стрела взмыла над кустами черемухи, описала пологую дугу и ушла за дальние сосны. Она была ярко-алая, с белыми перьями у хвоста. В зарослях черемухи затрещали ветки и послышались тихие напряженные голоса.

– Батюшки, – прошептала Серафима. – Волна…

Коротким словом "волна" в лагере называли массовые увлечения. Что такое массовое увлечение, каждому понятно. Допустим, один человек нашел на дороге обрезок жести и сделал из него свисток. Ходит и свистит. Другой человек услышал и думает: "У него есть свисток. А у меня нет свистка. Разве это жизнь?" Идет он тоже искать кусок жести. Режет ее, гнет и в конце концов гордо подбрасывает на ладони великолепную свистелку собственной конструкции. Потом подносит ее к губам и надувает щеки…

Когда у двух человек есть свистки, а у других нет, это большая несправедливость. И вот уже всюду стучат по металлу молотки и кирпичные обломки, сгибая в трубки жестяные полоски. Воздух наполняется режущим свистом, и тишина рвется в мелкие клочки.

Это значит, что на лагерь накатила свистковая "волна".

Вообще волны бывают разные: вредные и полезные, опасные и безобидные.

В начале первой смены прокатилась "шляпная" волна: мальчишки и девчонки мастерили из лопухов широкополые мексиканские шляпы, украшали их подвесками из сосновых шишек и пышным оперением из листьев папоротника. Ходить без такой шляпы считалось просто неприличным. Однако лопухи увядали быстро, а росли медленно, и волна утихла, когда в окрестностях лагеря был найден и вырван с корнем последний лопух.

Через неделю прошумела другая волна – "разбойничья". Несмотря на грозное название, она была очень спокойная. Все мирно сидели под деревьями и мастерили маленьких разбойников. Туловища лепили из глины, головы делали из шишек и репейника, руки и ноги – из веток, а усы – из сухих сосновых иголок. Потом эти разбойники стояли всюду: на подоконниках, на перилах, на спинках кроватей и даже на умывальниках. Наконец их собрали в пионерскую комнату и устроили выставку.

После "разбойничьей" волны прокатилась волна "ужасов". Всем захотелось наряжаться привидениями и кого-нибудь пугать. Мальчишки после отбоя малевали на голых животах страшные рожи, приматывали к голове деревянные рога и бесшумными скачками подкрадывались к девчоночьим дачам. Но девчонки не спали. Вымазав мелом лица и завернувшись в простыни, они со зловещим подвыванием бродили вокруг дач. В общем, привидений развелось видимо-невидимо, а пугать было некого.

Потом прошумело еще несколько волн, и самая грозная из них называлась "ракетная".

Ракеты с ядовитым шипением взмывали над полянами и, кувыркаясь, падали в кусты. Иногда они сгорали прямо на стартовой площадке. А ракета с гордым именем "Сириус-5" вышибла кухонное окно и утонула в котле с рассольником. Среди вожатых началась паника. Но эта волна угасла сама собой из-за недостатка реактивного горючего.

И вот – стрелы…

– Это, как я понимаю, не ракеты, – озабоченно сказал завхоз Семен Васильевич. – Горючего для них не требуется. А материалу сколько хочешь. Рядом с кухней сосновые чурки лежат. Сухие, будто порох. И прямослойные. Я их для лучины припас, для растопки. Было восемь чурок, а теперь, значит, пять. Куда три пропали? Вон они в воздухе летают с перьями на хвостах. Вот так.

Все дружно вздохнули и повернулись к окну. За окном была усыпанная песком площадка, а на площадке – столб с репродуктором. В столбе, не очень высоко от земли, торчала стрела с огненным петушиным пером. Появился лохматый исцарапанный мальчишка в зеленых трусиках. Подошел к столбу. Поправил на плече маленький, сильно изогнутый лук. Поднял голову, подумал и лениво подпрыгнул, чтобы достать стрелу. Не достал. Почесал о плечо подбородок, снова поправил свой лук и неторопливо удалился.

– Вот-вот… – мрачно произнес Семен

Васильевич. – Про это я и говорю. Видали? Ему, тунеядцу несчастному, даже прыгнуть лень как следует. Потому что стрел у него и без этой хватает. Три сосновые чурки на стрелы пустили! Изверги…

– Три чурки, три чурки, три чурки… – басовито пропел вожатый первого отряда Сергей Привалов.

– Нет ничего смешного, Сергей Петрович, – строго и обиженно сказала старшая вожатая Светлана. – Здесь не опера, а педагогический совет лагеря. Дети могут получить увечья и травмы…

– Виноват, Светлана Николаевна, – откликнулся из угла Сергей. – Больше не буду. Хотя должен заметить, что увечья и травмы – это одно и то же.

– Товарищи, – укоризненно сказала директор лагеря Ольга Ивановна. – Света, Сережа, не надо. Вопрос-то серьезный. Продолжайте, Семен Васильевич.

– А чего продолжать. Кончать надо. Наконечники на всех стрелах, обратите внимание, железные, из жести. В виде конуса. Из консервных банок делаются. Где они банки берут, ума не приложу. А насчет дерева все ясно. Трех чурок нет? Нет. А из каждой не меньше сотни стрел должно получиться. А то и две. А еще обрезки досок на это пошли…

Он вздохнул, шумно поворочался на стуле и затих.

– Ольга Ивановна, у меня предложение. – Худая девушка в очках подняла руку. – Надо издать приказ, что стрелять из луков запрещается, а виновным грозит исключение. В своем отряде я уже объявила. Устно.

– Помогло? – печально спросила Ольга Ивановна.

– Ну… это ведь устно. А если приказ с вашей подписью повесить на доску объявлений…

– Не знаю, кто как, а я к этой доске и на сто шагов не подойду, – заявила Светлана. – Ее превратили в щит для мишеней. Там уже висит, между прочим, один приказ – с выговором за самовольное купание. Кажется, Юрию Земцову. В этом приказе торчат четыре стрелы. Их не убирают. По-моему, нарочно… Я не понимаю, Сергей, что тут смешного!

– Я серьезен, как надгробие.

– Надгробие скоро понадобится мне. От такой жизни. Я поймала Игоря Каткова (кстати, он из твоего отряда) и говорю: "Вы другого занятия не могли найти? Вы без глаз останетесь". А он хоть бы хны!

– Да? А что он сказал? – с интересом спросил Сергей.

– Что, что… Он известный хулиган и болтун. Сам знаешь.

– Все-таки, что ответил хулиган и болтун Катков?

– Как всегда, сказал глупость: "Купаться нам нельзя – говорят, утонете. Загорать нельзя – перегреетесь, в лес нельзя – заблудитесь, на карусель нельзя – закружитесь, стрелять тоже нельзя… А дышать можно?…" Нахал! Сам из речки по два часа не вылазит!… Ну, Ольга Ивановна, Сергей опять смеется!

– В самом деле, Сережа… – Ольга Ивановна покачала головой. У нее было полное, совершенно нестрогое лицо и растерянные глаза. – Нехорошо, Сережа. Это ведь в твоем отряде больше всего стрелков. Даже девочки…

– Девять ребят и четыре девчонки. И еще пятеро делают луки, – уточнил Сергей.

– Блестящие показатели, – язвительно заметила Светлана. – Не отряд, а Золотая Орда. Твои методы работы. Вот у Серафимы, например, почему-то ни одного стрелка нет. А?

– Ну, они еще мальки, – ласково сказала

Серафима. – Еще не научились. Научатся…

– Ты всегда заступаешься за Привалова!

Сергей встал.

– Дело ясное, – сказал он. – Волна есть волна. Стихия. Отбирать луки бесполезно. Сжигать стрелы – тоже. Стихию не остановить. Выход один: направить ее в безопасное русло.

– Сереженька, родной, направь! – с надеждой воскликнула Ольга Ивановна. – Я тебя потом за это на два дня в город отпущу!

– Нужно двадцать палаток, – сказал Сергей.

– Будут палатки! Одиннадцать есть, остальные в "Веселых искорках" попросим. А еще что нужно?

– Лист ватманской бумаги.

– И все?!

– И еще всю полноту власти.

В семь часов вечера на двери столовой появился лист с большими красными буквами:

ВЕЛИКИЙ

и

НЕПОБЕДИМЫЙ

Рыцарский орден стрелков из лука

ОБЪЯВЛЯЕТ:

§ 1

Для безопасности населения все стрелковые

тренировки переносятся в большой овраг.

§ 2

Назначается всеобщее стрелковое соревнование.

Победители будут участвовать в грандиозном

рыцарском турнире.

§ 3

Всякий, кто осмелится выпустить стрелу на

территории лагеря, будет объявлен вне закона,

лишен оружия и немедленно изгнан из славных

рядов ордена.

§ 4

Запись

в

ВЕЛИКИЙ И НЕПОБЕДИМЫЙ

РЫЦАРСКИЙ ОРДЕН

производится в пионерской комнате.

Примечание:

Турнир будет через два дня.

Лист был пригвожден к двери черной тяжелой стрелой.

Глава вторая

– Работорговец ты, Новоселов, – сказал Сергей.

– Я?!

– Именно ты. Самый настоящий.

– Ладно. Спасибо.

Володя пнул попавшуюся под ноги шишку, отошел в сторону, сел под сосной и стал думать о несправедливости.

Вроде бы он не хуже других. За эти два дня все убедились, что стреляет он как надо. Ну ладно, этим хвастаться нечего: каждый стреляет как может. Но ведь он не только стрелы пускал, он и мишени малевал для соревнований, и оленя из фанеры помогал выпиливать, дистанции размечал в овраге. Никаких спасибо ему за это не надо, но оруженосца-то могли бы дать получше!

Это Сережа придумал, что у каждого участника турнира должен быть оруженосец. Для малышей из шестого отряда такое дело – самое подходящее. Стрелки из них никудышные, им и лук-то не натянуть как следует, а за улетевшими стрелами бегать они могут. И вообще, мало ли какая помощь потребуется во время турнира. Сразу и не угадаешь. А оруженосец всегда под рукой. Скажешь, и он сделает что нужно. И еще было решено, что, если стрелок победит в турнире, его оруженосец тоже считается победителем: славу и приз пополам.

В общем, здорово было придумано, и Володя ни за что не отказался бы от оруженосца, если бы дали ему кого-нибудь другого. Например, Мишку Зыкова – известного на весь лагерь семилетнего забияку с бесстрашными глазами. Или вон того худого малыша с незаживающими ссадинами на коленках и удивительным прозвищем Обезьяний Царь. Или, наконец, Сашку Макурина. Он хотя и увалень, но парень с головой, деловитый и не нытик.

Но достался Володе совсем другой оруженосец. Володя даже его фамилии точно не знал. Голубков или Голубев. Или Голубкин. Аркашка.

Полное имя для Аркашки оказалось, наверно, слишком длинным. Звали его просто Кашка. Он и в самом деле был как незаметная полевая кашка в траве – пройдешь и не увидишь. Может быть, в своем отряде, среди малышей, он и был чем-нибудь известен, кто знает. Но Володя на него никогда не обращал внимания. Потому что посмотришь – и взгляду не за что зацепиться: выгоревшие волосы, стоптанные сандалеты, серенькие штаны на лямках да голубая выцветшая майка. Вот и весь Кашка. Хоть бы какой-нибудь значок на майку прицепил, или бы синяк заработал, или царапину какую-нибудь, чтобы знак отличия был. Да где уж ему!

По деревьям он не лазил, на речку не сбегал, в драки не лез, в лагерных концертах не участвовал. На линейках его не хвалили и не ругали, потому что ничего с ним не случалось. Это ведь не Зыков и не Обезьяний Царь. И не Светка Матюшова, которая однажды заманила в лагерь деревенского козла и натравила его на мальчишек из третьего отряда…

Как только Володя увидел, какого оруженосца ему подсунули, он чуть не застонал. Побежал к Сергею и в упор спросил:

– Больше никого дать не могли? Да?

– А чем тебе Кашка не нравится?

– Боже мой! – с отчаянием сказал Володя. – А чем он может нравиться? Инфузория какая-то.

– Ну, не валяй дурака. Обыкновенный он мальчишка.

Они стояли у фанерного домика, где была пионерская комната. Озабоченные важными делами, пробегали мимо ребята с охапками бумажных флажков, с фанерными щитами для мишеней и банками красок. Несколько человек остановились, чтобы посочувствовать Володе.

А Кашка сидел шагах в двадцати на лавочке. Сидел прямо и неподвижно, как в кино. Смотрел издалека на Сергея и Володю. Разговора он, кажется, не слышал, но о чем-то догадывался.

– Беспомощный он, как кролик, – тихо сказал Володя.

Сергей взял его за плечи.

– Вовка, ты пойми. Никто же их не назначал, этих оруженосцев. Все ребята сами выбирали и сами договаривались. Ну , кто виноват, что тебя тогда не было?

Володя обмяк. Когда Сережа разговаривал вот так просто и доверительно, спорить с ним было невозможно. И все-таки Володя высвободил плечи. Он сказал со сдержанной обидой:

– Я, между прочим, не гулял. Я мишени собирал в овраге. Все стрелять кончили и разбежались кто куда. А мишени нужны еще… А оруженосца мне вообще тогда не надо. Я не барин.

– Тебе-то, может быть, не надо… Но куда ты его денешь? Думаешь, ему не обидно?

Володя вздохнул.

– Ну, пойми. Ведь я же не нянька, – сказал он проникновенно. – Мне же стрелять надо будет, а не нос ему вытирать.

– Ну и будешь стрелять. Не стони раньше времени. – Сережа досадливо отмахнулся и нырнул в пионерскую комнату.

– Юрка! – Володя с надеждой повернулся к Юрику Земцову. – Слушай, Юрка, давай меняться, а? У тебя ведь Мишка Зыков. Давай, ты мне Мишку, а я тебе десять наконечников и Кашку.

Юрик обалдело глянул на Володю.

– Мишку?..

– Пятнадцать наконечников, – безнадежным тоном сказал Володя. – Все из желтой жести. Как золотые. Я их для турнира берег. Ну, семнадцать… А?

Вот тогда-то Сережа и сказал, не выходя из пионерской комнаты:

– Работорговец! Человека меняет на какие-то наконечники! Догадался…

Сейчас рыцари на земле повывелись. Но в далекие времена, когда на высоких горах стояли каменные замки, когда в темных дубравах водились буйные разбойники, а ученые-астрономы носили остроконечные колпаки с серебряными звездами, рыцарей было видимо-невидимо. Громыхая латами, как пустыми умывальниками, они съезжались в чистом поле, раскидывали шатры и устраивали турниры.

В лагере "Синие Камни" шатров не нашлось, но двухместные палатки Сережа достал. Их поставили на широкой поляне, окруженной частым березняком и зарослями шиповника. Девятнадцать палаток образовали большой круг, а двадцатая – командорская – стояла в середине. Получился настоящий рыцарский табор с мочальными хвостами и пестрыми флажками на деревянных пиках у палаток, с разноцветными гербами на фанерных щитах, с синим стягом над главной палаткой. На стяге был похожий на полумесяц лук и красная стрела.

Двое суток должны жить в палатках те, кто победил в прошедших соревнованиях, – девятнадцать участников заключительного турнира. И их оруженосцы. Сорок воинов, сменяясь ежечасно, будут ночью охранять их покой и сон…

Володя шагал к палаткам. Двое часовых сурово глянули на него сквозь прорези картонных шлемов и скрестили копья.

– Пароль?

– Идите вы с паролем, – уныло сказал Володя. Развел копья в стороны и, не оглядываясь, пошел дальше. Часовые посмотрели друг на друга, вздохнули и остались на месте.

Свою палатку Володя увидел сразу. Кто-то уже позаботился о нем. На тонком длинном древке рядом с палаткой был укреплен бумажный флажок с Володиным гербом: желтое яблоко, пробитое навылет фиолетовой стрелой.

Но и без флажка Володя не ошибся бы. Потому что у входя сидел на корточках Кашка.

Он увидел своего командира и торопливо встал. Будто испугался чего-то. А может быть, и правда испугался. Стоял, неловко шевеля руками, и вопросительно смотрел на Володю.

"И чего смотрит, будто кролик на удава?" – подумал Володя. И почувствовал, как закипает досада.

В серых Кашкиных глазах было ожидание. Он готов был и улыбнуться и робко съежиться – все зависело от того, что скажет Володя.

Володя все-таки сдержал раздражение. Надо было думать и о справедливости. Ведь этот несчастный Кашка, в конце концов, ни в чем не виноват.

Кашка ждал. Нужно было хоть что-то сказать ему.

– Ты почему не в столовой? – сказал Володя. И Кашка улыбнулся.

Улыбка была немножко виноватая и смешная, потому что у оруженосца не оказалось переднего зуба.

– Наш отряд уже пообедал, – объяснил Кашка. – Мы сегодня раньше всех…

– Значит, спать пора, наверно, – сказал Володя. – Мертвый час.

– Весь лагерь не спит, – осторожно заметил Кашка. Он, видимо, не знал, как принимать Володины слова. Как приказание или просто так?

Володя нырнул в палатку. Оруженосец полез следом.

Внутри все уже было готово: лежали два соломенных тюфяка под одеялами, две подушки. В карман, пришитый к парусиновой стенке, кто-то воткнул ветку шиповника с розовыми цветами.

– Это ты постарался? – с сомнением спросил Володя.

Кашка смущенно заморгал.

– Не я… Девочки приходили, большие. Мне сказали, чтобы я не мешался, а сами все сделали.

– Надо же… – озадаченно произнес Володя.

– Одну зовут Райка, – уточнил Кашка. Он как вполз в палатку, так и стоял на четвереньках, выжидательно глядя на Володю.

Володя сел на тюфяк. Делать было абсолютно нечего. Полагалось после обеда спать, но спать, когда никто не заставляет, мог только ненормальный. Как обращаться со своим оруженосцем и что вообще с ним делать, Володя тоже не знал. И от этого чувствовал себя при Кашке неловко и скованно.

– Где твои вещи? – спросил он.

– Вещи?

– Ну, полотенце, зубная щетка, мыло. Мы два дня будем жить здесь. Знаешь ведь…

– Я забыл, – обеспокоился Кашка. – Можно, я сбегаю за ними? Я быстро сбегаю.

"Можешь не торопиться", – подумал Володя. Но промолчал и кивнул.

Одному было хорошо. Володя вытянулся на тюфяке. Но тут же вспомнил, что и ему надо идти за своим "имуществом". Ну что же, идти так идти…

Недалеко от палатки его окликнули:

– Новоселов!

Это была Райка. Худая, коротко остриженная девчонка из второго отряда. Володя знал ее и до лагеря: они жили в соседних домах.

На Райке были черные штаны и синяя футболка, а над плечом торчал лук из можжевельника.

– Опять тренировалась?

Райка медленно покачала головой. Несмотря на воинственный наряд, она казалась немного смущенной.

– Коршун ходил над опушкой, – объяснила

она. – Я хотела зацепить его. Черные перья нужны. Старые уже

обтрепались на стрелах.

– Не попала?

Райка опять покачала головой. Она пошла рядом, сбивая пучком стрел колоски высокой травы.

В глубине души Володя был рад, что Райка промахнулась. Но это была скверная радость, и Володя разозлился на себя.

– У меня есть перья, – сказал он. – Только белые. Возьмешь?

– Я к черным привыкла.

– Как хочешь…

"Жаль, что она девчонка, – подумал Володя. – Завтра я наверняка ей проиграю. Даже с ободранными перьями она обстреляет меня, как дошкольника".

– Это ты мою палатку оборудовала? – спросил он.

– Я. Ну и что?

– Так…

– Мы всем мальчишкам помогали, – поспешно сказала Райка. – Иначе же у вас кавардак будет.

– Да, наверно, – миролюбиво согласился Володя. Подумал и добавил: – Спасибо.

– Оруженосца не сменял? – осторожно спросила Райка.

– Куда там…

– Я бы тебе отдала своего, но у меня Светка Матюшова. Хохотать же все будут: у мальчишки оруженосец – девочка.

– Ладно уж… – сказал Володя.

Когда он вернулся в палатку, Кашка был уже на месте. Он сидел на тугом тюфяке, съежившись и уткнувшись острым подбородком в колено. Увидел Володю, поднял голову и торопливо сообщил:

– Я все принес.

– Ладно, – сказал Володя.

На коленке осталось от подбородка красное маленькое пятно. Кашка начал тереть его ладонью. Потом тихонько спросил, не поднимая глаз:

– Мне что надо делать?

– Пока ничего, – сдержанно сказал Володя. – Вернее, что хочешь.

– А завтра?

– Да и завтра тоже… Видно будет.

Кашка вздохнул.

– Есть еще такое правило, – вспомнил Володя. – Если со мной что-нибудь случится, ты за меня должен будешь стрелять. Но со мной ничего не случится.

– Конечно. – Кашка снова улыбнулся смешной своей улыбкой.

Снаружи раздался восторженный визг и хохот. Володя высунул голову. Из соседней палатки со свистом вылетела подушка, потом растрепанный Мишка Зыков, а за ним желтая мыльница. Мишка перевернулся через голову, ухватил мыльницу и швырнул ее в темную щель палатки. Словно гранату в амбразуру вражеского дзота. После этого, прикрываясь подушкой, ринулся внутрь. Палатка заходила ходуном. Все было ясно: Юрка Земцов и его оруженосец пришлись друг другу по душе и развлекались вовсю.

Володя обернулся. Кашка прислушивался к веселому шуму. Глаза его были раскрыты широко-широко. Серые удивленные глаза под выгоревшими полосками бровей.

"Завидует, наверно", – подумал Володя. И вдруг пожалел малыша Кашку.

– Ерунда, – сказал он хмуро. – Земцов с Зыковым бесятся. Видно, делать им больше нечего. А мы… а у нас еще дело есть. Ты поможешь?

Кашка изумленно приоткрыл рот, потом заулыбался и кивнул.

Володя положил на колени пучок стрел.

– Смотри. Я их фиолетовыми чернилами выкрасил вместе с перьями. Хотел, чтобы от других отличались. В общем, дурака свалял: если в тень залетят, их и не видно совсем. Надо знаешь что сделать? Надо на каждой стреле повыше перьев, вот здесь, три красные полоски провести для яркости. Три таких кольца…

Володя придумал про кольца только сейчас, но выдумка и в самом деле была неплохая.

– В пионерской комнате у двери есть полка. Там с левой стороны банка с краской. Мы ею оленя вчера красили. И кисточки там же… Сделаешь, Кашка?

Кашка просиял.

…Начиналась последняя тренировка. Стрельба на скорость. Такая стрельба, когда медлить нельзя ни капельки. Выхватил стрелу, наложил на тетиву, натянул – р-раз…

И снова! Скорей! Скорей!

Мазать нельзя и мешкать опасно: через полминуты наблюдатель дернет за шнурок – и белая с красным пятном мишень свалится в кусты.

…Володя ждал сигнала. Привычный холодок пробегал по рукам. Вот-вот, сейчас… Кашка стоял рядом и держал наготове пучок фиолетовых стрел. Тройные красные колечки на стрелах горели, как огоньки. Постарался Кашка, молодец…

Резко дзенькнула консервная банка – сигнал!

Володя рванул из пучка стрелу. Он знал, что не промахнется. Лишь бы не сбиться в движениях! Длинный лук из сухой березы согнулся, набрав упругую силу. Конец стрелы лежал на левом кулаке. Володя плавно повел рукой, направляя наконечник в центр мишени, и отпустил тетиву.

Щелк! Тетива, как всегда, звонко ударила о левый рукав. Но что-то влажное, липкое мазнуло по кулаку, а стрела клюнула и прошла на целый метр ниже мишени. Кто-то удивленно охнул.

Володя взглянул на руку: красная размазанная полоса на кулаке. Кровь? Наплевать! Он схватил вторую стрелу.

Стрела прилипала к пальцам. Красные кольца оставляли на руках яркие следы.

– Кашка, – тихо и яростно произнес Володя, – где ты брал краску?

Он увидел перепуганные Кашкины глаза.

– В тумбочке, – прошептал оруженосец. – На полке не было. Только какой-то "сурик".

Кругом сдержанно захихикали.

– Ба-ал-ван! – со звоном сказал Володя. Вырвал у Кашки стрелы и, не оглядываясь, пошел из оврага.

Володя пропустил ужин и возвращался к палаткам голодный и злой, как бенгальский тигр.

Часовые опасливо раздвинулись.

Володя мягкой походкой хищника вошел в палаточный городок.

Несмотря на поздний час, было совершенно светло: стояли долгие дни июля. Солнце еще выбрасывало из-за сосен длинные лучи.

Было светло и в палатке. Полости входа оказались раскинуты, и Володя увидел Кашку издалека. Тот сидел на корточках спиной к выходу и что-то разглядывал на полу.

"Что с ним делать? – думал Володя. – Может, ухватить под мышку и утащить, как багаж, прямо к Сереже? Поставить перед Сережей этого горе-помощника, молча повернуться и уйти?.. Или не тащить? Лучше просто вытянуть стрелами пониже спины, и пусть бежит сам. А может быть, сначала все ему высказать? Да нет, не поймет он…"

Володя подошел ближе. Ага, вот оно что! Кашка собирал свое имущество. Он расстелил полотенце и укладывал на него зубную щетку, за ней зеленую, как лягушка, мыльницу, какую-то круглую коробку, пластилинового разбойника и оловянного мотоциклиста. Потом он попытался завязать все это в узелок. Но полотенце было маленьким, вещи вываливались. Особенно подло вела себя скользкая мыльница. Кашка принимался за работу снова и снова.

Острые Кашкины лопатки суетливо двигались под майкой. Правая лямка штанов падала с плеча, и Кашка все время поправлял ее. Он почему-то очень торопился.

Володя наклонил голову и остановился у входа. Он заслонил свет. Кашка вздрогнул и обернулся. Зеленая мыльница-лягушка вырвалась у него из пальцев и ускакала под тюфяк.

Володя молчал. Кашка тоже молчал. Так они смотрели друг на друга долго. Кашкины глаза испуганно блестели в полутьме палатки. Потом у него шевельнулись губы, и Володя расслышал:

– Мне надо когда уходить? Сейчас или завтра?

Не надеялся Кашка на прощение. Маленький, остроплечий, придавленный своей виной, он сидел на корточках перед грозным рыцарем Фиолетовых Стрел и ждал ответа. Лямка опять съехала с плеча.

– Оруженосец… – скорбно сказал Володя. – Кто тебе разрешил уходить? Марш под одеяло! Давно уж отбой был для вашей малышни.

Но заснуть так рано никому не удалось. Чуть стемнело, и за палаточным кругом развели костер. Собрались у огня стрелки-рыцари, подошли ребята из лагеря. Только часовые остались на местах, и время от времени слышались в сумерках их завистливые вздохи.

Выбрались наружу и малыши-оруженосцы. Их попробовали отправить назад, в палатки, потому что самым маленьким полагалось спать. Но оруженосцы во главе с Мишкой Зыковым пригрозили забастовкой, и тогда им разрешили остаться.

Кашка тихо подошел к своему командиру, постоял рядом и осторожно спросил:

– Во-лодя… – Он почему-то оттягивал первый слог, когда произносил это имя. Словно оно было слишком трудным. А может быть, так получалось от нерешительности. – Во-лодя… Можно, я тоже посижу у костра?

– Сиди хоть до утра, – мрачно сказал Володя. Он хотел есть и думал, где добыть горбушку хлеба. Идти на кухню было бесполезно. Ее, конечно, уже закрыли.

Володю окликнули. На краю площадки, куда почти не долетали отблески огня, стояла Райка.

– Ну? – сказал Володя.

– Иди сюда.

Володя медленно поднялся с травы. Его чуть не тошнило от голода. Когда он подошел, Райка шепотом спросила:

– Есть хочешь?

– Еще бы…

Она протянула ему кусок пшеничного каравая и банку консервов. Володя вцепился зубами в горбушку и заурчал.

– Райка, – сказал он с набитым ртом. – Ты лучше всех мальчишек. Ты самый лучший мальчишка в лагере… Все эти тупоголовые рыцари расселись у костра и даже не подумали, что рядом человек околевает с голоду. А ты…

– Да ладно, Вовка…

Володя с удивлением заметил, что Райка вроде бы смутилась. Отвернулась вдруг, наклонила голову, стала обламывать ветку, уколола шиповником руку и начала, словно кошка, зализывать ладонь. Вот чудная! Будто ей в любви объяснились…

– Ешь консервы, – сказала она.

– А чем открыть?

– Возьми. – Она протянула консервный ключ.

– Где ты все это раздобыла?

– Трудно, что ли? У тети Даши на кухне попросила. Сказала, что ты не ел. Ты почему не ужинал?

– Вон из-за того типа. – Володя качнул головой в ту сторону, где, нахохлившись, присел у огня Кашка.

– А что он натворил? Я так и не поняла.

– Ну что… – Володя проглотил громадный кусок. – Надо было полоски на стрелах сделать. Я его попросил. А он вместо корабельного сурика, который сохнет за пятнадцать минут, раскопал где-то простую масляную краску. Ей два дня надо, чтобы высохнуть. Вот я и соскребал до самого вечера. Пятнадцать стрел, и на каждой по три полоски.

Райка сочувственно вздохнула:

– Все они такие. Светка моя к костру идти не хочет, говорит, комары кусают, и в палатке одна сидеть боится. Я уж пойду… А на Кашку ты очень-то не злись, он, наверно, переживает.

Володя отмахнулся.

– Я не злюсь. Бесполезно. Только он ничего не переживает. Сидит, и все. Огонь греет, комаров нет, что еще надо? Ну какие, Райка, у такой малявки переживания?