Текст книги "Мушкетер и фея (журнальная версия)"
Автор книги: Владислав Крапивин
Жанр:
Детские приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]
Владислав КРАПИВИН,
лауреат премии Ленинского комсомола
МУШКЕТЕР И ФЕЯ
ПОВЕСТЬ
Рисунки Е. СТЕРЛИГОВОЙ
– Евгений! – сказал отец, нервно похрустывая пальцами. – Я пришел к выводу, что воспитывал тебя неправильно.
Четвероклассник Женька Воробьев сидел с ногами в кресле и укрывался за пухлой, растрепанной книгой. В ответ он слегка приподнял плечо. Это означало вопрос: «Что случилось?»
– Да! – продолжал отец. – Когда ты бывал виноват (а это случалось нередко), я ограничивался беседами. Теперь я понял, что тебя следовало попросту драть.
– Еще не поздно, – подала голос из своей комнаты двоюродная сестра Вера Сергеевна.
Едкую реплику взрослой сестрицы Женька оставил без внимания, а на отца поднял из-за книги левый глаз. С едва заметным любопытством.
– Совершенно верно, еще не поздно, – сурово и взволнованно произнес отец. – И, очевидно, в ближайшее время я этим займусь.
– Как это? – рассеянно поинтересовался сын, снова исчезая за книгой.
– Что значит «как это»? – слегка растерялся отец. – Ты что, не знаешь, как это делается?
Сын пожал плечами.
– Ты же сам сказал, что раньше только беседовал. Откуда мне знать?
– Хм!.. Откуда… Хотя бы из художественной литературы. Ты читаешь дни и ночи напролет. Даже когда разговариваешь с отцом.
– Про такую ерунду я не читаю, – гордо сказал Женька.
– Положи книгу! – тонким голосом потребовал отец. – Или я… немедленно сдержу свое обещание.
Женька отложил пухлый том. Обнял согнутые у подбородка колени.
– Папа, – сказал он снисходительно. – Ничего ты не выполнишь.
– Это почему?
– Ну, во-первых, ты культурный человек… Во-вторых, ты не знаешь, как я бегаю. А тебя ругали на собрании, потому что ты не хочешь сдавать нормы ГТО. Ты сам говорил.
– Не твое дело, за что меня ругали, – уязвленно откликнулся отец. – А бегать за тобой я не собираюсь. Побегаешь и сам вернешься.
– Конечно, – вежливо согласился Женька. – Но к тому времени ты остынешь и поймешь, что я ни в чем не виноват.
Отец скрестил руки и в упор глянул на сына. Потом протянул почти ласково:
– Ах, не виноват…
– А что я сделал?
– Ты?.. Сделал?.. Твое поведение!.. О тебе ходят легенды! У тебя даже прозвище какое-то пиратское – «Джонни»!
– Ну, папа, – мягко сказал сын. – Извини, но ты чудовищно отстал от жизни. Так меня звали еще в детском саду. Все на свете. Даже мама иногда…
– Мама тебя распустила, – печально сообщил отец. – Ты позволяешь себе черт знает что… Как ты сегодня разговаривал с учительницей!
– Как?
– Ты посмел сказать ей: «Не ваше дело!»
Джонни (так мы его и будем называть, потому что под этим именем он известен своим друзьям и недругам) вздохнул.
– Не так, папа. Я сказал: «Извините, но мои волосы – это мое дело».
– Вот-вот! Ты считаешь, что имеешь право так разговаривать с учителями?
– А чего она цепляется к моим волосам?!
– «Цепляется»?
– Ну, придирается. Каждый день.
– Потому что твоя прическа ужасна! Ты, наверно, считаешь, что чем длиннее волосы, тем больше геройства? А на самом деле – сначала космы до плеч, потом сигарета в зубах, потом выпивка в подъезде…
– «Потом кража, потом колония»… – подхватил Джонни. – Это самое Инна Матвеевна и говорила.
– И совершенно справедливо!
– И не очень умно, – грустно сказал Джонни.
– Ну, знаешь ли!.. – взвинтился отец, но вспомнил, видимо, что сын считает его культурным человеком. Подумал и сдержанно попросил:
– Хорошо, тогда объясни, зачем тебе твои растрепанные локоны?
– Пожалуйста, – так же сдержанно откликнулся Джонни. – В каникулы будет Неделя детской книги. В Доме пионеров готовят карнавал книжных героев. Я хочу, чтобы у меня был костюм мушкетера. А кто видел мушкетеров со стриженым затылком?
Отец растерянно поскреб подбородок.
– Д-да? Ну… а почему ты не сказал это Инне Матвеевне?
– Папа… – вздохнул Джонни. – Подумай сам. Что можно объяснить рассерженной женщине?
Это заявление слегка обескуражило Воробьева-старшего. А пока он размышлял, из коридора донесся голос Джонниной мамы:
– Валерий! Иди сюда.
Джоннин папа растерянно глянул на сына и вышел в коридор.
– Валерий! – сказала мама. – Сколько раз я просила не ставить грязную обувь на чистый половик?
– Я не ставил, – мягко ответил папа. – Я только…
– Значит, это я поставила сюда твои ботинки?
– Во-первых, они не грязные, а во-вторых…
– А во-вторых, мне надоело. Я тысячу раз…
Джонни встал и деликатно прикрыл дверь. Он считал неприличным слушать родительские споры. Голоса сделались глуше, и можно было разобрать лишь отдельные фразы:
– Но я же пытаюсь объяснить…
– Мне нужны не объяснения, а чистота…
Потом папа с мамой удалились на кухню…
Через десять минут отец, слегка взволнованный и порозовевший, вернулся в комнату. Кажется, он готов был кое в чем согласиться с сыном. Но сына не было. В опустевшем кресле валялась книга с тремя скрещенными шпагами на облезлом переплете.
Пока родители выясняли вопрос о ботинках, Джонни оделся и ушел на прогулку.
Был ранний вечер – такое время, когда еще не очень темно и лишь кое-где зажигаются огоньки.
Стояла середина марта. Недавно звенели оттепели, а сегодня вернулась зима. Но была она не суровая. Падал щекочущий снежок. Он ложился на подстывшие лужи, на застекленевшие веточки. Джонни медленно шагал вдоль палисадников, ловил языком мохнатые снежинки и мечтал.
Одинокие прогулки Джонни полюбил недавно – с той поры, когда встретил прекрасную незнакомку.
Это случилось в конце февраля. Тоже был вечер, только не такой, а холодный и неуютный. С ветром и колючим снегом. Настроение у Джонни тоже было неуютное и колючее. На последнем уроке он поспорил с Инной Матвеевной, и она в его дневнике написала длинное обращение к родителям. Все это было ужасно несправедливо. Неприятностей Джонни не боялся: родители все равно забывали смотреть его дневник. Но обида грызла Джоннино сердце. Обида требовала выхода. И Джонни сумрачно обрадовался, когда впереди различил фигуру в курточке с меховым воротником и вязаной шапке с белым шариком на макушке.
В такой курточке и шапке ходил Витька Шпаньков по прозвищу «Шпуня».
«Та-ак», – сказал про себя Джонни и переложил боевой портфель из левой руки в правую. Шпуня был одним из младших адъютантов известного Тольки Самохина, с которым Джонни и его друзья не ладили с давних пор. Кроме того, у Джонни со Шпуней были свои отношения. В октябре, когда третьеклассника Воробьева принимали в пионеры, Витька Шпаньков на совете дружины рассказал, будто Джонни с приятелями угнал лодку пенсионера Газетыча. На самом деле лодка была ничья – старая и дырявая. Газетыч хотел завладеть ею, а Джонни с ребятами хотели построить крейсер, чтобы все играли. Джонни так и объяснил. Спокойно и подробно. А потом рассказал, что компания Самохина, где был и Шпуня, еще раньше хотела увести лодку (для себя!), но Газетыч отбил это пиратское нападение, и в том бою Шпуня пострадал: получил по шее прошлогодним стеблем подсолнуха.
Совет веселился. Джонни, конечно, приняли в пионеры, а Шпуня затаил зло. Он был не очень смелый, хотя и старше Джонни. Но он был ехидный и делал всякие гадости. То подкараулит со своими дружками и насыплет колючек за шиворот или набьет в волосы репьев, то расскажет, будто Джонни боится маленьких ручных хомяков (а это почти неправда!). То завяжет тугими узлами штанины новеньких Джонниных джинсов, пока тот мирно бултыхается в пруду… Конечно, Джонни не терпел обид. Он звал друзей и начинал ответные действия. Декабрьская операция «Зеленый слон» была проведена с использованием воздушных шаров, дымовых шашек для окуривания садов и старой аварийной сирены с буксирного катера. Она, эта операция, грозным эхом отозвалась в окрестных улицах и вызвала повышенный интерес даже у директора школы Бориса Ивановича. И когда Джоннин папа говорил про легенды, которые ходят о сыне, он был кое в чем прав…
Но подлый Шпуня все равно не перевоспитывался.
И вот теперь этот Джоннин враг беспечно шагал впереди. Один! Это была удача! Обычно Шпуня ходил с дружками.
Джонни перешел на мягкий кошачий шаг и прикинул расстояние. Если разогнаться, проскользить по накатанной ледяной дорожке тротуара, то в конце ее как раз можно настигнуть противника.
Конечно, нападать с тыла не рыцарское дело. Но, во-первых, Шпуня старше и сильнее, а, во-вторых, сам-то он когда-нибудь нападал по-честному?
Джонни стремительно разбежался и понесся по ледяной полоске! Она была длинная – метров десять. Когда он долетел до середины, враг оказался в широком луче света. И Джонни обмер на лету. Дело в том, что Шпуня был гораздо выше. Кроме того, он никогда не носил ярко-красные брючки. И у него не было темных кудряшек.
Одно дело напасть на противника, другое – на невиноватого человека. Да еще на девочку! Джонни очень не любил попадать в глупые положения. Он отчаянно извернулся, проскочил мимо незнакомки и треснулся плечом и подбородком о телеграфный столб. Так треснулся, что тут же и сел на утоптанный снег.
Что должна была сделать нормальная девчонка? Сказать «дурак» и гордо пройти мимо. Или презрительно фыркнуть и тоже пройти. Без оглядки. Эта не прошла. Она ойкнула и подскочила к пострадавшему Джонни.
– Больно стукнулся?
– Вот еще! – сказал Джонни. Снял варежку и потрогал здоровенную ссадину на подбородке.
– Вставай, – сказала девочка. – Еще простудишься. Или ты не можешь встать?
– Вот еще… – сказал Джонни и вскочил.
– Какая царапина! – с уважением сказала девочка, глядя на его подбородок. – Больно?
Джонни сердито мотнул головой. В голове загудело.
– Хочешь, зайдем к нам, смажем йодом? – будто знакомому, предложила девочка.
– Вот еще, – пробормотал Джонни, с отчаянием чувствуя, что лишь два эти дурацких слова остались в голове, а остальные куда-то выскочили.
Девочка слегка улыбнулась.
– Ну, смотри, – сказала она.
А он что? Он смотрел! Потому что свет из окна как раз падал на нее. На ее глаза. Такие синие были глаза, просто с ума сойти! Джонни с ума не сошел, но немного все же поглупел.
Поэтому стоял и молчал. И думал, что лицо у нее какое-то совсем необыкновенное. Вернее даже не думал, а чувствовал. Вроде бы ничего особенного – кудряшки да вздернутый нос. Да царапина над верхней губой. Но глаза – как синие фонарики. Теплые такие, и веселые огоньки в них…
– Ну, пока… – сказала девочка и пошла.
«Вот еще», – чуть не сказал Джонни, но прикусил язык и закашлялся.
Она уходила, а он стоял, как полено, и ругал себя за глупость. Ну почему не согласился пойти с ней и смазать ссадину?
Познакомились бы. Знал бы, где она живет! Может, еще пришел бы…
Девочка была уже далеко. Джонни вздохнул и пошел следом. Конечно, если бы ему сказали, что он влюбился, он бы дал этому нахалу! Но… что-то же случилось, раз он брел следом за незнакомкой, хотя подбородок болел, а в голове гудело.
Через два квартала девочка свернула в калитку у одноэтажного дома. Перед окнами этого дома стояли заснеженные кусты рябины, и ничего нельзя было различить. Только свет пробивался через ветки – уютный и теплый.
Несколько минут Джонни печально топтался на тротуаре. Потом он услышал музыку.
Джонни и раньше любил музыку. Только не всякую. Ему нравились марши для духового оркестра, а на разные там скрипки и рояли он как-то не обращал внимания. Но эта музыка была особенная. Словно на тонкое стекло осторожно сыпались граненые стеклянные шарики. Они катились, и от них рассыпались искры и радужные зайчики. Потом шарики стали падать реже, музыка сделалась задумчивая, тихая совсем. И Джонни вспомнил, как прошлым летом он поздно вечером встречал на вокзале маму, один-одинешенек. Папа был в командировке, Вера на концерте, а мама вернулась из Москвы и должен же был кто-то ее встретить. И мама тогда так обрадовалась, тихонько засмеялась, и они неторопливо пошли домой, а ночь была светлая и очень теплая… И вот теперь Джонни будто снова шел с мамой, только рядом была еще эта девочка…
Музыка кончилась. Джонни постоял еще. Потом у него замерзли в варежках кончики пальцев, и он побрел домой. У него было тихое настроение. Даже если бы Шпуня встретился, Джонни прошел бы мимо.
…Потом Джонни снова приходил к этому дому. Девочку он не видел, зато музыка была каждый вечер. Все та же. Джонни вставал за большой тополь и слушал. Он уже выучил наизусть знакомую мелодию, но она ему ни капельки не надоела. Джонни слушал и представлял, как девочка сидит у пианино, а пальцы ее ласково трогают белые клавиши. И думал, что когда-нибудь выйдет же она из калитки. И тогда… Что тогда, Джонни не очень знал. Но на всякий случай он каждый день расцарапывал ссадину на подбородке, чтобы подольше не заживала.
Но музыка кончалась, а девочка не выходила. Ссадина в конце концов зажила. Казалось бы, пора забыть случайную встречу. Но мелодия продолжала звучать в душе у Джонни, и он все так же ходил к знакомому дому.
Даже книга «Три мушкетера», которую дал Серега Волошин, не отвлекла Джонни от мыслей о незнакомке. Даже заботы о мушкетерском костюме для праздника – и те не отвлекли.
Джонни показалось, что по звонкой мостовой стеклянными копытами постукивают белые кони.
И сегодня Джонни снова пошел туда, где мягко светились окна и звучали стеклянные клавиши. Он стоял за тополем, и ему казалось, что по звонкой мостовой стеклянными копытами постукивают белые кони. Это едет в карете принцесса с темными кудряшками и синими глазами. Едет-едет… и вдруг из темных переулков выскакивают кардинальские шпионы во главе с
Толькой Самохиным и Шпуней. Они хватают лошадей под уздцы, сбрасывают на землю кучера и слуг. Рвут дверцу кареты… Все ясно. Пора! Джонни поправляет отвороты на ботфортах и выходит на середину мостовой. Правой рукой вынимает шпагу, левой достает из-за пояса длинный пистолет.
«Эй, монсеньеры Самоха и Шпуня! Вы умеете воевать только с женщинами?»
А дальше… Дальше все понятно. Жаль только, что это не по правде. Жаль, что она не видит его в мушкетерском костюме…
Шляпу Джонни склеил сам. Из картона. А мама обтянула ее серым блестящим шелком от подкладки старого пальто. Джонни насобирал, где только мог, разных перьев, навязал их на изогнутую проволоку, и получился пышный хвост для шляпы, который называется «плюмаж».
К дырявым маминым сапожкам на каблуках Джонни пришил зубчатые отвороты из клеенки. Все остальное помогли ему сделать друзья.
Тот, кто читал о прежних приключениях Джонни Воробьева, знает, что у него четыре самых верных друга: Серега Волошин, Вика и братья Дорины. Братья-близнецы Стасик и Борька теперь учились уже в седьмом классе, а Вика и Сергей в восьмом, но никто из них не смотрел на третьеклассника Джонни как на маленького. Это был их боевой товарищ, испытанный во многих славных делах. Он не раз выручал их. А они выручали его.
Стасик и Борька сделали для Джонни жестяные звонкие шпоры-звездочки и вырезали из дюралевой полоски тонкий мушкетерский клинок. Дюралюминий – это, конечно, не сталь, но шпага блестела и звякала вполне по-боевому. А ручка у нее была из твердой березы, с узорами и латунным щитком, чтобы закрывать руку.
Сергей отдал для этой шпаги широченный желтый ремень с узорной пряжкой (раньше Волошин подпоясывал им свои модные штаны).
Потом пришла на помощь Вика. Она знала толк в костюмах. Она занималась в кружке, где учат рисовать, и хотела стать художницей, но не такой, которые пишут картины и делают рисунки для книжек, а специальной: чтобы придумывать всякие новые одежды.
– А может быть, я буду заниматься рисунками для тканей, – мечтательно сказала Вика. – Представляешь, Джонни, идешь ты в ярко-желтой рубашке, а на ней – черные старинные аэропланы. Здорово, да?
Джонни согласился, что это очень здорово, но попросил Вику не отвлекаться и поскорее заняться его плащом. Вика послушалась. Она соорудила чудесную плащ-накидку из голубого сатина, с золотистой каймой и разноцветными мушкетерскими крестами, которые были нашиты на спине, на груди и на рукавах-крыльях.
Счастливый Джонни сказал Вике, что она обязательно будет лауреатом самой главной художественной премии, унес обновку домой и перед большим зеркалом надел полное обмундирование.
Все было прекрасно! Замечательно… Почти все. Только вот красные штаны от спортивного костюма выглядели слишком современно. Джонни кончиком шпаги почесал затылок, поразмыслил и вспомнил, что у мамы на старом халате есть блестящие большие пуговицы. Переливчатые, как алмазы! Если их пришить по бокам к штанинам, будет самый старинный вид!
Мама для порядка сказала, что Джонни со своим костюмом разорит весь ее гардероб, но пуговицы отдала.
Джонни устроился в кресле и взялся за дело. Он сидел, работал и никого не трогал. И вообще это был хороший вечер. Мама у настольной лампы читала фантастический роман в журнале «Вокруг света», папа смотрел учебную передачу по высшей математике, Джонни по одной пуговице отпарывал от халата и пришивал к штанам.
И тут принесло сестрицу Веру Сергеевну.
Она увидела, чем занимается Джонни, и громко удивилась. Она заявила, что ради своих глупых выдумок он портит хорошую вещь. Халат еще совсем новый! Кроме того, таких прекрасных пуговиц не отыщешь в магазинах!
– Да ладно уж… – сказала мама, чтобы ей не мешали читать.
А папа сел ближе к телевизору.
Джонни промолчал. Он вдевал нитку в иголку.
– Знаете, что меня всегда поражало в этом человеке? – произнесла сестрица Вера. – Его умение презрительно молчать! Он еще в детском саду изводил этим всех воспитателей!
Это была неправда: не всех, а только Веру Сергеевну, которая была воспитательницей его группы.
– Ты сама изводилась, – сдержанно заметил Джонни. – Сама привяжешься, а потом психуешь.
– Евгений… – сказала мама из-за журнала. А папа сел вплотную к экрану.
– Ну вот, – откликнулся Джонни. – Молчишь – плохо. Скажешь – опять плохо.
– Смотря что скажешь, – язвительно проговорила Вера Сергеевна. – Если такие слова, как своей учительнице, то любой человек не выдержит.
– А что случилось? – встревожилась мама.
И отложила журнал.
Джонни задумчиво спросил:
– Папа, правда, что в старые времена доносчикам отрубали язык на площади?
Папа рассеянно заметил, что, кажется, правда, вынул из тумбочки наушники и подключил к телевизору.
– Что он опять натворил? – поинтересовалась мама у Веры и неприятно посмотрела на Джонни.
– Я не доносчица, – гордо сообщила Вера. – Но сегодня я встретила Инну Матвеевну, и та чуть не плачет. Ваш любимый сын заявил ей, что ему не нравится прическа Инны Матвеевны!
– Это правда? – нехорошим голосом произнесла мама.
Это опять была неправда. Инна Матвеевна снова сказала Джонни, что ее выводят из себя его космы. А Джонни ответил, что ему тоже, может быть, не по вкусу чьи-то крашеные волосы, но он к этому человеку не пристает.
Джонни сейчас так и объяснил маме. А она почему-то охнула и взялась за сердце.
– Чьи же волосы ты имел в виду? – почти ласково спросила Вера.
– Наташки Ткачевой. В детском саду она была белобрысая, а сейчас какая-то рыжая.
– Но смотрел ты не на Ткачеву, а на Инну Матвеевну!
– На кого же мне смотреть, если я говорю с учительницей? – невинно откликнулся Джонни.
– Ты плохой человек, – жалобно сказала мама. – За что ты так не любишь Инну Матвеевну?
– Я? Это она меня не любит!
Вера опять вмешалась и заявила, что Инна Матвеевна прекрасный педагог и очень любит детей.
– Детей, может быть… – заметил Джонни.
– Она всю жизнь мечтала быть учительницей! Я ее хорошо знаю. Мы учились на одном курсе.
– Тогда все ясно, – сказал Джонни.
– Что? – обиделась Вера Сергеевна. – Что тебе ясно?
– Да так… – уклонился Джонни. – Просто я не знал, что вы вместе учились. Она выглядит гораздо моложе тебя.
Мама перестала держаться за сердце, дотянулась и хлопнула Джонни по заросшему загривку.
Это было ни капельки не больно. Однако Джонни встал, отложил шитье и, прямой и гордый, удалился в коридор. Нельзя сказать, что его душили слезы, но обида все же царапалась. «Опять несправедливость», – подумал Джонни. Оделся, вышел на улицу и зашагал знакомой дорогой. Он знал, что тихая музыка и мечты о прекрасной незнакомке успокоят его.
Кроме того, у Джонни появилось предчувствие, что сегодня что-то случится.
В этот вечер музыка звучала очень долго. И не только знакомая. Была и разная другая, тоже очень хорошая. Потом стало тихо, и Джонни одиноко стоял у тополя и смотрел, как под фонарем кружатся бабочки-снежинки. Он долго стоял. И ждал. А потом подумал, что ждать нечего, потому что у него швсем окоченели руки и ноги.
И тогда звякнула калитка.
Сердце у Джонни тоже звякнуло, а внутри стало так, словно он проглотил несколько холодных стеклянных шариков.
Но зря Джонни вздрогнул: из калитки вышла не девочка, а большой толстый мальчишка. Наверно, семиклассник.
Сначала Джонни очень огорчился. Если говорить честно, у него даже в глазах защипало. Но он быстренько с этим справился и подумал, что надо наконец что-то делать. Иначе сколько еще вечеров придется торчать под тополем?
Джонни мысленно подтянул воображаемые мушкетерские ботфорты и вышел на свет фонаря.
– Эй ты! – решительно сказал он мальчишке. – Ну-ка, иди сюда!
Толстый незнакомец изумленно оглянулся, заметил Джонни, как слон замечает букашку в траве, пожал плечами и подошел.
Джонни все же оробел, но не подал вида.
– Слушай, – сказал он. – Вот что… Тут одна девчонка есть… В шапке с белым шариком. В этом доме живет… Ее как звать?
Круглое лицо мальчишки было внимательным.
– А тебе зачем?
– Надо, значит, – хмуро откликнулся Джонни. – Дело есть.
Мальчишка вдруг улыбнулся и сделался очень добродушным. Но Джонни было не до него. Он нетерпеливо ждал.
– Ее зовут Катя, – сказал толстый мальчик. – Только она здесь не живет.
– Как это? – оторопел Джонни. – Она же заходила! Я видел.
– Она к нам приходила. Это моя двоюродная сестра.
– Врешь ты! А кто играет?
– Я играю. Родители заставляют. Мучение одно…
Снежная сказка с хрустальными огоньками рассыпалась и погасла. Джонни сделалось холодно и очень одиноко. Он представил толстого музыканта за роялем и глянул на него с ненавистью. А тот смотрел на Джонни с пониманием и сочувствием. И сказал:
– Все ясно. Еще один влюбленный…
В голове у Джоцни взорвалась горячая граната.
– Ух ты бегемот! – заорал он и замахнулся.
А что еще оставалось делать?
Конечно, это было похоже на то, как будто кузнечик нападает на крепостную башню. «Башня» перехватила могучей ладонью Джоннин кулак и удивилась:
– Ты чего? Да ладно тебе… В нее многие влюбляются, даже шестиклассники.
Джонни сник.
– Пусти, – шепотом попросил он.
Но мальчишка не отпустил.
– Ну-ка, пойдем, – сказал мальчишка со вздохом.
– Куда?
– Погреешься. Торчишь тут без рукавиц… Окоченел…
Джонни молча уперся. Но мальчишка ухватил его за плечи.
– Пошли, не бойся. У меня дома никого нет…
И Джонни пошел. Не потому, что подчинился нажиму. Просто у него оставалась еще смутная надежда…
Мальчишка сказал, что его зовут Тимофеем. Он привел Джонни в дом, вытряхнул из пальто и ботинок, усадил у большой печки. Печка была старинная, выложенная белыми блестящими плитками с разными цветами и узорами. Джонни таких и не видел раньше. Потом Тимофей принес фаянсовую кружку с какао. Кружка была словно родственница печки – такая же белая, блестящая, громадная и очень, очень теплая.
Джонни глотал горячее какао и поглядывал по сторонам. В комнате было черное пианино, фотоувеличитель посреди стола и полки с книгами до самого потолка. Джонни тут же отметил это, хотя главные его мысли были о девочке.
Тимофей эти мысли словно услышал. Сел напротив Джонни, подпер толстые щеки кулаками (словно добрая бабушка) и сказал:
– Ты не расстраивайся. В нее, конечно, многие влюбляются, да только она внимания не обращает.
Джонни стремительно покраснел и спрятал лицо за кружкой. Оттуда, из-за кружки, он спросил (голос получился хриплый и гулкий):
– А где она живет?
– На Песчаной, в больших домах.
Новые дома на Песчаной улице – это целый микрорайон. Двенадцатиэтажные корпуса, словно айсберги, нависли над деревянным городком, над его разноцветными крышами, скворечниками и тополями. Джонни в новых домах бывал множество раз. Во-первых, там жила половина ребят из его класса; во-вторых, он любил кататься на лифтах; в-третьих, там был детский стадион. В общем, Джонни прекрасно знал эти кварталы. И понимал, что найти там нужного человека не легче, чем получить книгу «Граф Монте-Кристо» в городской детской библиотеке.
Но спросить точный адрес Джонни не решился.
– А я тебя давно заметил, – сказал Тимофей. – Только сразу не догадался, зачем ты там дежуришь под окнами.
– Я музыку слушал, – хмуро объяснил Джонни.
Тимофей смутился:
– Правда? А учительница говорит, что мне медведь на ухо наступил.
– Да нет, ты ничего играешь, – утешил он Тимофея. Потом опять спрятался за кружкой, снова покраснел и спросил: – А эта… Катя… Тоже умеет играть?
– Умеет, – ворчливо сказал Тимофей. – Даже на концерте выступала… Подожди.
Он дотянулся до стола, приподнял увеличитель и вытащил из-под него несколько фотографий. Снимки были большие и, как сказал бы про них Джоннин папа, «вполне профессиональные».
Тимофей вытащил из-под увеличителя несколько фотографий.
На них была изображена Катя.
– Сам снимал, – со скромной гордостью объяснил Тимофей.
– Здорово! – сказал Джонни.
Но не потому, что фотографии были сделаны хорошо, а потому, что девчонка, которую звали Катя, была на них очень красивая. Еще красивее, чем тогда на улице. Она сидела за роялем, в светлом платье, с большими бантами на кудряшках, и отражалась в поднятой крышке, как белый букет. Она, видно, играла что-то быстрое и веселое, потому что улыбалась и одна рука у нее расплылась в воздухе от стремительного взмаха…
На другом снимке Катя стояла на сцене с каким-то мальчишкой, и они, кажется, пели. Мальчишка был маленький, в пестром костюмчике с бантиком у воротника – дошкольник или первоклассник. Он не вызвал тревоги у Джонни.
На третьем снимке Катя сидела на диване с незнакомой тетенькой – это было не очень интересно.
Четвертое фото было удивительное. Катя стояла в пышном платьице с оборками, а вместо темных кудрей у нее были светлые локоны.
– Красивая… фотография, – со вздохом оказал Джонни. – А чего она… волосы у нее такие?
– Это голубые волосы. Парик, – объяснил Тимофей. – Мальвину изображает из «Золотого ключика».
– В театре? – удивился Джонни.
– Да нет, это костюм для карнавала. В Доме пионеров скоро будет…
Сами понимаете, что почувствовал Джонни! Он чуть не засиял от такого известия. Потому что был уверен: на празднике все обратят внимание на блестящего мушкетера. И Катя, конечно, тоже. А если Джонни получит какой-нибудь приз – тем более!
Чтобы не засиять открыто, Джонни еще внимательнее принялся разглядывать фотографию. И Тимофей вдруг сказал:
– Ладно уж, бери… Да не бойся, никому не скажу.
Глупо было отказываться. Все равно Тимофей видел Джонни насквозь. К тому же он был хороший парень.
Джонни честно посмотрел на нового друга и мужественно сказал:
– Спасибо.
Потом он стал заталкивать снимок за пазуху, но Тимофей остановил его и дал конверт от фотобумаги.
Когда Джонни одевался, Тимофей предложил.
– Заходи. Может, и она придет. Познакомлю.
– Зайду как-нибудь, – пообещал Джонни. – А знакомить не надо. Я сам.
Прежняя музыка звучала в его душе, и, прощаясь, он искренне сказал Тимофею:
– А на пианино ты здорово играешь.
Когда Джонни вернулся домой, мама пришивала к его мушкетерским штанам последнюю пуговицу. Кажется, она чувствовала себя немного виноватой. И все же она сказала:
– Зря ты обидел Веру.
– Я?
– Конечно. Ты намекнул ей на возраст. Иными словами, ты назвал ее старухой.
У Джонни было радостное и мирное настроение. Он хотел, чтобы всем было хорошо. Он просунул голову в комнату двоюродной сестры и сказал:
– Вера, извини меня, пожалуйста. Я не хотел назвать тебя старухой.
И улыбнулся.
Джонни умел улыбаться. Когда он это делал, глаза его становились как маленькие золотистые полумесяцы, на щеках появлялись ямочки, а еще не выпавшие молочные зубы сияли словно на картинке с коробки от зубного порошка. Сразу было видно, что это милый, воспитанный, послушный и добрый ребенок. И если озорной, то самую-самую капельку. Взрослые говорили: «Обаятельнейшая улыбка». Но чаще всего это были взрослые, которые не очень хорошо знали Джонни. А Вера Сергеевна знала его хорошо. И цену его улыбке знала еще с детского сада. За этой улыбкой могло скрываться что угодно. Джонни мог улыбаться от души, но мог и обдумывать в это время планы черной мести. Именно с такой улыбкой он в декабре отдал приказ поставить вокруг Самохинского штаба зеленую дымовую завесу и двинул на штурм отряд первоклассников-добровольцев, вооруженных особыми метательными снарядами. Начинка этих снарядов была глубочайшей военной тайной, которую Джонни не открыл даже директору школы. Он только дал обещание больше не применять это оружие в уличных боях, чтобы не подвергать опасности мирное население.
Забрасывать снаряд в комнату своей бывшей воспитательницы Джонни не собирался, и улыбка его была сейчас почти искренней. Но Вера сказала:
– Брысь отсюда!
И закрыла дверь.
– Вот так, – сказал Джонни маме. – А ты говоришь…
Потом он забрался в свое кресло и взял книгу. Но читать не стал. Он стал думать о близком празднике. Он и раньше об этом думал, но как-то приблизительно, а сейчас начал подробно… И тут в мечтах его случилась заминка.
Наденет он свой героический костюм и, до пустим, понравится девочке Кате. А дальше? Не побежит ведь она за ним следом, не станет звать: «Давай познакомимся!» А сам он что может сделать? Ей не скажешь, как Тимофею: «Эй ты, иди сюда!»
Настроение у Джонни испортилось. Не так сильно, как раньше, но заметно. Ничего дельного он придумать не смог. Потом Джонни захотел спать и решил, что придумает утром.
Утро было хорошее. Снова началась весна, и посреди двора отливала синевой прекрасная, как океан, лужа. В ней отражались желтые животы пушистых облаков. В тополе за окном, как детсадовская группа на прогулке, галдели воробьи.
В такое утро мысли скачут веселее и быстрее, чем поздним вечером. Заскакали они и у Джонни. И после недолгого беспорядочного прыганья выстроились четко и разумно.
Джонни вспомнил, как проходил Праздник детской книги в прошлом году. Тогда героев одной сказки или повести вместе вызывали на середину зала, и они должны были сыграть какую-нибудь сценку. Наверно, и в этот раз будет так же. Катя – в костюме Мальвины из «Золотого ключика». Значит, выход один: Джонни должен быть в костюме Буратино.
Конечно, очень жаль расставаться с мушкетерским плащом и шпагой. Но что делать?
Чтобы набраться твердости, Джонни из тайного ящика вынул Катину фотографию и полминуты смотрел на нее. После этого он принял бесповоротное решение. Тем более что книжкин карнавал не последний. В наряде д’Артаньяна можно потом сходить на новогодний маскарад…