Текст книги "Медная гора"

Автор книги: Владислав Занадворов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

В ЛАГЕРЕ

Корнев медленно прохаживается по лагерю. Он любовно гладит рукой туго натянутые полотнища палаток и тихо улыбается. Только позавчера его отряд встретился с Буровым у Шайтан-горы, а вчера все вместе они пришли сюда – в свой постоянный лагерь, в походный полотняный городок.

Ветер шевелит волосы Корнева, обнажает серебристую прядь, но Андрей Михайлович забывает прикрыть ее крылом черных волос. Направо дымится сложенная из грубого камня самодельная печь. Теплый запах свежеиспеченного хлеба щекочет ноздри Корнева. Немного поодаль рабочие калят в жарком костре угловатые камни, складывают их в кучу и натягивают палатку. Они плещут на камни холодную воду. Камни потрескивают, и густой душный пар распирает палатку. Баня готова. До Корнева доносятся возбужденные голоса, шипение горячего пара и удары березовых веников по мокрым телам.

Рабочие чинят одежду, стирают белье, играют в городки на только что расчищенной площадке. Некоторые просто уходят подальше от лагеря, выбирают тенистую уютную лужайку и часами лежат на траве, любуясь солнцем, облаками, летним ласковым днем.

Вчера, сразу же после прихода, рабочие устроили собрание. Они требовали увольнения Галкина.

– У самого поджилки затряслись, так и нас хотел с толку сбить, – больше всех негодовал Бедокур.

– Ну и пусть убирается к лешему, – поддержал Васильич.

Корнев не возражал. Пусть уйдут все, кто слаб духом. Так лучше. Сейчас начинается самое тяжелое время, и чем сплоченнее будет экспедиция, тем успешнее пойдет работа.

К Корневу подходит проводник.

– Ты шибко занят, Андрей Михайлыч?

– В чем дело?

– Ежели шибко, я погожу, а то поговорить надо.

– Ну, идем в палатку.

Зверев садится рядом с Корневым и молчит, как бы не решаясь начать разговор.

– Ты что же, поговорить пришел, а сам воды в рот набрал. Выкладывай что есть.

Старик хмурится. Он жует губами и неохотно говорит:

– Галкин-то Федька нынче уходит… Односельчане мы с ним… Отпустил бы ты уж и меня…

– Что ты, старик! В такое горячее время нас бросать… Белены, что ли, объелся?!

– Пойми ты, Андрей Михайлыч, изробился я. Едва хожу… – монотонно, словно дождевые капли с водостока, роняет слова проводник. Вдруг, переменившись в лице, он вскакивает на ноги. Маленькие глаза бегают из стороны в сторону, нижняя челюсть дрожит, выпячивая острый подбородок, а голос ломается на высоких нотах:

– Думаешь, легко старику? Все пальцами показывают, про озеро Амнеш вспоминают… Ты вот ладно – по тайге много хаживал, понимаешь, что всякое бывает. А другие-то, небось, говорят – завел нас старик да и бросил. А Медная гора все-таки там.

– Гора-то, может, и там, да руды на ней нет, – осторожно вставляет Корнев.

– Как нет? Значит, и ты думаешь – старик обманул? Так выходит?

– Что ты зарядил – обманул да обманул, – смеется Корнев. – Да и для чего тебе обманывать, скажи на милость?

– Ну то-то же, – успокаивается Зверев и достает из кармана небольшой камень: – Вот посмотри, когда тебя искал, около ручья нашел, что у Шайтан-горы бежит.

Корнев осматривает камень, сдувает с него пыль и протягивает только что вошедшему в палатку Бурову:

– Взгляните, Евгений Сергеевич, все та же скарновая порода… Валуны, конечно? – оборачивается он к старику.

– Валуны не валуны – кто их разберет… камни лежат, ну я и отколол кусок… А на Медной горе такая же порода. Я уж знаю.

В течение нескольких минут Буров внимательно рассматривает образец. Потом он вынимает из вьючного ящика куски скарновой породы, найденные им в первом маршруте, и сверяет их с находкой Зверева. Сразу бросается в глаза полное тождество образцов.

– Ну, Евгений Сергеевич, что скажешь? – Корнев берет камень из рук Бурова и ждет ответа.

Буров задумывается. Он знает, что сейчас начнется все тот же бесконечный разговор, который повторяется по три, по четыре раза в день. Каким образом вести разведку? Этот вопрос мучает каждого.

– Валуны, кругом валуны, значит, есть и коренное месторождение, – не дождавшись ответа, говорит Корнев.

– Валуны и приведут нас к месторождению, – собравшись с силами, отвечает Буров.

– Вы, значит, не отказываетесь от своего предположения?

– Совсем наоборот. Чем больше раздумываю, тем сильнее убеждаюсь в своей правоте.

– Валунные поиски! – усмехается Корнев. – В мое время так искали только золото. И то больше надеялись на счастье.

– И счастье вывозило? – точно так же усмехаясь, спрашивает Буров.

– Не всегда. Я завидую вам, Евгений… Евгений Сергеевич, молодости легко решаться на безрассудства. Но ваши «валунные поиски», к сожалению, – детская выдумка, заманчивая яркая фантазия. И я не позволю, слышите, не позволю заниматься глупостями.

– Что ж, ведите съемку от Ялпин-Нёра до Тельпосиза – всего триста километров расстояния. Не правда ли, пустяки? Лет за пять можно кончить, – жестко произносит Буров и тянется к кисету Корнева.

– Дайте и мне, старику, слово сказать, – неожиданно вмешивается в разговор Зверев.

– Ну, говори, говори, – соглашается Корнев.

– Тут и спорить не о чем. Была бы лошадь, а хомут найдется. А хомут и есть Медная гора. От счастья никто не бежит. Только из рук нельзя его выпускать, это известно. Снова на озеро идти надо, вот что.

– Нет, не выйдет по-твоему, старик. У озера Амнеш медной руды нет. Не те породы, не те условия залегания, – качает головой Корнев.

– Природа-то умней человека, она по-разному делает, – ворчит Зверев.

– Ты скажи – разве по тундре елка вырастает? – пытается убедить старика Корнев.

– Где же ей на тундре вырасти.

– То же и камни. Одни в одном месте, другие – в другом.

– То елка, а то камни, – возражает старик. – Дерево свою жизнь имеет, потому и не живет на тундре. А камни что? Камни – они мертвые.

Уже пятый чайник вносит Григорий Хромых в палатку начальника. Он ставит чайник на вьючный ящик, заменяющий стол, и, чтобы не помешать спорящим, незаметно возвращается к костру.

В палатке оплывают свечи. Они горят тускло, неровно, словно шахтерские лампочки в тесном забое. И в сумраке не различить лица Угрюмого, растянувшегося на куче свежих еловых ветвей. Ситцевая короткая рубаха выползла из штанов, ворот до отказа распахнут. Крупные капли пота блестят на его груди, покрытой густой порослью седых волос. Пот грязными тонкими струйками стекает по лицу; Угрюмый вытирает его мокрым рукавом рубахи и наливает себе неизвестно которую кружку чая.

А вверху, под брезентовой крышей, колышется густая сизая пелена. Комары, тонко жужжа, залетают в палатку, но, почувствовав горький запах дыма, на секунду замирают в воздухе и обиженно улетают назад.

В палатке идет техническое совещание, которое должно решить судьбу экспедиции.

Голоса становятся громче, отчетливее, возбужденнее. Теперь говорит Угрюмый. Он предлагает всей экспедиции разбиться на группы по два, по три человека, разойтись в разные стороны и, проникая как можно дальше, всюду разыскивать медную руду.

– Партизанщина! – обрывает его Корнев.

– Как партизанщина?

– Очень просто. Авось да вывезет – вот и вся тактика.

– Партизанщина, говоришь? – Угрюмый оставляет кружку чая и, словно медведь, выползает из темного угла. – Значит, партизанщина? А не ты ли сам, Андрей, изобрел ее? Помнишь, на Вилюе в тринадцатом году? Али тогда молод был, по-иному думал?

– Время было другое, – сухо отвечает Корнев.

– Не хочешь – не надо. Решайте сами, – обижается Угрюмый и сердито возвращается на свое место. Но не может он оставаться бесстрастным слушателем, когда решается его кровное дело, не может молчать, когда другие спорят до хрипоты и предлагают самые невероятные вещи. И уже через несколько минут Угрюмый снова ввязывается в спор.

А Корнев склоняется над картой, столько раз перечерканной карандашом, изучает взаиморасположение коренных выходов, отмечает стрелками простирания пород и вставляет короткие замечания, задает немногословные вопросы и опять склоняется над картой, неторопливо допивая остывающий чай.

Буров, согнувшись, нервно ходит по низкой и тесной палатке: три шага вперед, три назад. Вася Круглов жадно слушает Бурова и, поняв, наконец, его идею, не может сдержать своего восторга. Он вскакивает, перебивает Евгения и, захлебываясь, продолжает его мысль.

Корнев насмешливо смотрит на нового поборника валунных поисков, но в его глазах зажигаются огоньки одобрения: горячность, взволнованность Васи Круглова приходятся ему по душе. Корнев – единственный, кто среди этих шумных, разгоряченных людей сохраняет полное самообладание. Он уверен, что в этом районе должно быть месторождение меди. Дальше – больше. Он может заранее сказать, что здешние залежи должны сильно походить на Богословское меднорудное месторождение Турьинских рудников. Но вопрос в том, как искать? И Корнев снова тяжело думает и прислушивается к спору.

Буров между тем развивает теорию валунных поисков.

Громадные ледники медленно сползали со склонов хребта. Ледники продвигались на юг. По пути они разрушали горные породы, сглаживали рельеф, меняли лицо земли. Потом ледники так же медленно отступали назад, оставляя на земле бессмертные следы своего движения – моренные валуны, крутобокие камы, узкие ледниковые шрамы. Ледники таяли. И студеная неукротимая вода кипела в ущельях, разбивала отвесные скалы, прорывала русла в твердых породах. Она заканчивала разрушение, начатое ледниками. Она несла на своих бешеных гребнях и громадные валуны, и крупную гальку, и тонкий песок. Она окатывала камни, полировала гранитные уступы, шлифовала окрестные породы. Но ледник отступал все дальше и дальше, и ледниковые потоки теряли свою исполинскую силу, и спокойнее становились реки, и ослабевал напор воды. Вода уже не могла нести тяжелые камни, они оседали на дно, покрывались слоем песка и, оторванные от родных пород, оставались лежать на чужой, неуютной земле. И чем дальше от ледника убегали реки, тем меньше несли они камней. Таким образом, количество валунов данной породы, при удалении от места разрушения, должно постепенно убывать.

– При идеальных условиях это убывание валунов должно происходить в геометрической прогрессии, – говорит Буров.

– Где же вы нашли, Евгений Сергеевич, идеальные условия? – морщится Корнев.

– Конечно, нигде! Но для нас это и неважно.

– Как неважно?

– Ну да. Мы знаем одно: при приближении к месторождению количество валунов скарновой породы будет возрастать. В этом основа.

– А разве мы знаем точное направление движения ледников? Разве молодые реки не нарушили послеледникового ландшафта? – сомневается Корнев.

Буров вспыхивает:

– Если бояться всяких «разве», то лучше сидеть в теплой комнате и не выходить из дому. Разве вы не могли погибнуть у озера Амнеш? Разве экспедицию не могли задержать вишерские пороги? Мало ли может быть всяких «разве»? Кто хочет, их всегда преодолеет.

Корнев не отвечает. В чем обвиняет его этот молодой геолог, едва ставший на собственные ноги? В трусости? А когда Буров еще только учился говорить, Корнев уже был исключен из горного института за участие в студенческих волнениях и выслан в далекий снежный Иркутск. Ему не дали защитить дипломной работы. И только в 1919 году, почти одновременно с партийным билетом, он получил звание горного инженера, хотя уже за несколько лет до этого к его мнению стали прислушиваться многие известные ученые. Корнев считался одним из лучших знатоков рудных месторождений Восточной Сибири. Буров обвиняет в трусости того Корнева, о котором все говорят, что он способен на любые безрассудства, который никогда не боялся ни усталости, ни голода, ни смерти. Но тогда речь шла только о его личной судьбе. И он мог рисковать. А здесь определяется направление работ целой экспедиции. Да разве одной экспедиции? В конечном счете решается судьба огромного края, отрезанного от мира сотнями километров лесного бездорожья.

А что известно о валунных поисках? Правда, их совсем недавно с успехом применяли на Кольском полуострове, в Карелии. Но для Урала методика валунных поисков еще не разработана. Да и четвертичные отложения восточного склона хребта мало изучены.

– Нет, Евгений Сергеевич, я не имею права согласиться с вами, – поднимает голову Корнев.

– Что ж, – кривит губы Буров. – Ведите съемку. До осени успеете покрыть восемьсот квадратных километров. Может, посчастливится, и месторождение как раз попадет на этот планшет.

– Но мы должны действовать наверняка, – прерывает его Корнев.

Буров не обращает внимания на слова Корнева. Он с горечью говорит:

– Во всяком случае, формально вы будете правы. Никто не посмеет обвинить вас в незаконных действиях.

Палатку сразу сковывает тяжелое молчание. Корнев медленно приподнимается. Левая щека его чуть заметно подергивается, а голос невольно становится глухим, хриплым:

– Благодарю вас, Евгений Сергеевич, за прямолинейность. Но все-таки вы ошибаетесь. Корнев никогда не дорожил формальной правотой.

– До сих пор я был того же мнения, – вскользь замечает Буров.

Корнев проводит рукой по лбу, как будто вспоминая забытое слово, но в это время распахиваются брезентовые полы и кто-то бесшумно входит в палатку. Корнев оборачивается и в тот же момент понимает, что случилось что-то неладное. Перед ним стоит Бедокур. Выражение его лица непривычно задумчивое, поджатые губы бледны и тонки, глаза смотрят куда-то в сторону.

– Колька тебя звал, Андрей Михайлыч… Помирает совсем, – тихо-тихо говорит Бедокур.

Корнев быстро выходит из палатки. Он проходит мимо костра и замечает, что рабочие коротают ночь у огня.

– Что не спите, ребята? – на минуту останавливается Корнев.

– Да, вишь, ночь-то какая… Больно хороша! До сна ли тут, – смущенно отвечает Васильич.

Корнев замедляет шаг, неслышно входит в палатку и останавливается у изголовья больного. Рубцов пытается приподняться, но голова падает на подушку, и маленькое исхудавшее тело сотрясается от глубокого кашля.

– Спасибо тебе… Андрей Михайлович… – хрипит он между приступами кашля. Бедокур подносит к его губам стакан подкисленной воды. Через несколько минут Николай успокаивается. Движением головы он просит Корнева сесть ближе и еле слышно произносит:

– Матери в Тагил напиши…

Корнев хочет сказать, что Николай еще выздоровеет, еще проживет до ста лет, но голос его осекается на первых же словах, и он неловко замолкает.

– Не надо об этом… Знаю… – страдальчески морщится Рубцов.

Он с трудом поднимает тяжелые, непокорные веки. Бедокур придвигается еще ближе и большими шершавыми ладонями гладит безжизненные руки товарища.

Рубцов пытливо смотрит на Корнева. У него кружится голова, перед глазами плывут радужные круги, но он все-таки приподнимается на локтях и, сдерживая дыхание, спрашивает:

– Ты скажи, мы нашли медную руду?

Корнев чувствует на себе пристальный взгляд Николая. И он решает доставить умирающему последнюю маленькую радость.

– Конечно, нашли… Как же иначе… На днях поселок строить начнем.

– Хорошо… Хорошо… – беззвучно шевелит губами Рубцов. Потом он откидывается на подушку, бледнеет, задыхается от кашля. Над ним склоняется Бедокур.

Корпев еще на несколько минут задерживается у больного, потом тихо выходит из палатки. Он долго смотрит на рабочих, бессонно сидящих у костра, и твердым шагом возвращается к себе.

– С завтрашнего дня приступаем к валунным поискам. Попутно станем вести геологическую съемку, – говорит он, глядя на удивленного Бурова.

НЕОЖИДАННЫЙ ГОСТЬ

Через два дня на зеленом травянистом пригорке похоронили Николая.

Небольшой продолговатый холмик и груда камней, сложенных пирамидой, – вот и все, что осталось в память о нем. А каменную пирамиду увенчал ребристый кусок валуна, и солнце пылало золотом на крупных кристаллах медного колчедана. Через несколько часов хмурый Бедокур поставил над могилой высокую пятиконечную звезду.

А на вершине пригорка шумит вечнозелеными лохматыми ветвями высокий раскидистый кедр. Лесные веселые птицы свивают маленькие гнезда в его пушистых ветвях и поют на заре трепетные песни о жизни.

Но время не ждало. С вечера экспедиция начала готовиться к будущим маршрутам. Разбитной Григорий Хромых, мастер на все руки, уже посадил в печь вторые хлебы. У костра, разложенные на брезенте, заготовлялись впрок сухари.

Солнце скрылось за зубчатой полосой лилового леса, чтобы через два часа медленно выползти из-за дальних гор, когда издалека донеслось протяжное «о-гэ-гэ-эй!» и смолкло.

– Какого лешего по лесу носит? – проворчал Угрюмый.

– Может, филин ухнул? – высказал предположение Вася Круглов.

– Не-ет, не филин. Это человек кричал.

– Кому же, кроме нас, здесь быть?

– А вот погоди, узнаем. Чай, к нам идет.

И верно, не прошло десяти минут, как на изгибе тропинки, что вела к Шайтан-горе, показалась упряжка оленей. Худые усталые животные, оступаясь, трусили мелкой рысцой. Высокие сани, приспособленные для летней езды, словно мяч, подбрасывало на ухабах. Они перескакивали через камни, через корневища и, подпрыгивая, катились дальше.

Олени остановились. С саней соскочил невысокий худощавый манси, лет тридцати на вид.

Разминая затекшие ноги, он подошел к Угрюмому и хрипло спросил:

– Это вы медный камень ищете?

Угрюмый утвердительно кивнул головой и обернулся к ближней палатке.

– Андрей, тебя зовут! Манси в гости приехал!

Корнев, застегивая на ходу ремень, вышел из палатки. Манси чуть прищурил глаза и с головы до ног оглядел плотную, коренастую фигуру начальника экспедиции. Потом шагнул навстречу; ему и протянул сухую коричневую руку:

– Оведьевым Никитой меня зовут.

– А меня – Андреем Корневым. Давай садись к костру, гостем будешь.

Все столпились вокруг манси. Он рассказал, что в их колхоз еще месяц назад приехал из Ивделя человек и попросил оказать помощь североуральской медной экспедиции.

– Мы сами знаем, что помогать надо. Да разве в лесу тебя найдешь, – сказал Никита, обращаясь к Корневу.

– Как же ты разыскал нас?

– Мы оленей пасли. Вдруг утром, три дня назад, будто гром, только не гром, а выстрел большой. «Это гору ломают», – сказали товарищи. Я запряг оленей, три дня ехал. Дорога плоха. Олени шибко устали.

– Что ж, за помощь спасибо. Нам олени пригодятся: груз с хребта надо в лагерь перевезти, да и в маршрутах поможете, – сказал Корнев.

– Ладно, только я сперва к нашим поеду. Вернусь раньше, чем у луны рога вырастут.

Никита помолчал и негромко осведомился:

– Как ты по тайге ходишь, а ни гор, ни рек не знаешь?

Корнев кивнул головой на сидевшего поодаль Зверева.

– Проводник у меня.

Оведьев критически посмотрел на старика и усмехнулся.

– Разве русский места знает? Русский только вокруг пауля ходит.

– Лучше твоего знаю… – подал голос Зверев.

В палатках, еще мирно храпели рабочие, когда Никита запряг оленей и приготовился к отъезду. Он спешил поскорее доехать до оленьих пастбищ и со свежими упряжками вернуться в лагерь. Прощаясь с Корневым, он спросил:

– Значит, если камень найдешь, большой пауль строить будешь? Как Бурмантово?

– Больше, куда больше! И дороги проведем настоящие, железные.

– Дороги – хорошо. Шибко нужны дороги. И пауль хорошо.

Никита сел в сани, махнул хореем, и олени, отдохнув за ночь, резво побежали под гору.

Лагерь между тем просыпался.

Несмотря на испытания последних дней, у всех было повышенное, радостное настроение. Сотрудники экспедиции понимали, что настоящая кропотливая работа начинается именно с сегодняшнего дня, с того момента, как отдельные небольшие отряды приступят к валунным поискам.

Часа через два-три после отъезда Никиты экспедиция, разделившись на четыре группы, покинула лагерь. Корнев пошел на запад, Буров – на север, Угрюмый – на восток, а Вася Круглов – на юг. Чтобы понять законы движения ледника и обнаружить, в каком направлении возрастает количество рудных валунов, нужно было детально обследовать район, прилегающий к лагерю, и после, на основании этого обследования, направить поиски в ту или иную сторону.

Под вечер все снова собрались у костра. На чистый лист ватмана, который через несколько месяцев испещрится цветными значками горных пород, кривыми зигзагами синих ручьев и извилистыми линиями коричневых горизонталей, Вася Круглов нанес маршруты каждой группы и наряду с коренными выходами отметил четвертичные отложения. Корнев просмотрел собранные образцы, сверил их друг с другом и наметил маршруты на завтра.

Еще несколько дней работники экспедиции подробно изучали ближние окрестности. Вокруг лагеря не осталось такого уголка, который бы не был осмотрен ими. Они спускались в каждую лощинку, осматривали каждый холм; они точно пересчитывали валуны и подолгу исследовали ледниковые отложения. Они рано утром покидали лагерь и возвращались в него как раз в то время, когда утки, собравшись в стаи, возвращались с вечерних кормежек.

И все-таки Корнев находил время, чтобы каждый день часа по два заниматься с рабочими. Он учил их отличать скарновую породу от других камней, рассказывал, как определить рудоносность валуна, объяснял им простейшие способы поисков в будущем, когда экспедиция охватит огромную необследованную площадь и многим рабочим придется действовать самостоятельно.

– Глядишь, и техниками станем! – смеялись рабочие и охотно слушали Корнева.

Наконец, настал такой день, когда собранных материалов стало вполне достаточно для того, чтобы выбрать направление поисков. Где-то на северо-западе возвышалась Медная гора. И экспедиция медленно, вдумчиво начала продвигаться к ней.