Текст книги "Александр Македонский"

Автор книги: Владислав Карнацевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Военные игры Александр любил больше всего, с детства он был наслышан о возможной войне с Персией и, говорят, так подробно расспрашивал посла могучего государства о персидских городах, дорогах, расстояниях, что смутил посланника. Александр очень рано стал беспокоиться о том, чтобы его выдающийся отец не завоевал весь мир до того, как подрастет он сам. Высокомерие и невероятная амбициозность были отличительными чертами полководца с ранней юности. Когда друзья однажды спросили его, не хочет ли Александр принять участие в Олимпийских состязаниях, юноша ответил: «Охотно, если мне придется соревноваться с царями».

Другим увлечением юного македонского принца было искусство, тонким ценителем которого он остался на всю жизнь. Еще мальчиком он умел играть на лире, проявлял интерес к театру. Свои портреты Александр позволял рисовать лишь лучшему живописцу эпохи – Апеллесу. Статуи же его ваял другой корифей древнегреческого изобразительного искусства – Лисипп. Разумеется, великий воин хотел остаться в памяти народов в облике героя, и художники получали, вероятно, соответствующие указания. Самый известный в древности портрет Александра – картина Апеллеса, где царь показан с молнией в руке. Увидев этот портрет, царь сказал: «Есть два Александра. Один – сын Филиппа, другого создал Апеллес. Первый непобедим, второй неподражаем». Самая же известная статуя – Александр с копьем. На дошедших до нас изображениях (знаменитая мозаика из Помпеи, копия конной статуи, изображения на саркофаге героя) мы видим его в бою с персами, в наиболее драматические моменты жизни.

Когда Александру было около 13 лет, Филипп решил, что сына необходимо приобщить к высокой культуре Эллады, которую сам он знал и уважал. Для этого с острова Лесбос был выписан выдающийся мыслитель, основатель новой философии, крупный ученый-энциклопедист, но на тот момент еще не настолько широко известный Аристотель. Великий философ очень ответственно отнесся к своей новой работе. Он быстро увидел в воспитаннике выдающегося человека, которому, возможно, суждено стать большим государственным мужем. Недаром он будил Александра знаменитой фразой: «Вставайте, вас ждут великие дела». Аристотель и его ученик поселились не в Пелле, а вблизи небольшого селения Миеза, в роще с уединенными тропинками и укромными уголками. Здесь же жили и некоторые другие знатные македонские юноши – Гефестион, Марсий, Никанор, Леоннат.

Александр очень многое узнал от своего учителя и очень многому научился, благодаря ему он приобщился к эллинской культуре. Аристотель занимался с ним географией (и больше всего ученика завораживали белые пятна на карте), естественными науками и, конечно же, философией и этикой. Научился Александр и медицине и, будучи на вершине могущества, мог взяться за лечение соратников известными ему травами и диетой. Аристотель учил принца ценить красоту, читать и понимать греческую литературу. На всю жизнь Александр влюбился в гомеровскую «Илиаду», подаренное Аристотелем издание которой он всегда возил с собой. Кроме того, в походах полководца сопровождали ученые, описывавшие географию покоренных стран и нравы местных жителей. Македонский наследник открыл для себя не только Гомера, но и Пиндара, и Еврипида, и, конечно, Геродота с его «Греко-персидскими войнами», и Ксенофонта с его «Анабасисом» [5]5
  Ксенофонт (445–355 до н. э.) – автор «Анабасиса» – описания похода Кира против Артаксеркса и отступления греческого наемнического отряда, в рядах которого был сам Ксенофонт.


[Закрыть], в котором были описаны военные действия именно в Персии. Эта книга стала первым военным учебником македонского принца. Между тем, еще одной любимой книгой Александра стала Ксенофонтова же «Киропедия», описывающая становление личности Кира Великого, показанного идеальным героем. Так что, еще будучи ребенком, Александр Македонский должен был испытывать двойственные чувства по отношению к персам – стремление расправиться с ними и глубокое уважение к могуществу великой империи, к ее царям и героям.

В 340 году до н. э. Филипп стал привлекать сына к управлению государством, но и после этого контакт между Аристотелем и Александром не был потерян. Став царем, Александр приказал всем рыбакам, охотникам и лесничим Македонии помогать исследователю при сборе научного материала; получал Аристотель и сведения от ученых, работавших в обозе македонской армии. С началом похода македонского царя на восток философ переселился в Афины, куда Александр отправил большую сумму денег из захваченных персидских сокровищ. Некоторые историки считают, что именно влиянием Аристотеля следует объяснять то умение видеть мир в целом, которое отличало молодого македонского царя. Другое дело, что во главе всего этого мира он видел себя [6]6
  Когда-то Аристотель якобы сообщил принцу, что Вселенная состоит из множества миров. «А я не владею и одним», – в отчаянии воскликнул ученик.


[Закрыть]. Когда Аристотель издал некоторые свои речи, Александр упрекал его в письме. Его очень беспокоило, что те вещи, о которых знал узкий круг лиц – сам философ и его македонские воспитанники, станут достоянием широкой общественности.

Итак, в 340 году до н. э. в отсутствие Филиппа, воевавшего в то время против города Перинфа, Александр уже управлял Македонией. Именно в этом году восстали меды, жившие в верховьях реки Струма. Македонский принц уже тогда проявил всю присущую ему решительность. Он подавил восстание, переименовал столицу медов в Александрополь и населил ее жителями Македонии. В 338 году до н. э., как уже было сказано, Александр управлял одним из флангов македонской армии в решающей битве при Херонеях. Филипп отправил его вместе с Антипатром в Афины, куда они должны были доставить пленных. Это был единственный раз, когда македонский завоеватель побывал в славной столице греческой культуры, а афиняне смогли увидеть человека, который пока что был лишь сыном Филиппа, но уже очень скоро станет властителем половины мира. Вот как описывают внешность Александра источники: «Он не был здоровяком, шея и плечи были несколько искривлены, но взгляд – орлиный, а волосы приятно контрастировали со светлым цветом кожи».

Но отношения Александра с Филиппом были на самом деле далеко не безоблачными. Филипп всегда стремился завоевать любовь сына, гордился его успехами, поручал ему ответственные дела, но юноша в присутствии отца становился замкнутым. Этому, вероятно, способствовало и охлаждение, произошедшее между Олимпиадой и Филиппом. Ревнивая супруга не могла смириться с многочисленными романами любвеобильного царя, постепенно их отношения стали более чем напряженными, а Александр тянулся к матери и смотрел на мир ее глазами. Все стало совсем плохо, когда Филипп нашел себе очередную новую жену [7]7
  Есть данные, что между этим браком и разводом с Олимпиадой «вместились» еще две свадьбы Филиппа.


[Закрыть]– молодую знатную македонянку, племянницу Аттала. Он даже пошел на развод с Олимпиадой, хотя Александра продолжал считать наследником. Прекрасная Клеопатра родила отцу дочь, которая получила имя с претензией – Европа. Олимпиада явно опасалась, что следующим ребенком может стать сын, который будет оспаривать у Александра право на престол, тем более что новый брак Филиппа приветствовало большинство придворных. Определенные опасения и Олимпиада, и наследник престола могли испытывать и по отношению к потомству Филиппа от предыдущих браков. Ведь до женитьбы на эпирской принцессе последний трижды сочетался браком.

Александр, как и его мать, не водил с македонской знатью особой дружбы. Его товарищами были Птолемей – представитель знати эордейской, Неарх – уроженец острова Крит, Лаомедон и Эригий – тоже не македоняне. Исключение составлял только Гефестион. С придворными Александр вел себя резко и заносчиво, да и отцу позволял себе грубить. Так, на свадьбе последнего с Клеопатрой произошел неприятный инцидент. Аттал произнес очередной тост, пожелав молодоженам поскорее родить законных детей. Александр не выдержал, бросил в почтенного «друга царя» кубок и закричал: «Что же я, по-твоему, незаконнорожденный?!» Филипп вскочил, схватился за меч, но не удержался на ногах (в этот день он много выпил) и упал. Александр удалился, презрительно кинув в сторону царя: «Собирается перейти из Европы в Азию, он, свалившийся переходя от ложа к ложу!»

Вскоре Олимпиада перебралась в Эпир, где, похоже, даже пыталась убедить брата идти войной на Филиппа. Александр же тем временем отправился в Иллирию. Филиппу долго пришлось улаживать конфликт – он примирился с сыном Олимпиады, которого официально объявил своим наследником; Аттал и его родственник – влиятельный Парменион, были отправлены командовать войсками в Анатолию во избежание столкновений с Александром. Эпирскому царю была обещана в жены сестра Александра. Тот, казалось, пошел на сближение с отцом, но с этого момента уже вел активную закулисную политическую игру, не будучи уверенным в своих возвращенных правах. Так, он сблизился с правителем агриан Лангаром, который впоследствии окажет ему большую услугу. Также Александр вступил в тайные переговоры с правителем Карии, прося у него руки его дочери. Вероятно, македонский наследник стремился стать правителем независимого государства, чтобы уже оттуда с суверенных позиций разговаривать с Филиппом и претендовать на Македонию. Кроме того, Александра наверняка беспокоило предложение руки дочери, которое до того сделал карийский сатрап сыну Филиппа II от другого брака – Арридею. Этот самый Арридей был слабоумным и вряд ли лично помешал бы своему сводному брату в случае борьбы за престол. Но, являясь одновременно наследником карийского правителя, представлял, конечно, куда большую опасность.

Однако брачные переговоры Александра с хозяином Карии были самым решительным образом прерваны Филиппом. Он имел тяжелый разговор с сыном, прозрачно намекал на лишение прав на македонский престол. Ближайшие друзья Александра – Птолемей, Гарпал, Неарх, Лаомедон, Эригий – были высланы из страны. А при разговоре отца с сыном присутствовал сын Пармениона Филота. То, что он занял в этом случае сторону отца, по всей видимости, могло запомниться Александру, что затем повлияло на судьбу Филоты.

Неизвестно, как события развивались бы в дальнейшем, но произошла трагедия. Летом 336 года до н. э. в городе Эги (древней столице Македонии) проходили торжества по поводу свадьбы эпирского царя и македонской царевны. Филипп все время находился рядом с сыном и, кажется, был вполне доволен и собой и им. При входе в театр офицер из гвардии гипаспистов Павсаний нанес царю смертельный удар мечом. Павсаний тут же был убит телохранителями, а Филипп скончался на руках у Александра. До сих пор неясно, кто же подослал Павсания. У него, как предполагается, были некие собственные семейно-личные мотивы для убийства, но это не исключает и участия высокопоставленных особ. Среди возможных заказчиков называли персидского царя – македоняне уже вели последние приготовления к переброске в Малую Азию новых подкреплений, и сам «царь царей» позже в письмах грекам хвалился, что именно он убил «душителя свободы эллинов». Подозрение по понятным причинам пало и на Олимпиаду, выгода которой от смерти бывшего супруга была очевидной. По приезде в Македонию она даже позаботилась о благоустройстве могилы Павсания.

Наконец, вышеизложенные проблемы в отношениях с отцом, опасность потерять права на трон могли толкнуть на убийство и самого Александра. Известный автор биографии полководца Шахермайр пишет, что такое преступление «из-за угла» никак не соответствует тому, что известно о характере Александра, но нам подобное рассуждение представляется не вполне уместной лирикой. Впрочем, не следует сомневаться в том, что сын если не любил, то уважал отца, ценил результаты, которых тот добился, и не забывал это подчеркивать. В одной из своих речей, обращенных к македонскому войску во время великого азиатского похода, он говорил (в изложении Арриана): «Филипп принял вас бесприютными и бедными. Одетые в шкуры, вы пасли в горах жалкие отары, из-за которых были вынуждены отчаянно сражаться с иллирийцами, трибаллами и соседними фракийцами. Вместо шкур Филипп нарядил вас в плащи, спустил вас с гор на равнины… А что до этих самых варваров, то он превратил вас из их рабов, на которых они прежде нападали, захватывая и уводя вас самих и все, что вам принадлежит, – в господ и повелителей. Он присоединил к Македонии большую часть Фракии и, овладев наиболее удобными приморскими областями, открыл страну для торговли, а также устранил помехи для разработки рудников. Филипп сделал вас правителями фессалийцев, которые прежде заставляли вас умирать со страху, и, усмирив племя фокидян, открыл вам широкую и гладкую дорогу в Грецию… Придя в Пелопоннес, он устроил тамошние дела и назначенный самодержавным предводителем всей Греции в походе против Персии, снискал славу не столько себе, сколько всему македонскому союзу».

* * *

Македонская знать и армия не решилась обвинить наследника в отцеубийстве. Очень быстро его провозгласили новым царем при полном видимом одобрении со стороны солдат и офицеров. Первым поддержал Александра авторитетный военачальник Антипатр. Молодой царь для начала устранил всех возможных политических противников внутри страны. Было объявлено, что они использовали Павсания в личных целях. Были казнены влиятельные братья из княжеского рода Линкестидов, и лишь один из них – Александр – был помилован, поскольку сразу принес присягу новому царю, а кроме того был зятем Антипатра. Уничтожен был и двоюродный брат Александра – Аминта, которого в свое время обошел в борьбе за трон Филипп II. По приказу молодого царя был умерщвлен Каран – еще один сын Филиппа, родившийся, когда тот не был еще царем, и практически все другие потомки покойного царя по мужской линии (он, как уже было отмечено, был весьма любвеобильным мужчиной). Затем Александр расправился с Атталом и всеми мужчинами его рода [8]8
  Во время судебного процесса по поводу убийства Филиппа официально была выдвинута диковатая версия о том, что убийца Павсаний был изнасилован Атталом, а не найдя защиты у царя, решил заколоть его.


[Закрыть]. Парменион остался цел, поскольку противодействовал Атталу, когда тот пытался настроить против нового царя армию, и стал одним из первых людей в государстве. По некоторым версиям, именно люди Пармениона выполнили указ Александра – немедленно убить Аттала. Женщин сам Александр не тронул. Эту миссию взяла на себя его жестокая мать, в отсутствие сына приказавшая убить свою соперницу Клеопатру и ее маленькую дочь. Молодой царь по возвращении демонстративно выражал негодование по данному поводу, хотя скорее всего это было сделано с его одобрения.

Известие о гибели Филиппа взбудоражило умы во всей Греции. Подняли голову демократы. Демосфен появился на главной площади Афин в праздничном одеянии и с венком на голове и произнес речь, в которой сказал: «Филипп умер, а этот дурачок – его сын, нам не страшен». В честь Павсания и его «подвига» были проведены благодарственные жертвоприношения. Афины начали переговоры с тогда еще живым Атталом и Персией. В Фивах и Амбракии поднялись восстания против расположенных тут македонских гарнизонов. Этолийцы постановили вернуть на родину тех, кого ранее Филипп приказал изгнать. Большинство крупных греческих полисов отказались признать Александра.

Однако тот показал себя не менее, а может, и более «железным» человеком, чем его отец. О волнениях в греческих городах, он, конечно, узнал своевременно. Отпуская греческих послов, которые присутствовали на траурных мероприятиях, посвященных Филиппу, сын покойного царя предупредил эллинов, что клятвы, которые те произносили в Коринфе в адрес Филиппа, в равной степени относятся и к нему.

Молниеносно собрав армию (благо, регулярное македонское войско тогда было готово к чему угодно), Александр не менее стремительно прорвался по труднодоступным тропам сначала в Фессалию, где его немедленно признали архонтом и гегемоном Эллады. Затем македонские части под его командованием заняли проход в Среднюю Грецию – Фермопилы, в связи с чем его признали дельфийские амфиктионы. Очень скоро Александр неожиданно (для греков, разумеется) появился под Фивами и послал ультиматум Афинам. Полисы даже опомниться не успели, как уже слали льстивые послания, извинялись за то, что не сразу увидели в молодом человеке наследника прав его отца, и собирались на созванный Александром очередной Коринфский конгресс. Они признали нового македонского правителя гегемоном эллинов и перепоручили ему должность главнокомандующего в предстоящей войне с персами. В Фивах опять появился македонский гарнизон. Все это было более чем удачным для Александра началом правления. Практически не пустив в ход оружия, он добился полного подчинения Эллады.

К этому отрезку жизни великого завоевателя относятся и два несколько анекдотических, но тем не менее раскрывающих характер Александра эпизода. Первый – его встреча со знаменитым философом-киником Диогеном [9]9
  По другим данным, эта встреча произошла в следующий приход Александра в Среднюю Грецию – в 335 году до н. э.


[Закрыть], произошедшая в Крании поблизости от Коринфа. Философ и царь были своеобразными антагонистами. Первый всей своей жизнью отстаивал идеологию воздержания от мирской суеты, пагубности любых амбиций и желаний – он жил на площади в глиняной бочке, носил рваный плащ и питался отбросами. Второй хотел всего и сразу, был человеком действия. Как образованный человек, воспитанник Аристотеля, а возможно, просто в силу любопытства Александр не мог упустить шанс познакомиться лично с известным всей Элладе обитателем бочки. Предание об этой встрече хорошо известно – македонский царь встал перед лежащим на земле киником и спросил, не нужно ли тому чего-нибудь. На это последовал немедленный ответ: «Немного отойти от солнца». Когда же молодой собеседник сообщил, что хочет завоевать весь мир, Диоген отвечал: «Ты хочешь завоевать то, что мне и даром не нужно». Чуть позже, нисколько, по-видимому, не оскорбленный ответом чудака-философа, царь сказал свите: «Если бы я не был Александром, я хотел бы быть Диогеном».

Другой эпизод приключился в Дельфах. Там Александру понадобилось пророчество пифии по поводу предстоящего похода в Азию. Интересно, как герой нашей книги совмещал грубоватую практичность в отношениях со служителями культа с глубоким уважением к провозглашенным ими же многообещающим прорицаниям и новым «истинам». Он оказывал очевидное давление на жрецов любых конфессий и был страшно доволен, когда именовался ими «сыном бога», «будущим покорителем мира» и т. д. и т. п. Более того, хотел, чтобы и остальные признавали абсолютной правдой то, что было произнесено явно из конъюнктурных соображений. Сомнения в искреннем уверовании Александра в свое божественное происхождение или в сакральную сущность пророчеств об удачных походах вполне обоснованны. Прорицатели и божественная генеалогия нужны были в первую очередь в идеологических целях, для пропаганды среди людей менее культурных, нежели сам македонец. Вот и в 336 году до н. э. он обратился к дельфийскому оракулу, чтобы внушить уверенность своим воинам. Древние авторы рассказывают, что Александр прибыл в храм в тот день, когда прорицания по каким-то традиционным законам не выдавались. Но это не смутило молодого гегемона Эллады. Схватив пифию, он просто потащил ее к заветному треножнику. «Сынок, ты непобедим!» – выдавила из себя опешившая прорицательница. Это от нее и требовалось.

Как видим, Александр Македонский не отказался от планов персидской войны. Наоборот, он стремился к ней больше, чем отец. «Пусть Зевс довольствуется Олимпом, а мне оставит землю», – как-то заявил Александр. Ему было 20 лет, и он хотел увидеть и познать мир, доказать, что давно готов к выполнению самых сложных военных задач. Да, наверное, и не виделись они ему такими уж сложными. Поразительно, что при таком юношеском максимализме Александр как военачальник отличался расчетливостью, прагматизмом, в нужный момент – хладнокровием. Да – ему везло, да – он бросался в самые, казалось, рискованные предприятия: смело переправлялся через реки прямо на стоящего на другом берегу врага, выбирал самые опасные горные перевалы, ввязывался в морские сражения, не имея ни малейшего опыта в этом деле… Но при этом Александр никогда не забывал заботиться об устройстве промежуточных баз и охране коммуникаций, укреплении тыла, упрочении своих позиций в армии и среди народов разных стран. Все это требовало трезвого подхода, умения сосредоточиться и работать.

Да и принятые им, на первый взгляд, в спешке, в пылу битвы решения сейчас кажутся основанными на глубоком, вдумчивом анализе ситуации. Может, в этом тоже проявлялась его гениальность военного – невероятно низкий процент ошибок на поле боя? В конце концов, этот полководец не потерпел ни одного значительного поражения. А ведь дрался и на море, и на суше, и в горах, и на открытой местности, с превосходящими силами противниками, с боевыми слонами, с серпоносными колесницами, брал города и форсировал реки…

В 335 году до н. э. Александр вернулся в Эги. Прежде чем пойти на персов, он вынужден был успокоить все соседние с Македонией народы. По выражению Плутарха, царь был уверен, что если он ослабит схватку, все набросятся на него. Готовились к войне иллирийцы на северо-западе, опасность представляли и кельты на юго-востоке страны, и трибаллы на Дунае.

Сборным пунктом македонян в этой кампании был Амфиполь. В поход выступили и сухопутная армия, и флот, которому предстояло играть вспомогательную роль. Отсюда царь провел армию долинами рек Струмы, Месты, Марицы и Осыма и, переведя через Дунай, вывел в район современного города Александрия в Румынии. Таким образом, путь длиной в четыре сотни километров был преодолен менее чем за месяц.

На десятый день пути македоняне столкнулись с враждебно настроенными фракийцами, занявшими перевал в районе горы Эмон (сейчас эта гора называется Шипкой). Фракийцы спускали по склонам на противника свои массивные телеги, но на Александра подобное оружие произвело не больше впечатления, чем позже у Гавгамел серпоносные колесницы персов. Своим подчиненным царь приказал расступаться перед телегами либо ложиться плотно друг к другу и прикрываться щитами. В конечном счете македоняне достигли вершин и сбросили оттуда фракийцев.

Затем наступила очередь трибаллов, правитель которых с женщинами и детьми укрылся на острове посреди Истра (Дуная), а Александр тем временем разгромил в бою трибалльскую армию, а чуть погодя и армию стоявших на противоположном берегу гетов. Те располагали довольно многочисленной армией и были готовы встретить врага, но македонский царь, выбрав удачное место (где высадку войск закрывали от гетов высокие колосья хлеба), провел для того времени исключительно сложную операцию. Через величайшую европейскую реку македоняне переправлялись на плотах, связанных из челноков, а также на бурдюках. Геты были разбиты, а македоняне принесли благодарственные жертвы Зевсу-спасителю, Гераклу, «предку» царя, и самому Истру (Дунаю) за то, что дал возможность переправиться на другой берег.

Следующим этапом должно было стать «замирение» гораздо более опасных иллирийцев. Здесь Александру оказал поддержку царь союзных агриан Лангар, действия которого обезопасили македонского царя с тыла. Стремительным маршем Александр прошел к землям в районе реки Вардар, которые контролировали иллирийцы, захватившие к тому же сильную пограничную крепость Пелион. Тут оказалось, что поспешность, с которой передвигалась македонская армия, на этот раз чуть не сыграла с ней злую шутку – выйдя в долины, воины Александра попали фактически в западню, ведь окружавшие эти долины вершины и хребты были заняты иллирийцами. Впрочем, сам же полководец исправил эту ошибку, смело выступив в атаку «снизу-вверх» в горы, причем ночью, когда его никто не ждал. Особую роль сыграли успешные действия воинов, приставленных к метательным машинам – катапультам и баллистам. Враг был разбит. Вскоре была взята и крепость Пелион.

Успешные действия македонян в этом походе позволили им установить контроль над севером Балканского полуострова. Заключенные союзные соглашения и одержанные победы позволяли Александру не волноваться за судьбу Македонии во время готовящейся азиатской кампании. За север можно было быть спокойным. Более того, отныне балканские варвары охотно шли в армию Александра, где составляли особые вспомогательные войска. Однако, как оказалось, не все было решено с югом полуострова – то есть с греческими полисами, союзниками Македонии по Панэллинской коалиции. По всей видимости, меры, предпринятые Александром сразу после смерти отца, когда греки уже пытались поднимать голову, были недостаточны.

Пока македоняне вели войны с трибаллами и иллирийцами, в Греции распространился слух о том, что их предводитель погиб. По разным версиям, выдумали это не то сами персы, где только что к власти пришел консервативно настроенный Дарий III, не то неугомонный Демосфен, получивший за это от персов немалое вознаграждение. Одновременно с известиями о греческих волнениях неприятные новости приходили и из Малой Азии, где находившийся на службе у персов грек с острова Родос – Мемнон, вытеснил с полуострова македонские части, руководимые Парменионом.

Опять против македонян первым восстал город, более других пострадавший от их владычества, – Фивы. Сюда возвратились изгнанники-демократы. По их наущению фиванцы осадили Кадмею, где находился македонский гарнизон. Тем самым они подали пример жителям Аркадии, Афин, Аргоса. Последние заняли Истмийский перешеек, перекрыв таким образом македонянам путь на полуостров Пелопоннес.

Наверное, жители Фив даже не могли предположить, что здесь, в культурной Элладе, победители могут сделать нечто худшее, чем унижение и размещение своего гарнизона. Если это так, то фиванцы жестоко заблуждались, Александр был больше военным, чем философом, несмотря на все свое выдающееся образование. Как и в прошлом году, теперь, в 335-м, он совершил умопомрачительно быстрый (всего 13 дней) переход из Фракии в Среднюю Грецию и опять оказался под стенами крупнейшего центра Беотии. Фиванцы отвергли мирные предложения молодого гегемона, а вместо этого призвали всех эллинов подняться на борьбу с тираном (между прочим, открыто было сказано о том, что это следует делать в союзе с великим персидским царем), а в местное ополчение влились освобожденные по такому случаю рабы.

Тогда царь принял решение, и вскоре осажденный македонский гарнизон одновременно с частями Александра ударил по силам Фив. Впоследствии царь и его свита предприняли немало усилий, чтобы сформулировать официальную версию трагедии в Фивах и заставить людей поверить в эту версию. Якобы бой, не дожидаясь приказа царя, начал македонский военачальник Пердикка, а Александр был вынужден поддержать его атаку действиями основной фаланги. Историк же Диодор доносит до нас версию, разработанную, по всей видимости, недругами Александра. Царь, согласно Диодору, получив отказ фиванцев, «озверел душой» и сам отдал приказ о штурме. Так или иначе, но в городе произошла страшная резня. Шесть тысяч фиванцев погибло. На собравшемся тут же съезде, в котором приняли участие города-союзники Александра, были приняты неутешительные для Фив решения. Жители Платей, Фокиды, Орхомена, Феспа – давние враги фиванцев – припомнили тем все реальные и надуманные грехи: и то, как они полтора столетия назад признали власть персов, и то, как однажды захватили и разрушили Платеи, и многое другое. Съезд постановил срыть город до основания, обратить его жителей в рабство, поделить земли между победителями. Все это было исполнено – десятки тысяч жителей древнего города оказались в неволе, дома и стены были разрушены; пожалели только дом поэта Пиндара и его потомков, а также тех, кто был связан с македонянами узами гостеприимства.

Вряд ли стоит сомневаться в том, что съезд принимал решения при поощрении со стороны македонского царя. Да и не дал бы он разрушать город, если бы сам придерживалея иного мнения. Тем не менее, действия Александра не раз пытались оправдать и в древности, и в наши дни. Так, историк Арриан, благоговевший перед выдающимся полководцем, писал, что в резне участвовали не столько македоняне, сколько их союзники в этой войне фокидяне и платейцы, которые «не щадили ни женщин, ни стариков, ни детей». Пытались оправдать Александра и последователи Арриана – ведь его хотели сделать предтечей европейских рыцарей, ему приписывали, и порой справедливо, массу достоинств честного воина. Говорили, что Александр Великий долго колебался, прежде чем принять свое жестокое решение, указывали на то, что к этому шагу его подтолкнули жадные соседи Фив, высказавшиеся на марионеточном съезде за наказание города, еще раз подчеркивали свидетельства того, что первым атаку без разрешения командующего начал один из военачальников среднего звена.

Другие города Эллады, шокированные жестокостью, проявленной гегемоном в Беотии, уже и не думали сопротивляться. В Аркадии, к примеру, показательно казнили тех своих граждан, которые призывали к организации военного похода на помощь Фивам. Александр простил Афины, которые явно были инициаторами нового восстания. Вероятно, сделал он это не за культурные достижения и уважительное отношение к ним, а за то, что в Афинах была сосредоточена значительная часть всех производственных мощностей Греции и, в частности, инфраструктура для строительства мощного флота. Для похода в Персию это имело первостепенное значение.

С тех пор, как был наказан центр Беотии, отношения Александра с эллинами всегда были напряженными. Великому полководцу не забыли великой жестокости. Даже смерть Александра объясняли местью со стороны Диониса за Фивы, где, по одной из легенд, и появился на свет этот бог. Сам же он якобы позже проявлял особую милость к фиванцам, где бы ему ни приходилось с ними встречаться.

* * *

Замирение греческих союзников наконец позволило Александру Македонскому приступить к реализации своей сверхзадачи – начать поход в Азию. Совет по поводу будущей грандиозной кампании он провел в своей столице, как только вернулся из похода против греческих мятежников. Царю не терпелось вступить в бой с принципиальным противником. Однако «старшие товарищи» – Антипатр и Парменион – отговаривали его. По их мнению, для начала Александру следовало бы позаботиться о продолжении царского рода – нарожать детей. Их тоже можно было понять. Во-первых, что бы мы ни писали о войне как единственном средстве быстро добыть денег, государственные мужи могли думать и иначе – позиция «пан или пропал» их, вероятно, не устраивала. Война могла принести Македонии колоссальные богатства, а могла навсегда лишить ее какого-либо политического значения. Во-вторых, победы Александра над полудикими трибаллами и фракийцами и даже над полисами, покоренными еще Филиппом, тем не менее не убедили, возможно, опытных полководцев в том, что перед ними сложившийся мастер ратного дела. Персы – это не плохо организованные варварские орды. Это Антипатр и Парменион, который давно руководил военными действиями македонского контингента в Малой Азии, прекрасно знали.