Текст книги "Евангелие от Агасфера"

Автор книги: Владислав Лебедько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Ну что, народ к разврату готов?

Глава 4

«Встречаются, чтоб разлучаться…

Влюбляются, чтобы разлюбить…

Мне хочется расхохотаться,

И разрыдаться – и не жить!

Клянутся, чтоб нарушить клятвы…

Мечтают, чтоб клянуть мечты…

О, скорбь тому, кому понятно –

Все наслаждения тщетны!..

В деревне хочется столицы…

В столице хочется глуши…

И всюду человечьи лица

Без человеческой души…

Как часто красота уродна

И есть в уродстве красота…

Как часто низость благородна

И злы невинные уста».

Игорь Северянин, «Поэза странностей жизни»

– К какому разврату?, – раздался тревожный и растерянный голос одной из вошедших дам.

– К очень простому, можно сказать – обыкновенному, бытовому, без всяких вычурностей и приспособлений, коими пользовался небезызвестный маркиз, – весело ответил Жорж, и самый тон его голоса, как показалось Фёдору, будто бы набросил на мрачное запущенное помещение и всех находящихся в нём, тончайшую паутину беззаботной расслабленности.

Выждав паузу и убедившись в том, что публика готова уже ко всему, чтобы он не предложил, старик продолжил:

– После… назовём это – эротических практик, Юрис покажет вам комплекс психо-энергетических упражнений для быстрого расслабления и максимальной мобилизации всех сил, ну а я сейчас оглашу домашнее задание на пару недель. Отчитаетесь потом Наине Карловне. Ежели вы со всей этой начальной программой справитесь, то сделаете первые серьезные шаги к неуязвимости.

– А если не справимся?, – поинтересовался юноша.

– А не справитесь – грош вам цена, и встречаться с вами в следующий раз не вижу никакого смысла. Итак, задание на дом. В социальных сетях, вы должны будете сделать несколько десятков постов от своего имени и без всяких смайликов о том, что, дескать, всё это не серьёзно. Нужно будет затронуть как можно больше самых животрепещущих тем, и аргументированно обозначить в них совершенно противоположное мнение и позицию тем, которых вы придерживаетесь. Тех, кто будет вас читать, важно не только удивить, но разозлить, раздосадовать, возмутить – ведь до этого они считали вас совсем другими людьми. Многие от вас отпишутся, но появятся и новые друзья. На комментарии отвечать, сохраняя совершенно серьезную приверженность написанному, приводить дополнительные аргументы, ожесточенно защищая ваши новые взгляды, не бояться вступать в конфликт…

– А на личности переходить?

– Если для вас это совершенно не свойственно – то – обязательно, если же вы, наоборот, привыкли отвечать в этом стиле, тогда – наоборот, оперировать только фактами. Повторюсь – попробуйте охватить как можно больше острых тем! Если вы придерживаетесь либеральных взглядов – люто разгромите либерализм, ну а коли вы напротив, к примеру, националист – напишите предельно либеральный текст, пройдясь по проклятым нацикам, от которых все беды. Ненавидите власть – без малейшего намёка на стеб, сочините хвалебную оду ей. Вы склонны к ревности? Тогда напишите про поощрение свободных отношений, пуще того, как это славно – когда изменяет жена или муж. А склонны к свободным отношениям – защищайте с пеной у рта моногамию. Искренне пишите! Если считаете себя крутым интеллектуалом, запостите цитаты из Донцовой или Правдиной, если же любите гламур – произведите разбор какого-нибудь текста Лакана или Делёза. Любите прозу Германа Гессе и стихи Бродского? Раскритикуйте их в пух и прах. Считаете себя порядочной женщиной? – Замечательно будет выложить дюжину откровенных фоток. И так, как минимум, по двадцати темам – создайте публичный образ себя во всем противоположного себе вчерашнему. Если вы этого не сделаете, значит вы убийственно отождествлены сами с собою – о чём тогда нам дальше говорить? Задача ясна, надеюсь?

В ответ – несколько робких реплик, мол, «попробуем», впрочем, старый плут отвечать на них не стал, выдержав длинную театральную паузу.

Наина Карловна, схватила Фёдора за руки и, притянув к себе, принялась громко и выразительно шептать ему на ухо:

– Понял теперь, почему он Юриса давеча загасил? Мы считаем мысли своими, но ведь само слово – оно же ничьё. Слово, даже такое как «я» – не принадлежит мне, как это ни парадоксально – меня нет вообще…

Жорж, бросил внимание на эту милую сцену, рассмеялся и, обращаясь ко всем, вытянул руку в сторону Наины и Дяди Фёдора:

– Вот вам пример умников, то бишь, идиотов, иллюстрирующих толпу засранцев, о которых Карл Юнг писал в своей «Красной книге», как о глупцах, поклоняющихся Духу Времени и не ведающих Дух Глубин!

– Господь с тобой, Жорж, – возмутилась Карловна, – мы же как раз о глубинах!

– Вот именно, Господь со мной, а с вами хрен знает кто, – оборвал ее гуру, показав абсолютное нежелание оспаривать возражения.

Возникла пауза. Вновь пришедшим (впрочем, как и Феде), видимо стало неловко от показного авторитаризма старика, которого они почитали как Наимудрейшего. Студент, попытался затушевать сей неловкий момент:

– Уважаемый… эээ… Жорж, я наслышан, что вы общались со многими замечательными людьми. А вот с Юнгом вам доводилось встречаться?

– Я что похож на человека, который встречается с мудаками?, – в той же манере отвечал старый лис.

В это время Наина шепчет Фёдору:

– В конце пятидесятых Жорж был очень дружен с Юнгом, регулярно выступал на его конференциях «Эранос» в Швейцарии.

Нетрудно догадаться, что у нашего горемыки Фёдора от переизбытка противоречивых впечатлений дня, голова, мягко говоря, буквально идёт кругом. Одна большая мысль, которую, вопреки заверениям, без сомнения, образованнейших людей, он упрямо считает своей, вертится в этой бедовой головушке: «Это не просто секта, из которой, пожалуй, действительно не вырваться, но это еще и какой-то нелепый цирк с конями! Как мне удрать отсюда? Меня, вроде бы, никто не держит, но вот на волевое усилие, дабы покинуть этот зловещий аттракцион, я положительно не способен. Меня как будто в какой-то водоворот затягивает непонятная сила. Что делать?». Понятное дело, что вопрос сей – риторический, и никакого ответа на него Федя не найдёт, чувствуя только, что его крепко держит какая-то невидимая, но невероятно сильная рука. Знал бы он, куда эта «рука» поведёт его еще сегодня!

В комнате, несмотря на недавнее замешательство, вновь, как по мановению невидимой режиссерской палочки, воцаряется атмосфера беззаботной лёгкости. Лишь одна из женщин, видимо, умом понимая множество несоответствий между увиденным и услышанным, пытается задать вопрос, и вопрос этот, обращенный к Жоржу, даже звучит, но, к удивлению самой вопрошающей, в реплике ее слышится отнюдь не тревожность, сообразная смыслу слов, а кокетство, переходящее в жеманность:

– Позвольте, но ведь написав за пару недель тексты, по рекомендованному вами… эээ… рецепту, мы потеряем не только большинство подписчиков, но рискуем поссориться с давними друзьями. Как же это? Мы ведь пришли сюда, чтобы, наконец, найти крепкий стержень в вихре нашего противоречивого времени, некую стабильность, как основу для саморазвития…

– Крепкий стержень, о свет очей моих, ты найдешь уже через десять-двадцать минут, – хохотнул Альгис. Жорж же, напротив, взял совершенно серьезный тон и отвечал барышне:

– Стабильность, надёжный тыл, распорядок и прочие благоглупости – всё это ведёт к остановке, застыванию, деградации. Это касается всех сфер жизни, а особенно тех случаев, когда человек обманывает себя, собираясь на фоне стабильности заниматься так называемым саморазвитием. Настоящее развитие возможно только в непрерывно меняющейся среде, к которой приходится приспосабливаться. При этом главное условие: именно среда окончательно контролирует ситуацию, а не человек. «Мы хотим жить, а не выживать» – говорят искатели саморазвития. Они не понимают, что жизнь вне рамок выживания невозможна в принципе, жизнь изначально возникла именно как выживание, она заточена только на выживание! Вне выживания носитель жизни самой жизни не нужен, он избыточен и паразитарен. Жить и выживать – это – синонимы. Другой вопрос, что очень немногие хотят жить, а вы до сей поры под жизнью понимали беспорядочное убийство времени в погоне за шаблонными, предсказуемыми, и стабильными удовольствиями. Я же прямо сейчас предлагаю вам выйти за свои пределы, сделать тот самый порочный шаг, который ведет за черту идиотской «нормальности». И, кроме прочего, это уже не стабильные удовольствия, а опасные и рискованные наслаждения. Но в наше время тот, кто не рискует – как раз рискует более всех. Так что, дамы и господа – каждой твари – по паре или как вам угодно. Комнат в этом прекрасном, изысканном особняке как раз хватит на все пары, хе-х!

Актёр Актерыч звонко хлопнув в ладоши, со словами «Люблю тебя, душа моя, вот за эти прекрасные моменты!», направляется к одной из пришедших женщин, которую даже Фёдор Михалыч оценил как весьма аппетитную особу. Барышня, вероятно, не ожидала, что слова Жоржа нужно понимать буквально, но как бы она не была ошарашена, паутина легкости и беззаботности, невесть каким образом накинутая пожилым магистром на всех присутствующих, позволила Актёрычу ловко и без малейших усилий увлечь ее в одну из комнат. Студент и две другие женщины застыли в неуверенности, но и их участь была решена ловкими и, даже в какой-то степени, фамильярными импровизациями Юриса: сложив, без каких-либо усилий, ладони юноши и одной из дам – той, что выглядела чуть старше своих спутниц, он с комедийным гротеском воскликнул:

– Дети мои, объявляю вас мужем и женой, – помедлив, – на ближайший час! Спешите же исполнить свой первый супружеский долг вот в этой восхитительной опочивальне!, – с этими словами «новобрачные» были препровождены в комнату напротив той, где Фёдор общался с новыми друзьями-сектантами. Наш герой, когда Юрис открыл дверь «опочивальни», успел заметить, что она начисто лишена какой-либо мебели, так что устроиться там можно было либо на полу, либо же на подоконнике.

Затем Юрис воротился в большую «залу» со столом, ловким движением руки скинул с одной половины стола бутылки и стаканы, и галантно приобняв третью женщину, сообщил ей тем тоном, каким обращаются к любовницам, с которыми провели уже не один год в самых невероятных приключениях:

– Нам с тобой, родная, повезло сегодня – у нас, в отличии от остальных, в распоряжении нынче шикарное ложе! Располагайся. Одежды можешь сбросить прямо на грязный пол – в этом будет особая перчинка. Я изнемогаю от нетерпения, но вынужден на одну минутку отвлечься, дабы уладить кой-какие вопросы вот с этим неловким господином, – обратил свой смеющийся взгляд к Феде, и двинулся к нему.

Дядя Фёдор ошалел от увиденного и услышанного. И уже который раз за этот сумасшедший вечер спасительная для рассудка мысль о том, что происходящее ничем другим кроме сна решительно не может являться, несколько успокоила его. Он завороженно смотрел как барышня, выбранная хвостатым малым, не то что безропотно, но, пожалуй, даже в охотку исполняла его повеления – скинув плащ, юбку и блузку, оставшись в светло-голубом белье и сетчатых чулках телесного цвета, она, взобравшись на стол, принялась расстёгивать лифчик. Хвостатый проказник, уже схвативший нашего героя за руку, в этот момент обернулся, и остался довольным увиденным:

– Голубушка, чулочки, пожалуй, оставь. Так пикантнее будет.

Из комнаты, в которую удалился Актёр Актёрыч со своей избранницей, послышались громкие ритмичные стоны, с других сторон также доносились какие-то звуки, свидетельствующие пока что о приготовлениях. Куда исчезли Наина и Жорж – было непонятно. Фёдор Михалыч, чувствуя нарастающее возбуждение, столь не свойственное ему, и догадываясь, что, быстрее всего, ему без «эротических практик», как их ехидно назвал старый лиходей, отсюда не уйти – еще не смея думать – с кем, тем не менее, предпринял слабую и неловкую попытку сопротивляться:

– Как это? Что такое?..

– Дружище, – озорно подмигнул Юрис, – как говорил один питерский художник: «то, что начинается идеалами, кончается под одеялами». Впрочем, как раз одеяла предоставить не могу, но это не отменяет исполнение твоей давней и заветной мечты, – он еще раз подмигнул, – тебя ждут, и ждут, поверь мне, с нетерпением. Только не говори, что не мечтал об этом.

Он развернул Федю в сторону комнаты, откуда они полчаса назад вышли с Карловной и Альгисом, отворил дверь и мягко втолкнул уже не сопротивляющегося мужчину вовнутрь.

Фёдор Михалыч оцепенел от неожиданности, но, в большей степени, даже от другого – никогда не знакомая ему прежде волна бешенной страсти охватила всё его существо. Тугая плоть, взрываясь, вздыбливала брюки (сие не менее удивительно – Наташке, дабы принудить мужа к супружеским обязанностям, приходилось достаточно долго растеребливать его пенис руками и губами). У окна, облокотившись на подоконник, стояла босоногая. Она курила, неспешно затягиваясь. И без того короткое платье её, подобравшись, благодаря приглашающей позе, обнажило ягодицы. Трусиков не было. Фёдор подошел ближе и вновь застыл. Она, несомненно, чувствовала, что с ним происходит:

– Будь смелее. Я уже готова. Ну же – входи!, – этот чарующий голос с легким налётом усталой хрипотцы, с теми же переливами наивности и опытности, заботы и безумства – голос из забытого, но такого близкого сна… И, в то же время – обстановка, отсутствие не то, чтобы даже элементарного знакомства и ухаживаний, но и прелюдии – всё это не сшивалось в одну картину, было в высшей степени абсурдно и столь же пленительно. Вдобавок он чувствовал какую-то совершенно не присущую ему прежде легкость и свободу действий.

– Это действительно бредовый сон, – произнёс неловкий гость, будто бы, для оправдания, хотя и эти слова прозвучали лишь по привычке из старой жизни, которая – это было ясно ему – завершилась, захлопнулась еще два часа назад, когда он решился войти в эту обитель несообразной и дикой премудрости. Приблизившись к обворожившей его, сладчайшей, упоительной женщине, к этой странной пьяненькой потаскушке с грязными ногами, к этой пленительной волшебнице, к суке, опустившейся ниже вокзальной шлюхи, к богине – мечте всей его жизни, как он теперь понимал – он резким движением освободил восставшую тугую плоть от стесняющих брюк и возложил ладони на тугие ягодицы женщины. Она ответила негромким, но сладчайшим стоном. И стон этот взорвался в груди новоиспеченного любовника – именно в груди – фейерверком невыразимого блаженства – если рай существует, то вот он – в одном мгновении! И нет никаких препятствий. Нет – это он тоже понимал сейчас совершенно отчетливо – его ожидал не блуд, не паскудный перетрах с грязной нимфоманкой, не разврат, как поименовал это Жорж, являвшийся, видимо, искусснейшим колдуном. И, скорее всего, в других комнатах творилось нечто подобное – священнодействие, даже нечто большее, что невозможно уже поименовать словами, разве что, тем Словом, которое было в Начале.

Анна-Мария (имя её было произнесено Наиной Карловной в беседе, касающейся «похотливости» Жоржа) приподняла правую ногу и возложила ее на подоконник, полностью открывая вход нашему герою, а он еще крепче вцепился в её ягодицы и…

О, дорогой читатель! Автор имеет о тебе лишь самое туманное представление – может быть, ты предвкушаешь живописание страстной эротической сцены, обильно слюноточа, а, возможно, в ярости готов уже захлопнуть книгу и желчно выругаться; весьма вероятно, что ты брезгливо морщишься, желая как можно скорее пробежать очами дальнейшие строки, с трудом преодолевая рвотный рефлекс – но всё же – преодолевая, ибо товарищи рекомендовали тебе сию повесть как нечто, превосходящее мудрость наимудрейших в сочетании в фантастическими приключениями героев, и ты готов даже простить автору несколько страниц пошлости… Впрочем, в каком бы настроении ты нынче не пребывал – сделай глубокий вдох-выдох и расслабься! Ибо… Инь и Ян не суждено будет соединиться в обстановке заброшенной грязной комнаты.

За секунду до свершения священнодействия стряслось нечто, полностью разрушающее наметившийся, было, сценарий. Со стороны комнаты, в которой азартно трудился Актёрыч со своей прелестницей, раздался раскалывающий душу вопль, уносящийся вниз, где – на уровне земли, он так же внезапно угас, сменившись коротким пренеприятнейшим шлепком. Тут же сам Альгис заорал благим матом. Захлопали двери, шум спешащих на крик людей – всё это принудило и нашу пару прервать то, что так и не началось, и устремиться вослед за остальными. И вот что предстало взорам совершенно уже ошалевшего Фёдора Михайловича, когда он, одним из последних пробрался к месту происшествия: несколько полуголых мужчин и женщин столпились у окна и вглядывались в темноту. Альгис, обхватив голову руками, в нелепой позе, голый сидел на полу. Он уже не кричал, и не мелодекламировал. Бормотал, мотая головой:

– Какой-то идиотизм! Это невозможно, я держал её очень крепко! Как она могла вырваться? О боги…

Фёдор хотел, было, протолкнуться к окну, но его постоянно отпихивали. Прозвучал чей-то сдавленный голос:

– Кончено. Лежит без движения. Еще бы – четвертый этаж.

– Нужно немедленно звонить в полицию, у кого близко телефон?, – заверещала подруга несчастной.

В эту минуту со стороны лестницы в комнату спокойно, но ловко и быстро вступил Жорж. Он был полностью одет, на лице его – выражение сдержанной сосредоточенности. Взор направлен на Фёдора. Взор этот, подобно магниту, выдергивает несостоявшегося любовника из гущи событий – именно так – всё, что твориться возле окна, за ним, да и вообще в этой комнате, будто бы невидимым экраном отделяется от Феди, и заставляет сделать шаг навстречу старику. Тот тихо, но отчетливо произносит:

– Молодой человек, я вижу в ваших глазах мечту о самоубийстве – оставьте её, это моя, увы, не могущая сбыться мечта. Но сейчас не об этом. Если мы не поторопимся, то через пять-семь минут сюда ворвётся полиция, а встреча с представителями закона не входит в наши с вами планы. Следуйте за мной!

«А как же остальные», – хотел, было, возразить Федор Михалыч, но не возразил, а незамедлительно направился вослед за Жоржем. Несмотря на почтенный возраст, старик столь стремительно сбежал вниз по лестнице и устремился через дорогу в сторону темнеющего впереди сквера, что Фёдор едва не потерял его из виду, и лишь припустив во всю прыть, тяжело дыша, догнал уже на дорожке, ведущей наверх между кустами.

Глава 5

«Пусть ты последняя рванина,

пыль под забором,

на джентльмена, дворянина

кладешь с прибором.

Нет, я вам доложу, утрата,

завал, непруха

из вас творят аристократа

хотя бы духа.

Забудем о дешевом графе!

Заломим брови!

Поддать мы в миг печали вправе

хоть с принцем крови!»

Иосиф Бродский, «Пьяцца Матейи»

Сквер, по которому они бегут во всю прыть, раскинулся между улицей Пилимо и параллельным переулком, именующимся Театро – это место (не сквер, а две эти улицы) более-менее знакомы Фёдору Михалычу. Где-то левее, там, где переулок упирается в широкую улицу Басанавичуса, располагается Русский Драматический Театр Литвы. Позавчера Фёдор имел удовольствие лицезреть там с женой постановку «Короля Лира». Надобно сказать, что спектаклем наш герой остался в высшей степени доволен. Пьеса была поставлена, конечно, на современный лад – все актёры и актрисы были облачены в телесные трико, а декорации напрочь отсутствовали, но вот режиссура, игра и атмосфера оказались в лучших традициях старой советской драматургии. Такой уровень, вдобавок, явился совершенной неожиданностью для Фёдора – до этого, в пору прошлогодней командировки в Ригу, он со скуки решил сходить в местный русскоязычный театр, где давали «Дачников» Горького, и, не дотерпев до середины представления, ушел, отплёвываясь, ибо более бездарной игры не встречал даже в исполнении районной самодеятельности. А надобно признаться, что он являлся изрядным театралом и знатоком этого дела.

Вполне возможно, что интрига бегства и возможной погони занимает читателя в гораздо большей степени, чем суждения о Мельпомене, однако автор рискнул отвлечься в эту сторону не ради красного словца. Упоминание об искушенности героя в сфере драматургии и режиссуры окажутся в нужное время весьма кстати. Впрочем, сказанного уже более чем довольно, двинемся же вослед за беглецами.

Итак, сквер расположился меж двух параллельных улиц, и при этом – с весьма значительным перепадом по высоте – пять ярусов, где произрастали деревья и кустарник, к тому же наклонных еще и сами по себе, соединялись в различных местах неширокими лесенками, так что, в совокупности, перемещение от улицы Пилимо к переулку Театро можно, по нагрузке, соотнести примерно с подъемом на пятый-шестой этаж. Жорж, однако, совершенно не сбавил темп, что для человека его возраста казалось практически невозможно. Дядя Фёдор измучился до серьезной одышки, и то и дело вынужден был делать небольшие остановки, дабы перевести дух, а старикан мчался буквально вприпрыжку. Федя едва различал его силуэт. Присутствовала еще одна несообразность – вместо того, чтобы между ярусами подниматься по лестницам, что было бы намного удобнее, проворный пожилой плут бежал по траве и скользким после дождя листьям. Зачем – это невозможно было взять в толк, но, даже несмотря на одышку и слабость, Фёдор следовал по его стопам. При всём том, размышлять о несуразностях маршрута не было возможности – мыслительный процесс замер под действием испуга и крайней фантастичности обстоятельств.

Поднявшись наверх и буквально падая от изнеможения, наш герой застал старика, рыскающим вдоль строительных заграждений, видимо и для него появление последних на месте единственного выхода к переулку, явилось неприятнейшим сюрпризом. Метрах в ста влево строительная ограда соединялась с высокой решеткой, окружающей хорошо освещенное изящное здание в три этажа. Жорж сделал знак следовать за ним туда. Возле решетки беглецы обнаружили ящик. Ежели встать на него, можно было бы, употребив изрядные усилия, перемахнуть через решетку, однако такому предприятию препятствовали прутья. Недолго думая, старик приказал Феде снять пальто и накинуть его поверх решетки. К слову – шляпа и портфель, в котором, помимо малозначимых бумаг, находился паспорт, в суматохе оказались забыты в злополучной квартире, правда герой наш об этом казусе покамест не вспомнил и, признаться, не вспомнит еще достаточно долго. Трюк с перекинутым пальто помог сообщникам кое-как перебраться на ту сторону. Оставалось опрометью пересечь двор и, повторив тот же фокус, оказаться уже напротив театра.

Не тут-то было! Раздался вой сирены, а далее и вовсе как в кино – из небольшой пристройки выскочили как из ларца – двое с автоматами. Направив оружие на возмутителей спокойствия, один охранник громко произнёс по-литовски, а другой по-украински (автор сразу даёт вольный перевод на русский язык):

– Вы незаконно пересекли границу суверенного государства и находитесь на территории украинского посольства! Немедленно руки за голову и лечь на землю, иначе мы будем стрелять на поражение!

Для Фёдора Михалыча такой оборот событий выдался последней каплей в череде стрессов и без того лютого вечера. Упав ничком и успев лишь заложить руки за голову, он теряет сознание, успевая, однако, заметить, что Жорж, как ни в чём не бывало, остаётся спокойненько стоять.

Дяде Фёдору показалось, что очнулся он практически сразу же, вот только сознание прояснилось полностью при еще более странных обстоятельствах, чем те, которые вынудили его упасть – они шли со стариком, бережно обнимающим и поддерживающим его за пояс, по направлению к открывающейся, как раз на переулок Театро, калитке посольства. Офицер, стоящий подле калитки, вытянулся во фрунт и козырнул. Федя уже не удивился. Выйдя за ворота, он почувствовал неожиданный прилив сил и даже какую-то свежесть.

Он будто бы откуда-то знал, что они направятся в театр. Почему именно там старый прохиндей решил спрятаться от погони, да и гнался ли за ними кто-то взаправду – вопросы сии оставались открытыми. Тем не менее, Фёдор Михалыч без лишних слов следовал за Жоржем. Спутники вошли в здание театра через оказавшуюся не запертой дверь, лишенную опознавательных знаков и табличек – возможно, это был чёрный ход. Сразу за дверью начиналась лестница – проход на первый этаж, где, собственно, и располагалась сцена, гардероб и театральный буфет – отсутствовал. Еще до того, как войти, Фёдор заметил, что все окна в здании темные – оно казалось пустым. Однако, поднявшись на второй этаж, выяснилось, что там кипит бурная жизнь – ярко горел свет в коридоре, а за несколькими дверьми слышались оживленные голоса и классическая музыка. Окна были очень тщательно занавешены, и, скорее всего, кроме штор, полную светомаскировку обеспечивала специальная драпировка. Старик, впрочем, жестами увлек своего сообщника в дальний конец коридора – он, казалось, прекрасно ориентировался в здании. Их путь лежал в гримерные. В одной из них магистр загадочных наук оставил Федю, велев ему переодеться в праздничный костюм, случившийся тому впору, да еще и лаковые туфли аккурат подошли. Над такими «мелкими» совпадениями вчерашний малохольный малый, а ныне – новоиспечённый авантюрист, более не задумывался. Хотя, всё же подивился, когда на пороге его уборной явился преобразившийся маэстро – на нём был не только великолепно подогнанный фрак, но и несколько медалей и значков, а главное большой медальон на груди, в виде золотого равноконечного креста с раздвоенными и закруглёнными концами, в центре которого ярко сверкал крупный восьмиконечный рубин.

– Нас ждут! Вся вильнюсская русскоязычная аристократия сегодня здесь, – провозгласил он торжественно, и подхватив Фёдора под руку, повёл к тем дверям, за которыми слышались музыка и голоса.

В просторной зале находились около тридцати-сорока человек – мужчины в строгих фраках, женщины в бальных платьях. Несколько пар вальсировало, остальные образовывали небольшие группки по два-четыре человека, располагавшиеся по периметру зала. Три пронырливых официанта разносили бокалы с шампанским и бутербродики с икрой. Стоило нашим героям предстать на пороге, как старик юрко скользнул куда-то в сторону, а к Фёдору торопливо направился, раскрывая объятия, улыбчивый джентльмен средних лет. Заключив недоумевающего гостя в объятия, затем прочувственно тряс руку и, со словами: – «Ну, наконец-то! Мы, признаться, заждались!», развернулся к публике и захлопал в ладоши, призывая музыку и говорящих смолкнуть. В воцарившейся тишине изрёк:

– Дамы и Господа! Прошу одарить вашим вниманием нашего дорогого гостя из Праги – Фёдора Михайловича Романова, кандидата физико-математических наук и просто замечательного человека!

«Черт возьми, откуда такая осведомлённость?», – только и успел подумать Федя под гул аплодисментов. В руке его оказался бокал с шампанским, да тут же некая пожилая дама схватила его под локоть и повела в сторонку. Бал продолжился, новая знакомая защебетала:

– Какого вы мнения, голубчик, о недавно опубликованном в «Physical Review» обзоре профессора Пардо?

Вот тебе, батенька, и «Юрьев день»! Конечно же, Фёдор читал этот обзор – он просто обязан был знакомиться с новыми статьями Виктора Пардо – крупнейшего специалиста в области полупроводниковых лазеров из Чили, – ведь его работа в пражской фирме, занимающейся разработкой медицинского оборудования, как раз основывалась на теории чилийского профессора. Тут бы, конечно, задуматься – откуда у всей этой незнакомой доселе публики, столь глубокие познания о различных сторонах Фединой жизни, и не разыграна ли вся эта партия заранее, – впрочем, как они могли рассчитать, что он увяжется на улице за босоногой? Однако, после всех треволнений вечера, думать в эту сторону решительно не было никаких сил – гораздо проще продолжить беседу как ни в чём не бывало. Дама, прицепившаяся к нему, выказала незаурядные знания в области физики лазеров. Фёдор сел, что называется, на своего конька, и вскоре оживлённо отвечал на её профессионально задаваемые вопросы. Спустя несколько времени, боковым зрением он уловил на себе чей-то пристальный взор. Обернувшись навстречу ему – замер. Он думал, было, что удивить его уже невозможно, ан нет! Взгляд, пронзающий его, принадлежал босоногой! … Или её двойнику. Разве что здесь она предстала в совершенно ином обличии.

На балу она отнюдь не босоногая: шикарное бальное платье, великолепная укладка волос и макияж, жемчужное ожерелье и браслет с изумрудами на руке. Рядом с ней – осанистый господин лет эдак пятидесяти с аристократическим профилем лица. Дядя Фёдор невольно отмечает, что изысканный наряд не увеличил, но и не уменьшил степень её удивительной притягательности – она желанна любая. Смотрит на него неотрывно и, кажется, не слышит речь своего спутника. Федя инстинктивно порывается сделать шаг в её сторону, тоже совершенно позабыв о пожилой даме, интересующейся физикой и приборостроением. Заметив его порыв, Анна-Мария быстро отворачивается, затем вновь, на несколько секунд обернувшись, скользит по Фёдору отстранённым, не узнающим и, даже, слегка презрительным взором. Этот знак удерживает нашего героя от дальнейших движений в её сторону, на какое-то время он даже решает, что это и не Анна-Мария вовсе, а просто очень похожая женщина, да и как могла босоногая оборванка обернуться Золушкой на балу? Тем более так быстро – даже если её кто-то подвёз сюда на машине, всё равно за те пятнадцать – двадцать минут, пока Фёдор Михалыч и Жорж бегом добирались до этого места – невозможно было тщательно помыться, переодеться и сделать укладку волос и макияж.

Фёдор возвращается к увлечённой старушке, деликатно извиняется за минутное отвлечение внимания от разговора и, попросив повторить вопрос, заданный ей о коэффициенте расходимости безрезонаторного лазера на полупроводниках, вновь погружается в научную беседу. Хотя, надобно отметить, краем глаза продолжает следить за незнакомкой, так похожей на предмет его мечты. Минут через десять, пожилая дама, видимо, насытив своё интерес, раскланивается, осыпав своего информатора множеством благодарностей. Сей ритуал на некоторое время отвлекает нашего героя от наблюдений. Однако отыскать взором женщину – копию роковой возлюбленной, после обмена любезностями со старушкой, решительно не удаётся. Более того, на ее месте, подле её кавалера – Жорж. Судя по выражениям лиц и жестикуляции, они обмениваются остротами. Впрочем, старый лис достаточно быстро ловит на себе Федин взгляд, и, опять же, ежели судить по жестам, извиняется перед собеседником и, прервав беседу, направляется прямёхонько к пылкому влюблённому: