Текст книги "Тридцать три – нос утри…"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Винька одним махом подхватил Кудрявую на руки. (Потом удивлялся: откуда силы взялись?) Валькины бо тики с пряжками все же макнулись в воду, но лишь на секунду. Не беда…

Винька вышел и поставил Кудрявую на сушу под одобрительные возгласы. В том числе и глупые:

– У, Шуруп! Второй раз невесту спас!

– Герой Северного морского пути!

– Челюскинец!

– Мамка челюскинцу надает по заднице за сырые штаны!

– Ты что! Он подвиг совершил!

– Пойдем, – презирая крикунов, сказал Винька Кудрявой. Она кивнула и пошла (из ботиков – пузыри). И хромала сильнее, чем обычно.

– Ты чего? – неловко сказал Винька. – Ушибла ногу, что ли?

Она вздохнула – кажется, сквозь боль:

– Нет, это бывает. Скоро пройдет. Называется “нервное”…

– Чё нервничать-то? – неловко буркнул Винька. – Придешь домой, ноги согреешь, и все пройдет. Держись за меня…

– Ага… – Кудрявая взялась за Винькино плечо. – А тебе очень холодно?

– Сейчас не холодно, привык уже, – соврал он.

– Пойдем скорее! – И Кудрявая заковыляла решительно.

Была Кудрявая в меховой потертой шапчонке с очень длинными ушами – их можно завязывать на груди. Сейчас уши не были завязаны, сильно мотались, один раз щекочуще попали Виньке по щеке.

– Скоро придем, – виновато сказала Кудрявая. На этот раз она не стала спорить, когда Винька решил помочь ей на лестнице. Спустились. Добрались до “хуторка”.

– Ну, я пошел…

– Куда?! – очень удивилась Кудрявая.

– Домой, куда еще…

– Ты, что ли, помереть решил от простуды? Пойдешь к нам, сушиться будешь.

– Да вот еще… – опять застеснялся Винька.

Негромко, но почти как Марина Васильевна, Кудрявая сказала:

– Ну-ка, не рассуждай. Марш в дом.

В низкой кухне трещала печка-плита. И хозяйничала маленькая женщина с такими же, как у Кудрявой белыми волосами. С худым лицом и глубокими складками у рта.

– Мама, это Виня Греев. Помнишь, я про него говорила? А сегодня он меня из лужи спас, из глубокой. Смотри, какой мокрый… А я тоже ноги промочила.

– Горюшко мое! – Мама Кудрявой стряхнула с фартука картофельные очистки. – Два горюшка! Ну-ка…

Он ловкими движениями стащила с Виньки пальто, велела снять сапоги, сдернула с него промокшие штаны, двумя взмахами стянула сырые чулки. Винька ойкал, но не очень стеснялся. Под лыжными “шкерами” у него были надеты для тепла еще летние штаны. Стало даже приятно, будто опять лето – от печки тянуло по ногам сухим теплом. Мама Кудрявой придвинула к печке некрашенную лавку, открыла дверцу.

– Садитесь к огню… водоплавающие. Грейте мокрые лапы.

Винька сел. Кудрявая – рядом. Она тоже была босиком, с белыми тонкими ногами. Винька не выдержал, покосился: отличается ли у нее правая ступня от левой? Размером не отличалась, только сильно была повернута внутрь. Кудрявая заметила этот взгляд. Винька съежился, и то ли от смущения, то ли в ответ на печное тепло, его запоздало тряхнуло резким ознобом.

Мама Кудрявой накинула на Виньку и на дочь пахнущий овчиной полушубок. На спины и на головы.

– Грейтесь как следует.

Теперь Винька и Кудрявая поневоле оказались совсем рядышком. Винька ощутил острое плечо Кудрявой. Она прошептала:

– Это мамин полушубок. Сторожевой…

– Как это “сторожевой”? – отозвался Винька. Тоже шепотом.

– Она в нем на работу ходит. Ночью. Она сторожем работает на автобазе.

“Ох, а как же ты одна-то здесь по ночам? – испуганно подумал Винька. – В такой глуши”. Сам он точно помер бы со страху.

Кудрявая, кажется, догадалась.

– У нас еще бабушка есть. С бабушкой никогда не страшно, она знаешь какая… Она военной была, во фронтовом госпитале.

– А где бабушка сейчас?

– В магазине или на рынке, по хозяйству… Винь…

– Чего?

– Помнишь, ты тогда про Робин Гуда говорил?

– Ну…

– Расскажи еще, а?

Винька уже не вздрагивал. Тепло ему было под мохнатой овчиной, рядом с Кудрявой, которую он героически спас. И которая сидела рядышком, как… ну, как девочка Герда рядом с мальчишкой Кеем, когда его еще не похитила Снежная королева. И вовсе не какие они не жених и невеста! Да и не было рядом никого, кто мог бы задразнить так…

– Ладно, слушай… В общем, это было в давние-давние времена. Английский король Ричард по прозвищу Львиное Сердце ушел в дальний поход и долго не возвращался. А без него бедняков угнетал Ноттингемский шериф… ну, это вроде областного начальника полиции… И многие люди стали скрываться в лесу…

4

За один раз поведать все известные ему истории о Робин Гуде Винька не смог. Пришел снова и снова. Потому что Кудрявая каждый раз спрашивала: “Придешь еще?” И он говорил: “Ладно уж…”

А в середине ноября такое совпадение!

– Кудрявая! В “Победе” новое кино идет, трофейное! “Приключения Робин Гуда”! Говорят, цветное! Хочешь?

Она опустила голову – тихая такая среди гвалта школьной перемены.

– Я не знаю… У нас, наверно, денег нет…

У Виньки была лишняя трешка: он копил деньги на трехцветный фонарик – их иногда продавали в “Электротоварах”. Он подумал пять секунд и героически решил:

– Ладно! Все равно пошли!

– Нет, я сперва у мамы спрошу.

– Ну, пойдем спросим…

Мама разрешила. И дала Кудрявой три рубля на билет. И Кудрявая тихо цвела от счастья: и по дороге в кино, и обратно.

– Мировая картина, да?! – поддерживал радость Винька. Разноцветный Робин Гуд все еще лихо махал мечом перед его взором.

– Ага… – с улыбкой выдохнула Кудрявая. – Все как ты рассказывал. Только у тебя еще лучше…

– Ненормальная, – искренне обиделся Винька за расчудесный фильм.

– Нет, правда… – Она вдруг быстро заковыляла вперед, хитровато оглянулась на Виньку.

– Ты куда? – Дело было рядом с лестницей, а Кудрявая вдруг – мимо.

– Там подальше другой спуск есть!

Вот это был спуск!.. Погода стояла уже зимняя, и на крутом склоне оврага ребята накатали ледяную полосу – фанерками, сумками, штанами. Сверху донизу. Кудрявая еще раз оглянулась на Виньку и бесстрашно ухнула вниз (только длинные меховые уши взметнулись).

Виньке что делать-то? Зажмурился – и следом… Мамочка! Завертело, понесло на животе, на спине…

Внизу Винька встал, отряхнулся, подобрал приехавшую следом шапку.

– Ну, К-кудрявая…

Она тихонько смеялась рядом.

И Винька подумал: как хорошо, что они сейчас придут к ней домой и сядут у печки и будут снова разговаривать про Робин Гуда, и бабушка или мама дадут им по кружке горячего сладкого чая, и…

Суровая жизнь едва не разбила Винькины мечты. Она эта жизнь, придвинулась вплотную в лице пяти незнакомых мальчишек. Мальчишки были, как потом Винька узнал, с Зеленой Площадки, что находилась неподалеку. Самый высокий, в кожаном шлеме летчика, сказал без малейшего дружелюбия:

– Чё тут посторонние делают, которые не с нашей улицы?

– Эдька, не лезь, – испуганно попросила Кудрявая. – Он ко мне идет, а не к тебе…

– А ты, Я га, не пикай. Пускай идет, если охота, по лестнице. А мы эту катушку своими ж… не для чужих намыливали.

Мысли у Виньки прыгали. О том, что и здесь, оказывается, Кудрявую зовут Ягой; что бежать нельзя – позор хуже смерти; что без драки дело не кончится и надежды никакой…

Он все же попытался воззвать к здравому рассудку здешних жителей:

– У ваших ж… убавилось, что ли, если один посторонний человек один раз здесь скатился?

Скуластый пацан в ватнике до колен и клочкастой шапке деловито сообщил:

– У наших не убавится, а ты по своей щас поимеешь… – И нацелился разлапистым валенком дать чужаку пенделя.

– Пятеро на одного, – уныло сказал Винька.

Длинный Эдька засмеялся:

– Чё пятеро-то! Выбирай кого хочешь!

Да, Винька знал: скопом не полезут. Не было во времена Винькиного детства такого подлого обычая, чтобы все на одного. По крайней мере, среди ребячьего народа – не было. Но Винька понимал: отмахаешься от одного, тут же выставят другого, третьего… Да и как отмахаешься, если руки ослабли и внутри от страха – будто безвоздушное пространство?

Но счастливая судьба в тот день помогала Виньке! На помощь примчались Шурилёхи. Как люди Робин Гуда! Они друг на друге съехали сверху и мигом разобрались в обстановке.

– Ширяйчик, а ну, кончай! Это же Греев из нашего класса! Он Ягу всегда провожает! Чего такого!

– Чего ему от Яги надо-то… – пробурчал Эдька. Уже без агрессивности.

– Закорешились, вот и ходит с ней, – сказал один Шурилех (кажется, Шурка). Дело, мол, обыкновенное.

Тот, что в телогрейке и в большущих валенках (маленький, а настырный), непримиримо заявил:

– Корешились бы в школе, а не на нашей горке. Ходят тут…

Другой Шурилех объяснил ему, неразумному:

– Ты, Груздик, соображай, на кого скёшь. Он за Ягу даже Пузырю один раз рожу начистил.

Пятиклассник Эдька Ширяев был не лишен сообразительности и благородства (потом Винька в этом убеждался не раз). Груздику Эдька натянул шапку на нос, а Виньке сказал:

– Так бы и объяснил сразу… А ты, Валька, тоже: по уму ничего не скажешь, моргаешь только.

– Я не просто моргаю. Я хотела снег за шиворот тому, кто полезет…

Тогда все засмеялись (даже Груздик) и Винька сразу сделался почти что свой.

А скоро он стал законным соседом этих пацанов с Зеленой Площадки. Потому что в декабре Людмила, Николай и Галка перебрались в дом над оврагом. Этот адрес подсказала Виньке бабушка Кудрявой. Услышала от него, что старшая сестра с мужем и дочкой маются без жилья, и помогла.

Николай часто уезжал, Винька ночевал у сестры, помогал возиться с Галкой (она была добрая и совсем не ревучая). А от дома тети Дуси до мазанки Зуевых в овраге – рукой подать. Съедешь на лыжах-коротышках до Туринки, а там вдоль кустов до “хуторка” метров двести…

Мама и бабушка Кудрявой привыкли к Виньке, смотрели совсем как на своего. С бабушкой Винька и дрова пилил, и печку растапливал, и однажды помог починить перекошенную дверь.

– Халупа эта при царе Александре построена, – бодро жаловалась бабушка. – Еще моим старым дядюшкой, который купил этот участок за копейки. Одиночка был и чудак, прости его Господи… Вот снесет нас однажды паводком, куда денемся?

В халупе были кухня и комната – низкая, но просторная – с четырьмя кривыми окошками на две стороны. Стояла в комнате обширнейшая кровать со спинками в виде лебедей, выгнутых из железных прутьев. На ней спали бабушка и Кудрявая. А еще одна кровать – узкая и простая, как солдатская койка, – была мамина.

Был здесь также стол под синей клеенкой, посудный “буфет”, этажерка с книжками, дощатый облезший шкаф и разного (но одинаково старого) вида стулья. Среди этих неказистых вещей чужим выглядело тоже старое, но все же аристократическое пианино с медными подсвечниками. Кудрявая сказала, что это инструмент двоюродного дедушки.

Иногда она садилась к пианино и наигрывала разные мелодии. Некоторые – довольно бойко. В том числе и “Танец маленьких лебедей” хорошо известный Виньке.

– Тебя кто учил? – спросил он однажды.

– Мама.

Винька удивленно примолк. Кудрявая поняла.

– Мама ведь не всегда была сторожем…

– А… кем?

– Она в клубе работала и в библиотеке… А потом мы сюда к бабушке в эвакуацию приехали из Дмитрова. Тут уж какая работа нашлась, такая и ладно…

Винька чуял: что-то здесь не так. Но с расспросами не лез. И про отца Кудрявую не спрашивал. А однажды бабушка проговорилась, что отец умер еще до войны и даже до рождения Кудрявой, за два месяца.

– Ниночка тогда так изводилась, бедная. Может, потому Валечка и родилась такая… А Константина, папу ее, ох как жалко. Видный был мужчина, пост занимал, и вдруг в одночасье…

Что “в одночасье”, было неясно. И Винька подумал: “Может, тоже синие фуражки ?”

Незадолго до Нового года бабушка попросила:

– Не мог бы ты, Виню шка, нынче заночевать у нас? Меня вечером в гости позвали, друзья-подруги собираются, что были в санитарном поезде, а Нина опять на дежурство уйдет. А Валентина-то наша такая трусиха, если за окнами темно, ни за что одна дома сидеть не будет…

Винька обмер. Представил сразу это “за окнами темно”. И заснеженную халупу на отшибе от всякого другого жилья. А если еще и свет отключат на ночь? Такое в ту пору случалось нередко.

Звонким от искусственной храбрости голосом он пообещал:

– Я… ладно! Конечно!

– Дома-то отпустят?

Тут бы и спохватиться: “Ой, я не знаю… Могут не отпустить. Мама за меня всегда так беспокоится”. Но черт его дернул за язык:

– Людмила отпустит! Я все равно сегодня хотел у нее спать.

Людмила, конечно, отпустила:

– Давай охраняй свою Кудрявую. Дело рыцарское.

Ей-то что! Хорошо ей в доме, полном людей…

5

К Зуевым Винька отправился в восьмом часу. По оврагу идти было не страшно, светила круглая луна. Да и Людмила, накинув пальто, долго смотрела с “палубы” Виньке вслед. И лыжи так весело: хрусть-скрип, хрусть-скрип. Не робей, мол.

Бабушка накормила Виньку и Кудрявую вареной картошкой с молоком, постелила Виньке на узкой, “Ниночкиной” кровати и ушла. Сказала на прощанье:

– К полуночи приду обязательно. А вы допоздна не сидите, ложитесь спать, я дверь своим ключом отопру…

Винька и Кудрявая сели в комнате к столу – плести корзинки и мастерить из фольги цепи для елки.

– Кудрявая, включи радио. Погромче.

– Ага, включи… У нас его отцепили, потому что за три месяца не плачено…

“Начинается”, – обреченно подумал Винька. И даже разозлился на Кудрявую. Про себя, конечно.

– Винь, ты чего молчишь?

– А чего говорить-то?

– Винь, ты что-нибудь говори… А то мне кажется, будто по чердаку кто-то ходит. Скрипит…

И Винька тут же услышал: скрипит, ходит…

– Это… балки скрипят от мороза.

– А если не балки?

– Ты всегда такая ненормальная? Ну, кто там может быть? Медведь, что ли?!

– Я не знаю… А вдруг воры?

– Что у вас воровать-то! – в сердцах выдал Винька.

– Не знаю… Может, пианино.

Виньке сквозь страх сделалось смешно.

– Попробуй вытащи его! – И захохотал старательно.

Кудрявая тоже засмеялась. Стало полегче. И они, посапывая от старания, закончили серебряную цепь, а потом начали вырезать из цветной бумаги флажки.

Но скоро Кудрявой показалось, что кто-то бродит под окнами. Может, и правда бродил…

– Ты своим ужасом хоть кого в могилу сведешь, – с жалобным отчаяньем сказал Винька.

Кудрявая сказала, что не надо про могилу. Потому что и так…

Винька пообещал отрезать ей язык. И подумал: “А прочный ли замок-то?”

…В наше время было бы проще: включи телевизор, и можно перед экраном позабыть о всех страхах. Если, конечно, не смотреть про гангстеров и привидения. Но в ту пору Винька о телевизорах читал только в фантастическом романе писателя Адамова “Изгнание владыки” (там они назывались “телевизефоны”).

Впрочем, телевизор все равно бы не работал. Потому что (вот какое же свинство – все несчастья одно к одному!) электричество все же выключили. Около девяти часов.

Лампочка погасла не сразу: бледнела медленно, будто умирала. Кудрявая несколько раз успела сказать “ой”. Сквозь морозные двойные стекла неторопливо вступил свет луны.

– Не ойкай, а говори, где спички!

Ушибаясь о стулья, они побежали на кухню. Коробок оказался на месте. Керосиновая лампа тоже нашлась – на подоконнике. Ломая спички, Винька зажег фитиль, поставил на горелку пузатое стекло. Желтый свет неохотно растекся по кухне, ходики на стене застучали подчеркнуто громко.

– Винь, давай в комнату не пойдем. Мне кажется, будто там кто-то…

– Сиди здесь, если такая бояка. А я пойду… – И пошел. Потому что еще хуже, если рядом пустая темная комната. И Кудрявая пошла, куда она денется-то? Опять сели к столу. И при свете лампы вырезали еще по флажку. Тени от рук и ножниц разлетались по стенам. Кудрявая ежилась.

Винька сказал с последней решительностью:

– Вот что! Ложись-ка спать! Залезешь с головой под одеяло, там не страшно.

– А ты?

– Я тоже.

Лампу гасить, конечно, не стали. Не глядя друг на друга, разделись, залезли в постели. Винькино одеяло было ватное, тяжелое. Он натянул его до макушки. Кудрявая шумно повозилась и затихла. И стало так беззвучно – до звона в ушах. И сквозь этот звон, сквозь ватную одеяльную плотность все равно слышались ходики на кухне. И скрип за окном.

А дома, у Людмилы, сейчас, наверно, все сидят на кухне, играют в лото или в подкидного. А тихий Никита негромко бренчит на мандолине…

Винька вздрогнул и подскочил: его взяли за плечо. Он перепуганно сел. Кудрявая стояла рядом – с голыми руками и ногами, в холщовой рубашонке до колен.

– Винь, можно я посижу рядышком? А то на чердаке опять…

Винька понял, что сейчас он как есть – в трусах и майке, даже без валенок – вышибет дверь и с воем помчится через овраг, в безопасный дом к сестре.

Он не побежал. Он… со злостью вскрикнул про себя и сломил этот страх. Встал, взял Кудрявую за холодные локти, отвел к ее кровати.

– Ну-ка лезь обратно… – Вернулся к своей постели, прихватил увесистое одеяло и снова пришел к Кудрявой. Забрался на кровать с ногами. Набросил одеяло на Кудрявую и на себя – как шатер. И стало как тогда, под полушубком у печки.

– Глупая. Почему ты с бабушкой не боишься, а со мной… такая…

– Потому что… ты тоже боишься, – догадливо шепнула она.

– Да нисколечко! Вот… честное пионерское! – В эту секунду он не врал. – А ты… теперь тебе ведь тоже не страшно, а?

– Ага…

– Ну вот. И больше ничего не выдумывай.

Тогда она спросила то, что он совсем не ждал:

– Винь, а ты веришь в Бога?

– Ты что? С ума сошла?

– Да нет, я так… – Кудрявая словно чуть отодвинулась. А Винька вспомнил иконку в кухонном углу. Он всегда думал – бабушкина.

– Ну… понимаешь, Кудрявая… это, наверно, кто как хочет. Если человеку верится, то пускай… Может, ему так легче живется…

– Винь… Расскажи что-нибудь.

– Ладно… Помнишь, я рассказывал, что Арамис сделался главным начальником в тайном ордене иезуитов? А д’Артаньян в это время …

– Ты лучше про Рауля. И про Луизу.

– Подожди, надо про все по порядку. Иначе будет непонятно…

По порядку получилось длинно. Винька вдруг понял, что Кудрявая спит, привалившись к его плечу.

– Ну, ты не слушаешь.

– Я слушаю. Я только маленько подремлю. Подожди… Я сейчас. – И прилегла.

И Винька прилег тут же. Зачем уходить, если скоро рассказывать дальше…

Он даже не почувствовал, как вернувшаяся бабушка отнесла его на другую постель.

Ух и спал он после всех страхов! Когда открыл глаза, солнце уже искрилось на медных подсвечниках пианино.

Кудрявая сидела, укрытая по пояс. Тянулась руками за спину, пытаясь застегнуть пуговки на детском лифчике с резинками для чулок. Увидела, что Винька не спит, застеснялась, но поняла, что поздно.

– Винь, помоги, а? Я не дотянусь…

Винька вздохнул и откинул одеяло.

Петли были тугие

– Надо вперед пуговицами носить, тогда не будет мороки, – посоветовал Винька со знанием дела.

– Мне всегда бабушка помогает. Или мама…

– А где они?

– Мама еще не пришла с дежурства. А бабушка ушла пораньше на рынок, велела нам спать. А я уже совсем выспалась… Ты доскажешь про… Вальер?

– Про Ла-вальер, горюшко мое. Сколько раз тебе повторять… – И подумал, что она еще маленькая. И… как сестренка.

С той поры Винька с Кудрявой не церемонился. Покрикивал на нее, когда простужалась и боялась глотать таблетки. Вместе с бабушкой ставил ей горчичники (“А ну не дергайся, а то как шлепну, еще горячее будет!”) Силой завязывал у подбородка длинные меховые уши, чтобы не застудила железы.

А когда случалось “нервное” и снова болела нога, Винька чуть ли не на себе доставлял Кудрявую домой, усаживал на кровать, сдергивал с нее чулок и начинал решительно растирать, разминать кривую ступню – этому его тоже научила бабушка Александра Даниловна.

Летом Кудрявую должны были отвезти в Ленинград. Там в детской клинике работал известный хирург, хороший бабушкин знакомый военной поры. Он обещал “сделать все возможное”.

После массажа Винька заматывал ногу согретым полотенцем, подтаскивал Кудрявую ближе к печке, устраивал ее на лавке и садился рядом.

– Ну, слушай… – И начинал очередной рассказ.

Историю про Рауля и Луизу Винька пересказывал не по книжке. Ему совершенно не нравилось, что юная и доверчивая де Лавальер сделалась потом коварной, изменила своему виконту и стала возлюбленной короля. Он придумывал другие приключения…

А иногда Винька рассказывал и о себе. Про всякое. Как прошлым летом ходил с отцом в лес, заблудился и один бродил целый день, видел лосей и волка. И как однажды сделал громадный воздушный змей в виде самолета, и тот едва не стащил его с крыши. И как они с Толиком Сосновским смастерили из медной трубки пушку и Толька стянул у дядюшки-охотника горсть пороха, и они из этой пушки жахнули на огороде так, что соседский вредный петух в обмороке свалился с забора и с той поры потерял голос…

Привирал, конечно! Где понемногу, а где и ого-го как!. Но Кудрявая Виньке верила. И не только его рассказам, вообще…

Весной они вместе готовились к экзаменам. Классы разные, но билеты для экзаменов у всех одни и те же. Кудрявая все ответы на вопросы зубрила старательно. Потому что ужасно боялась: вдруг не сдаст. А когда отрывалась от учебника, делалась печальной.

– Ты чего опять скисла?

– Жалко…

– Чего тебе жалко?

– Что ты в лагерь уедешь.

– Это же всего на четыре недели.

– А потом я уеду на операцию.

– Ну, приедешь же, никуда не денешься…

– Это уже осенью. Мы в разных школах будем.

Это она верно. Винька пойдет в двадцать четвертую, в мужскую десятилетку, в ту, что напротив Городского сада. А кудрявая – в шестую, в женскую, на улице Лермонтова.

– Ну и что! После операции ты знаешь как будешь прыгать! Я тебе не нужен буду, чтобы провожать… А после уроков – все равно вместе…

– Винь, я боюсь…

– Да не бойся, там хорошая школа. Там моя соседка учится, Варя Бутырина. В десятом…

– Я операции боюсь.

– Трусиха! Ты же ничего не почувствуешь, это под наркозом.

– Я боюсь, что не получится…

– А вот про это и думать не смей! Вот как стукну “Родной речью” по шее! Не выводи меня из терпения…