Текст книги "Серебряный медведь"

Автор книги: Владислав Русанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Кто может путешествовать в такой раскрашенной, аж глазам больно, шкатулке?

Ответ пришел, когда Головастик обогнул фургон и увидел вначале сохнущие на веревке нижние юбки и кружевные рубашечки, а после и надпись на стенке повозки – «Запретные сладости».

Все понятно.

Передвижной бордель.

Сейчас их много развелось. И все норовят переправиться через Арамеллу и пристать к какому-нибудь из полков победоносной армии Сасандры. Вернее, освободительной… Вернее, выполняющей дружественную миссию, помогающей народу Тельбии обрести счастье в братской семье народов… Ну, и так далее и тому подобное… Как учат нас жрецы Триединого, и в особенности Верховный Совет. Конечно, никто из жителей империи не воспринимал всерьез слова жречества и чиновников. Верхушка страны меньше всего думала о народе Тельбии и его счастье. Но и их понять можно. Отчего бы не присоединить плодородный край, сразу обезопасив южную границу Гобланы, да еще и выдвинуться на запад, подрезая Дорландию с юга и выйдя вплотную к богатой Фалессе? А идеи? Идеи должны быть благородными, иначе они никакие не идеи, иначе их очень трудно оправдать перед западными королевствами и Айшасой, торговля с которой все еще нужна, в какой бы раздрызг ни пришли политические отношения. Вот и приходится империи юлить, прятать за красивым фасадом давно требующее ремонта здание. Подобным образом поступает и старая шлюха, покрывая лицо слоем пудры и румян в палец толщиной…

Да, кстати, о шлюхах! Если цены в «Запретных сладостях» не выше обычных, то почему бы и не доставить себе небольшое удовольствие? С женщинами у Головастика как-то не заладилось. В смысле с непродажными, любовь которых все равно нужно покупать подарками, высоким положением в обществе, холеной красотой, наконец. Своей внешностью курьер не был доволен – маленький, кривоногий, горбоносый, с большой головой. До высокого положения сержанту тоже еще расти и расти. Был бы хоть лейтенантский бант… А так? Вот деньжонки завелись в последний год, но служба отбирала все свободное время.

Ну так кто путешествует в разукрашенном фургоне?

В десятке шагов от повозки за раскладным столиком на таких же стульчиках с матерчатой спинкой сидели четверо. Трое мужчин и женщина. В черноволосой красавице, рассеянно отщипывающей кусочки от лепешки, Виржилио безошибочно распознал бордель-маман из тех, что никогда не откажутся подняться наверх с денежным или просто влиятельным посетителем. А вот мужчины… Вообще-то это должны быть охранники – и девок, и кубышку нужно оберегать в дороге от охотников поживиться чужим. Но на охранника походил только один. Низколобый, с перебитым носом, зато одетый в новенький бригантин с начищенными бляхами. На его правой скуле, чуть ниже глаза, зрел устрашающих размеров чирей. Каматиец так и окрестил его для себя – Чирей. Рядом с ним восседал паренек не старше семнадцати лет, голубоглазый, курносый, вихрастый. Зато силушкой его, по всему видно, Триединый не обделил – рука в обхвате толще, чем у Головастика нога. Несмотря на пышущую здоровьем фигуру, в его лице читалось столько юношеской наивности, что в охранники мальчишка не годился. Наверное, возница. Он же конюх. Третий мужчина мог быть кем угодно… Но присутствие в его предках чернокожего айшасиана угадывалось безошибочно. Очень смуглая кожа, толстые губы, глаза немного навыкате. Лекарь? Счетовод? Просто купец, прибившийся к путешественникам, чтоб веселее и безопаснее?

Гонца заметили.

Чирей зашептал что-то на ухо полукровке, юноша захлопал глазами и даже рот раскрыл, а бордель-маман сжалась, словно ожидая удара плетью. Странно…

Виржилио подъехал ближе. Вежливо поздоровался. Бляху с изображнием борзого кота – отличительный знак курьерской службы – он прятал на груди под коротким кафтанчиком. Незачем кому ни попадя знать о его миссии. Пусть думают, что обычный путник.

– Что ж ты коня довел до такого? – неприветливо бросил Чирей, даже не пытаясь ответить на приветствие.

Головастик хотел возмутиться, но его опередил смуглый купец:

– Помолчи, Скеццо, во имя Триединого умоляю! А вы, добрый человек, спешивайтесь, присаживайтесь к нам. Гость в дом, счастье в дом. Так говорят северяне. И они правы. Здесь, у нас, конечно, не дом, но что-то вроде того… Тюха! Прими повод у гостя!

«Странно… – отметил Головастик про себя. – Чего это он распоряжается, будто он хозяин борделя? А бордель-маман молчит, будто воды в рот набрала. Может, это купец так хитро денежки вложил? И он, по сути, наниматель?»

Вихрастый паренек подбежал к всаднику, взял серого под уздцы. Подождал, пока гость соскочит на землю, похлопал коня по потной шее, расстегнул переднюю подпругу. Его уверенные движения сразу понравились прирожденному лошаднику, каким не без основания считал себя Головастик. Точно, возница.

– Расседлай, и пускай пасется, – улыбнувшись как собрату, сказал курьер. – Он не убежит. Приучен.

А сам отстегнул от седла чехол с арбалетом, небольшой мешок с запасом еды и необходимыми в дороге мелочами.

– Т’Виржилио дель Ланца, – поклонился он сидящим за столом. Вот когда пригодилось нелюбимое имя! Хоть и нелюбимое, а все же дворянское. Пыль в глаза пустить поможет.

– Витторио, – представился смуглый старик. – Может, слышали? «Витторио и сыновья». Поставка мьельских вин в столицу.

Головастик покачал головой.

– Не слышали? Ну, что поделаешь! Мы же оптовой торговлей занимаемся. Простому покупателю наши имена неизвестны… Позвольте вам представить моих спутников. Фрита Эстелла, хозяйка этого странствующего заведения. – Брюнетка хмуро кивнула. – А это – Скеццо, наш охранник. – Чирей оскалился, показывая зияющую дыру в том месте, где у людей находятся верхние резцы. – Присаживайтесь за наш стол, уважаемый господин дель Ланца. Эй, кто-нибудь! Стул для гостя! – закричал старик.

Почти сразу же дверь фургона открылась. По лесенке спустилась пухлая русоволосая девчонка, совсем не похожая на прожженную шлюху. На ходу она разложила стул, а потом установила его по левую руку от фриты Эстеллы. Присела с поклоном и убежала. Головастик проводил ее изумленным взглядом. Опустился на стул.

Надо бы о чем-то заговорить. Просто из вежливости. Но почему-то ничего не приходило в голову…

– Времена нынче тяжелые, – первым заговорил торговец вином. – Неспокойные, я вам прямо скажу, времена. Не так ли?

Курьер кивнул. Чистая правда. Разве можно оспорить?

– Поэтому мы не станем выспрашивать вас, кто вы и откуда, – продолжал Витторио. – Захотите, сами расскажете.

– Секрета никакого нет, – опомнился Головастик. Не хватало еще вызвать подозрения излишней скрытностью. – Я еду в Тельбию. Хочу записаться в армию. Если идет война, то почему бы не попытать счастья?

– Эт-точно, – поддакнул Скеццо. – На войне самое оно. И мошну набить, и время провести. С удовольствием.

«Что ж ты не в армии?» – подумал гонец, но вслух сказал:

– Конечно! Заработать славу, почести, достаток!

– Но… Если не возражаете, господин дель Ланца, – елейно проговорил купец.

– Нет-нет, что вы, фра Витторио.

– Так вот. Я хотел спросить. Вы же благородный господин, не так ли?

– Да. Я дворянин.

– Так неужели вам не хватает денег, уважения в обществе?

– Денег? А когда их хватает? – улыбнулся Головастик.

– Эт-точно! – радостно поддержал его охранник. – Денежки как вода. Так меж пальцев и текут.

– Признаюсь честно. Мой род не богат. И мне не хочется ждать раздела отцовского поместья между тремя братьями. Уж лучше добыть самому все, что достойно дворянина.

– Эт-точно!

– Верно, господин дель Ланца, – кивнул Витторио.

– Но на войне иногда убивают, – вдруг произнесла, глядя вдаль, бордель-маман.

– Ну, да… – опешил курьер. – Случается…

– Зачем мертвому деньги, слава, громкие титулы?

Смуглый купец скривился, словно недозрелое яблоко надкусил. Скеццо замер с раскрытым ртом, покачал головой.

– Убивают и в мирное время, фрита Эстелла, – стараясь быть любезным, пожал плечами Виржилио. – Дворяне гибнут на дуэлях. В конце концов, можно отравиться грибами или упиться вином.

– Вот, кстати, господин дель Ланца! – вмешался Витторио, явно стремясь увести беседу от неприятной темы. – Не выпить ли нам вина? Моего любимого, мьельского, к сожалению, нет. Но в тысяча триста четырнадцатом году под Браилой уродился неплохой виноград.

Скеццо потянулся за кувшином. Быстро разлил вино в три кубка.

– Оно с привкусом крыжовника, – вещал Витторио так, словно собирался продать гонцу пару бочонков. – Бархатистое, темно-красное…

– Благодарю, – кивнул Виржилио. – А фрита Эстелла не выпьет с нами?

Охранник странно сверкнул глазами. Бордель-маман покачала головой:

– Нет, спасибо. Я уже достаточно выпила вина.

– За победоносную армию империи! – провозгласил купец, вставая.

Вкус вина в самом деле оказался отменным.

Корзьело пригубил уже третий кубок. Именно пригубил. Скеццо и этот, как его, дель Ланца пили до дна. Эстелла сидела, словно мраморное изваяние, упиваясь своей холодностью и ледяным презрением. Вот дура!

Увидев ее замешательство и откровенный страх еще в мансионе фра Морелло, табачник сперва удивился. Но несколько фраз, которыми они обменялись, все объяснили. Не напрямую, конечно же, нет. Просто любой аксамалианский лавочник даст фору магистратским сыщикам, когда нужно что-либо прочесть по глазам, дрожанию губ, подергиванию пальцев… А уж если лавочник большую часть жизни отработал на иностранную разведку!

Эстелла боялась его до одури. Страх парализовал ее разум, обычно живой и гибкий. Должно быть, грешник, очутившийся в преисподней, смотрит так на приближающегося рогатого огненного демона, приготовившего трезубец, котел да изрядный запас дровишек.

Значит, сделал выводы Корзьело, бордель-маман знала о плети с полой рукояткой. Знала, что табачник посещает ее неспроста. Знала о существовании Министра. Выходит, «Роза Аксамалы» выбрана для передачи агентурных сведений не наобум, а по согласию самой фриты. А если быть более смелым в предположениях, то она могла быть знакома с самим Министром. Или даже… Нет, версию о том, что фрита Эстелла и есть Министр, Корзьело отмел как слишком уж смелую. Но в любом случае черноволосая пышногрудая красотка играла не последнюю роль в сети айшасианской разведки. И теперь бежит прочь из Аксамалы. Бросив весьма доходное дело. Это одни лишь дураки думают, что, путешествуя с передвижным борделем за армией (пускай даже победоносной), можно заработать много денег. Умный человек подумает и скажет: доходы едва-едва покроют затраты. И то если набрать оторв, способных задирать юбку по сорок раз на дню. Но таким, с позволения сказать, «девочкам» и цена – ломаный медный грошик. То на то и выходит. Нет. Бежать, бросив престижное заведение, расположенное в выгодном месте, постоянных посетителей, прикормленных стражников и сборщиков налогов, способна заставить только настоящая опасность. Когда выбор идет не между малой и большой прибылью, а между жизнью и смертью.

Следовательно, покушение на Корзьело и бегство бордель-маман – одного поля ягодки. Или, вернее, звенья одной цепочки.

А испуг девчонок? Фланы и Литы?

Он говорит об одном – они знают, кто он и чем занимался в Аксамале. А еще знают, что оплаченные Айшасой агенты не в игрушки играют в Сасандре. Их убивают, и они не гнушаются пустить кровь, если заподозрят предательство и попросту чтобы убрать ненужного свидетеля.

Неужели их цепочка раскрыта?

Тогда приказ о его, Корзьело, убийстве мог отдать непосредственно Министр. Мог напрямую связаться с гильдией наемных убийц, а мог и… Правильно! Мог поручить Эстелле.

Выходит, решили отделаться малой кровью? Как там лекари говорят: отсечь больной палец, чтобы спасти всю руку? И ничего лучше не придумали, как назначить на роль больного пальца его!

Айшасианы в гневе не бледнеют – их темная, почти черная кожа сереет, как зимнее небо над Великим озером. Корзьело с трудом удержал себя в руках. Не вцепился проклятой кошке в горло на глазах у обитателей мансиона и его радушного хозяина. Хотя хотелось… Ой, как хотелось!

Но он сдержался. Ужас в ее глазах давал табачнику преимущество. Он мог мыслить трезво и холодно, Эстелла – нет. А какой же он лавочник, если не извлечет выгоду из самой безнадежной, казалось бы, ситуации?

Корзьело пригласил бордель-маман выпить по стаканчику вина. И поговорить по душам.

Разговор удался. Да, сказать по правде, он не мог не завершиться полной победой табачника. Слабое и неуверенное сопротивление Эстеллы пало уже после нескольких многозначительных фраз полукровки, как спелый колос под градом.

Спасаться вместе? Пожалуйста.

Подчиняться его приказам? Нет, это невоз… Ну, хорошо, как скажете, фра.

Бороться против империи до победного конца? О, Триединый…

Поставив последнее условие, Корзьело в первые мгновения раскаялся. Не хватало, чтобы бордель-маман грохнулась в обморок, как худосочная дворянская дочка, а то и вовсе начала бы вытворять глупости от отчаяния. Например, попыталась бы убить его кухонным ножом, деревянной вилкой или кувшином из-под вина. Но страх оказался сильнее. Фрита Эстелла согласилась.

Конечно, табачник не собирался шпионить или заниматься вредительством. Не хватало еще, удрав от убийцы, совать голову в петлю скорого полевого суда. Да по закону военного времени его могли и вовсе не судить. Довести до ближайшего дерева с удобной веткой и предложить исполнить воздушный танец. Но ему нужно было вырвать из Эстеллы согласие. Теперь они связаны, как охотничьи коты на сворке, как ниточка с иголочкой, как осел и его хвост. Она будет бояться его и слепо подчиняться не то что слову, а даже жесту. И девкам своим воли не даст!

Из мансиона Морелло они выехали на следующее утро.

В ближайшей деревне Корзьело познакомился со Скеццо. Щербатый вельзиец явно находился в неладах с законом. Зато как он крутил в пальцах корд! Хоть правой рукой, хоть левой. А несколько случайно оброненных фраз уверили табачника, что моральных норм и ограничений для Скеццо не существует.

Бородатый охранник, нанятый Эстеллой еще в Аксамале, тут же получил расчет, а его место занял щербатый.

Возница Тюха опасности не представлял, поскольку заглядывал Скеццо в рот и пытался повторять за ним упражнения с ножом. А кроме того, через два-три дня он уже беспрекословно подчинялся Корзьело, изредка удостаивая бордель-маман лишь снисходительного взгляда.

Так начался путь на запад фургончика под названием «Запретные сладости».

Тюха щелкал вожжами, Скеццо, сидя бок о бок с ним на передке, отпускал сальные шутки, Эстелла грустила и страдала в гордом молчании, шлюхи зыркали разъяренными кошками, но в бесполезности любого открытого бунта их убедили быстро. К удивлению Корзьело, первой голос подала (мяукнула что-то о произволе) не Флана, рыжая и строптивая, а Алана – голубоглазая обладательница роскошных волос цвета спелой пшеницы. Наверное, от большого ума. Не зря же в народе болтают – от светловолосых не жди ни разумного слова, ни дельного поступка. Не понравилось ей, видите ли, прислуживать за столом, мыть посуду и полы… А кто это должен делать? У нищих прислуги нет.

Скеццо показал себя опытным укротителем строптивых лошадок. Прежде всего намотал волосы девки на руку и хорошенько прошелся по мягким частям плетью. Да не той игрушечной шестихвосткой, какую везли с собой шлюхи, а настоящей, которая коню шкуру до крови пробивает. Правда, калечить Корзьело запретил, но визжала она так, что в Гронде слышно было. Потом охранник заперся с Аланой на всю ночь в комнатке, предназначенной для обслуживания посетителей. Что они там делали, табачник мог только догадываться, но наутро бунтарка стала тихой и спокойной, как овечка. Первой бросалась выполнять любое поручение.

Несколько раз Корзьело подумывал отомстить Флане за все те унижения, которые испытал от ее рук в Аксамале, но вдруг понял, что начал относиться к шлюхам как к собственности, а портить свое добро ни один уважающий себя лавочник не станет. Тем паче последствия странной болезни, охватившей его в мансионе фра Морелло, еще давали о себе знать слабостью и головокружением. Тут уж не до постельных утех…

И вот, когда до парома через Арамеллу оставались считаные мили, появился этот странный парень на хромом скакуне. Представился дворянином. Что ж, вполне может быть. Меч, арбалет. Сбруя на коне полувоенного образца. О себе рассказывает уклончиво. Воевать? В Тельбию? Правдоподобно. Но и только, что «подобно». Отряды наемников формируются не на правом берегу Арамеллы, а на левом, в Вельзе. И не одних наемников. Желающих послужить родине в имперской пехоте или в кавалерии набирали здесь же. Чтобы записаться в войско, не нужно на паром спешить. Офицер, догоняющий свой полк? Исключено. Где знаки различия? Где единообразный кафтан? Где слуга или хотя бы вестовой?

Темнит гость, ох, темнит… Не по его ли, Корзьело, душу заявился? Контрразведчик? Хотя… Возможно, и не по его. Сыщика могли направить по следам сбежавшей бордель-маман. То-то он в ее сторону косится все время.

Но если длинные руки тайного сыска дотянулись до Эстеллы, рядом с ней оставаться небезопасно. В контрразведке не дураки служат. Словесный портрет сбежавшего табачника должны все агенты знать. И осведомители.

Нужно что-то делать…

Причем срочно.

Приказать Скеццо и Тюхе, чтобы навалились скопом на врага?

Ага, а у него арбалет под рукой. Маленький, одноручный, полой плаща прикрыт. Да и меч тоже. Каков в драке его охранник, Корзьело не знал. Не было случая проверить. Так что накрошит их мало-мальски опытный мечник в мелкую окрошку. На тонкие ломтики посечет, как копченый окорок.

Нет. Сыщика вначале нужно подпоить. Тем более от вина он не отказывается. Ишь, за четвертым кубком потянулся.

– Флана! Еще кувшин! – выкрикнул табачник, вальяжно откидываясь в кресле. – И поесть чего-нибудь!

Рыжая выскочила из фургона, будто за дверью стояла. Ага! Значит, боится и уважает! Ничего, все равно своих плетей ты не избежишь, как бы ни старалась подлизаться…

Флана легкой походкой приблизилась к столу, поставила на середку пузатый кувшин. Рядом – глубокую миску, где на листьях салата лежали кусочки соленого сыра. Привычно увернулась от потянувшейся ущипнуть руки Тюхи. Вернулась в фургон. И все это молча, с плотно сжатыми губами. Корзьело заметил, каким похотливым взглядом проводил ее ладную фигурку изрядно захмелевший дель Ланца, вскочил и побежал вдогонку.

Запыхавшись, табачник догнал девчонку у самой лесенки. Вцепился в локоть, притянул к себе.

– Слушай меня внимательно! – зашипел он, обдавая старческим нездоровым дыханием. – Он пойдет к тебе. Поняла? Нальешь ему вина. Поняла? А в вино добавишь… Вот! – Лавочник сунул ей в руку глиняный пузырек с плотно притертой пробочкой. Это снадобье продал ему лекарь, пользовавший болящего в мансионе. Пять капель на кубок вина позволяли уснуть, не замечая резей в кишках. А если влить полный? Заснет и не проснется. Даже по голове стукать не надо. Хотя, конечно, не помешает для верности…

Флана сжала снотворное в кулаке, кивнула и с прямой, окостеневшей спиной взбежала по лестнице.

Головастик икнул, не отрывая масляного взгляда от Фланы. Тонкая рубашка не скрывала, да и не могла скрыть, округлость груди и бугорки сосков.

– Ну, ты долго намерен глазки строить? – топнула она ногой. – Может, для храбрости?

Курьер принял оловянный кубок, залпом опрокинул вино в глотку. Крякнул, вытер рукавом губы. Снова икнул.

– Вот только блевать тут не надо! – подбоченилась Флана. – Договорились?

– Ик… Договорились…

– Ну, так чего мы ждем?

Шагнув вперед, Головастик охватил ее, слюняво поцеловал в шею, толкнул на кровать, вернее, на походную лежанку. Женщина скривилась. Она хоть и многое перевидала за свою жизнь, но сильно пьяных не любила. От них одни неудобства. То никак не начнут, то никак не… Гость глубоко вздохнул и захрапел, обмякая.

Флана столкнула его с себя, вскочила с лежанки, накинула капот из зеленого атласа. Ну вот – пожалуйста! Сломался. Ну, и Триединый с ним. Ни кожи ни рожи… Худой, провонявший конским потом, кривоносый. Конечно, работа в борделе не позволяет женщине выребирать, но все же в Аксамале ее посетители выглядели не в пример лучше. И были чище… А некоторые так вовсе красавчики. Студент Антоло, например. Или лейтенант Кирсьен. Где они сейчас? Что с ними?

В дверь негромко, но решительно поскреблись.

– Сейчас! – вполголоса сказала Флана, откидывая крючок. – Вот он…

В темном проеме появились бесшабашно-злое лицо охранника и угрюмо-озабоченное – Корзьело.

– Заснул? – прошипел айшасианский шпион.

– Заснул! – ответил Скеццо, подходя к лежанке. – Эт-точно…

– Погляди, что там у него! – приказал полукровка.

Вельзиец рванул серую невзрачную куртку Головастика. Сунул ладонь за пазуху.

– Ну? Есть что? – пританцовывал на месте табачник.

– Ага! Есть, эт-точно! Кошелек…

– Не до кошельков сейчас! Бумаги есть? Знаки какие?

– О! Вот чего-то нащупал…

Скеццо вытащил запечатанное красным воском письмо и бронзовую бляху.

– Сюда давай!

Охранник протянул сложенную бумагу лавочнику. Бляху повертел и так и эдак, рассматривая изображение – стелющийся в беге поджарый кот.

Корзьело трясущимися пальцами сломал печать. Развернул письмо, шагнул ближе к свечке.

– Ледяные демоны Преисподней! – воскликнул он в полный голос, забыв, что кто-то может слышать.

– Что? – встрепенулся Скеццо. – Что такое?

– Держись за стенку! – посоветовал табачник. – А то упадешь.

– За стенку? Я лучше за нее подержусь. – Охранник сделал полшага к Флане, которая сжалась, втягивая голову в плечи.

– Погоди! Потом! – прикрикнул на него Корзьело. – Успеешь еще… Знаешь, что у него в письме?

– Да не томи, фра. Говори уже. – Скеццо показал щербатый оскал.

– Император умер…

Эти слова прозвучали буднично и безучастно, словно и не свидетельствовали об окончании целой эпохи в жизни Сасандры. Многие люди родились, выросли и состарились при нынешнем императоре. Точнее, при бывшем. Теперь-то жрецы быстренько выберут другого.

Флана тихонько ойкнула и зажала рот ладошкой.

Скеццо полез пятерней в затылок:

– Во дела… Это ж что начнется…

– Да уж. Начнется. – Корзьело взял из пальцев вельзийца бляху. Подкинул на ладони. – Это был гонец, а не сыщик. Слава Триединому!

– Гонец не гонец, а на государственной службе, – пробурчал охранник. – Поднимется, развоняется… Эт-точно.

– Не поднимется! – жестко отрезал табачник.

– Да ну? – удивился Скеццо. Быстро наклонился к Головастику. – Так он же дышит!

– Дышит? – Корзьело, охнув, присел с ним рядом. – Верно.

– Эт-точно. Вернее некуда. Добить бы надо…

– Так чего ты ждешь?

– Ага. Сейчас… – Скеццо потянул корд из ножен.

Табачник, кряхтя и держась за поясницу, привстал, делая шаг назад. Не хватало еще, чтобы кровью измараться. Пускай сам пачкается. Такому головорезу не в диковинку.

– Только попробуйте! – раздался звонкий решительный голос.

Подняв глаза, Корзьело похолодел. Сразу захотелось зажмуриться. А то и сжаться до размеров макового зернышка. Прямо на него глядело острие арбалетного болта. А за граненым штырем искрящийся решимостью зеленый глаз. И растрепанные рыжие волосы.

Флана! Вот кошка драная! Сама потаскуха, и мать ее, и бабка, и все бабы в роду…

– Ты положь игрушку, девочка, – почему-то осипшим голосом проговорил Скеццо. – Не приведи Триединый, выстрелит…

– Обязательно выстрелит, – заверила рыжая. – Вот увидишь.

– Стерва… – прошипел Корзьело.

– Эт-точно. – Вельзиец держал руки ладонями вперед. По всему чувствовалось: ему не впервой стоять под прицелом.

«Когда она успела подхватить оружие? – пульсировала мысль под черепом табачника. – Да еще взвести ухитрилась. И зарядить. Вот сволочь… И ведь всадит болт, не пожалеет…»

– Убирайтесь оба! – не терпящим возражения голосом приказала Флана. – Выметайтесь! Чтоб духу вашего…

– Пошли, Скеццо. – Корзьело хотел толкнуть в плечо охранника, но передумал. Мало ли что взбредет этой стервозе в голову? – Пошли! Он сам сдохнет. Без нас…

– Не понял… – повел тот плечами. – С чего бы ему дохнуть?

– Она сама его отравила. По моему приказу. Пошли. В ближайшем же городке я сдам ее в магистрат как отравительницу.

– Демона лысого ты сдашь, а не меня! – со злостью не сказала, а выплюнула Флана. – У самого рыло в пуху!

– А ты докажи! – пятясь и стараясь спрятаться за широкую спину Скеццо, откликнулся Корзьело. – Кто тебе, потаскухе, поверит?

– Есть в Аксамале человек…

– Ты бы все ж таки положила игрушку! – вступил охранник. – Нас двое. Одного подстрелишь, другой тебя достанет. Эт-точно!

– Знаю! – Зеленые глаза опасно прищурились. – Потому пристрелю тебя, ублюдок беззубый! А с этим кошачьим огузком я и голыми руками справлюсь. Буркалы бельмастые выцарапаю…

Арбалет качнулся вверх-вниз, уставился вельзийцу в пупок. Захочешь не промажешь.

– Ну! Вы убираетесь?

Тут уж и Скеццо попятился, негромко рыча от ярости. Как ни унизительно здоровому мужику отступать перед шлюхой, а жить хочется каждому.

– Чего ты хочешь добиться? – выкрикнул Корзьело из-за его спины. – Вернуть нас в Аксамалу?

– Да уж не в Айшасу!

– Ты не сможешь не спать, не есть и сидеть все время с самострелом!

– Знаю. Потому завтра утром вы убирайтесь куда хотите, а меня оставите здесь. На этой обочине.

– С дохлым курьером?

– Даже гниющий труп лучше вас, уродов! Проваливай, кому сказала!

Скеццо заметил, как опасно напрягся ее палец на спусковом крючке арбалета и рванулся к выходу, выталкивая Корзьело впереди себя. Захлопнул дверь. Врезал по соседней стенке кулаком так, что затрещали доски и острой болью откликнулись костяшки. В глубине фургона кто-то пискнул, но звук оборвался так быстро, словно рот зажали. Отлично! Значит, ни одна из шлюх бунт подружки поддерживать не намерена. А ее можно и бросить. Невелика потеря.

Флана почти без сил опустилась на лежанку.

Нет, расслабляться нельзя. От этих подонков можно ждать чего угодно. Любого подвоха.

Она быстро поднялась, на цыпочках подкралась к двери, накинула крючок. Непрочный запор их не остановит, но без шума теперь никто сюда не ворвется.

Глянула на сопящего курьера. Из угла его рта на подбородок сбегала тонкая струйка слюны, губы подрагивали в такт выдохам.

Не проснется?

Как бы не так! Еще как проснется. Протрезвеет и проснется.

А отрава, выданная ей табачником, возможно, еще пригодится. Мало ли какие в жизни случаи бывают?

Держа в правой руке арбалет, Флана левой открыла сундучок с одеждой.

Надо бы подготовиться к завтрашнему утру. В капоте, даже атласном, путешествовать как-то несподручно.