Текст книги "Отрок московский"

Автор книги: Владислав Русанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава седьмая

8 января 1308 года от Р. Х
Замок Грауерфелс, герцогство Бавария

– Мы все здесь умрем, – проговорил брат Жиль, опираясь плечом о холодный сырой камень около окна-бойницы. Там, в пронизанном тишиной и ледяной стылостью воздухе медленно плыли снежинки. В мглистых сумерках терялся Франконский Альб [72]72
  Франконский Альб – горный массив в Германии на севере федеральной земли Бавария. Тянется с юго-западного в северо-восточном направлении от Майна до Дуная.


[Закрыть]– заросший призрачным лесом, мрачный и суровый. В голосе молодого храмовника не было слышно страха. Только сожаление.

– Я вижу, вас не пугает встреча с Господом? – улыбнулся брат Антуан, задумчиво остривший лезвие кинжала. Брат-рыцарь все размышлял: стоит ли побриться или ограничиться тем, что подровнять бороду? И все больше склонялся ко второму выбору – холодно, а борода какая-никакая, а защита. Время от времени храмовник грел пальцы над бронзовой жаровней, принесенной снизу, из каминного зала.

– Мне ли бояться Царствия Небесного? – удивился молодой рыцарь. – Я всегда старался жить, не нарушая орденского кодекса, и не вытирал ноги о рыцарскую честь. А если согрешил, то лишь невольно. В чем я и «confiteor Deo omnipotent, beatae Mariae semper Vrgini, beato Michaeli Archangelo, beato loanni Baptistae, sanctis Apostolis Petro et Paulo, omnibus Sanctis, et vobis, fratres…» [73]73
  Каюсь перед Богом всемогущим блаженной Марией, вечной Девственницей, блаженным Михаилом-архангелом, блаженным Иоанном Крестителем, перед святыми апостолами Петром и Павлом, всеми святыми и перед вами, братья… (Лат.)


[Закрыть]– Он перекрестился, вздохнул. Продолжил: – Меня пугает, что по воле не зависящих от меня обстоятельств я могу нарушить слово, данное мною брату Гуго де Шалону.

– Мы все давали слово, – мягко поправил его Антуан. – Не стоит корить себя. Иногда в человеческие судьбы вмешиваются силы, одолеть которые не представляется возможным. Тогда остается лишь смириться и молить Господа ниспослать удачу.

– Я молюсь! – Брат Жиль вновь истово перекрестился. – Однако кажется мне, Христос перестал слышать мольбы бедных рыцарей Иисуса из Храма Соломона.

– Но рыцари Храма не привыкли сдаваться! Не так ли, брат мой?! – Антуан де Грие ободряюще улыбнулся. – Ни в песках Палестины, ни здесь, в снегах Баварии, мы не сложим руки, покоряясь судьбе.

– Вы правы, брат… – Жиль отошел от окна, опустился на низкую скамеечку. – Но ведь сейчас для нас важно не только выжить, но и выполнить волю Великого магистра.

Де Грие кивнул:

– Ваше суждение невозможно оспорить. Признаюсь, брат Жиль, при первом знакомстве вы показались мне отчаянным рубакой… Отважным, умелым, прекрасно обученным… но не более того. Сейчас же я вижу, сколь ошибался. Вы умны, тверды в Вере, в меру честолюбивы и, самое главное, отчаянно честны. За такими, как вы, будущее, брат Жиль. О таких, как вы, сказал Гораций: «Justum et tenacem propositi virum!» [74]74
  Кто прав и твердо к цели идет! (Лат.)


[Закрыть]

Молодой рыцарь зарделся.

– Право же, брат Антуан, не стоило бы так хвалить меня… Omne nimium nocet [75]75
  Все излишнее вредит (лат.).


[Закрыть]. Чего я стоил бы без опыта брата Рене, познаний брата Эжена, вашей мудрости, брат Антуан? Мы должны исполнить волю Великого магистра!

– И мы ее исполним, – просто и буднично сказал де Грие.

Брат Жиль д’О сокрушенно вздохнул, покачал головой. Несмотря на кажущуюся твердость, его решимость слабела с каждым днем, проведенным здесь, в самом сердце Баварии, в заброшенном замке…

После того как они миновали Ульм, на маленький отряд храмовников обрушились несчастья. Защита брата Эжена, которую он набросил на спутников, начала слабеть. Виной тому, скорее всего, была крайняя усталость, если не сказать – изнуренность лангедокца. Три месяца прошло с той поры, как они вышли из Парижа, и все это время д’Орильяк спал урывками, в седле ехал сосредоточенный и что-то постоянно шептал себе под нос, а на привалах, вместо того чтобы отдыхать, читал при свете костра или свечного огарка толстые книги, извлеченные из переметной сумы. Наконец, и тамплиеры, и слуги начали замечать, что брат Эжен дремлет на ходу, откинувшись на заднюю луку или склонившись носом к передней. Результат не замедлил сказаться – их несколько раз окликали на переправах, на границах баронских ленов, замечали отряды рыцарей, спешащих на призыв короля Альберта Первого. Это никак не входило в планы брата Антуана. Ведь пока еще малочисленные кавалькады просто присматривались к длинной веренице вьючных коней, охраняемых всего лишь десятком вооруженных людей, а дальше могли и на зуб попробовать. Рыцари Священной Римской империи бедны и никогда не чурались грабежа, не утруждая себя даже поисками благовидного предлога, как поступили бы во Франции или Бургундии. Кто сильнее, тот и прав.

Рене де Сент-Клэр предложил переправиться через Дунай. Там можно было попытаться уйти в леса. Дольше, зато надежнее. А на Табор не трудно выйти и через Будейовицы. Все равно в пути не приходится рассчитывать на встречу с друзьями, а для врагов и возможных преследователей тем хуже, чем сложнее и извилистее будет их путь.

Однако оказалось, что дунайский лед гораздо опаснее, чем выглядит на первый взгляд. Понадеявшись на его прочность, они совершили непростительную ошибку.

Брат Жиль до сих пор с ужасом вспоминал, как затрещали под конскими копытами льдины и встали дыбом. Как полынья с черной водой поглотила брата-сержанта, слугу и двух лошадей, навьюченных серебром. Еще одну лошадь, изрезавшую ноги об острые осколки, пришлось потом бросить.

Вернувшись на левый берег, отряд сделал суточный привал. На брата Эжена жалко было смотреть: щеки впали, покрасневшие глаза обведены черными кругами, на лбу прорезались глубокие морщины, а в иссиня-черных волосах лангедокца Жиль заметил несколько новых седых прядей.

Присев у костра, Эжен неожиданно схватился за голову и рухнул ничком со сдавленным стоном, едва не угодив лицом в огонь. Брат Жиль кинулся на выручку. Подхватил недужного под мышки, отволок в сторону. Подоспевший брат Бертольд, монах-францисканец, прибившийся к храмовникам на отрогах Шварцвальда, неподалеку от Ульма, положил на лоб д’Орильяку смоченную в воде тряпицу и влил в приоткрытые губы несколько капель вина из скудных и уменьшающихся с каждым днем запасов. Присел рядом, готовый оказать любую помощь, какая потребуется.

Поначалу брат Антуан не слишком приветствовал присутствие в отряде постороннего человека, и лишь заступничество брата Эжена спасло францисканца от скорой и жестокой расправы. Со временем эти двое сошлись на почве обсуждения всяческих алхимических трактатов и оккультных учений.

Брат Бертольд родился во Фрайбурге-им-Брейсгау, что в Шварцвальде. Отец его, каменщик, покалечил ногу на строительстве кафедрального собора, и с тех пор семья влачила нищенское существование. Мальчишка (тогда еще его звали Константином) учился у витражных дел мастера, а после отправился в Нюрнберг, в монастырь, поскольку увлекся химическими опытами и желал углубить свои знания под руководством просвещенных, как он предполагал, монахов. В самом деле, где, как не в монастыре, он смог бы изучить «Speculum Alchimоae» Роджера Бэкона и «De mineralibus» Альберта Великого, «Девять уроков химии» Стефана Александрийского и «De natura rerum» Исидора Севильского, ознакомиться с трудами Раймонда Луллия и Арнольда из Виллановы, Роберта Гроссетеста и Винцента из Бове?

В постижении свойств совершенных и несовершенных металлов, сложных и простых веществ молодой монах делал удивительные успехи. За что и поплатился… Ведь не зря Альберт Великий, который кое-что смыслил в науках, наставлял учеников в трактате «Об алхимии»: «Алхимик должен быть молчалив и осторожен. Он не должен никому открывать результатов своих операций. Ему следует жить в уединении, вдали от людей. И, наконец, да избегает он всяких сношений с князьями и правителями».

Но, если с тритурацией, сублимацией, фиксацией, кальцинацией, дистилляцией и коагуляцией [76]76
  Альберт Великий рекомендовал алхимикам для достижения успеха следовать следующим правилам: тритурация – растирание в порошок, сублимация – возгонка, фиксация – закрепление, кальцинация – прокаливание, дистилляция – перегонка и коагуляция – сгущение.


[Закрыть]все обстояло удачно, то отношение к Бертольду отца-настоятеля и декана [77]77
  Декан – в средневековых католических монастырях должностное лицо из монахов, помогавшее аббату в управлении.


[Закрыть]оставляло желать лучшего. О церковниках, не понимающих пользу научных исследований, хорошо сказал Роджер Бэкон: «Но заблуждения их не ограничиваются тем, что по невежеству своему они осуждают знание будущего… Из-за части, отрицаемой ими по причине невежества, они осуждают и целое…» Его увлечение алхимией объявили вредным занятием, граничащим с колдовством. Не позволяли заниматься опытами, пугали Святой Инквизицией.

В конце концов, монастырская верхушка так измучила молодого ученого придирками и наказаниями, что он попытался бежать. Кому же охота постоянно слушать, что он колдун и якшается с нечистой силой?

Первый побег окончился неудачей. Бертольда довольно быстро изловили, вернули в обитель и, чтобы он opera et studio [78]78
  Трудом и старанием (лат.).


[Закрыть]искупил провинность, приставили к грязной работе – поручили ухаживать за свиньями, отправляли чистить отхожие места, во искупление грехов оставляли ночь напролет читать требник перед алтарем. Именно тогда он получил прозвище Черный – это нетрудно, если с утра до ночи ковыряешься в навозе. Время уходило, как вода сквозь песок. Тяжкий и бессмысленный (во всяком случае, для него самого) труд вместо научных изысканий.

И Бертольд от безысходности и отчаяния решился на вторую попытку.

Как говорил Цицерон: «Abiit, excessit, evasit, erupit…» [79]79
  Ушел, скрылся, спасся, бежал (лат.).


[Закрыть]

Думал добраться до Ульма, передохнуть там от Богородицы до Трех Волхвов [80]80
  То есть с 1 по 6 января.


[Закрыть], а потом уж направиться либо на юг – в Болонью, либо на запад – в Парижский университет. Но вот по дороге повстречал бедных рыцарей Иисуса из Храма Соломона…

Отдышавшись и немного придя в себя, д’Орильяк выдохнул сдавленным голосом:

– Вуал и Заган перестают слушаться меня… Только Гамор еще помогает…

Жиль, удерживавший голову южанина на коленях, вздохнул. Он до сих пор еще не мог смириться, что рыцарь, посвятивший жизнь служению Господу, может вот так запросто говорить о демонах, упоминать их имена или, того хуже, заклинать их. Является ли это грехом? Брат Эжен как-то сказал, что к чистому грязь не липнет – душа искренне верующего человек защищена от скверны, демоны и сам Князь лжи, Люцифер, не смогут завладеть ею, а использование демонов вonа mente [81]81
  С добрыми намерениями (лат.).


[Закрыть]не множит зла.

– Нас преследует кто-то очень сильный… – продолжал д’Орильяк. – Он обращается напрямую к Мардуку [82]82
  Мардук – в шумеро-аккадской мифологии верховное божество вавилонского пантеона, верховный бог Междуречья, в средневековой Европе часто безосновательно демонизировался.


[Закрыть]… Среди ученых Франции, Бургундии и немецких герцогств таких людей можно перечесть по пальцам.

– За нами погоня? – озабоченно спросил де Грие.

– Похоже… И не просто погоня. Опытный заклинатель, знакомый со списками с древних книг. «Аль-Азиф», «Энума Элиш», «Дхиан»…

Брат Эжен обвел взглядом озадаченные лица спутников. Улыбнулся уголками рта.

– Brevis esse laboro, obscurus fiо [83]83
  Если я стараюсь быть кратким, я становлюсь непонятным (лат.).


[Закрыть], не правда ли?

– Ну… – покачал головой брат Антуан.

– В книге «Аль-Азиф», написанной безумным арабом Абдуллой Альхазредом, перечисляются имена демонов и их верховного владыки Мардука, – терпеливо пояснил лангедокец. – В «Энума Элиш», которую и книгой-то назвать нельзя, ибо она написана на глиняных табличках, указываются пятьдесят имен Мардука. А уж «Дхиан» дает методы призвания и подчинения как демонов, так и их властелина.

– А вы читали эти труды? – с придыханием спросил брат Бертольд.

– Сами книги не читал, – ответил Бертольду брат Эжен, пытаясь приподняться на локте. Это ему почти удалось. – Читал списки, само собой. Копию «Энума Элиш» я отыскал в книгохранилище на Кипре. В сундуке с испорченными листами пергамента – их туда сбрасывали переписчики, чтобы потом соскабливать чернила. За «Аль-Азифом» я отправился в Эдессу… Мой отряд потерял трех сержантов и одного брата-рыцаря.

– Сарацины? – спросил Жиль просто для того, чтобы что-то сказать. Он чувствовал себя неловко, оттого что лангедокец все время беседует с Бертольдом, а его вроде бы и не замечает.

– Если бы! Говорят, Альхазред, скитаясь по пустыне Руб-аль-Кхали в поисках древнего знания, нашел-таки разрушенный город. Он назвал его городом Колонн, или Ирем. Ифриты и джинны охраняют его, ибо только в Иреме они могут пронзать пространство и время, вырываясь в нашу реальность из Бездны, где их запечатал именем Аллаха великий султан и чародей Сулейман ибн Дауд. – Д’Орильяк улыбнулся. – Хотя всем христианам известно, что никакого Аллаха не существует…

– Ну конечно же! – с жаром воскликнул брат Жиль, а францисканец поддержал его порыв, крестясь и кивая: – Credo in Deum, Patrem omnipotentem, Creatorem caeli et terrae… [84]84
  Верую в Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли… (Лат.)


[Закрыть]

– …а Сулейманом они зовут ветхозаветного царя Соломона, известного своей мудростью, но уж никак не своим безбожием или пристрастием к чернокнижию. Но я не об этом… Не знаю, кто нападал на нас ночью, во время стоянок в пустыне. Если люди, то они очень хорошо умели скрытно подбираться к часовым, обманывая не только людей, но и собак, которых я приказал взять в поход как раз на такой случай. Если демоны, то вынужден признать, они не боятся молитвы, как бы еретически это ни звучало. Может быть, какие-то звери… В Вавилоне, на воротах, посвященных языческой богине Иштар, можно отыскать изображения многих удивительных зверей, о которых мы и помыслить не могли до первого Крестового похода и знакомства с древним и очень опасным миром Востока…

– А «Дхиан?» – перебил Эжена дрожащий от нетерпения францисканец.

– А «Дхиан» я выменял в Акре за горсть медяков у дервиша-фарса. По-моему, этот несчастный тронулся разумом за много дней и даже месяцев до нашей встречи… Во всяком случае, смех его, совершенно безумный, преследует меня до сих пор, хоть минуло уже больше полутора десятков лет.

На этом их разговор прервал брат Антуан, который приблизился, сокрушенно качая головой. Де Грие сетовал на невосполнимость потерь, понесенных маленьким отрядом от стихии. Нехватка лошадей поставила под сомнение возможность продолжать путь с тем же грузом, а крайняя усталость людей делала их почти беззащитными не только перед неизвестными преследователями, но и перед случайными охотниками до легкой наживы.

Поскольку брат Рене очередной раз впал в глубокое забытье, прерывающееся лишь вспышками горячечного бреда, рыцари принимали решение самостоятельно. Они сошли с дороги и углубились в горные отроги Франконского Альба, держа путь на Нюрнберг, – иного выхода попросту не виделось. Глядишь, и удастся миновать Баварию.

И началась борьба с бездорожьем, снегопадами, каменными завалами и буреломами. Они продвигались за день на пару лье [85]85
  Лье – старинная французская единица измерения расстояния. Сухопутное лье равно 4445 метрам, морское – 5565 метрам.


[Закрыть], не больше. К сумеркам валились с ног от усталости. На лошадей было страшно смотреть: торчащие ребра и маклаки, свалявшаяся шерсть, запавшие глаза и понуро опущенные головы. Люди выглядели не многим лучше. Ну разве что одежда скрывала исхудавшие тела.

Казалось, все кончено. Смерть простерла над ними костлявую руку, и спасти не может ничто: ни доблесть, ни мудрость, ни Вера. И тут отправленный в передовой дозор сержант, противостоявший несчастьям лучше прочих, вернулся и доложил, что обнаружил замок.

Приземистое, темное строение торчало на голой скале, нависавшей над ущельем. Видимо, рыцарь, заложивший первый камень в основание бергфрида [86]86
  Бергфрид – главная, наиболее укрепленная башня рыцарского замка в Германии.


[Закрыть], рассчитывал господствовать над пролегающими поблизости дорогами. Замок выглядел неприступным – к нему вела извилистая тропа, по которой не смогла бы проехать повозка, и чудом сохранившийся подъемный мост.

Брат Жиль и брат Антуан пошли на разведку. Они были готовы просить неизвестного хозяина о гостеприимстве и в благодарность даже отсыпать ему серебра из вьюков. В разумных, конечно, пределах. А если нужно, то могли и пригрозить силой. Вряд ли местный рыцарь стал бы содержать крупный отряд. Уж слишком безлюдные вокруг места.

Действительность оказалась более жестокой и неожиданной.

Замок был заброшен. Причем, судя по разрушениям, причиненным непогодой и безжалостным временем, простоял пустым не один десяток лет. Его не брали штурмом – следов сражения храмовники не нашли, как ни старались. Но обитатели покинули Грауерфелс [87]87
  Grauer Fels – Серая Скала (нем.).


[Закрыть], как нарек его брат Антуан, в спешке, бросая утварь, столовую посуду, запас дров. Оставив нетронутым сеновал. К огромному сожалению, сено пришло в полную негодность из-за сырости.

Позже брат Эжен предположил, что причиной исхода могла послужить заразная болезнь, начавшая выкашивать здешний край. Оспа или чума… От чего еще могли умирать люди в Баварском герцогстве лет тридцать – сорок тому назад?

Поначалу брат Антуан высказал опасение – стоит ли останавливаться в месте, прежние обитатели которого умерли от чумы? Д’Орильяк успокоил его, заверив, что опасности нет никакой. Ученые люди давно доказали – мороз и солнце убивают любую хворь. И сослался на труды Аверроэса и Авиценны.

Посоветовавшись, братья-рыцари решили остановиться ненадолго в убежище, так кстати повстречавшемся на их пути. Поставили коней в стойла, которые пришлось вначале слегка починить. Ну а для чего существуют слуги? Перебрали оставшуюся солому – получился запас на несколько дней, если расходовать бережно. Начали потихоньку обживать замок…

В первый же вечер де Грие собрал на совет рыцарей и сержантов. Разговор получился непростой. В одном лишь храмовники были единодушны: задание Великого магистра нужно было выполнить любой ценой. Правда, брат Жиль настаивал, чтобы продолжать путь. Брат Эжен предлагал отдохнуть и продумать, как бороться с неизвестными преследователями, которые повелевали Мардуком. Брат Рене просил оставить его здесь на попечении одного или двоих слуг – недужный рыцарь не хотел быть помехой. Брат Антуан долго не высказывал своего мнения, старясь выслушать всех, а потом, как и подобало командиру, подвел итог. Припомнив латинские высказывания: «periculum in mora» [88]88
  Опасность в промедлении (лат.).


[Закрыть]и «non progredi est regredi» [89]89
  Не идти вперед – значит идти назад (лат.).


[Закрыть], – он согласился, что необходимо восстановить силы, но заметил, что не намерен задерживаться надолго. Два-три дня, и путь следует продолжить. Иначе их подстерегает много опасностей. Во-первых, съестные припасы не бесконечны – сухари, сыр и вяленое мясо на исходе, а уж о корме для коней без слез и не вспомнишь. Во-вторых, не угодить бы в ловушку – никто не знает, что это за загадочные преследователи, какой силой они располагают, насколько уверенно идут? В-третьих, зимняя погода непредсказуема и переменчива – не засыпало бы снегом дороги к Рождеству Христову, как это часто бывает. Так что рассиживаться нечего – приказ Жака де Моле нужно исполнить во что бы то ни стало.

С речью командира согласились все. А брат Жиль как раз подумал, что Гуго де Шалон, видать, великолепно разбирался в людях, если поставил во главе отряда именно де Грие.

К сожалению, отлично задуманному плану брата Антуана не суждено было сбыться. На святого Стефана [90]90
  День святого Стефана приходится на 26 декабря.


[Закрыть]низкие, тяжелые, свинцово-серые тучи заволокли небо, скользя подбрюшьями по лесистым гребням горной гряды. Будто чесались о них. Повалил снег. Да такой, что не разглядишь, что делается в двух шагах. Ни о каком путешествии не могло быть и речи. Заблудиться и замерзнуть?

Рыцари грелись в каминном зале, упражнялись с сержантами в рукопашном бою. Слуги играли в кости и бросали по сторонам угрюмые взгляды. Вот уж кто точно не горел желанием умереть за Великого магистра. Но их жизни оказались сейчас связаны с храмовниками – крепче не бывает. Ведь идти все равно некуда, да и серебра за службу не получишь, бросая хозяев в трудный час.

Брат Эжен без устали листал книги. Не только те, что вез в переметной суме, но и старинные фолианты, сыскавшиеся в телегах, а после благополучно перекочевавшие во вьюки. Жиль как-то спросил лангедокца, не рассчитывает ли тот при помощи демонов одолеть непогоду? Д’Орильяк расхохотался и пояснил, что управлять ветрами и бурями не под силу никому, кроме Господа Бога. Если бы демоны могли насылать снегопад или, напротив, суховей, то человечество давно исчезло бы с лица земли, уничтоженное этими злобными сущностями, охочими до запаха смерти и жаждущими убийства. А ищет он состав лекарства, которое сарацины называют аль-иксир, а европейские ученые зовут панацеей [91]91
  Панацея – у алхимиков лекарство, якобы исцеляющее от всех болезней. Названо по имени древнегреческой богини Панакии (Panakeia – всеисцеляющая).


[Закрыть]. Уж если оно не излечит брата Рене, то уж ничто не поможет. Брат Бертольд, взявший на себя заботу о больном, в свободное время помогал храмовнику в поисках. Попутно они вели непрерывную беседу о ртути и сере, о меди и золоте, о свойствах колчеданов и об использовании в лекарственных препаратах толченных в мелкий порошок драгоценных камней. Родственные души…

Снегопад не прекращался. Пришлось зарезать одного коня. Жесткое жилистое мясо жарили на углях и варили в котле. Брат Антуан невесело шутил: хорошо, мол, и остальных дорезать, чтоб животные не мучились. Они-то в чем виноваты?

На Трех Волхвов, так и не дождавшись панацеи, умер брат Рене.

Горячка и застуженные легкие. Вдобавок сильное истощение. Ласковое солнце Прованса и Гаскони могло бы удержать его на краю, сладкое вино с парным молоком – поставить на ноги, а обильная еда – вернуть к полноценной жизни, сказал брат Эжен. Увы, ничего из вышеупомянутого в замке Грауерфелс не нашлось.

Брат Жиль не успел повоевать в Святой земле и все же видел немало смертей за свою жизнь, но коленопреклоненных братьев в мрачном, почти не освещенном зале замка, где со стен свисают истлевшие знамена с непонятными гербами, а в углах притаились длиннющие космы паутины, запомнил навсегда.

Гулко и торжественно падали слова брата Антуана, взявшегося читать заупокойную мессу:

– Requiem aetemam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis… [92]92
  Вечный покой даруй им, Господи, и вечный свет пусть им светит… (Лат.)


[Закрыть]

Брат Рене де Сент-Клэр лежал прямой и гордый в сером саване, сшитом из старого, затертого до дыр полотна. Истово крестился францисканец. Понурив головы, стояли сержанты. Слуги казались напуганными и притихшими.

«Первый», – подумал тогда Жиль. И губы молодого тамплиера помимо воли прошептали, повторяя за командиром:

– Et lux perpetua luceat eis…

Через день состоялся их разговор с братом Антуаном.

Старший храмовник смотрел с отеческой улыбкой. Мягкой и чуть укоризненной. Брату Жилю даже пришла на ум притча о блудном сыне и мудром отце. Несомненно, де Грие знал что-то большее, чем было открыто им всем в тот памятный вечер в доме ростовщика на улице Старой Голубятни. Молодой человек не удержался и спросил об этом напрямик.

– Нет, – покачал головой брат Антуан. – Брат Гуго де Шалон не сказал мне ничего, чего бы не знали вы. А если бы и сказал, можете не сомневаться, я поделился бы полученными сведениями.

– Откуда же вы знаете, что мы исполним волю Великого магистра?

– А я не знаю. Человеку не дано предвидеть будущее. Но человек верит. И Вера порой творит чудеса. Помните ли вы, брат, что сказал Иисус апостолу Петру?

– Когда именно?

– На озере Галилейском.

– Он сказал ему… «Маловерный, зачем ты усомнился?»

– Но прежде он сказал ему: «Иди». И это главное. Если бы Петр не испугался, он пошел бы по водам рядом со Спасителем. И тогда в Святом благовествовании сохранились бы иные строки, нежели те, что мы читаем сейчас. Нужно верить. И я верю. Ведь не может быть, чтобы магистры и комтуры: Жак де Моле, Гуго де Перо, Жоффруа де Шарне, Жерар де Гоше, Готье де Лианкур, Ги Дофен – отдали себя на заклание просто так…

– Не грешно ли, брат Антуан, сравнивать людей со Спасителем? Пускай они вели праведную жизнь и…

– А я не сравниваю их с Иисусом Христом. Кто я такой, чтобы причислять кого бы то ни было к лику святых? Могу сравнить наших магистров с Роландом, прикрывающим отход войска в Ронсевальском ущелье. Это более уместно?

– Пожалуй… – кивнул д’О.

– Вот и хорошо. Они ценой своей свободы, а возможно, и жизни, прикрывают наш отход. Как можем мы не оправдать их доверия и их жертвы?

Де Грие проверил пальцем остроту клинка, покачал головой, вновь принялся водить туда-сюда оселком.

– И какие же из этого следуют выводы? – несмело проговорил молодой храмовник.

– Какие? Думайте сами, брат Жиль.

– Но…

– Думайте, думайте… А я погляжу, насколько ваши выводы совпадут с моими.

Д’О нахмурился. Признаться честно, он не любил много размышлять. В Орден вступил, свято веря в то, что Земля обетованная еще не потеряна для христианства, что европейские монархи способны сговориться между собой, как в старые добрые времена, что все рыцарские ордена на время забудут распри, перестанут плести интриги, а в едином порыве устремятся на Восток. К этому Жиль, третий сын небогатого рыцаря из окрестностей Анжу, готовил себя с детства. Учился без устали скакать верхом, с утра до ночи не снимать тяжелый хауберк [93]93
  Хауберк – длинная кольчуга с длинными рукавами, в некоторых случаях с кольчужными рукавицами и капюшоном.


[Закрыть], биться на копьях и на мечах, на двуручных секирах и моргенштернах. Он мог драться голыми руками и плавать, не снимая кольчуги. Будучи опоясан мечом, он доверял старшим братьям Ордена, полагая, что их дело – думать и давать приказы, а его дело – сражаться и выполнять распоряжения.

– Я думаю, что нам следует исполнить волю Великого магистра любой ценой! – твердо сказал он, расправляя плечи. – Даже ценой жизни.

– Это правильно, – кивнул де Грие. – А как вы думаете – что важнее для Ордена Храма: золото или знания, заключенные в книгах и свитках?

– Что важнее… – Жиль задумался на мгновение. – Серебро и золото можно добыть всегда. Утратив же тайные знания или священные реликвии, мы потеряем нечто бесценное, чего не купишь ни за какие деньги… – Но тут он вспомнил рассказ брата д’Орильяка, купившего бесценную рукопись за горсть медяков, и смущенно замолчал.

Но брат Антуан смотрел серьезно. Улыбка исчезла с его лица.

Старший рыцарь неторопливо отложил кинжал и точильный камень. Поднялся.

– А вы возмужали, брат Жиль, – сказал он. – Стали мудрее. Признаться, я несколько сомневался в вас. Молодой рубака, горячая кровь, юноша, воспитанный на рыцарских идеалах… Но теперь я уверен: вы поймете меня. Знаете, чем сейчас занят брат Эжен?

– Нет… – оторопело помотал головой молодой человек.

– Вместе с сержантами он закапывает в подвалах замка золото и бо́льшую часть серебра. За исключением толики, которая пригодится нам в пути. Дальше мы пойдем налегке. Едва лишь снегопад ослабеет. Два-три вьюка с самыми ценными книгами и, конечно же, с реликвиями, принадлежащими Ордену. Их мы обязаны доставить к русскому королю… А если выживем, то всегда сможем вернуться с сильной дружиной и обозом и выкопать мешки с золотом.

Д’О кивнул. Нерешительно помялся.

– Вы что-то хотели спросить, брат? – мягко поинтересовался Антуан.

– Да, – кивнул молодой рыцарь. – Могу ли я узнать, какие именно реликвии мы везем?

Де Грие широко улыбнулся.

– А об этом мы спросим брата Эжена. – Он подошел к окну. Порыв ветра бросил пригоршню снежинок сквозь узкую прорезь бойницы. Они закружились, оседая на бороде и волосах храмовника. И остались сиять алмазной пылью в свете факелов. – Признаюсь честно, я не ковырялся во вьюках. Но, думаю, у нас будет время поговорить об этом в дороге. И запомните, брат Жиль: «Ех oriete lux!» [94]94
  С востока свет! (Лат.)


[Закрыть]

Жилю на мгновение показалось, что он видит нимб вокруг чела брата Антуана. Молодой человек перекрестился, отгоняя от себя богохульные мысли. И наваждение исчезло. Осталась лишь усталость в настоящем и неизвестность в будущем.