Текст книги "Бронзовый грифон"

Автор книги: Владислав Русанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Ловкач повиновался. Порядок есть порядок.

«Левый» надсмотрщик всунул в скважину увесистого замка длинный зазубренный ключ, выглядевший скорее как орудие пыток. Приладил, надавил на кольцо, упираясь ногами и кряхтя. Дверь отворилась, со скрипом повернувшись в петлях.

– Заходи! – Пожиратель лука легонько подтолкнул мошенника шестом. – Давай-давай! Не спи, парень, замерзнешь на лету.

Берельм перешагнул порог, отделяющий его от вольной жизни. Если, находясь вне камеры, еще можно было пойти на попятный – о чем он, кстати, не раз подумывал за эти два дня, – то теперь назад дороги нет. Отсюда у тебя, Берельм по кличке Ловкач, есть лишь два пути. Первый – не слишком-то приятный путь вероломства и предательства. Что тебе сделали несчастные вольнодумцы, коль ты собрался их выдать властям, как стадо баранов? А с другой стороны – какое ему дело до каких-то придурков, стремящихся разорвать сильное и богатое государство на куски, словно лоскутное одеяло с прогнившими нитками? На галерах им всем самое место! А также в каменоломнях, на рудниках, на строительстве дорог и прокладке каналов… Не за что их любить! Правда, нелюбовь может быть взаимной, и Берельм ясно представил открывающийся ему тогда второй путь – с ножом под лопаткой либо со свернутой шеей. Об этом забывать тоже нельзя. Никак нельзя. Или ты их, или они тебя. И никакой сыщик не успеет защитить. Будь он хоть Мастер, хоть Подмастерье.

Позади скрипнула дверь. Щелкнул замок.

Ну, вот и все…

Берельм обернулся к надзирателям и, как было условлено с Мастером, вцепился в ржавые, холодные прутья, тряхнул их и выкрикнул:

– Будь проклята ваша тюрьма народов! Солнце свободы еще взойдет над Сасандрой и восстанут с колен… Ух!

Конец шеста врезался ему под ложечку, вышибая воздух из легких.

А вот об этом он не договаривался! Его что, принимают за настоящего бунтовщика? Неужели так похоже сыграл?

– Вы что творите?.. – прохрипел он, с трудом выталкивая слова.

– Заткнись, ублюдок! – рыкнул «лукоед», толкая его шестом в плечо. Несильно, но решительно.

И тут Берельм не выдержал. Откуда же надзирателю было знать, что обращение «ублюдок» заставляет Ловкача терять остатки самообладания?

– Порождение снежного демона! – выкрикнул он, бросаясь на решетку. – Мать твоя с котом валандалась!

Мошенник – вернее, бывший мошенник, а ныне политический заключенный – ударился грудью о граненые прутья, вытянув руки, попытался достать горло надзирателя. Охранник даже не сдвинулся с места – он прекрасно знал, где следует стоять, чтобы полностью обезопасить себя от нападений буйных арестантов. Коротким тычком в живот заставил Берельма охнуть и согнуться. Не очень-то красивая поза, если поглядеть со стороны: плечи прижаты к решетке, руки вытянуты, зато зад отставлен, как куриная гузка. Видно, это же сравнение пришло в голову второму стражу. Он заржал не хуже жеребца, выводящего гурт кобыл на пастбище, ударил палкой строптивца в середину бедра. Острая боль заставила Берельма ойкнуть и поджать ногу. И тут же сильный толчок в грудину отбросил его от решетки. Ловкач проехал на спине по гнилой соломе и застыл, пытаясь разобраться в собственных ощущениях – что сломано, а что отбито.

– Там тебе и место! – мрачно буркнул «луковый» надсмотрщик и мощно сплюнул, едва не попав на сапоги Берельма, развернулся и пошел прочь.

Посрамленный бунтовщик медленно сел и огляделся.

Обидно. Ну, да ладно, с надзирателями он заставит поговорить Мастера. Мало им не покажется… А может, так и было задумано хитрющим сыщиком? Если подумать, то более театрально обставить появление в тюрьме великого Дольбрайна попросту невозможно. Исключаются даже малейшие подозрения в «подсадке». А что до лишних синяков и оскорбленного самолюбия заключенного, то кому какое дело? Радуйся, что не отбили ничего для вящей правдоподобности.

Провожаемый несколькими десятками глаз – начиная с просто любопытствующих от скуки и заканчивая откровенно заинтересованными и сочувствующими, – Берельм поднялся на ноги, похрамывая, пересек камеру и уселся неподалеку от парней с осмысленными лицами, которых заприметил, еще будучи по ту сторону решетки. К предполагаемым вольнодумцам он первым знакомиться не пойдет. В конце концов, он не какой-то студент, швырнувший тухлое яйцо в карету первого министра, а сам Дольбрайн – величайший ум и совесть эпохи, как сказал о нем кто-то из последователей. Не к лицу ему искать общества себе подобных. Это его должны пригласить. С наибольше возможным уважением и почтением. Это будет означать лишь одно – поверили.

«Интересно, куда сыщики дели настоящего Дольбрайна?» – подумал Ловкач, отвечая на вежливый поклон ближайшего к нему паренька – широкоплечего, светловолосого, с простым открытым лицом овцевода из Табалы.

Глава 7

Масляно-желтый ореол помятой медной лампы с переменным успехом боролся с тьмой, заполонившей комнату. Света хватало ровно настолько, чтобы различать очертания старого стола с изрезанной глубокими зарубками поверхностью да двух табуретов, колченогих и не внушавших особого доверия. В дальний угол лучи уже не проникали, а следовательно, груда самого разнообразного мусора, оставшегося от сгинувших невесть куда и когда хозяев, оставалась в тени. Так же не лезли на глаза внушительные космы паутины, наросшие по углам, облупленная до дранки штукатурка, вздыбившиеся половицы. Правда, о последние запросто можно было перецепиться и пропахать носом, но человек в длинном плаще с капюшоном прошел, искусно лавируя между опасностями. Словно рыбацкая тартана среди скал пролива Отчаяния. Подошел к столу, застыл в круге света.

Бесформенное одеяние скрывало очертания фигуры, давно лишившейся юношеской стройности, – объемистое брюшко, выпирающее, словно на седьмом месяце беременности, сутулые плечи, сообщающие внимательному наблюдателю о бессчетных днях и ночах, проведенных за чтением инкунабул и свитков, впалую грудь, годами не знавшую свежего воздуха, кривые слабые ножки с шишковатыми коленками. Гостя это нисколько не смущало. Серые со стальным отливом глаза смотрели пристально, подмечая все мелочи и проникая, казалось бы, в самую суть вещей.

Выцепив взглядом застывший на опасно покосившемся табурете черный силуэт, человек в плаще церемонно поклонился, выпростав из-под одежды узкую белокожую ладонь и прижимая ее к сердцу.

– Рад встрече, мэтр.

– Взаимно. – Сидящий рассеянно кивнул, принимая приветствие как должное. – Не угодно ли будет присесть?

Второй табурет выглядел еще более непредсказуемо, нежели первый.

Человек в плаще озадаченно покачал головой. Потом, взвесив все «за» и «против», хмыкнул:

– Я лучше постою.

– Как знаете, как знаете… – Бледная тень улыбки тронула губы его собеседника. – В народе говорят – в ногах правды нет.

– Что нам слова черни? Она лишь прах под ногами избранных!

– Хорошо сказано, – человек на табурете кивнул. Несмотря на горящую лампу, он умудрялся держать часть лица в тени, и собеседнику никак не удавалось рассмотреть его глаза – шутит или говорит серьезно? Губы, само собой, улыбались, но что губы? Какая им может быть вера? Правду могут подсказать одни лишь глаза.

Человек в плаще переступил с ноги на ногу, скинул капюшон на плечи, обнажая круглую голову с высокими залысинами над выпуклым лбом, гладко выбритые щеки и благородную седину висков. Откашлялся:

– Вы искали встречи со мной, мэтр…

– Не надо имен, – снова усмехнулся сидящий в тени. – Я же не лезу к вам в душу, словно жрец Триединого, и не выспрашиваю, как вас зовут, какую ренту оставил вам дедушка, из какого рода ведет происхождение ваша троюродная бабушка…

– Можете называть меня Примусом, – вздернул подбородок стоящий.

– О-о… Красиво. – Сидящий тронул ногтем большого пальца изящно подкрученный ус – единственную деталь, указывающую на благородное происхождение. – Примус, сиречь, Первый… Надеюсь, первый среди лучших?

– Первый среди равных, – не давая подтолкнуть себя к пустому тщеславию, отрезал Примус. – Однако мне нужно как-то к вам обращаться… Именоваться просто мэтром не для вас.

– Вы так думаете?

– Уверен.

– Что ж, – согласился сидящий, – в этом вы правы. Называйте меня… Ну, скажем, Министром.

У Примуса брови поползли на лоб, но он очень быстро взял себя в руки. Его собеседник вновь улыбнулся:

– Министр, конечно, не первый среди лучших, но равный среди первых…

– Шутите, – с уверенностью произнес мужчина в плаще.

– Само собой, – не стал спорить сидящий.

– А я думал, меня пригласили для серьезного разговора.

– Разговор никуда не убежит.

– И тем не менее, господин Министр, я бы хотел перейти ближе к делу. Вы представляете некое тайное общество, поставившее себе целью свержение имперской тирании и освобождение всех земель, стонущих под гнетом Сасандры?

Министр побарабанил пальцами по столешнице. Отдернул руку, брезгливо вытер ладонь о серый камзол, сшитый из добротного сукна.

– Что ж… Должен заметить, суть вы уловили верно, что же до мелких подробностей, то… Право слово, они несущественны. В свою очередь, желая проявить осведомленность, замечу, что вы представляете здесь некое объединение… Как правильно назвать – союз, компания, шайка…

– Круг, – с достоинством произнес Примус.

– Круг? О! Это звучит. Совсем как в древние времена. Круги чародеев и все такое…

– Мы считаем себя наследниками древнего знания!

– Древнего? Насколько же древнего?

– Господин Министр имеет представление о старинных рукописях, повествующих об основах управления силой и зарождении искусства волшбы на нашем материке?

– Представьте себе, мэтр Примус! – На краткий миг губы Министра сжались, напоминая короткий шрам от удара кинжалом. – Представьте себе, – добавил он уже мягче. – Мне известно довольно многое из истории Сасандры. А также из ее современности или, как это правильнее будет сказать, из новейшей истории. Конечно, я не претендую на исчерпывающие знания. Поэтому, если вам угодно, можете просветить неразумного.

– А зачем это вам? – недоуменно проговорил чародей. Он справлялся с эмоциями гораздо хуже, нежели его визави.

– Неожиданный союзник, – пояснил Министр. – Возникает из ниоткуда, как лесной демон из ореха. Подозрительно?

– Ну, я не…

– Не спорьте, не спорьте… Подозрительно, да еще как! Поэтому я хочу знать, чего от вас можно ждать, на что рассчитывать, хочу заранее быть готовым к возможному подвоху…

– Кажется, вы пытаетесь оскорбить меня?!

– Что вы, мэтр Примус. И в мыслях не было. Я не допускаю, что вы попытаетесь предать меня или купить благосклонность императора, перебежав на противоположную сторону. Просто, в моем представлении, волшебники – люди творческие, а следовательно, неуравновешенные, увлекающиеся, немножко восторженные, немножко рассеянные… И это не упрек, поверьте, мэтр Примус. Все перечисленное мною – довольно обыкновенные и распространенные человеческие качества, а ведь волшебники тоже люди?

– Конечно! – оторопело кивнул чародей.

– Значит, ничто человеческое им не чуждо. И я не хочу быть преданым. Пускай и не по злому умыслу или тщательно выпестованному плану, а просто в порыве чувств, по нелепой случайности. Надеюсь, вы меня правильно понимаете?

– Кажется, да, – в очередной раз кивнул волшебник.

– Вот и чудненько. Так посвятите меня в свои замыслы, в свою историю. Излейте, так сказать, посильно…

– Хорошо, – согласился Примус. Заложил кулаки за спину, сделал несколько шагов по маленькой комнатушке. Вперед, а затем назад. – Если вы читали старинные рукописи, то вам, почтенный господин Министр, должен быть известен способ получения Силы колдунами Сасандры. Не так ли?

– Конечно. Способ весьма незамысловатый. Энергия стихий. Земля, Воздух, Вода и Огонь. Каждая из стихий эманирует… Я правильно употребил термин?

– Совершенно верно.

– Спасибо. Так вот… Каждая стихия эманирует по-своему, щедро отдавая Силу в пространство, в эфир, так сказать. Человек… Да почему только человек? Великан, дроу, гоблин, кентавр, обладающие врожденными задатками чародея и обученные соответствующим образом, способны улавливать эманации стихий. Улавливать, концентрировать в себе либо в особым образом изготовленных амулетах и использовать. Собственно, сам процесс использования сил стихий и называется волшебством.

Примус кивнул:

– Да, люди склонны замечать лишь внешние проявления и оставлять без внимания гигантскую подготовительную работу.

– Я тоже так думаю. Но, к сожалению, большинство думает иначе.

– В том-то и беда нашего мира! – горько воскликнул чародей. – Иногда мне хочется уничтожить его, опрокинуть в бездну, сбросить в ледяной и огненный круги Преисподней!

– Ну, это вы зря, мэтр… – задумчиво проговорил Министр. – У нашего мира, кроме досадных недостатков, имеется еще целая куча неоспоримых достоинств.

Примус презрительно оттопырил губу:

– Обиталище черни! Презренная свалка пороков и их жалких носителей – людишек!

– Эк вас разобрало, мэтр, – покачал головой Министр. – Конечно, мир наш далек от идеала, но чтобы так… Да еще в устах волшебника. Вы меня пугаете, мэтр.

– Ах, если бы я был хоть на четверть так силен, как чародеи далекого прошлого! – провозгласил Примус, закатывая глаза.

– Вот и хвала Триединому, что не так сильны, – подытожил его собеседник. – Вы меня очень обяжете, если продолжите свою лекцию. Время – деньги.

– Отнюдь нет, – возразил волшебник. – Время – суть река, не имеющая ни истока, ни устья…

– Пусть так, – прервал его Министр. – Время бесконечно, но человек смертен. Давайте не будем устраивать бесполезные диспуты. Вы начинаете меня разочаровывать.

Примус сразу сник, затравленно огляделся.

– Хорошо, я продолжаю, – сказал он, без всякой необходимости одергивая полы плаща. – В современных книгах упускается еще один способ получения силы. От людей. В горе или в радости, в страхе или в боевом азарте человек эманирует похлеще того же огня или воды. Причем, должен признаться, и вы нигде этого не прочитаете, улавливать Силу, поступающую от толпы, гораздо легче, чем мучиться с камнями, пламенем или пытаться выцедить энергию из ветра. В особенности сильная аура возникает, когда человеку плохо. Раздолье для волшебника!

– Ближе к делу, мэтр! – усмехнулся Министр.

– Хорошо. Ближе так ближе. Как я уже говорил… – произнес чародей медленно, через силу. Даже со стороны было видно, как тяжело ему даются эти слова. – Как я уже говорил, после великого морового поветрия, когда величайшие волшебники современности погибли…

– Погибли, прошу заметить, спасая человечество, – довольно бесцеремонно перебил его Министр.

– Да… Вы правы… Мне трудно что-либо возразить. Но, если позволите, я продолжу…

– Конечно, конечно, милейший, не смущайтесь!

– Так вот. Тридцать семь лет тому назад самые сильные волшебники Сасандры добровольно ушли из жизни. А с ними их лучшие ученики. И не самые лучшие, но просто преданные ученики…

Министр, беззастенчиво пользуясь скрывающей его глаза тенью, пристально рассматривал собеседника.

Обладая недюжинным умом, он частенько предугадывал слова и поступки и более непредсказуемых людей, а потому не обольщался исходом беседы с недоучкой-колдуном. Сперва будут хвастливые речи, возможно, даже с небольшой, посильной демонстрацией возможностей, а после последует предложение о союзе, которое плавно перерастет в жалкую торговлю за привилегии и место у кормушки в новой, свободной от насквозь прогнившей императорской власти Сасандре. Что ж… Если демонстрация колдовского могущества будет достаточно убедительной, то к чародейскому Кругу придется отнестись как к уважаемым союзникам и отстегнуть им кое-что от власти и богатства в будущем. Если же нет, то взаимодействие с ними может оказаться односторонне выгодным. Поднявшись против Империи в первых рядах восставших, наравне с идеалистами из городских тайных сообществ, восторженными до одури студентами, провинциалами, потерявшими остатки разума на идеях независимости и самостоятельности, они проложат путь тем, кто будет после править новой Империей, государством, где не будет места старому и косному, где пробиться к вершинам власти смогут люди, не обладающие трехлоктевым перечнем знатных предков, где, отринув лицемерие, наконец-то признают власть единственного владыки всего сущего под Солнцем и под Луной – золота. А если колдуны полягут в борьбе со старой властью все до единого, кто будет плакать? Значит, оказались недостаточно сильны, умелы, решительны. Туда им и дорога!

Но, слушая речь чародея, Министр не мог не заметить, как предательски дрогнул голос Примуса, упомянувшего лучших учеников.

«Значит, лучшие ушли вместе с учителями. А ты остался жить, хотя тридцать с лишним лет тому назад был уже не мальчишкой, которого могли просто пожалеть и не допустить к самоубийственному волшебству. Выходит, посчитали не лучшим. А то и попросту бесталанным. Или сам испугался и сбежал, потеряв голову от ужаса? Хотя… Кто видел, как умирают от чумы, сможет тебя понять…»

– Те, кто выжил, – будто подтверждая его мысли, продолжал волшебник, – не обладали достаточными знаниями, чтобы возродить школы ушедших учителей. Волшебство в Сасандре стало уделом неудачников и шарлатанов. Да вы это знаете, пожалуй, лучше меня… Долгое время казалось, что все потеряно и на просторах Империи больше не будет твориться истинное волшебство, способное потрясти обывателя.

«В том то и разница между вами и погибшими четыре десятка лет тому чародеями, – хотелось вставить Министру в пламенную речь чародея. – Вы хотите потрясать и удивлять обывателей, а они спасали от страшной гибели, не задумываясь о собственной доле. А теперь шуты и площадные комедианты возомнили себя на одной ступени с суровыми героями. Ну-ну…»

– Многие посвятили всю жизнь, пытаясь если не превзойти, то хотя бы сравняться с учителями…

«А не пробовали море зажечь? Или повернуть реки вспять?»

– Но они не достигли хоть мало-мальски значимого успеха…

«Еще бы… Бездари и трусы. Веселенькая компания».

– А некоторые, которых, как истинных мудрецов, оказалось немного, занялись изучением старинных книг.

«Бездари и трусы, но не лишены здоровой деревенской хитрости».

– Там-то мы и обнаружили запрещенное до поры знание. И я решил…

«Ах, вот оно что. Наконец-то ясность – „я решил“. Значит, возомнил себя основателем новой школы волшебства…»

– Прошу простить мое невежество, – как можно более небрежно бросил Министр. – А почему это знание стало запрещенным? Как вообще знание может стать запрещенным?

– Вот тут уж вам виднее, – впервые проявил твердость натуры Примус. – Это ведь вы входите в правящие круги Империи, а не я! Разве мы, обычные люди, решаем, что нужно нам, а что нет? Для этого есть высшие жрецы Триединого, высшие волшебники, высшие государственные мужи. Они лучше нас знают, что мы можем изучать, какие книги читать, какие песни слушать, на какого акробата любоваться в праздник!

– Тише, тише, любезный мэтр, – примирительно произнес Министр. – Я начинаю вас бояться. Еще разойдетесь не на шутку да испепелите меня на месте. Скажу откровенно, мне бы этого не хотелось.

Примус замер с открытым ртом, медленно переваривая шутку. Потряс головой. Потер кончиками пальцев висок, морщась, словно от боли.

– Я понимаю вашу иронию. Конечно, мне еще далеко до славных чародеев прошлого… Скажем, до того же Тельмара Мудрого. Но, смею вас уверить, из ныне живущих немногие справятся со мной в волшебном поединке. – Он развернул узкие плечи и выпятил подбородок. – Но я не собираюсь уподобляться дешевым фокусникам, растрачивая Силу попусту!

«Как бы не так, – зло подумал Министр. – Просто ты боишься меня. Не доверяешь. И правильно делаешь. Сколь бы ты ни был искушен в чародействе, на расстоянии в два шага я достану тебя ножом и даже не запыхаюсь».

Но вслух он сказал:

– Не стоит горячиться, мэтр Примус. Я так же недоволен нашей Империей, как и вы. Иначе мы не разговаривали бы сейчас здесь. Вы знаете, кстати, как зовут Сасандру аксамальские вольнодумцы?

– Знаю, – все еще обиженно выговорил волшебник. – Тюрьма народов.

– Вот именно. И взломать засовы этой тюрьмы – наша задача, не так ли, мэтр Примус?

– Полностью с вами согласен. Что может быть выше, чем борьба за свободу?

«Как бы не так. Свобода тебе как мертвому припарки нужна. Тебе власть нужна. Да. Именно власть. Не деньги».

– И все же… Вы не окончили чрезвычайно увлекательную лекцию, – сказал Министр вслух, сдерживая готовое прорваться презрение и ненависть.

– А? Ах да… Использовать силу, получаемую из человеческих эмоций, запретил Великий Круг магов Сасандры лет триста тому назад. Мотивация? Они утверждали, что, пользуясь энергией эмоций, волшебники вытягивают из людей жизненную силу. Весьма спорное утверждение… Никто на самом деле не знает, что есть жизненная сила и существует ли она на самом деле. Ни волшебники, ни лекари не пришли к единому мнению в этом вопросе, но на всякий случай решили, как они заявили, не искушать Триединого. Что ж… Обвинять предков в чистоплюйстве нет смысла – ведь им и без того хватало энергии стихий. Иное дело теперь…

«Еще бы… Слабосильные наследники героев прошлого хотят обойтись малой кровью. Действительно, зачем напрягаться, изнурять собственные тело и разум долгими упражнениями, сложными уроками, искать ответы на бессчетные вопросы методом проб и ошибок, когда можно – бац! – и овладеть Силой. И сразу стал волшебником. Великим и ужасным».

– К сожалению, – продолжал тем временем Примус, – сейчас в Сасандре слишком сильна власть жрецов Триединого, а они помнят решение Великого Круга. Никто не даст нам заниматься той магией, которой мы хотим заниматься. Поэтому я, как полноправный, честно избранный глава Круга, выступаю с заявлением – Круг волшебников Аксамалы приложит все мыслимые и немыслимые усилия для слома государственного устройства Империи. Мы готовы внести свою лепту в дело возрождения и обновления державы.

– И вы не страшитесь обострить отношения ни со всесильным тайным сыском, ни с вездесущими жрецами Триединого?

– Нам уже все равно, – гордо выпрямился Примус.

«Как бы не так! Не верю. Ни единому слову не верю. Во-первых, на магию, которой вам якобы не дают заниматься, вам наплевать с Клепсидральной башни. Магия для вас не цель в жизни, как бы вы ни старались подражать великим чародеям прошлого в названиях и заявлениях, а всего лишь средство достижения благ – богатства и власти. А во-вторых, едва запахнет жареным, как вы побежите „закладывать“ временных соратников. И при этом не испытаете ни малейших угрызений совести. Разум услужливо подкинет идейку о собственной сверхзначимости для родины, в сравнении с которой судьбы всех прочих людей лишь прах на ветру. Но пока вы мне нужны. Хотите использовать меня и моих людей? Пожалуйста! Сколько душе угодно. Только не обижайтесь, когда я буду использовать вас для достижения своей цели. А тут уж гадалка надвое сказала – кто первый успеет, тот и выиграет, тот и окажется при дележе пирога с большим куском. И заодно посмотрим, у кого лучше получается плести интриги. Почему-то я в своих силах уверен, а вот уверен ли ты, мэтр?»

– Что ж, мэтр Примус, – Министр кивнул, позволил губам расплыться в широкой улыбке, обнажившей крепкие белые зубы. – Я рад, что не ошибся в вас. Думаю, вместе мы справимся с насквозь прогнившей властью. Уж простите, что не предлагаю поднять кубок за успех.

– Да чего уж там… – растерялся волшебник. – Я тоже, собственно, рад…

– Значит, мы оба рады. Мы оба пришли к согласию. – Министр поднялся с табурета, не выходя, впрочем, из тени. – До встречи, мэтр Примус. Вас известят в случае необходимости более подробной беседы или начала действий.

– Как? – Губы чародея задрожали. – Вот так сразу и действий?

– А вы как думали? Иногда складывается ситуация, когда промедление смерти подобно! Смелее, мэтр. К лицу ли нам дрожать в нерешительности? Не лучше ли оставить это позорное занятие для наших врагов?

– А? Ну да, конечно…

Примус развел руками, взмахивая полами плаща, словно филин крыльями. В этот миг пальцы Министра стремительным движением рванулись к лампе, выдернули и смяли фитиль. Комната погрузилась в густую липкую тьму, такую осязаемую, что хоть ножом режь и на хлеб намазывай вместо масла.

Волшебник охнул, напрягся, шевеля губами прочитал короткое заклинание, щелкнул пальцами правой руки. Над ладонью возник сгусток белесого холодного пламени, озаряя стены и нехитрую мебель тоскливым сиянием.

Министра в комнате уже не было.

Всем известно, Аксамала – город не маленький. Приезжий будет ходить по его лабиринту с утра до ночи и так и не найдет то, что искал, пока не прибегнет к помощи местных жителей. И если еще по широким улицам, площадям и паркам Верхнего города можно бродить без особого опасения заблудиться, то в извилистые улочки Нижнего города, а в особенности Припортового квартала или ремесленных слободок, непривычному человеку лучше не соваться вовсе.

Кир прожил в столице Сасандры меньше года, но был уверен, что знает ее как свои пять пальцев. Ну, если не всю, то, по крайней мере, ту часть города, что примыкает к императорскому дворцу, магистрату, казармам гвардии и далее до площади Спасения и отходящим от нее улицам Банковой, Прорезной, Веселой, Жонглерского спуска. Немного дальше располагались величественные здания Императорского аксамалианского университета тонких наук. Там гвардейские офицеры и новички, приехавшие из провинции с рекомендациями для зачисления в конную гвардию, бывать не любили. Студенческое братство всегда отличалось весьма буйным нравом, авторитетов не признавало и уж тем более не выказывало ни малейшего уважения к военным мундирам и их обладателям. В прежние времена – лет эдак сорок-пятьдесят назад – потасовки между аксамалианскими военными и толпами развеселых школяров случались очень часто. Доходило до кровопролития и даже до смертоубийства. Пришлось самому императору – да живет он вечно! – вмешаться и приструнить безобразников именным указом. С тех пор студентам воспрещалось без веской причины ошиваться неподалеку от гвардейских казарм, а военные могли появляться на территории студенческого городка лишь по приказу высшего генералитета и только в том случае, если город оказывался на чрезвычайном положении. Вражду между «умниками» и «служаками» указ не остановил, но значительно облегчил жизнь городской страже, уменьшив до мыслимых пределов число мест, где забияки могли бы встретиться и повздорить.

Отправившись следить за мэтром Носельмом – как оказалось, так звали того самого носатого посетителя Фланы, в котором самозванные охотники на шпионов заподозрили адресата скрытой в полой рукояти записки, – Кир не предполагал, что заберется в такую глушь. Флана исподволь выяснила у фриты Эстеллы имя противного старикана. Бордельмаман также обмолвилась, что он не какой-то там выскочка из разбогатевших на спекуляции шерстью или привозной керамикой купцов, а уважаемый человек, профессор-астролог Аксамалианского университета, прекрасный семьянин. Ну, насчет последнего Кир как раз сомневался. Будет ли человек, любящий свою жену, ходить к девочкам в бордель да еще просить там, чтоб его связали и отлупили плеткой? Очень спорный вопрос. Сам для себя молодой человек раз и навсегда решил, что нет. Это еще офицеру простительно, студенту, холостяку или вдовцу…

Неожиданно осознав, что мыслит ханжески, словно старая дева из числа дочек провинциальных дворян, т’Кирсьен едва не расхохотался. Но сдержался, опасаясь привлечь внимание редких прохожих и самого мэтра Носельма, который шагал и шагал, смешно подпрыгивая и дергая плечами. Правой рукой профессор придерживал перекинутую через плечо сумку – Флана успела шепнуть, что приходил он со своей плетью, но вполне мог попросту подменить ее, – а левой отмахивал не хуже часового, направляющегося на смену караула в императорский дворец.

Хорошая мысль, как известно, приходит после, то есть когда помочь не в силах. И Кир лишний раз убедился в справедливости народной мудрости, когда вдруг сообразил, что починенную (да что там починенную! рукоять пришлось делать заново) плеть можно было и пометить. Тогда они знали бы наверняка – подменена ли шестихвостка, хранящаяся в комнате Фланы, или нет. А какой, спрашивается, одержимый снежными демонами полудурок вообще придумал делать все плетки, как имеющиеся в «Розе Аксамалы», так и попавшие в собственность посетителей борделя, одинаковыми? Не кроется ли тут изначальный злой умысел?

Носельм резко свернул в темный провал переулка. Только пола черного плаща мелькнула.

Кир встрепенулся, как застоявшийся конь, и пошел следом на цыпочках – благо на улице кроме них больше никого не осталось. Непрост профессор. Ох, как непрост. Ишь куда завел… А вдруг теперь стоит за углом, приготовив что-нибудь тяжеленькое?

Парень осторожно выглянул, и появившаяся из-за облаков Большая Луна осветила спину астролога. Скорее всего, он просто срезал угол, чтобы пройти на соседнюю улицу.

Куда же он спешит?

Не к семье – это уж точно. Вряд ли уважаемый ученый ютился бы в таких трущобах. Кир не бывал здесь ни разу – почти час ходьбы от казарм гвардии, – но слышал от друзей, что некогда жившие в этой части Аксамалы люди умерли в первый же месяц года черного мора. Давно, очень давно. С той поры вытянутые вдоль Гнилого ручья кварталы считались среди горожан не то чтобы проклятыми, но занимать пустующие и постепенно разваливающиеся дома никто не хотел. Даже призыв магистрата, подкрепляемый щедрым посулом (пятьдесят скудо – деньги немалые), соблазнил лишь немногих приезжих. Десятка два семей – старьевщики, золотари, ловцы бродячих котов. Но они поселились ближе к городской стене, а там, куда стремился Носельм, дома по-прежнему глядели пустыми глазницами окон, обрамленными покосившимися ставнями.

Неужели профессор и вправду айшасианский шпион?

Что делать, если у него здесь назначена встреча с сообщниками? Короткий корд, который Лита нашла в комоде у Аланны, – его забыл какой-то студент, конечно, придавал уверенности, но с несколькими противниками даже он не поможет справиться. В этом случае был один выход – бежать за городской стражей, но скрывающийся от законников нарушитель, кем по сути являлся Кир, вряд ли мог рассчитывать на снисхождение стражей порядка. На людей, поправших указ императора о любимом празднике, никакие амнистии не распространялись. Никогда.

Пока бывший лейтенант размышлял и терялся в догадках, Носельм пересек заросший бурьяном пустырь, поравнялся с мрачным двухэтажным домом, чьи окна закрывали насмерть заколоченные ставни, и нырнул в зияющий чернотой дверной проем, который походил больше на пасть диковинного чудовища из сказок, слышанных Киром в детстве.