Текст книги "Яблоко раздора. Сборник рассказов"

Автор книги: Владимир Жуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– А вдруг она скандал устроит?– засомневался он.– У нее, знаешь семь погод на день, равнодушна или ревнива, не приведи Господь. Еще за волосы начнете друг друга таскать и кричать. Сбегутся соседи и опозорят на весь белый свет.

– Не устроит,– уверенно ответила генеральша.– Женщины мудрее мужиков, не звереют от ревности. Лучше могут понять друг друга.

– Интересно как?

– Увидишь. Только ничего не говори Клаве, пусть это для нее будет сюрпризом, – предупредила Виолетта,– Завтра ждите меня вечером в гости.

– Может не надо судьбу испытывать? – умоляюще поглядел он.

– Нет, надо, слушай свою генеральшу!

После того, как Дробыш нежно расстался с ней, москвичка отправила в столицу срочную телеграмму: “Мой генерал, я немного потратилась на покупки. Будь добр, вышли деньги телеграфом. Вынуждена задержаться, так как продолжаю курс лечения. Не теряю надежды на шанс. Скучаю и обнимаю. Твоя Виолетта”.

На следующий день прямо с работы, изменив графику, Иван возвратился домой, чем удивил Клаву. Она хлопотала на кухне, детишки гостили у бабушки. Он с тревогой и волнение поджидать гостью. Сидя в гостиной перед черно-белым экраном телевизора “Весна-304”, Ваня чутко прислушивался к шагам на лестничной площадке. Звонок в прихожей заставил вздрогнуть, но он остался на месте. Клава сама открыла двери. У порога стояла среднего роста элегантная красивая женщина в легком бирюзового цвета шелковом платье и в широкополой шляпе.

– О, кей, госпожа, вы сдаете комнату? – спросила она. Ваня узнал голос своей пылкой любовницы.

– Не-ет, но… – обескураженная обращением «госпожа», растерялась Клава, не смея категорически отказать ласково взирающей на нее незнакомке.

– Я хорошо заплачу. Мне всего на недельку,– улыбнулась Виолетта, развеяв ее сомнения.– Я вас не стесню, если возникнет психологическая несовместимость, то сразу съеду.

“А почему бы и не воспользоваться случаем,– смекнула практичная Клава.– Лишние деньги не помешают. Их всегда не хватает. Ваня, вон прибарахлился, надо бы и детей приодеть, да и сама, как курица выгляжу. Видать денежная персона, сама заявила, что хорошо заплатит, никто за язык не тянул…”

–Ваня, Иван Алексеевич, поди, посоветуемся, – позвала она мужа, державшего ухо востро. Он подошел, не подавая вида, что знаком с гостьей.

– Эта гражданка, госпожа, неделю хочет пожить у нас. Может, уважим и потеснимся? – переминалась с ноги на ногу Клава.

– Неделю? Мг,– почесал озадаченный супруг затылок и сдержанно улыбнулся генеральше. – Что ж, годится, в тесноте да не в обиде. Я вам любезно уступлю свою комнату.

– Очень вам благодарна. Позвольте я взгляну на свое гнездышко,– попросила гостья. Предусмотрительный Ваня успел до ее прихода навести порядок в комнате. Она осталась довольной, украдкой нежно коснувшись рукой его мускулистой ягодицы.

Познакомилась с Клавой, согласившись на ее условия и цену, а когда возвратились детишки, приласкала десятилетнего Кирюшу и восьмилетнюю белокурую Светлану. Им она дала по плитке шоколада, а Клаве подарила отрез мокрого шелка на платье и флакон французских духов “Опиум”.

Клава была поражена щедростью Виолетты Арнольдовны. Угостила ее бразильским кофе и маслинами, который приберегала для дорогих гостей. Генеральша непринужденными разговорами о вечных женских темах и рецептах народной медицины и кулинарии очень быстро расположила к себе простодушную и доверчивую хозяйку, внимавшую ей с блестящими глазами и раскрытым ртом. Дробыш согласился помощь постоялице доставить вещи из пансионата. Там они в неистовом упоении отпраздновали успешное осуществление оригинального замысла.

Гостья очень быстро, проявив трогательную заботу о Клаве и ее детишках, стала членом семьи. Получила от генерала крупную сумму денег и подарила Кирюше джинсовый костюм, а Светлане – нарядное платье и мохеровый свитер. Не скупилась и на продукты питания – холодильник был забит колбасами, сыром, маслом, маслинами, фруктами и прочими яствами. Клава не могла не нарадоваться посланной Богом постоялице.

Искусная Синеглазка даром времени не теряла – использовала любую возможность для уединения с Ваней и продления медового месяца. В обеденный перерыв он, сломя голову мчался домой, где изнемогая от страсти, его ждала знойная генеральша. Законная супруга в это время трудилась на стройке подсобной рабочей, таскала на тележке кирпичи, щебень, песок. Она, конечно, перехватывая нежные взгляды супруга и щедрой москвички, догадывалась о их близких отношениях, но делала вид, что ничего не знает.

– Виолетта, мы уже месяц, как любовники, а я до сих пор не знаю твою фамилию. Некрасиво получается, пользуюсь на халяву и еще Клавку со спиногрызами на шею посадил, – однажды неожиданно заявил и посетовал Дробыш.

– Зачем тебе моя фамилия? Достаточно имени-отчества. Или может, решил черкануть письмецо, когда уеду в столицу?

– Нет уж, я не любитель писанины, привык иметь дело с железом, ключами, а не ручкой и бумагой, – возразил он. – Фамилию спрашиваю ради интереса, приличия…Для меня письмо или какую-нибудь фигню, вроде биографии или справки, сочинить страшная мука, что серпом по яйцам…

– Фу, какая пошлость, садизм. Ваня, ты думай, прежде, чем сказать, – отмахнулась она с досадой.

– Пусть лошадь думает, у не голова большая, – невозмутимо ответил Дробыш и у женщины не нашлось аргумента для возражения. После паузы она сообщила:

– Если только для интереса, а не писем и телеграмм, что может вызвать подозрения у генерала, то запоминай, я – Синеглазка. Правда, красиво, романтично звучит Виолетта Синеглазка?

– Для бабы может и красиво, а для генерала не серьезно, хреново и смешно. В украинской армии были генералы Могила, Лопата, Мулява… С такими погоняло только в стройбате служить, казармы строить и окопы рыть. Представляешь, дослужится твой муж до маршала. Ведь это курам на смех, маршал Синегдазка. Надо, чтобы фамилия была грозная и гордая, на врагов наводила страх и они в панике бежали, бросая оружие…

–Ну, знаешь, Ваня, у тебя тоже фамилия, не ахти какая знатная, Дробыш? Кого ты дробить собираешься?

–Никого, но и я в генералы не лезу, каждый сверчок знай свой шесток.

– Мой спонсор тоже до маршала не дослужится, – возразила Виолетта.

– Почему?

– Потому, что у маршалов есть сыновья и внуки, а они тоже хотят носить маршальские погоны и звезду с бриллиантами, поэтому там не протолкнешься. Конкуренция, и без влиятельного протеже в министерстве обороны шансов нет.

7

Неделя пролетала, как одно мгновение. Обеспокоенный генерал потребовал у супруги объяснений. Она не растерялась, сообщив, что врачи ее обнадежили – Чокракские грязи очень эффективны, ведь в царское время на берегу озера действовала грязелечебница, куда даже европейцы приезжали лечиться от бесплодия. Поэтому у нее, мол, и есть шанс. «Однако с отъездом затягивать не следует,– решила она.– Это может вызвать у него подозрения».

Весть о том, что задушевная гостья уезжает, до слез огорчила Клаву и ее детишек, избалованных лакомствами. Пресытившийся любовью, Ваня, думая о грядущей перспективе сексуального голода, взгрустнул. Опять потянет жизнь с охами и вздохами Клавы. Оставшись с ним наедине, любовница спросила:

– Ваня, у тебя какое воинское звание?

– Гвардии ефрейтор,– широко улыбнувшись, с гордостью заявил Дробыш.– А что?

– Гвардии – это прекрасно! Настоящий гвардеец, но жаль, что всего лишь ефрейтор, – вздохнула Виолетта.– Хотела тебе предложить должность адъютанта своего генерала, но необходимо офицерское звание.

– Это что же меня, опытного слесаря, и в лакеи? Ну, спасибо, удружила, не ожидал!– возмутился слесарь и с металлом в голосе продолжил.– Никогда генералам сапоги не чистил и не собираюсь ни за какие деньги. Я уж со своими железяками останусь. Это ж надо, что придумала, меня рабочего, пролетария, гегемона и в лакеи!?

– Вань, не горячись, о чем ты, какие сапоги? – рассмеялась женщина.– Адъютант – очень престижная, аристократическая должность. Не каждому офицеру она выпадает без протеже. Я хочу, чтобы ты был рядом.

– А как же Клава и дети? – насторожился он.

– У тебя замечательная супруга,– согласилась Синеглазка.– Береги ее, а я, возможно, еще приеду на следующий год, если этот сеанс грязевой терапии не поможет, то продолжим наш эксперимент. Сиваш находится совсем рядом у Арабатской стрелки, никто и ничто не помешает нашим приятным встречам.

Проводы генеральши на железнодорожном вокзале были трогательно-печальными, с цветами, слезами и поцелуями. Ваня был задумчив и немногословен, встревожив своим скорбным видом Клаву, не заболел ли?

Тоскливо прокричав, московский поезд плавно отошел от перрона. От Виолетты долго не было никаких вестей, а сам Ваня не решался ей написать – вдруг письмо попадет у руки генерала и он, как Отелло, устроит ей скандал.

С грустью он вспоминал чудесный роман. Клава по-прежнему была неприступна (не помог даже Казанова) и он страдал от неудовлетворенности, довольствуясь редкими подачками. Неожиданно в конце апреля пришла ценная бандероль. Дробыш взглянул на адрес отправителя и обмер – она.

Гулко забилось сердце, а воображение оживило хмельные ночи. Среди подарков он обнаружил маленькую записку: “Дорогие Ваня, Клава, Кирюша и Светлана! Бог услышал мои молитвы и подарил сына Женьку. Мой генерал от радости на небесах, я тоже счастлива. Простите и будьте здоровы. Виолетта.”

«Вот те и роман? – удивился Ваня.– Наверное, чокракские грязи помогли”.

Записку он утаил от Клавы, но покой потерял. Нет-нет, да и точит сознание назойливая мысль: чей ребенок, его или генерала? Он ведь на любовном ложе трудился на совесть. Хватит ли у него духу рвануть в Москву и убедиться воочию.

СКОРБНЫЕ СБОРЫ      

1

– Ганна, Ганн-а! – сердито повысил голос Филипп Ермолаевич Уваров, обращаясь к шестидесятичетырехлетней жене-ровеснице, задремавшей у жарко натопленной печи.– Ганна-а! Глухая тетеря, у те шо, уши заложило?

– Слухаю, Филя, що тоби треба? – наконец встрепенулась она, подняла крупную, повязанную шерстяным платком голову. Была она слишком полнотелой в сером свитере, длинной из сукна юбке, в черных ватных бурках и калошах на толстых икрах ног. Ганна своим громоздким телом, сидя на самодельной табуретке, повернулась к супругу. Исподлобья хмуро, осуждающе взглянула на него, явно недовольная тем, что ее потревожили.

– Дюже гарный сон бачила, а ты, бисова душа затрымав,– проворчала она.

– Выспишься еще вдоволь, впереди ночь,– произнес Уваров, согнав рукою с колен рыжего кота Борьку.– Надобно, пока не забыл, обсудить важный вопрос.– Мы с тобой, Ганна, уже не молодые люди, можно сказать старики, годы берут свое. Не ровен час, кто из нас помрет невзначай. Одному Богу ведомо, сколько кому лет отпущено? Я так полагаю, что первым лягу в землю…

– Сдурив, старый, помирать зибрався, – ехидно, содрогаясь тучным телом, засмеялась Ганна.

– Смерть приходит без приглашения,– возразил он. – По статистике зловредные бабы дольше мужиков живут. Я и сам вижу, ты хоть и глухая на правое ухо. Порой не докричишься, хоть кол на голове теши, однако ж еще крепкая, годков пятнадцать-двадцать протянешь, а мне, чую, скоро хана. Треклятый бронхит совсем доконал, кашель, язви его, ни днем, ни ночью покоя не дает. Мокрота с трудом отходит.

Филипп Ермолаевич перевел дыхание и глухо закашлялся, мелко содрогаясь тщедушным телом. Вытер платочком навернувшиеся на глаза от потуги слезы.

– Вишь, душит, зараза, слова не дает сказать, – продолжил он.– Того и гляди, придавит, что душа из тела вон. А глухие, как ты, долго живут, у них других болячек нет.

– Филя, тоби, мабуть допоможе редька з мэдом,– отозвалась Ганна.– Скильки рокив пьешь бронхолитин и солутан, а ниякого ладу. Тилькы кошты задарама вытрачаешь. И тютюн смалыты не треба.

– Поможет твоя редька, которая хрена не слаще, как мертвому припарка,– усмехнулся Уваров в поседевшие и обвисшие по краям усы.– Ты бы лучше перцовки купила или не поленилась и самогон согнала. У тебя он крепкий и злой получается. Эта самое лучшее лекарство после баньки, стаканчик-другой. Заменяет и таблетки, и микстуры.

– Кошты нема, а цукор тильки до чаю залышывся.

– Для себя ты, старая, гроши всегда находишь. В чулке, наверное, прячешь или в матрасе,– упрекнул он супругу.– А для мужа у тебя кукиш с маком припасен. Не жизнь, а сплошная мука, поэтому и помирать не жалко.

– Я кожен тыждень на рынке товкусь. Молоко, сметану и творог продаю,– парировала она упрек.– Ниг пид собою не чую, ось як тяжко кошты заробляты.

– А я что ж, по-твоему, на печи сижу и баклуши бью? – возмутился Уваров.– За коровой и птицей ухаживаю, весь навозом пропах. Все хозяйство на мне, да еще надо дров нарубить и печь растопить, пока ты там на рынке семечки лузгаешь и лясы точишь.

– А я тоби сниданок та вечерю, готую.

– Ладно, Ганна, у тебя язык, что помело, не переспоришь. Я те слово, а ты – два, палец в рот не клади, откусишь,– рассердился он.– Мало, что глухая, а гонору на троих, хохлуха ты упертая.

– А ты москаль поганый, – прошипела она и это вывело его из равновесия.

– Не чипай, Ганка, бо видгепаю,– сурово произнес Филипп Ермолаевич, приподнявшись со стула. Эта угроза подействовала на нее отрезвляюще и панически. Она втянула и без того короткую шею в жирные плечи, а он для убедительности произнес:

– Не гляди, что я доходяга, сила в кулаках еще есть.

– Сила е, ума не треба,– прошептала Ганна, опасливо косясь, черными, как у цыганки зрачками, на мужа. Он изредка, по пьяной лавочке, бил ее для профилактики за сварливый характер. На сей раз, пропустил ее шипение мимо ушей, лишь посетовал:

– Сбила ты, Ганка, своим острым языком меня с понталыку. Я вот о чем хотел сказать. Надобно меня заранее собрать в последний путь, всякие там причиндалы. Жизня нонча пошла такая, если сам о себе не похлопочешь, то никто и пальцем не пошевелит.

– Сынку Петро в турботах не зальшыть, – напомнила она.

– У него своя семья, вечные заботы, на все деньги и время требуется, – махнул он рукой.– Пока из Хабаровска доберется, рак под горой свистнет. Надо, чтобы все было готово, гроб, крест, венки, черные ленты … и что на стол подать за упокой души раба божьего. Прежде, когда не было бардака и нищеты, людей хоронили чинно, благопристойно, с музыкой, и то на черный день деньги копили. Доигрались политики, все сбережения коту под хвост пошли, инфляция-махинация многих честных тружеников превратила в нищих. Нашим родителям еще повезло, успели вовремя помереть. Проводили их на погост всем селом, поминки мы справили от всей души. Иные свадьбу дак не играют. Им на нас грех обижаться.

– Воны, майже, задоволены, – подтвердила Ганна Назаровна, насупившись.

Открыла дверцу и бросила в жарко пылающее оранжевое чрево печи два полена.

– Дрова то, Ганка, побереги, поди не в лесу, а в степи присивашской живем, – напомнил он. – Итак жарко, продыху нет, а впереди зима лютая. Дрова кончатся, будешь кизяком печку топить, коровьим ароматом дышать.

– Чомусь я дюже змерзла, Филя,– пожаловалась она, но муж оставил ее слова без внимания, лишь хмыкнул.– У тебя сала, как у Хавроньи, поди, не озябнешь среди осени. Я вот об чем. На прошлой неделе я побывал в райцентре. Тепереча там не то, что давеча. Зашел для интереса в это бюро… печальных услуг…

– Мабуть, ритуальных,– со знанием дела поправила она.

– Не встревай, когда я речь толкаю,– грубо оборвал ее Филипп Ермолаевич.– По мне дак без разницы, что печальных, что ритуальных. Для покойников там разный товар выставлен. Увидел я зашарпанный гроб и чуть не околел на месте. Стоит он пятьсот гривен, а хилый венок из бумажных цветов и листьев– двадцать– тридцать гривен. Вот я кумекаю, хорошо бы помереть в разгар весны или лета, когда тепло, птицы поют и цветов живых много. Тогда и деньги можно сэкономить. Ганна, я решил, что гроб и крест для себя смастерю сам. Слава Богу, с пилой и рубанком еще могу управиться. – Дюже ты, Филя, хитрющий. А хто мэнэ труна зробыть? – озадачила она его неожиданным вопросом.

– Верно, я об этом не подумал,– почесал Уваров затылок.– На два гроба у меня досок не хватит. Пока придется смастерить один. Дерево нынче дорогое. Кто раньше помрет, того и похороним.

– Можа другый з фанеры?

– С фанеры? Во придумала, глупая баба, канарейку, что ль собираемся хоронить?– проворчал он.– Можно из цинка, аль железа. Так, весь металл за кордон вывезли. Рельсы уже разбирают, бидоны и миски со дворов тащат…

– Ты, Филя, домовину поглубже и поширше зробы, – велела Назаровна.– Бачишь, яка я пышна, та дюже гарна. Шоб мени там не було тисно.

– Разнесло тебя, разбухла, как на дрожжах, в дверь с трудом влезаешь,– с подозрением заметил он, окинув ее полную, как у метателя ядра или диска фигуру, плоское, словно блин, лицо с красными от печного отсвета щеками.– В селе слух пошел, что Захарий Пивень за тобой уплетается? На рынке, сказывают, угощал тебя чебуреками с кофеем. С чего бы такая щедрость? Он же, скряга, за копейку удавится, дерьмо и то на удобрение использует, помидоры, перец и баклажаны им прикармливает вместо компоста и азотной селитры.

– Брехня усе,– робко возразив, насторожилась Ганна.

– Зачастила ты с ним в последнее время вместе на рынок ездить, не разлей вода, – продолжил Филипп Ермолаевич.– Аль молодые годы вспомнила, как он тебя на сеновале тискал? Может уже успел обрюхатить? Верно, ведь говорят, седина в бороду, бес – в ребро. – Люди добри, рятуйте! – внезапно заголосила, словно по покойнику, Ганна, перепугав ревнивого супруга.– Типун тоби на язык. Схаменись, що ты кажешь? Я Захарию пять гривен на шлях дала, вот вин и нагодував чебуреком и каваю.

– Так он же прохиндей, тебя надул,– изумился Уваров. – Сколько стоит один чебурек, стакан или чашка кофе?

– Чебурек – гривна и двадцать копеек, а кофе – одна гривна,– ответила она.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Назад к карточке книги "Яблоко раздора. Сборник рассказов"