Текст книги "Ржавая Хонда (сборник)"

Автор книги: Владимир Яценко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

2. МУТНЫЙ ПЕК

Озеро выдыхалось. Рубцы интерференционных полос опали, местами переходя в плоскость, «пена», в прежние времена радующая блестящими соцветиями красного и фиолетового, потускнела и съёжилась. Да и сами полосы обескровились, почти сливаясь друг с другом в серых полутонах и оттенках.

Пек тяжело вздохнул и двинулся вглубь пещеры в надежде отыскать «живой» участок. Тщетно. С каждым шагом он всё лучше понимал, что обманывал себя. Тусклые сумерки и тишина пугали. В прошлый заход здесь всё было по-другому. А теперь нужно искать новое озеро. А это означало эксперименты, пробы, ошибки… и редкие, очень редкие удачи.

«Всё сначала, – спустя сотню шагов признал Мутный. – Теперь всё с самого начала. Отыскать озеро, обозначить места экспозиции, апробация свойств… Воспроизводимость и стабильность результатов. Как-то чересчур быстро оно сдохло. Интересно, это какая-то система или мне просто не повезло?»

Чтобы ответить на этот вопрос, следовало созвать сход Гильдии. А для схода указать причину. То есть раскрыть карты и признать себя банкротом – без озера, без товара, без работы… Гильдии в таком случае проще выставить за дверь неудачника, чем собрать полтора десятка купцов и развести их на откровенность.

Подойдя к валуну по пояс высотой и с относительно ровной площадкой на торце, купец расстелил на камне скатерть и развернул узелок с едой. Печёная картошка, сало, варёные яйца, солёный огурец…

«Ну а если бы у меня было всё путём и кто-то на сходке осмелился пожаловаться на своё озеро? – Картошка стылым комом застревала в горле. Не помогало ни сало, ни огуречный рассол. Купец не чувствовал вкуса пищи. Рушилась его жизнь. – Я бы первым посмеялся над неудачником. Пусть ищет свежее озеро или убирается к депутам. Вот и весь разговор».

Он опустил голову.

Гильдия не поможет. Совет самому себе, при всей его жестокости, вдруг показался здравым и заслуживающим внимания. Начинать с нуля Пеку было не впервой. И обида на жизнь была больше связана с неожиданностью банкротства, чем с самим разорением.

Собрав скорлупу яиц и ошмётки от сала в платок для отходов, купец старательно вытер руки полотенцем и удобно устроился на огромном камне. Спешить было некуда. Полутёмный зал пещеры с редкими арабесками озера Тьмы служил хорошим убежищем от палящего зноя. Здесь можно было отдохнуть перед обратной дорогой. Отдохнуть и поразмыслить над тем, что делать дальше.

«Самое простое – это немедленно приступить к поискам нового озера, – думал купец. – Дело новое, но понятное. И риска, на самом деле, немного».

«Своё» озеро Мутный Пек получил по наследству от Кузьмы Шепитько.

Чувствуя близкую кончину (подцепил грибок ладонью и запустил; спохватился поздно, когда в самый раз было половину тела ампутировать), Кузьма передал дело чужаку. То ли и вправду разглядел какую-то особую стать Пека, то ли не хотел своих поднимать – не дружил он с роднёй. Так или иначе, последнюю сотню отбоев жизни посвятил Кузьма беседам с учеником, передавая премудрости фандрового дела.

Нашлось в этих лекциях место и методике поиска озера, которое Кузьма отыскал сам и совсем не случайно.

После Упадка рождалось много детей с удивительными способностями. Дикость первых времён породила немало суеверий и ужасных обычаев, в соответствии с которыми «странные» дети умерщвлялись в младенчестве, нередко вместе с матерями. Обижаться на хомоортодоксов не стоило. В санитарные отряды шли не только испуганные люди и негодяи, склонные к жестокости и садизму. В Санитарной Службе встречались и романтики с искренней верой в чистоту человеческой расы и необходимость спасения генофонда как залог грядущего процветания человечества.

Тем не менее, несмотря на зверства СС и доносительство, многие мутанты ускользали от чистки. И среди уцелевших можно было обнаружить дарования, способные чувствовать фандр в неактивированном состоянии. Чаще – дети. В основном – девочки. Такие за километр могли учуять озеро. И привести к нему.

О своей фандр-ищейке Шепитько умолчал. Зато подробно описал, как нашёл её: ходил по сёлам из хаты в хату простым мешочником. Предлагал яркие обрезки тканей на платки и заплатки. И среди разноцветия лоскутов обязательно выглядывал серый холщовый ремешок, побывавший в озере Тьмы. Одна из тысячи заинтересовалась невзрачной полоской. Она-то и привела Кузьму к озеру.

Так что алгоритм прост: кто ярким, красочным лоскутам предпочтёт ничем не примечательный обрывок холста, тот и будет фандр-ищейкой – недобитым разумным артефактом, способным «видеть» фандр.

«Придётся возвращаться в Московию, – задрёмывая, думал купец. – Спокойно и методично обойду посёлки: селение за селением. Найду! Другие находят, и я найду. А с новым озером возьму кредит у Гильдии. Не откажут. Впрочем, если поиски не затянутся, может, и без кредита обойдусь. „Жирового” запаса на тысячу отбоев хватит…»

Новая мысль заставила открыть глаза.

Но что, если «выдыхание» фандра связано не с увяданием отдельно взятого озера, а с какими-то общими процессами, происходящими в мире? Перемены заметны, от них нельзя отмахнуться. К примеру, все знают, что в последнее время землетрясений стало меньше. По рассказам старожилов, раньше трясло через день на третий. Но сегодня это «развлечение» не чаще одного на две-три сотни отбоев.

Неужели магма успокаивается?

Или ещё пример – стабилизация русел рек. Раньше «прыгали» чуть ли не каждую сотню отбоев. Но теперь-то крестьяне куда реже снимались с насиженных мест!

С фандром тоже что-то происходит. Ведь «таяли» не только ткани Пека? Что, если поиск нового озера не имеет смысла, поскольку умирали все озёра? Тогда поиск ищейки – непростительная трата времени и сил… вдобавок опасная игра с СС.

Но если так, то следует радоваться, а не огорчаться.

Побеждает тот, кто первым выпускает из рук уходящую в небо леталку. Кто замешкался – разобьётся насмерть.

Ему повезло, что озеро «выдохлось» у него первого. И об этом лучше помалкивать. Но не для того, чтобы подольше удерживаться в Гильдии, усмиряющей аппетиты таможни и мытарей. Нет. Молчать следует, чтобы подольше сохранить преимущество перед остальными купцами. Он первым займётся раскопками на Юге.

Мутный Пек приподнялся на лежбище и сел прямо. Ну конечно!

Судьба благоволила – послала необычных спутников исключительно в порядке помощи для кардинальной смены профессии.

Дальнейшие действия не вызывали сомнений: вернуться в Шостку, обменять остатки тканей на лошадей и припасы и отправиться вместе с Рыжим к Краю.

«Научу парней обходить сиреневые топи, и двинемся, – подумал купец. – Только не к началу Тьмы, а к нетронутым складам, которые ждут своих мародёров на таинственном Юге. Не всякий туда доберётся. Впрочем, если с Рыжим – то всякий…»

Жаль будет расставаться с девушками. Приятные собеседницы, неиссякаемый источник знаний. Не существовало вопроса, на который они не могли ответить.

А ведь о столь многом ещё можно было спросить! «Чтобы узнать цену – потеряй…»

Инкубы для хохлов – вопрос жизни и смерти. Нечего и думать выкупить или вымолить хотя бы одного…

Следующая мысль окончательно разбудила Пека: а что, если у остальных купцов то же самое? Что, если Гильдия – только прикрытие, ширма для поставки упаднических раритетов в Московию? И он, Пек, был последним, кто вёл в Московии реальный фандровый промысел. Это бы всё объясняло: и высокомерный отказ Гильдии от торговых предложений Питера, и масштабность операции московитов по внедрению агентов в его экспедицию, и бестолковость дружинников…

Это две разные группы, которые ничего не знали друг о друге!

Дружинники позвали монстров, чтобы занять место конвоя. Их интересовали только склады. А на складах – древоружие. Если Гильдия действительно покрывает нелегальный оборот оружия, то дружинники, независимо от ментов и эсэсовцев, решили внедриться в фандровую экспедицию. Отсюда все нестыковки и недоразумения!

Тогда Рыжий со своим приятелем – боковая припёка. Парни мешали дружинникам, поэтому Булыга и пытался от них избавиться. Только Рыжий оказался шустрее и сумел отравить оппонента первым.

Пек дотянулся до бурдюка со слабым, разведенным вином, сделал несколько глотков и удобно улёгся на камне. Приятная сытость умиротворяла и баюкала. Было тепло и сухо. Ионизированный воздух едва слышно поскрипывал. Разве сравнишь с оглушительным треском, которым озеро встретило Пека при его первом посещении?

Купцу казалось, что он сделал важное открытие. Фандр умирал или уже умер. Но таковы правила: имеющий начало всегда примет конец.

Забавно. Эти слова прозвучали в первой лекции Кузьмы Шепитько. Тогда он рассказывал о мечнике Фандоре, который по неосторожности свалился в озеро из сверкающей пыли. Товарищи быстро подоспели на выручку, вытащили мечника на безопасное место, но каково было их удивление, когда по команде «оправиться» Фандор не смог снять штаны, а перед отбоем не сумел снять и рубашку. Все попытки стащить с него одежду или разрезать её не увенчались успехом. Так родилось понятие фандр – скафандр человечества и проклятие мечника Фандора. Отправлять естественные надобности и мыться он как-то приспособился. А вот детьми так и не обзавёлся. Мало кто помнил о таких подробностях. Важным казалось другое: мельчайшая пудра, забиваясь в пряжу, заполняла микрощели в переплетении нитей и наделяла ткани сказочными, волшебными свойствами. И это была заметная помощь Природы в выживании человеческой расы. Жаль, кончилась эта помощь. Что ж. Будет другая.

На то и человек, чтобы приспособиться.

А если не приспособился, то какой же это человек?

3. ДАНИЛА ХОЛОДНЯК

Камера переноса выводила в «обезьянник»: прутья чуть тоньше моей руки, а в ячейку не просунешь голову. За решёткой – четвёрка ментов в полной полевой экипировке: тренч-фандр, шляпа, очки и респиратор. Удивило, что у одного в руках был лук с натянутой тетивой. «Зачем ему лук и стрелы, если у других – лучемёты?»

На мои радостные возгласы: «Зёмы, привет, за содружество земуправ» – ответили спокойно, буднично и по-деловому:

– Руки сквозь прутья, ноги шире плеч.

Голос под респиратором звучал хоть и глухо, но с воодушевлением и подъёмом, в нём слышалась радость человека, едва не уснувшего на длинной нудной вахте. А я припомнил регламент карантина и решил не спорить: положил питерский вещмешок на пол и просунул руки сквозь прутья.

– В одну ячейку руки! – заволновался мент.

В самом деле. Если между скованными руками окажется прут, я не смогу отойти от решётки. Покорно выполнив распоряжение, я вдруг понял, зачем лук и стрелы. Скажем, если бы в клетку попал Рыжий, депа с два он бы понял угрозу лучемётами. Другое дело – стрела, направленная в голову.

Додумать не получилось. На голову набросили мешок, остро пахнущий эфиром. Сразу же понял, к чему дело идёт, но дёрнуться не успел, потому что в следующую секунду стало всё равно…

…Пришёл в себя на твёрдой кушетке. На шее, запястьях и щиколотках – широкие металлические браслеты. Короткие цепи соединяют браслеты с кушеткой. Задница саднит и чешется – интересно, нашли там что-нибудь интересное?

– Имя, звание, округ?

– Калуга, старшина дружины, Данила, – отвечаю чётко и в обратной последовательности, как учили.

Это шифр у нас такой. На предмет отделения своего от чужого. Там, впереди, ещё несколько подобных заморочек будет. И лучше бы ничего не напутать.

– Начальник, объект, связист?

– Купченко Иван. Мутный Пек. Сальтан Жора Ибрагимович.

– Рюкзак?

– С купцом был конвой из Питера. Рюкзак мне передал Купченко в качестве вещдока.

– Сколько пробыл в Поле?

– Пятнадцать отбоев, но точно не считал. Жарко было.

– С кем вышел из Калуги?

– С Булыгой. Геройски погиб. Пенсию бы семье…

– Что с питерцами?

– Полегли в схватке с химерами. Не сумели приспособиться к нашей фауне.

– Кто сейчас с купцом?

– Двое оборванцев, подобрали неподалеку от Брянска. Две девки – купеческие жёны. Иван Купченко. Отказался от Перехода. Сказал, будет ещё станции искать… План у него.

– Округ, звание, имя?

– Данила, старшина дружины, Калуга…

Второй круг вопросов ничуть не смущает. За ним последуют третий и четвёртый. А потом доведут до полуобморочного состояния и будут допрашивать через подсознание. И обязательно сопоставят: о чём умолчал в трезвом уме и что выболтал под дармовым угаром.

«С чего начинается Родина? С досмотра в твоём чердаке…»

Такое впечатление, что не домой вернулся, а в лапы контрразведки попал.

Впрочем, контрразведка и есть. Тем более что инфа убойная. Конец радости – вот как моя история называется. И «убойность» следует понимать буквально: теперь меня проще убить, чем допустить несанкционированную утечку информации. Пресечь распространение слухов, если кто не понял. Как-то не подумал я о таком обороте. Не видать мне Тамилки. И это правильно. Карантин – не потому, что зараза воздушнокапельным путём. А потому, что опасность для общества: изо рта в уши.

Сомнительное какое-то «счастье». С душком…

И Купченко хорош! Мог бы и предупредить или намекнуть как-то. Впрочем, нет, не мог. Мент! У них вместо сердца вторые мозги приспособлены. Делают то, что нужно, а не то, что хочется.

О!

Кажись, вторая фаза пошла: мне таки дали прикурить… в смысле сунули какой-то дряни понюхать. Чего спрашивают не слышу. Только колокол: «бум-бум-бум». И мои ответы: «дзинь-дзинь-дзинь».

Щас моё подсознание трусить будут. Щас оно всё про меня расскажет. Обидно, конечно. Что за дела? Как жрать, то вместе, а стучать врозь?

Кажется, хохлами интересуются. Казарма! Большая-большая казарма. Свинарники-телятники, птичники-крольчатники… широкоплечие, подтянутые ребята работают, где поставит старший наряда. Копают, сеют и жнут. Для себя стараются. Чтоб не умереть с голоду. Семья без кормильца. Нужно позаботиться о семье Булыги. Пенсия…

Хохлы. Всё по-военному, по приказу, как один организм.

Много. Очень много. Наверное, тысяча. А может, и десять тысяч.

Нет. Детей не видел. Женщины есть. Мало. У Булыги осталась жена. И детишки, наверное, есть. Требуют заботы…

Хохлы. Сильные, высокие, широкие. В любой момент бросит лопату, возьмёт меч и с тем же усердием будет рубить, с каким минуту назад копал яму под уборную.

Нет. Особых приёмов фехтования не видел. Дурь и тупая сила. Да, рубился. Двоих зарезал и десяток ранил. К строю не приучены. Признаков военно-тактического мышления не заметил. Когда украли девушек, тупо плелись за нами и пытались ударить мечом улетающую крепость. Нет, вперёд не забегали, сеть не набрасывали, стрел не использовали, древоружие не применяли. Заслонов не было. Да. Просто улетели. Нашли станцию Перехода. Купченко остался. Сказал, что ему нужно ещё станции искать. Ему одной станции мало. Нужно три. План у него такой. Потому что он – связной. А Булыга – мёртвый. Потому что отравился насовсем. А семья осталась. Нужно помочь…

Девушек украл Рыжий. Жёны купца. Любовь у них. На троих? Не думал об этом. Купец уехал на лошади. Не знаю куда. Оставил жён и уехал. Вот Рыжий жён купца и выкрал. Булыга тоже оставил жену…

Рыжий. Подобрали неподалеку от Брянска. Вместе с приятелем. Немые они. Прятались от санитаров. Не представились.

Потому что он – рыжий. Не знаю, зачем ему жёны купца. Больные они. Жена Булыги тоже заболеть может. Нет, я с ней не знаком. Но ей нужно помочь. Да. Правильно. Это самое важное. Нужно помочь семье Булыги…

Рыжий. Начало Тьмы ищет. Фишка у него такая. Дурной, наверное. Хотя, если от санитаров прячется, значит, не очень-то и дурной. А леталкой управлял его приятель. Не знаю. Немые они. Оба. Прятались от санитаров. Булыгу в детстве тоже от санитаров прятали. Да, вместе росли. В одном детдоме. А теперь нужно помочь его семье…

Питерцы. Пятеро. Полегли в два захода. Химеры атаковали. Мы пытались помочь. Не успели. А семье Булыги ещё можно помочь…

Питерцы. Последним погиб Феликс. Звал в Кириши. Хороший парень. Пытался помочь Рыжему. Нужно помочь семье Булыги. Пенсия…

Тошнит.

Тошнит и качает. Жалею, что родился. Нельзя с этим жить. О! Это «нежить» получается! Я лежу ничком или навзничь? Важный вопрос! Потому что, если начнёт рвать, можно захлебнуться. Геройской такую смерть не назовёшь.

Впрочем, всё равно ничего не соображаю: чем отличается «ничком» от «навзничь»? Дурь какая-то. Бессмысленные звуки. Придумают же. Древние наверняка как-то иначе разговаривали. Не зря их руны нечитабельны.

А Рыжий и наши надписи не понимает. А вот может ли он читать руны – никто не спрашивал. Вдруг может? Вдруг Рыжий и есть древний? Нельзя же поверить в его нелепуху про войну за урожай? Как он там, под леталкой, с сектами справлялся, никто не видел. Но как он на торнадо бросился, видели все.

Припадочный малый. Если б его от бешенства не переклинило, он бы точно в воронку полез. Порождение Поля и древних. Никакой он не ковровец. И всё его путешествие – лапша на уши. Нужна ему Тьма, как же… Он пришёл, чтобы всех нас прикончить, вот что. Всех! Московитов, питерцев, хохлов…

Это Каин его позвал. Вернее, Каин просил защиты у своего Бога, и тот ему прислал Рыжего нам на погибель… голова, моя голова… болит…

Чтоб меня санитары забрали…

Чем эти изверги меня обкурили, что такая хрень лезет в голову?!

4. ЖОРА САЛЬТАН

– Да, Михалыч, признал. Мой, конечно. Старшина Холодняк.

– У него нашли питерский баул.

Пока начальство не успело заблудиться в дебрях собственных фантазий и выводов, спешу уточнить:

– Он принёс рюкзак с барахлом, на котором кто-то фломастером нацарапал «СПБ». А питерцы это или нет, мы пока не знаем.

– Так ведь «СПБ», Жора! Что тебе ещё нужно?

– Логика. Мне нужна логика, Михалыч. Тебе не кажется странным, что шмотки разведгруппы тщательно промаркированы? Если втихую интересуются нашими делами, зачем подставляются? Будто нарочно на каждом предмете буковки нарисовали.

Генерал нахмурился и глубокомысленно потёр подбородок.

Что ж, два десятка лет – достаточный срок, чтоб узнать привычки начальства. Поднимаюсь с кресла и открываю шкаф-купе, в котором прячутся фризер-фандр и винный «погреб». Батарея бокалов из тонкого бесцветного стекла на длинных ножках радостно салютует праздничными искрами. Поскольку время послеобеденное, а разговор предстоит долгий, разливаю по «тюльпанам» не джин-марк, а мартини. К пойлу добавляю по пять капель лимонной эссенции и лёд: Михалычу бросаю два кубика, себе – три. На содержании алкоголя в крови это не сказывается, но Михалычу нравится прикидываться чуть более пьяным, чем его подчинённые. Может, ему так легче отмазываться от неудобных слов и неудачных приказов?

Он принимает у меня бокал и ворчит:

– Когда ты научишься разливать по-мужски? Опять только треть стакана!

– Мы же культурные люди!

Генерал недовольно хмыкает и возвращается к прерванной теме:

– Думаешь, кто-то под питерцев косит?

– Уверен! Когда мы своих на Север отправляли, то специальных контролёров ставили, чтоб со шмоток бирки отпарывать. А если «МСК» с пластика не оттиралась, то со склада новое, немаркированное несли. Агентов догола раздевали, чтоб шли в проверенном белье.

– Питер мог и протупить.

– Ага. Избавиться от санитарной службы – умный, а как агентов к нам отправить – тупой?

– Ты это… скромнее, ладно? Уцелевший звал в Кириши. Я проверял. Это в тех краях.

В его голосе – натуральное беспокойство. Я со значением киваю. Мы оба знаем, что эсэсовцы прослушивают кабинеты. Поэтому игра в неосторожность и недовольство – давно вошла в привычку. Пусть лучше санитары негодуют по неосторожным словам, чем заподозрят готовность перейти к делу.

Сажусь в кресло и снимаю пробу коктейля. Чересчур сладко. В следующий раз положу больше лимона. А в целом ниче так. Бодренько и с горьковатым послевкусием.

– Это первые слова Феликса, – роль всезнайки-подчинённого даётся мне легко и непринуждённо, – допускал, что мог погибнуть, вот и начал с дезы. Своим агентам мы даём такие же инструкции.

– Но если не Питер, то кто?

– А вот это и есть вопрос, Михалыч. Всё остальное – вилами по воде и пальцем в небо.

Он прикладывается к своему бокалу и в несколько глотков выпивает всё. Кубики льда жалобно звякают о стекло. Делаю укоризненный взгляд, но Михалычу сегодня не до дегустации:

– Как тебе сам доклад?

– Психоблок очевиден. Тут и гадать нечего. Кто-то зациклил парня на пенсии семье Булыги. Жаль только, что понять нельзя, поверх чего извилины закручены. Кто-то очень заинтересован в ограниченности отчёта дружинника.

– Ничего себе ограниченность! Да его инфа – фугас в унитазе!

– То, чего в докладе Холодняка нет, мне кажется более важным.

– Что может быть важнее информации о Питере и Шостке?

– Третья сила, Михалыч. Суди сам: кто-то нарочно наляпал буковки «СПБ», кто-то не счёл нужным затирать память дружинника о питерцах и хохлах. Значит, третья сила – не питерцы и не хохлы.

– А разве есть кто-то ещё?

– Получается, что есть. Теперь этот вопрос важнее всего.

– Мозгляк ты, Жора. Уважаю. Если такой умный, скажи, чего дальше делать? Дружинника твоего я из карантина не выпущу. Ты уж извини. Депут его знает, что ему в башку засунули. Но и в клетке его оставлять как-то не по-людски…

Я знаю, что ему ответить. Собственно, как пришла копия допроса Холодняка, так я и понял, что делать дальше. Вовремя Данила вернулся. Не хватало его в моих планах. Очень он был мне нужен. Но не здесь…

– Отправь его обратно.

– В смысле?

– В прямом. Найди ближайшую к Шостке зарубежную станцию перехода и отправь туда Данилу.

Михалыч играет бокалом, раскручивая в нём оплывшие кубики льда. Спокойно поднимаюсь и приношу ему новую порцию мартини, с увеличенной дозой лимона. Треть бокала, разумеется. По-другому пусть сам себе наливает.

– Я видел отчёт технарей об экипировке чужаков, Михалыч. В лямке рюкзака нашли маяк с пеленгатором. Умельцы оценивают радиус действия в пять сотен километров. Сечёшь, тырщ генерал?

– С трудом, воевода. Ты уж попроще объясни старику, подоходчивей.

– Главное, забросить Данилу на ту сторону. Плюс-минус сто километров роли не сыграют. По маяку дружинник найдёт своих приятелей.

– Не понимаю, как он их найдёт?

Закатываю глаза и считаю до пяти. Успокаиваюсь. Наверное, это он для санитаров тундрой прикидывается.

– Чужаков было пятеро. Один рюкзак – у Данилы. Значит, рядом с Купченко ещё четыре рюкзака. В каждом – по маяку. Пока Данила их догоняет – пеленгатор попискивает. Как только отклонится от курса – замолчит. Показать, как пеленгатор будет попискивать?

Растягиваю губы, чтоб натуральней изобразить писк, но генералу не до шуток:

– Когда мы их потеряем, покажешь, не сомневайся. А сейчас скажи, зачем Даниле искать Купченко и Пека?

– Чтобы вернуть. Хочу вернуть их в Московию. Есть в этом желании резон, Михалыч. Убойный резон!

Делаю большой глоток и катаю во рту мартини. Да. Чересчур сладко. Интересно, как у Михалыча получилось?

– Так что? Прямо сейчас и отправлять?

Глотаю, выдерживаю паузу, прислушиваясь к обонятельным и вкусовым рецепторам и, только когда уходит горечь, отвечаю:

– Нет, не сейчас. Дай Холодняку время отойти от наркоты. Переведи в камеру поуютней, чтобы стены, душ, туалет, кухня. Проследи, чтоб он вымылся и проспался. Я жену его, Тамилку, пришлю. Пусть побудут вдвоём, покувыркаются… дело-то молодое, хе-хе. Тем более у Тамилки для залёта дни подходящие…

– А ты, значит, интересовался? – сально ухмыляется генерал.

– Не одним же санитарам думать о сохранении генофонда? – невозмутимо парирую колкость. – Подбери мастеров рукопашного и полевого дела, передай их в подчинение Даниле и через пять-шестъ отбоев всей группой отправляй на Руину.

– Похоже, ты указываешь мне, что делать?

– Дык сам просил. Ты приказал, я исполнил.

– Темнишь ты что-то, Сальтан. По морщинам на твоей лысине вижу, что темнить. Выкладывай. Что ещё углядел? На кой ляд сдались тебе Пек и не закончивший работу связист?

Допиваю мартини и ставлю пустой бокал на бирдекель, который принёс с собой. Генерал недовольно косится на подставку для бокала, но помалкивает. Как и его пренебрежение к культуре потребления спиртного, это тоже часть наших старых традиций. Я точно знаю, что после моего ухода он прочтёт записку на обороте костера, а потом сожжёт его.

– «Углядел»… да уж углядел, Михалыч. Немые бродяги, которых Пек подобрал около Десны, шибко мне двух беглых напоминают. Один и вправду рыжий, селюк из Коврова. Второй наш, у Фортанцера стряпчим служил. Был ещё третий, Сулаев. И сбежали они из калужского изолятора тем самым Переходом до Брянска, который ты для моей погони за Пеком открыл. Сулаева следующим отбоем взяли. Допросить, правда, не успели. Перестарались мои соколики. Ведь при побеге эта троица двоих наших положила. Вот дружина и не сдерживалась…

– И что? Правильно, что бандита порешили.

– Нет, Михалыч. Неправильно. Теперь не скоро узнаем, что в камере случилось. Сулаева я давно знаю. Вор от рождения и жил по понятиям. В тюрьме на охрану не бросался. Второй, Каин, – шпак и фраер. Этому по морде дашь, так он другую щеку подставит. Чтоб, значит, дважды по одному месту не били. И сдаётся мне, что смерть дружинников на ковровце.

– Один против двоих?! Безоружный одер против двух мечников?

– Вот-вот. И единственный, кого мы знаем и кто мог психоблок поставить, это твой Купченко. Что, если мент ковровца выгораживает?

– Третья сила?

– Она самая, Михалыч. Третья сила. А не послать ли нам во Владимир людей? Надо бы глянуть, что там, на болотах, делается. Вдруг ковровцы за ум взялись: для начала хотят нас с Питером поссорить, а потом совместно с хохлами с двух сторон прижать? А Купченко сам под гипнозом. Ковровец его и зомбировал.

– Не многовато ли на крестьянина вешаешь? И с мечниками справился, и мента зомбировал… Это теперь селюк такой продвинутый пошёл? Прямо мутант какой-то…

Опускаю голову, собираясь с мыслями. Важно не просто рассказать – важно расставить акценты. Наше с Михалычем взаимодействие расписано на обороте костера, но, какие подобрать слова, чтоб санитары сами сунули голову в петлю?

– Мутантами пусть СС занимается, а вешаю я сколько не падает, – голос мой ровен, но смотрю Михалычу в переносицу. Тоже один из знаков, чтоб понимал – не ему одному говорю. – Впервые Рыжий засветился как подозреваемый в краже древоружия у Мутного. Но купец в обороте древоружием замечен не был. А Рыжий – заготовитель, а не вор. Я бы его следующим отбоем выпустил, если бы он сам не ушёл. Но коль беда такая с охраной приключилась, отправил я толковых людей по следам ковровца. И не пожалел. Интересные вещи получаются. Для начала глянь-ка сюда…

Достаю из кармана оптический прицел, привстаю с кресла и кладу на стол.

– Этой оптикой Рыжий рассчитался в Калуге с хозяином ночлежки. Что интересно: никаких личных вещей! У крестьянина даже вещмешка нет. Распотрошили его шинель: кисет с подорожником, кремень и кресало, иголка, нитки…

– Депут меня подери! – в сердцах ругается Михалыч, хватая прицел. – А где остальное?

– Скорее всего, на складе осталось, – пожимаю плечами. – Для дикаря лучемёт – глупая тяжесть: как молотком пользоваться неудобно, а чтоб запустить кому-то в голову – камней кругом хватает. Прицел, надо думать, скрутил, а лучемёт бросил. Судя по всему, также и с режиком у него получилось: пользовался как обычным ножом, пока в лавку Фортанцера не отнёс.

Михалыч от возбуждения поднялся с кресла и заходил по кабинету:

– Получается, на этом складе и лучемёты, и виброножи?

Спешу подлить масла в огонь:

– По всем признакам – арсенал!

– Но как? Где?

– Догоним, вернём и спросим! Только задачу охотникам формулировать предельно жёстко: найти и вернуть Рыжего живым. Обязательно живым!

Генерал коротким рывком отдёргивает штору и всматривается в даль через глазок прицела:

– Стократный, не меньше! Такие сейчас только у санитаров… Слушай! – Он даже хлопнул ладонью по столу. – Если мы знаем, что парень из Коврова пришлёпал, надо бы наведаться в Ковров, да и спросить у старосты, где его бойцы такое железо видели.

– О том и говорю, Михалыч, – усмехаюсь искренне, без насмешки, – только ты присядь, остынь. Это я к тебе с докладом пришёл, а не ты ко мне с просьбой. Вот и слушай…

Кресло жалобно скрипит под свалившейся на него тяжестью. Генерал хватает бокал мартини и вновь в два могучих глотка выхлёбывает всё содержимое.

– Любишь ты, воевода, кишки мотать. С докладом он пришёл… тогда не томи, докладывай!

– Установлено, что мимо санитарных кордонов и застав дружинников Рыжий не проходил. Значит, двигался по бездорожью. Тогда дали ориентировку по всем городам между Ковровом и Калугой. Я рассудил, что приметную масть дикаря могли запомнить. И, представь, запомнили! Из Серпухова ответили, что видели такого. Расплатился за постой мешком сушёного подорожника…

– Стоп! – тормозит Михалыч. – В Серпухове ковровец рассчитывался травой?

С удовлетворением киваю. Что и говорить: учитель ученика понимает издалека.

– Но это значит, что арсенал находится между Серпуховым и Калугой?

– Рыжий идёт по прямой. Приложи линейку: между Владимиром и Калугой – только Серпухов. Вот после Серпухова Рыжий и нашёл арсенал. Иначе расплачивался бы древоружием не только в Калуге.

– По прямой, говоришь? – Генерал уставился на карту за моей спиной.

Я не стал оборачиваться.

– Восемьдесят километров. Если идти от Калуги, то в пойме Тарусы гнездо головастиков. Минус три человека. А если в обход и топать от Серпухова, то за Протвой лес до самого Кузьмищево… туда я не совался, людей пожалел.

– И как же он прошёл? – растерянно спрашивает Михалыч.

– Вот я и говорю: вернём и спросим. А заодно узнаем, где арсенал.

– Это в том случае, если немтыри и вправду те, за кого ты их принимаешь.

– Разумеется, – равнодушно пожимаю плечами. – Чудеса тоже случаются. Двое немых в нужном месте в нужное время… И старшина дружинников после блестящего внедрения позволяет инвалидам принять участие в секретной операции… Не чудо, нет?

– На чудо мы рассчитывать не будем, – твёрдо говорит Михалыч. – О том, как пройти лес и мимо головастиков, узнаем у ковровцев. Тогда поиски арсенала поведём сразу в трёх направлениях: по маршруту Рыжего туда и обратно и в поисках самого Рыжего. Что-то обязательно сработает…

Он опять начал играть со льдом в пустом бокале, но я не двинулся с места.

– Одна только проблема, Жора, – спустя минуту размышлений говорит генерал. – Если селюк дружинников замочил, как собираешься его использовать? Ты уверен, что хлопцы твои, как отвернёшься, его не придушат? А потом скажут, что так и было?

– Проблема совсем не в этом! – резко поднимаюсь и сердито отодвигаю кресло. – Дружина не вправе предъявлять дикарю претензии. Он не является гражданином. А это значит, что дружина его не крышует. Он не обязан исполнять наши приказы и требования. А что убил – на то и вира. Отправим отряд в Коврово, пусть крестьянский сход за мёртвых дружинников заплатит. Или продуктами, или дадут проводников, чтоб от Серпухова до Калуги по прямой провели. Я слышал о таком. Селюки даже с крокодилами союзы держат. С ковровскими проводниками мы пройдём по следам Рыжего и найдём арсенал.