Текст книги "Это уж твердо"

Автор книги: Владимир Воробьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Владимир Иванович Воробьев
Это уж твёрдо

Честное пионерское

У Володьки «честное пионерское» – всё равно что «здравствуй» или «прощай». Сто раз на день можно от него услышать.

Вот послушайте, что вчера, например, было.

Старшеклассники обещали взять наше звено с собой на экскурсию в Краснокамск – бумажный комбинат осматривать. Это в награду за то, что мы помогли им школьную библиотеку перенести в другую комнату и на книги кармашки наклеили.

В половине восьмого утра нам велели быть на вокзале. Конечно, Володька, как всегда, дал честное пионерское слово, что будет готов, когда я за ним зайду.

Ну вот. Стучусь я к нему в семь часов. Никто не отзывается. Значит, отец с матерью уже на работу ушли. А Володька? «Ну, ясное дело!» – думаю. И так забарабанил в дверь, что собаки на дворе залаяли.

Слышу за дверью: шлёп-шлёп.

Это Володька, босой ещё, бежит открывать дверь.

Вхожу. Володька, конечно, ещё не умытый, мечется в одних трусах по комнате и бормочет:

– Вот, понимаешь, тут сам вчера положил. Хорошо помню. Честное пионерское…

Это он про свои носки. А они лежат спокойно на стуле, под книгой. У него вечно так: щётка сапожная на столе валяется, а книга где-нибудь в углу брошена.

«Эх, – думаю, – дам я сейчас ему тумака и уйду. Охота, в самом деле, из-за него на вокзал опаздывать!»

– Да вот они, твои носки, – говорю. – Такое у тебя слово? Я ждать не буду. Я пойду.

А он уже носки напялил и брюки ищет.

– Ага, – кричит, – попались! – обрадовался, что штаны нашёл.

Рубашка тоже скоро отыскалась, за стулом.

– Нет, – говорю, – я пойду и вообще заходить к тебе больше никогда не буду.

А он приплясывает, торопится:

– Я сейчас, минуточку, секундочку… Честное пионерское.

Вдруг встал и озирается по сторонам.

– Чего ещё? – спрашиваю.

– Ремень…

Нырнул Володька под кровать, выполз оттуда, в другую комнату побежал, потом опять под кровать полез. Чихает там, возмущается:

– Лежит, наверное, где-нибудь и смеётся над нами.

А ремень висит себе на дверной ручке. Но мне не до смеха стало, когда я на часы взглянул.

Вытащил я Володьку за ноги из-под кровати:

– Вот он, твой ремень.

– Ну вот, сам видишь, – говорит мне Володька. – У меня, в общем, порядок, только я ещё не привык к нему. Честное пио…

– Брось болтать, скорее поворачивайся! Смотри, уже четверть восьмого…

Он мигом рубашку натянул так, что она затрещала по швам, даже пуговица отлетела.

– Давай, давай скорей! – кричу. – Растяпа сонная!

Вдруг смотрю: опять он засуетился, глаза таращит во все углы. Снова под кровать полез – свои ботинки искать.

Стал я ему помогать. Всю комнату обшарили. И за корзиной в углу смотрели, и сундук отодвигали – не нашли, вспотели оба.

Сел я на стул, чуть не плачу от обиды. А Володька кружится по комнате и вдруг что-то на этажерке принялся искать.

Вскочил я – и к двери. Уцепился за меня Володька, в глаза засматривает.

– Подожди… – жалобно просит.

Ну конечно, жалко мне его стало. Всегда он так… на психологию мою действует.

– Обувай, – говорю, – что-нибудь другое. Есть же у тебя. Только скорее!

– Я в калошах пойду, – хнычет он.

Меня смех разобрал, как представил я себе Володьку на экскурсии в одних калошах.

Ну, он догадался наконец: брезентовые туфли надел.

Мы уже бежать кинулись, вдруг Володька как шлёпнет себя ладонью по лбу – и назад. Откинул угол матраца, а там его злосчастные ботинки лежат.

– Это, – говорит, – я придумал, чтоб не забыть ботинки утром почистить! Ну ладно, бежим. А то и в самом деле опоздать можем. Честное пионерское, опоздаем!

Прибежали мы на перрон, пыхтим, отдуваемся, видим: последний вагон уплывает от нас.

Опоздали… Сдержал слово Володька.

Звено принимает решение

На перемене Машу Птицыну окружили девочки. Сразу же стало известно, что новенькая – отличница и что ей было жалко уходить из своей школы.

После уроков звено осталось на сбор.

Ваня Игнатьев молча стоял у окна, почёсывал затылок, поглядывая то на Машу, то на ребят. Их было четверо, не считая новенькой.

– Чего же тянуть? Начинай, Ваня, – разом заговорили ребята.

– Вот, значит, ребята, в нашем звене… в общем, прибавилось…

– Пернатых, – добавил Серёжа Волькин, тоненький, стриженный под бокс паренёк.

Маша улыбнулась, откинула назад косичку и прикрыла ресницами смеющиеся глаза.

– У нас в звене, – продолжал невозмутимо Ваня, – все ребята занимаются техникой. Так что, может быть, Маше будет неинтересно…

– Если хочешь, можно в другое звено, где есть девочки, а оттуда мы кого-нибудь из ребят возьмём, – предложил Коля.

Но Маша сказала просто:

– Я не хочу, я буду с вами, ребята.

– Значит, так… – начал снова Ваня; он перехватил смеющийся взгляд девочки. – Так, значит…

Ребята рассмеялись.

– Сегодня надо решить, – заговорил Ваня деловито, – кому мы теперь должны оказать техпомощь. Давно уже мы никому не помогали. Одним словом, какие будут предложения?

Маша с любопытством посмотрела на ребят. Она подняла руку, как на уроке, и спросила:

– А что такое «техпомощь», ребята?

– Это мы техническую помощь оказываем кому нужно, – пояснил звеньевой.

Маша отрицательно покачала головой.

– Ну, если кому-нибудь в доме надо что-нибудь починить: кран, например, или электроплитку, репродуктор или выключатель исправить, понимаешь?

– Понимаю, понимаю. Вот здорово! Это как тимуровцы, да?

– Не совсем, мы без всякой таинственности. Прямо приходим в дом и делаем, что нужно.

– Ой! Как хорошо! Это вы сами придумали?

– А что, мы, по-твоему, ничего не можем придумать? – обиделся Витя.

– Нет, я так… У меня предложение хорошее…

– Говори, – разрешил Ваня.

– В детском садике…

– Где? – хором переспросили ребята.

– В детском садике номер восемь, что на Ленинской улице, очень много поломанных игрушек, там, знаете, такие чудесные малыши, такие малыши!..

– Подожди, – прервал Ваня. – При чём тут детский сад?

– Эх! – махнул рукой Витя. – Думал и правда что-нибудь дельное скажет, а она, оказывается, сама ещё в детский сад ходит!

– Но вы только послушайте, ребята! Только послушайте!.. – Маша встала и умоляюще сложила руки. – Игрушек там много, но они часто ломаются! Ведь малыши что? Раз-раз – и сломали! Ну вот, ходила воспитательница в мастерские – не принимают, говорят: «Мы велосипеды ремонтируем, пишущие машинки, а вы – с игрушками».

– И правильно!

– Что – правильно? Что – правильно? – возмутилась Маша. – Разве это правильно, когда игрушки малышам починить некому!

– Пускай новые покупают! Да что, в самом деле? Я против! – решительно сказал Витя и вжикнул застёжкой-молнией. Нагрудные карманы его чёрной вельветовой куртки и брючные карманы все были на этих застёжках. Открывал и закрывал «молнии» Коля так, что по одному звуку можно было безошибочно судить о его настроении.

Остальные зашумели и поддержали его.

– Совочки там всякие, мячики – это не по нашей части. Мы техники! Ты не обижайся, Маша. Мы вот ветряной электродвигатель начинаем строить, а ты… игрушки! – растолковывал ей Ваня.

– Но там и заводные игрушки есть, механические, – пыталась соблазнить ребят Маша.

– Нет, в игрушки мы не играем! – ответил за всех Ваня.

– И в куклы тоже, – съязвил Витя.

– Но ведь и я… – Маша не договорила. Она села за парту, обиженно поджав губы, и до конца сбора не сказала ни слова. Сбор закончился, а ребята так и не придумали, кому бы оказать техпомощь.

Недели через три в школе произошло маленькое событие. В адрес пятого звена шестого класса «А» пришло письмо с обратным адресом: «Детский сад номер восемь».

Снова в пустом классе после уроков собрались четверо ребят и одна девочка. Ваня, стоя у окна, вертел в руках нераспечатанное письмо и, как всегда, медлил. Маша сидела чуть-чуть бледная и глядела прямо перед собой. «Что в этом письме?» – с тревогой думала она и прятала под фартуком руки в царапинах и рыжих пятнах йода.

– Ну, чего ты? Вскрывай! – торопил звеньевого Витя.

Ваня, пошелестев бумажкой, начал читать:

– «Дорогие пионеры! Мы сами писать ещё не умеем и попросили сделать это за нас нашу воспитательницу… – Ваня поднял глаза на ребят, недоуменно пожал плечами и продолжал читать: – Большое спасибо вам за помощь…»

– Что?! – крикнул, вскакивая с места, Витя.

– Вот, благодарят, смотри сам…

– Дальше читай, дальше, не мешай. Витька! – потребовали ребята.

– «У нас теперь прибавилось игрушек. Мячики, которые вы починили, высоко подпрыгивают и очень красивые, потому что хорошо выкрашены. Ведёрки и совочки тоже очень красиво раскрашены. Они стали как новые. А у тачек ручки и колёса теперь целые.

Вот только заводная лягушка скачет назад, а вперёд не может. И грузовик ездит только по кругу, потому что у него только одно колесо вертится…» – Ваня прервал чтение и принялся почёсывать затылок.

Витя схватился за щеку и скривился, как от зубной боли, а Коля обеими руками обхватил голову и стал раскачиваться из стороны в сторону.

– Да! Кто-то здорово напортачил там, – промолвил наконец Ваня. – Но откуда они взяли, что это мы?

– Это я… напортачила, – вдруг сквозь слёзы выговорила Маша.

Ребята промолчали.

Маша с первых же слов письма догадалась, о чём идет речь. Беря игрушки в починку, она говорила в детском саду, что ремонтировать их будет пятое звено её класса.

– А ну, читай дальше, – потребовал Коля.

– «Есть у нас ещё электрическая железная дорога, большая, вокруг всей комнаты, но вагончики не катаются. Это, конечно, очень трудно починить. Мы, когда вырастем большими и станем пионерами, тоже будем помогать маленьким. Приходите к нам, а то мы видели только одну Машу. С приветом…» Тут подписи, ребята. Смотрите, какие каракули, никогда таких не видал! – заулыбался Ваня.

– Ладно! «Не видал»! – передразнил Витя. – Сам такой же грамотный был когда-то!

Ваня положил письмо на стол и спросил:

– Ну, какие предложения будут?

Маша снова подняла руку:

– У меня есть предложение, очень хорошее предложение…

Машино предложение было принято.

И теперь в детском саду номер восемь, что на Ленинской улице, к неописуемому восторгу малышей, бегают по рельсам вокруг комнаты игрушечные вагончики электрической дороги. А заводная лягушка прыгает вперёд, как ей и полагается.

Немая карта

Мне всегда очень нравилось сидеть на уроках географии и слушать. Только отвечать у карты я не любил. Особенно, если карта «немая». Посмотрю на залив какой-нибудь или остров, и только хочешь показать это место на карте – вдруг сомнение берёт, правильно ли?

Я как-то признался в этом Витьке-Профессору – длинный такой парень у нас в классе есть. Его Профессором прозвали потому, что он близорукий сидит на уроках в очках, и от этого у него очень умный вид. Выслушал он меня и наговорил такого, что я ещё больше стал «немой» карты бояться. Говорит: «Это у тебя невроз!» И даже лечить меня взялся. «Холодной водой, – говорит, – буду тебя окатывать». Отец у Витьки доктор. «А ведь всё может быть, – думаю. – Может, и правда болезнь у меня такая. А что дома будет всякий там невроз, когда табель с двойками покажу, так это уж наверняка!»

Как-то после занятий это перед самыми каникулами было – вызывают меня в учительскую. Вхожу, смотрю: в учительской только один Николай Иванович сидит.

«Сейчас, – думаю, он меня песочить будет за двойки». А он ничего. Только посмотрел на меня внимательно и говорит:

– Ты, я слышал, электрик толковый.

«Издалека, – думаю, – начинает».

– Надо заставить карту заговорить. Смотри, – и показывает мне карту.

Как взглянул я на неё, сразу весь обомлел и в ушах зашумело, потому что карта была «немая».

«Неужели, – думаю, – спрашивать будет?» И чувствую, что ничего не смогу ответить. Опять, наверное, этот самый невроз начинается.

– Нужно, сверяясь всё время с обычной картой, – говорит Николай Иванович, – электрифицировать «немую», устроить так, чтобы над картой всякий раз, как ученик правильно покажет, зажигалась лампочка.

– Знаю! – обрадовался я. – Знаю, как это сделать!

Дома я прежде всего схему на бумаге начертил. Простую очень схему.

Надо, например, указать остров Сахалин – я один штепсель втыкаю в гнездо против надписи «Сахалин», другим – дотрагиваюсь до шляпки гвоздика, вбитого в то самое место на «немой» карте, где этот остров нарисован. А так как гнездо и гвоздь отдельным проводом соединены, то и лампочка над картой загорается. Если же я ошибусь и дотронусь штепселем до шляпки любого другого гвоздика, светового сигнала уже не будет.

На лицевой стороне карты только гвоздики поблёскивают, будто звёздочки рассыпаны. Даже красиво получилось!

Лампочку я прикрепил на самом верху карты. Сделал проводку.

И вот стал я проверять свою работу.

Дотрагиваюсь одним штепселем до шляпки гвоздя на карте лампочка вспыхивает. Я тоже будто весь вспыхиваю. Приятно!

Так несколько раз по всей карте прошёлся, всё время сверяясь с обыкновенной картой. Сигнализация получилась что надо.

Я уже наверняка знал, что теперь смогу указать на карте всё, о чём бы ни спросил меня Николай Иванович.

Карта стала такая знакомая, нестрашная, будто она и не «немая» вовсе.

И тогда я подумал: «А что, если и в самом деле заставить её человеческим языком говорить? Ведь теперь такая техника – всё можно!»

Утром я пришёл в школу, когда ещё совсем никого там не было.

Первым был урок географии.

Повесил я свою карту; а за ней так, чтобы сразу не заметили, поставил…

Нет, я потом скажу, что я поставил за картой.

Стали ребята собираться. И, конечно, сразу все к карте бросились. Но я их не пускаю, не разрешаю осматривать её.

Наконец звонок! И сразу же Николай Иванович вошёл. Он, как всегда, быстро подошёл к столу и громко с нами поздоровался. Потом он на карту взглянул.

– А почему лампочки нет? – спрашивает Николай Иванович.

– Не надо её, – говорю.

Все как засмеются!

– Почему – не надо? – спрашивает, нахмурившись, Николай Иванович. – Ты разве не понял, что следовало сделать?

– Понял, – отвечаю я. – Вызовите меня, пожалуйста.

– Ладно, выходи, отвечай…

Я подошёл к карте и штепселя в руки взял. Смотрю: дрожат у меня штепселя.

«Спокойно, – внушаю я себе. – Спокойно».

– Покажи залив Кара-Богаз-Гол, – говорит мне Николай Иванович.

Воткнул я один штепсель в гнездо напротив слова Кара-Богаз-Гол, а другой к шляпке гвоздика на карте приставил, который был вбит в то место, где залив обозначен.

И тут карта как крикнет моим голосом: «Правильно!»

Ребята с мест повскакали – и к карте. Хорошо, что Николай Иванович их остановил. А то ведь могли сразу обо всём догадаться.

Николай Иванович, такой довольный, подошёл ко мне и стал называть реки, города.

И я всякий раз указывал штепселем, а карта говорила: «Правильно».

Потом Николай Иванович спросил:

– Ты как думаешь, почему хорошо сегодня отвечаешь?

– Да ведь теперь карта не «немая», – говорю я.

Потом он к ребятам повернулся:

– Так что же ему следует сегодня за ответ поставить, ребята? По-моему, пятёрку. А?

Тут я взял да и включил устройство. Карта, конечно, забубнила: «Правильно! Правильно!»

Все ребята засмеялись, и Николай Иванович тоже.

Велел принести мне дневник и сесть на место.

Ребята стали руки тянуть: каждому ведь охота у говорящей карты ответить.

В этот раз все очень хорошо отвечали.

После урока я показал ребятам своё устройство. Это был самый обыкновенный самодельный магнитофон. Кусок ленты я склеил в замкнутое кольцо и записал на нём несколько раз одно только слово «правильно». Штепселями подключалась не лампочка, а громкоговоритель магнитофона. Только и всего!

Мы – факиры

Когда стала подходить наша очередь выступать, мы с Лёнькой перенесли всё на сцену, за кулисы, и стали готовиться. Намотали на головы скрученные жгутом полотенца – как будто мы индусы в чалмах. Одели халаты с широченными рукавами, расшитые звёздочками и блёстками. Ноги обули в разрисованные туфли с огромными, загнутыми кверху носами. А лица вымазали коричневым гримом. Лёнька хотел чёрным, чтоб страшнее быть, да драмкружковцы не дали. «И так, – говорят, – очень даже симпатичные факиры».

Потом прицепили мы себе длинные бороды из крашеной пакли, чтоб совсем нас никто не узнал, и ждём.

Конферансье Коля Зайцев из седьмого «В» вышел на сцену и говорит:

– Товарищи! Сейчас начнутся чудеса. Прошу трёх свидетелей на сцену.

Сразу трое ребят вскочили на сцену, а Коля громко, чтоб все слышали, распоряжается:

– Осмотрите внимательно пол. Видите, никаких приспособлений нет. Пол как пол.

Ребята соглашаются:

– Верно, нет.

– А сейчас вы видите: я беру обыкновенную табуретку и ставлю её на пол.

Ребята осмотрели и табуретку. Да ещё как осмотрели! Чуть по частям не разобрали. Пришлось им признать, что и табуретка обыкновенная.

После этого Коля забежал за кулисы, взял у нас ящичек, из которого торчала небольшая разукрашенная ёлочка, и вынес на сцену. Он поставил ящичек с ёлкой на табуретку и сказал свидетелям:

– Если желаете, можете осмотреть и ёлку.

Те, конечно, осмотрели со всех сторон.

– А в ящичке что? – загалдели свидетели.

Тогда Коля приложил палец к губам, отвёл ребят в сторону и, издали указывая на ящичек, громким шёпотом сказал:

– Тсс… Там шайтаны, джины, черти, понятно?!

Свидетели засмеялись, и с ними весь зал.

Анна Ивановна заиграла на рояле какой-то медленный восточный танец, и тут мы с Лёнькой вышли на сцену. В зале раздались смех, аплодисменты. Кто-то с первого ряда крикнул:

– Эй, факир, на бороду наступишь!

Мы встали по обе стороны ёлки, шагах в четырёх от неё. У меня в руке был горн, в другой короткая палочка, на шее висел медный таз. У Лёньки ничего не было, он должен был говорить.

– Мы факиры и можем делать чудеса! – начал Лёнька.

Слышу: в зрительном зале захихикали, зашушукались.

Я боялся взглянуть туда. А Лёнька продолжал как ни в чём не бывало:

– Ёлка, засветись огнями! Абара, кабара, хох!

Как только он сказал: «Хох»! я ударил палочкой по медному тазу. На ёлке мгновенно вспыхнули лампочки.

– Ёлка, танцуй вальс! – крикнул Лёнька. – Абара, кабара, хох!

Я что было сил дунул в горн. Ёлка вздрогнула и, как живая, стала поворачиваться, сверкая украшениями.

Я немного успокоился: всё шло хорошо.

– Ёлка, ёлка! – подвывая диким голосом, заклинал Лёнька. – Крути, верти! Стоп! Абара, кабара, хох!

Я тотчас же сунул в рот два пальца и свистнул. Ёлка остановилась.

– Ёлка, потуши огни!

И, как только Лёнька сказал: «Хох!» – я снова ударил по тазу, и лампочки на ёлке сразу погасли. Нам аплодировали громко и долго.

Конечно, все очень заинтересовались нашим чудом. На сцене свидетели искали, в чём секрет. Они ползали по полу, пытаясь обнаружить скрытую проводку от нас к ёлке, но, конечно, её не было.

Все в зале стали требовать, чтобы мы открыли ящик, на котором была укреплена ёлка.

Вдруг на сцену, тяжело переваливаясь, полез Минька Ключарев. Его ребята Топтыгиным зовут, потому что он толстый и неуклюжий, похожий на большого медвежонка.

– Ребята! – закричал он. – Тут, я вижу, тёмный народ обманывают!

В зале засмеялись.

– Ребята! Я понял, в чём секрет!

– Объясняй! – кричали из зала. – Валяй, Топтыгин!

– Послушайте, ребята, тут это «абара, кабара» ни при чём и «хох» ни при чём. Тут вот оно что!

Минька быстро приблизился ко мне. И не успел я отскочить от него, как он трахнул своими кулачищами по тазу – бомм! – и на ёлке вспыхнули лампочки.

Не успел я ещё ничего сообразить. Минька уже выхватил у меня горн и как дунет в него! Ёлка завертелась. В ту же минуту Минька сунул в рот пальцы, свистнул, и ёлка остановилась.

– Вот! Понятно?! А они: «Абара, кабара»… Дураков нашли! – и пошёл со сцены.

– Постой! – в отчаянии закричал Лёнька. – Нет, ты погоди! Ты объясни, почему? Почему?

Из зала тоже стали кричать:

– Да, объясни, почему? Почему?

Кто-то, сложив руки рупором, трубил:

– Объяснений требуем!

Минька повернулся лицом к зрителям, развёл руками и, добродушно улыбаясь, заявил:

– Не знаю.

– Слезай, Топтыгин, – закричали зрители. – Пускай факиры объяснят.

Вижу, Лёнька совсем из себя вышел: сорвал бороду, сдёрнул с головы чалму, сбросил с ног туфли, халат и остался в своём костюме с пионерским галстуком. Только забыл, что лицо у него коричневое.

– Вот, смотрите, тёмный народ, – крикнул Лёнька и открыл переднюю стенку ящика. – Тут аккумулятор, вот тут электромотор, чтобы ёлку вращать. Это редуктор-замедлитель, чтобы ёлка не очень быстро кружилась. Вот это стальные пластинки, камертон, знаете такой? – спрашивает ребят Лёнька.

– Знаем! – кричат ребята. Некоторые с мест повскакали, толпятся около сцены.

– Каждый камертон, – объясняет Лёнька, – на какой-нибудь звук особенно сильно отзывается. Этот начинает дрожать, когда звуковые колебания от горна его коснутся, а этот – от свиста. Понятно?

– Ясно! Давай дальше!

– А это электромагниты. Они срабатывают и включают мотор или электролампочки, как только какой-нибудь камертон задрожит. А эти вот пластинки, припаянные к камертону, замыкают всю цепь. Вот вам и всё чудо. Называется это телемеханика, что значит управление механизмом на расстоянии. Можно по радио управлять, можно по проводам, а можно и звуком… Сами сейчас видели!

Нам ещё долго хлопали, пока Коля наконец не закрыл занавес.

За кулисами я с наслаждением сбросил чалму и всю остальную факирскую одежду. Стали мы с Лёнькой грим с лица стирать, смотрим, к нам ребята вваливаются. Впереди Минька Топтыгин.

– Эй, факиры! Идём есть мороженое.

– Ладно, – отвечаю я, – а то ведь с прошлого года мороженого не пробовал.

– С прошлого года? – изумился Минька.

Тут все ребята стали над ним смеяться:

– Эх ты, Топтыгин! Прошлый-то год только вчера кончился.

И мы все пошли в буфет есть мороженое.

Конечно, нас с Лёнькой теперь весь год Факирами будут звать. Это уж как водится.