Текст книги "Побеги древа Византийского. Книга вторая. На перекрёстках двадцатого века"

Автор книги: Владимир Волкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

– На работе! У него смена как раз в полночь заканчивается. Приедет.

– Как у него с боксом? – спросил Михаил. – Мы за него болеем.

– Мастер спорта! – с гордостью ответил Дмитрий. – Теперь на чемпиона страны метит.

Маленького Михаила вскоре уложили спать, а сами сели за накрытый стол. Столько лет они прошагали вместе, старые друзья, разменявшие уже пятый десяток…

– А давайте потанцуем! – встряхнула локонами Даша, подхватила Гагарина под руку и закружила его в вальсе по комнате.

Михаил церемонно, чтобы скрыть неловкость, подошёл к Марии:

– Разрешите пригласить вас.

Было что-то грустное в нарочитом веселье Даши, в её нарядном платье и даже кружении по комнате. Дмитрий, недавно вышедший в отставку в звании полковника, располневший, обнимающий её одной рукой, неловко переступал с ноги на ногу, боясь оттоптать красивые лаковые туфельки партнёрши. Он не танцевал двадцать лет, и выглядели они рядом курьёзно. Вынужденный пригласить Марию Михаил тоже чувствовал какое-то напряжение, перемешанное с печалью. Такого никогда не было в их весёлой и дружной компании.

– Товарищи! – продолжила Даша, взяв на себя роль тамады. – Переходим ко второму туру нашей программы – дегустации спиртных напитков и изысканных блюд!

Мужчины оживились, почуяв близость любимого и испытанного ими способа снятия напряжения. Да и женщины не стали в этот раз нарочито отнекиваться и отказываться от горячительного. Сегодня не было посторонних, присутствовали только свои.

Вскоре разговор за столом оживился и стал громче и горячее.

– Ну, как отдыхается в отставке? – придвинулся к Гагарину Михаил. – Небось, балдеешь от безделья?

– Ну, поначалу наслаждался… А теперь скукота замучила. Одно удовольствие осталось – по больницам шляться, – в тон ему ответил Дмитрий.

– Свою родную академию навещаешь?

– Через день на ремень. Разве без меня там обойдутся? Столько всего на мне было завязано. Так что участвую во всех мероприятиях, в курсе всех происходящих событий. Ничем другим заняться не могу: везде две руки нужны. Разве что писать…

– Во-во, писать – это как раз то, что тебе нужно! Глядишь, и память после себя потомкам оставишь, – не то шутил, не то серьёзно говорил Михаил. – А я консультировать тебя буду.

– Э-э, тебя самого консультировать надо! Зарылся там, в своём корпусе, вокруг оглядеться некогда.

– Это ты о чём, братец? – Михаил с любопытством уставился на старого друга.

– Да всё о том же… – как-то неожиданно оборвал Дмитрий и замолчал.

– Ну уж если сказал «а», то и «б» нужно говорить!

– Вроде и не ко времени у меня это вырвалось… А будет ли потом оно, это время, для такого разговора? – Гагарин задумчиво разглядывал рисунок на скатерти. – Вы там, в войсках, своим делом заняты, вам недосуг анализировать происходящее, даже возможности нет. Вся голова забита красноармейцами, танками, учениями…

– Что же ты, дружище, нас так принижаешь? Мы, конечно, не высоколобые академики, но на нас вся махина армейская держится, – попробовал отшутиться Михаил, но Гагарин не улыбнулся.

– Есть у меня ощущение, что идёт накат на старую гвардию, – Дмитрий испытующе посмотрел на Михаила.

– Что ты имеешь в виду? – Комнин не отвёл взгляда.

Оба понимали, что сейчас, в эту минуту, проверяется высшая степень доверия и откровенности между ними, двумя старыми, ещё с царских времён друзьями, двумя русскими князьями, представителями последних кавалергардов, оставшихся в России после Гражданской войны. Оба осознавали, что вместе со своими мыслями они вверяют собеседнику и свою свободу, а возможно, и жизнь. Любая утечка информации, даже случайная, грозила гибелью.

– Давай выпьем, – Дмитрий наполнил рюмки. – От такого разговора как-то подозрительно быстро трезвеешь.

Они выпили, не произнося тоста и не чокаясь.

– Я не могу знать всего до конца, – продолжил Гагарин, бросив в рот кусочек колбасы, – но за много лет работы в академии, общаясь с сотнями людей, научился анализировать обрывки разговоров и поступки, связывать всё в единый узел с политическими устремлениями. Особенно когда пошли первые аресты. Они пока ещё осторожные и единичные. Похоже, кто-то прицеливается, приглядывается и принюхивается…

– Дружище, мне кажется, ты строишь свои предположения на песке, – попробовал развеять его опасения Михаил. – Всегда есть кто-то, кто заслужил своими действиями ареста.

– Согласен, кто-то заслужил… – задумчиво произнёс Дмитрий. – А кто-то и нет…

– Постой, ты ведь не знаешь всех обстоятельств! Что же ты за прокуратуру и суд решаешь?

– Я ни за кого не решаю! Просто вижу и понимаю, что убирают политических противников из старых командиров высшего звена.

– Полагаю, что политическая оппозиция правящей команды уже ликвидирована. Даже потенциальные противники. Эти люди всем известны: Фрунзе, Троцкий, Дзержинский, Орджоникидзе, Киров, Каменев, Зиновьев…

– Ты не назвал ни одного нынешнего командира Красной Армии, а ведь вооружённая сила способна сменить власть. Или, по крайней мере, ограничить её.

– Ты думаешь, что…

– Я ничего не могу сказать конкретно, но расклад такой: в Наркомате сейчас две власти – Ворошилов и Тухачевский. Один – бывший революционер с дореволюционным стажем, ничего не понимающей в военном деле, другой – блестящий военачальник, бывший офицер старой армии из дворян. Один – ставленник Верховного, другой поднялся собственным умом и талантом и безусловно Верховному не предан. С последним связано много офицеров, он пользуется авторитетом и поддержкой армии. Представляешь, какую опасность он несёт?..

– Твоя конструкция логична, – подтвердил Михаил, – но нет никаких предпосылок для того, чтобы Михаил Николаевич или кто-то ещё из армейских подверглись репрессиям. При нашей последней встрече Тухачевский вскользь упомянул, какого труда ему стоило пробить создание механизированных корпусов. Но ведь это не повод для преследования?

– Конечно нет! Но в последнее время все инициативы Тухачевского глушат на корню. Несмотря на то, что он и теоретик, и практик, и хорошо осознаёт перспективу ведения боя в будущей войне. Он даже называет вероятного противника!

– Ну, назвать противника сейчас любой может. Давай ещё по одной! – Михаил плеснул коньяка в рюмки, и друзья выпили.

– При таком раскладе, оставляя за спиной военную силу, во главе которой не преданный ему лично человек, Верховный не сможет удержать в Наркомате обороны неограниченную власть. Или ты сомневаешься, что он жаждет диктатуры? – Дмитрий уставился на Михаила.

– Нет, не сомневаюсь, – без раздумий ответил тот. – У него она уже есть.

– Товарищи офицеры! – вмешалась в беседу мужчин Даша. – Вы так проговорите весь Новый год!

– Ну уж нет! – неестественно задорно прокричал Дмитрий. – Давайте сверим часы! По моим – ещё десять минут осталось. Женщины, несите закуску!

– Ура! Ура-а-а! – кричали все четверо, перекрывая звон бокалов. – Новый год пришёл! Пусть он будет лучше и счастливее прежнего, пусть принесёт нам удачу!

– Хочу ещё шампанского! – воскликнула Даша.

Михаил наполнил бокалы женщин пузырящимся напитком, а себе и Гагарину налил ещё коньяка.

– За храбрых и мужественных мужчин, защищающих нас от многочисленных врагов, таящихся за каждым углом! – провозгласила тост Даша.

Повисла неловкая пауза. И хотя все были уже в изрядном подпитии, уловили явную двусмысленность в её словах.

Почувствовав напряжённость, Даша добавила:

– За вас, наши дорогие! За мужчин – до дна!

Только после этого все выпили. Потом снова танцевали и снова пили. Женщины принялись судачить о детях. Даша наклонила голову к Марии и что-то зашептала.

– Представляешь, Маша, ей уже девятнадцать, а она ещё ни с кем… – краем уха уловил Михаил.

Почувствовав взгляд мужа, Даша подняла голову и встретилась с ним глазами. Он слегка улыбнулся.

– Пойдём, Маша, на кухню, а то тут мужики слишком любопытные до женских разговоров! – подмигнула она подруге.

Когда женщины удалились на кухню, мужчины опрокинули по очередной рюмке и продолжили былую тему.

– Скажи, друг, – Михаил придвинулся ближе к Дмитрию, – вот эти вещи, которые ты мне озвучил, это факты или твои предположения?

– Неужели ты всерьёз думаешь, что кто-то официально доложил мне обстановку? Хотел бы я увидеть этого смельчака! Никому, Мишель, неохота умирать в лубянских застенках… Все предполагаемые действия по этому делу находятся в голове у одного человека… Мы можем только анализировать то, что уже сделано и что ещё предстоит. Давай по новой раскинем карты. Политическая оппозиция практически уничтожена, так? Кулацкие массы, на которые могли бы рассчитывать силы, выступающие за смену режима, выселены или расстреляны. Правильно? Создан мощный репрессивный аппарат – НКВД. Правда, прежнего руководителя сняли, возможно, как козла отпущения за фальсификацию дел. Новый – Ежов – землю готов зубами грызть.

– Что будет делать в этих условиях Михаил Николаевич?

– Во-первых, политических противников или, так скажем, несогласных осталось ещё много, правда, поменьше рангом. Во-вторых, любых подозрительных тоже неплохо бы ликвидировать. Тухачевский и дальше будет не соглашаться со многими решениями Ворошилова, а значит, противоречить Верховному. Не думаю, что дело дойдёт до какого-то военного заговора, которого так боится хозяин страны. Однако оставлять такого человека в живых было бы с его стороны крайне неосмотрительно. Заодно можно порешить и всех командиров Гражданской войны, не преданных ему лично.

– Но ведь это всё руководство армии!? – воскликнул Михаил. – Это невозможно!

Гагарин не ответил на вопрос.

– Теперь перейдём к нам, – продолжил он. – Я – отрезанный ломоть, инвалид в отставке, больной. Больших высот по службе не достиг, веду себя осторожно, на меня дело не состряпаешь. А ты – рыба привлекательная. Гвардейский офицер царской армии, кавалергард… Да ещё и князь! Думаю, они не забыли и то, что во время Великой войны ты приютил у себя пленного немецкого офицера.

– Австрийского.

– Это неважно. И выдал за него свою сестру.

– Сама вышла – с её-то характером!

– Ещё раз повторю, неважно. В Гражданскую ты командовал дивизией, но проштрафился – отпустил пленного белогвардейского офицера, сидел. Много лет хорошо знаком с Тухачевским, вы в прекрасных дружеских отношениях, что может подтвердить достаточное количество людей. Был в командировке в Германии, где имел конспиративную встречу с сестрой и немецким зятем, с которым все эти годы поддерживал связь.

– Какая глупость!

– Поверь мне, это реально. Сейчас идёт подготовка, а методы уже опробованы. Ягода начал, а Ежов продолжил, он хороший ученик. Удар будет внезапным и сильным, чтобы руководители не успели подготовить войска.

– Но есть же партия, ЦК, в конце концов!

– Это всё карманные игрушки Верховного. Демократические принципы в партии давно изжиты, ты это должен понимать не хуже меня. Есть только начальники и подчинённые, как в армии. Они давно уже выполняют всё, что он приказывает, без лишних раздумий. Все эти заседания и съезды создают лишь видимость коллективного решения для доверчивого населения.

Михаил замолчал, опустив голову. Всё услышанное было для него неприятным откровением, хотя о многом он догадывался сам, многое видел. Видел, но пытался отогнать от себя страшащие его жуткие мысли. И всё равно не мог поверить, это не укладывалось у него в голове.

– Дай мне пять минут, чтобы всё осмыслить… Боже, ведь эти люди боролись и умирали за революцию!

– Помнишь, кто в Пажеском корпусе преподавал вам историю?

– Кажется, полковник Кордовский. Но при чём здесь история?

– Французская революция, на которую так похожа наша социалистическая, дала много наглядных примеров развития событий. Но эти уроки не пошли нам впрок. В 1794 году якобинцы издали ряд декретов, положивших начало «великому террору», направленному против всех так называемых «врагов народа», против тех, кто, как они утверждали, «содействовал врагам Франции» и пытался «нарушить чистоту и силу революционных принципов». Жертвой репрессий становились как дворяне-роялисты, так и сами мятежники, которые по тем или иным причинам подпали под категорию «народных врагов». Когда казнили Дантона, который выступал против жестокостей и крайностей революционного преследования, он бросил палачам фразу о том, что «революция пожирает своих детей». Наши революционеры об этом, конечно, не подумали.

Михаил углубился в размышления. Когда-то и от кого-то он уже слышал эти слова… Перед глазами возник пыльный кубанский хутор и вечерний разговор с поручиком Кочубеем. Почти слово в слово… С тех пор минуло пятнадцать лет, и получается, что рядовой офицер в победный год Гражданской войны смог предвидеть то, о чём сейчас рассказывал ему Гагарин. Но если два непохожих человека, находящихся в разных ситуациях, с промежутком в полтора десятка лет утверждают одно и то же, не является ли это доказательством истинности их суждений?..

Пауза затянулась, Гагарин не прерывал её, понимая, что другу надо осмыслить и принять то, что он высказал.

– Считаешь, в нашей стране может повториться та же история?

– Ха, «повториться»! Уже повторяется.

– Но наши не допустят такого масштаба…

– Поверь, у нас будет ещё хуже, потому что тоталитарный режим уже сжал общество своими железными тисками и диктатор ни перед чем не остановится, чтобы абсолютизировать свою власть.

– Ты просто ошарашил меня, Дима… Что же нам делать?

– Только одно – исчезнуть. Временно, конечно.

– Как это «исчезнуть»? Куда?! Я же не могу бежать за границу или спрятаться в тайге… Да и зачем? Позор ляжет на мою семью…

– Увы! Позор и так ляжет на всех. Заплечных дел мастера постараются на славу. У меня есть к тебе предложение. В Испании идёт война, куда отправляют советских командиров в качестве консультантов, там же воюет часть наших войск. Попросись, пока ещё есть возможность…

– Мишель! – донёсся из кухни голос Даши. – Пора спать, уже два часа ночи. Анюта, наверное, не придёт. Маша нам постелет в комнате, где спит Мишенька.

– Хорошо, – согласился Михаил, только сейчас почувствовавший, как сильно у него разболелась голова от количества выпитого и столь неприятного разговора. – Иду!

Через полчаса, пожелав друг другу спокойной ночи, они разошлись по комнатам.

Глава VII
Жизнь продолжается

Саша Гагарин осторожно открыл дверь и удивился тишине в квартире. Сегодня в связи с праздником ему выпала трудная смена. Многие его товарищи отпросились на празднование Нового года домой, и на Александра легла дополнительная нагрузка. Тихонько заглянув в комнату родителей, он увидел, что они спят.

– Саша, это ты? – спросила сонным голосом Мария.

– Я, мама.

– У нас ночуют Комнины. Ужин на столе, если ты голодный.

– Хорошо.

Саша прошёл в ванную, принял душ и собирался уже перекусить, когда услышал, как тихонько постучали в дверь. Кто бы это мог быть? На часах была половина третьего ночи. Постучали снова, сильней. Следовало открыть, иначе все проснутся.

Александр подошёл к двери:

– Кто там?

– Это я, – прозвучал тоненький знакомый голосок.

– Ой, это ты? – воскликнул он и торопливо распахнул дверь.

На лестничной клетке стояла смущённая Аня.

– Откуда ты, Анюта?

Он взял её за руку и почти втащил в переднюю.

– Раздевайся. Только тихо, наши родители спят, – шёпотом предупредил он, помогая девушке снять шубку.

– Саша, я, пожалуй, пойду домой. Мама и папа просили меня приехать к вам сразу после Нового года, но я задержалась в институте на балу.

– Куда же ты пойдёшь в ночь?! – с чувством возразил Саша, осознавая, что ему совсем не хочется, чтобы Аннушка уходила. – Теперь уже у нас заночуешь. Вдвоём отпразднуем. Я тоже только недавно с работы пришёл.

Саша и Аня дружили чуть ли не с рождения, часто играли вместе, когда их родители приходили друг к другу в гости. Сейчас они повзрослели, редко виделись, зато в их общении проскальзывало какое-то нежно-трепетное чувство. Саша видел в Аннушке уже не прежнюю девчонку – подружку для игр, а красивую девушку. Он испытывал устойчивое влечение, которое и сам себе объяснить не мог. Нечто подобное творилось и в душе Анюты, ни к кому из своих однокурсников она не питала таких трепетных чувств, как к Александру Гагарину. Поначалу она решила, что всё дело в том, что они знакомы с детства, но потом поняла, что это нечто большее.

К заботливо приготовленному ужину Саша прибавил блюда с новогоднего стола, которые родители аккуратно составили в холодильник, соединяющийся с наружным морозным воздухом отверстием, пробитым в стене.

Расположились за кухонным столом. От коньяка Анюта сразу отказалась, но вино разрешила себе налить. Они долго разговаривали полушёпотом и не заметили, как бутылка опустела.

– Эх, потанцевать бы сейчас! – мечтательно выдохнула девушка, потягиваясь и раскидывая руки. Вино кружило голову. – Понимаю, что музыку не включишь… – Она бросила на Александра красноречивый взгляд.

– Тогда давай без музыки, – нашёлся Саша.

– Давай, – махнула рукой Анюта. – Никогда не пробовала.

– И я, – подтвердил парень, вставая. – Главное, чтобы она в душе играла. Разрешите пригласить вас, сударыня?

Они медленно переступали под невнятное Сашино мычание, и близость тел и тепло обнимающих рук наполняли их души каким-то тревожно-волнующим ожиданием. Маленькая кухня не позволяла делать широкие шаги, зато заставляла теснее прижиматься друг к другу.

– Анют, может, пойдём в мою комнату? Там просторнее.

– Пошли.

Они тихонько пробрались мимо родительской спальни и проскользнули в Сашину бывшую детскую, как её до сих пор называли. Комната была совсем небольшой, но уютной, с минимумом необходимой мебели: широкая кровать, софа напротив, шкаф, письменный стол, два стула и этажерка с книгами.

– Ой, как здесь хорошо! – воскликнула Аннушка и присела на софу. – Тащи сюда всё из кухни, будем здесь пировать!

Саша принёс вино и тарелки с едой, вновь наполнил бокалы.

– Пусть новый год принесёт нам счастье! – проговорил он. – Пусть рядом с нами будет тот человек, которого мы любим! Пусть всё в нашей жизни сложится…

– За такой тост не грех и полный бокал выпить, – расхрабрилась Анюта, но тут же добавила: – Хотя я уже и так… хороша.

– Ничего, ты у нас крепкая, – успокоил её Гагарин и тут же предложил: – А давай на брудершафт!

Аннушка взглянула на него с улыбкой и согласилась:

– Давай!

Они встали, завели одна за другую руки с бокалами и выпили. Саша взял у Анюты бокал, поставил вместе со своим на стол и приблизил своё лицо к её лицу. Теперь, когда они оказались так близко, отступать было некуда. Анюта подставила губы, и Саша осторожно коснулся их своими. Сначала робко, потом смелее он обнял девушку. Она подняла руки и закинула их ему за шею. Наконец губы их разъединились, но они продолжали стоять обнявшись. Затем, не говоря ни слова, снова поцеловались. Саша ласкал спину Анюты, аккуратно спускаясь ниже.

– Голова кружится, – отодвинулась девушка. – Здесь очень жарко!

Она сняла кофточку, оставшись в светлой блузке.

– Тебе хорошо? – тихо спросил Саша.

– Очень! – тихо ответила Анюта.

Они танцевали и целовались, целовались и танцевали, пока девушка, случайно взглянув на часы, не воскликнула:

– Сашка! Уже половина пятого! Пора спать.

Выпустив Анюту из объятий, Саша сразу объявил о том, что, видимо, решил заранее:

– Ты будешь спать здесь, в моей комнате, а я – в гостиной.

– Как же ты там устроишься? И где?

– Сдвину стулья, приставлю кресло и укроюсь пледом.

– Нет, так не пойдёт, я не согласна! Ворвалась в чужой дом, заняла чужую комнату да ещё заставляю хозяина спать на стульях в гостиной?! Ни за что! Ляжешь здесь на кровати, а я на софе. Найдётся чем укрыться?

– Ты девушка, моя гостья, я не могу позволить тебе спать на софе. Давай так: ты спишь на моей кровати, а я на софе. Договорились?

– Ладно уж, договорились! – засмеялась Аннушка. – Я сейчас пойду в ванную, а ты пока всё постели.

– Обожди, – Саша достал из шкафа полотенце и длинную байковую рубаху. – Вот, возьми, чтобы было во что переодеться.

Аннушка выскользнула за дверь и через десять минут вернулась в Сашиной рубашке, надетой на голое тело.

– Не смотри на меня, – она смущённо потянула вниз подол рубахи, стараясь прикрыть свои точёные ножки.

– Ладно, ладно, не смотрю. Выключай свет.

Долго ворочались в темноте, укладываясь. В комнату проникал свет уличного фонаря, создающий таинственный полумрак.

– Не спишь?

– Нет.

– Давай я тебе кое-что расскажу, – приподнялся на локте Саша.

– Рассказывай.

Саша начал какую-то интересную историю, потом спросил:

– Можно я сяду рядом?

– Можно.

Неслышной тенью юноша скользнул к кровати и уселся на краешек. Они уже играли с огнём, прекрасно понимая, чем это может закончиться, но не сопротивлялись. Игра постепенно захватывала, увлекала, она была древнее, естественнее и сильнее запретов, придуманных людьми.

Саша положил руку на плечо девушки, прикрытое одеялом, и продолжил рассказ тихим голосом, переходящим на шёпот. В комнате было прохладно, и в одних трусах сидеть оказалось зябко, поэтому юноша невольно поёжился, передёрнув плечами.

– Замёрз?

– Немного.

Аннушка откинула одеяло:

– Ныряй сюда.

Саша лёг, повернувшись к Анюте. Теперь их лица были рядом, а общее одеяло соединяло тела, создавая единое пространство, предназначенное только для двоих.

Юноша придвинулся к девушке и коснулся губами её губ. Этот поцелуй разительно отличался от тех, которыми они горячили друг друга в танце. Он был страстный и недвусмысленный. Сашина рука скользнула под рубашку и коснулась гладкой девичьей кожи. Аннушка слегка изогнулась и прижалась к нему грудью и бёдрами. Он гладил её спину, ноги; девушка отодвинулась, и его рука скользнула по её груди, плоскому животу, приводя Аннушку в трепет. Саша скинул трусы и прижался к ней всем телом, наполненным возбуждением и желанием.

– Иди ко мне, – только и успела прошептать Анюта, прежде чем волна восторга и радости накрыла их.

Они вздымались к вершине блаженства и опускались в глубины наслаждения. Время остановилось, не было ничего в мире, кроме них, и вся жизнь сосредоточилась друг на друге.

Первый робкий луч зимнего утра пробился сквозь прихваченное морозцем окно и высветил юношу и девушку, лежащих, обнявшись, на узкой кровати, даже во сне не желая расставаться друг с другом.

Не бывает полной физической близости без душевной, а душевная без физической – бледна и худосочна.