Текст книги "Предрассветная драма или тихий скрип под мостом"

Автор книги: Владимир Вольф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Вольф Владимир
Предрассветная драма или тихий скрип под мостом

В. Вольф

(Винница)

Предрассветная драма или тихий скрип под мостом

Луна, похожая на бедного Йорика, холодно мерцала сквозь рыхлую пятерню одинокой тучки, недвижно застывшей над сонным городом. Через центр змеилась ленивая речка, сутуло перехваченная тремя мостами, к одному из которых спешил Ч. П. Тусовкин, отмеченный усталостью и абсолютным равнодушием ко всему окружающему. Лимонный сок фонарей дышал свежестью и гнал Тусовкина в постель – досматривать оставшиеся перед работой сны. На острых плечах болталась сумка, выпотрошенная двухдневным путешествием, в ушах все еще стоял лязг вагонов, стон вокзальных объявлений и негромкие вопросы таксистов-любителей: "Вам куда?". Осиротевшего рубля оказалось недостаточно и поэтому домой Тусовкин возвращался пешком. В предрассветной тишине шелестели хозрасчетные экипажи, аварийного цвета дворники пылили метлой, и звуки эти мягким, прибойным шорохом растекались в колодцы дворов и желоба переулков. Тем временем Тусовкин вышел на площадь перед средним мостом, далее переходящим в главную улицу города. Поежился и осмотрелся.

На краю площади одиноко высился неподвижный гражданин. Проходя мимо, Тусовкин скучно отметил его серый плащ, основательную фигуру, папку в левой руке, но, миновав проезжую часть, остановился, заинтересовавшись одной деталью.

Глаза гражданина, обрамленные гранитными разводами лица, были устремлены к светофору. Светофор пылал запретом.

Известно – для пешеходов оранжевой визы не существует. Этот цвет господствует ночью, сигналя лишь для автострадных одиночек. На лучшую же половину человечества дорога смотрит зелеными глазами. Но, в предрассветную пору, в этом месте горел именно красный цвет. А напротив стоял пешеход.

Тусовкин поинтересовался с противоположного тротуара:

– Извините, вы ждете кого-нибудь? В свои 21 он отнюдь не считал любопытство пороком.

Глаза дрогнули, но от светофора не отстранились,

– Да, – услышал Тусовкин хорошо поставленный баритон.

– И как долго?

– В пределах часа, – неуверенно прозвучало с другого берега. Было в этой фигуре что-то от волка, споткнувшегося о флажки. Догадка чесалась на языке, но Тусовкин решил быть объективным до конца.

– Наверное, машина сломалась?

– Откуда вы знаете? – удивился баритон.

– Ну, если ждете, а он опаздывает, да еще на тачке, то – как пить дать, накрылось чего-нибудь.

– Кто-"опаздывает"? – еще больше удивился гражданин, оставаясь монументально-недвижимым.

– Слушайте, путник, я не знаю, чего вы здесь ждете: друга, жену, шофера, денщика... – звук собственного голоса окончательно выветрил сонливость из Тусовкина и это его слегка разозлило. – Иду, вижу – стоит человек. Может, у него паралич? Столбняк? Помощь нужна?

Плитки губ незнакомца раздвинулись шире, и Тусовкин услышал то, о чем догадывался с самого начала:

– Чем же вы мне поможете? Ведь красный свет горит. Жду, когда погаснет...

Тусовкин рассмеялся:

– Я-то ведь – перешел? Вот он я – через дорогу. Живой. Заснули, наверное?

Взгляд наконец отлепился от сигнального ящика.

– Действительно, перешли... Как вы умудрились? Неужели я упустил момент?

Тусовкин на всякий случай тряхнул головой. Увы – все оставалось на своих местах.

– Нет, вы ничего не упустили, – и Тусовкин раздельно добавил: – Просто я взял и перешел.

– На красный?

– Краснее не бывает!

Монолит обрел подобие задумчивости. Вздохнул:

– Но ведь этого делать нельзя. Собьют!

– Кто вас собирается сбивать? – Тусовкин обвел рукой окрестности. Зенитчики?

– Так нельзя рассуждать, молодой человек, – надменно полилось из монолита. – Существуют правила, инструкции...

– Правила? Понятно. Привет! Ждите позеленения, – Тусовкин зашагал было прочь, по спустя десять секунд вернулся. Феномен стоил более подробного изучения.

– Вы, видимо, большой шутник? Правда?

– Нет. Я – крупный руководитель, – ни тени улыбки на плакатном лице.

Тусовкин молча содрал с плеча сумку и натянул ее на кровавый глаз светофора.

– Так – нормально? Полный вперед? Граница открыта!

Незнакомец за белой полосой мялся, как нерешительный перебежчик.

– Но ведь я же знаю, какой там цвет.

Тусовкин чуть отнял сумку и изобразил подглядывание.

– Уже зеленый. Переключилось.

В гражданине произошла тихая борьба.

– Вы меня обманываете.

– Вынужден, – сознался честный Тусовкин.

– А-а-а! – разоблачительно обрадовались через дорогу. – Как вам не стыдно?

Становилось скучно. Тусовкин вернул сумку на плечо и, развернувшись, побрел к мосту. За спиной послышалось нечто, напоминающее просьбу:

– Одну секунду! Может, у вас еще имеются технические решения по данному вопросу?

Остановившись, Тусовкин задумался. Он работал наладчиком промышленных манипуляторов, имея на своем счету уже несколько рацпредложений. С новыми идеями проблем не существовало. Они беспокойно толпились у врат сознания самые неожиданные, на любой вкус.

Едко улыбаясь, Тусовкин перешел через дорогу и, взявшись за добротный рукав, препроводил ответственное лицо через двести метров к соседнему переходу, озаглавленному зелеными пятачками.

– Благодарю вас.

– Не за что, – Тусовкин пожал гладкую ладонь, пытливо вглядываясь в невозмутимые глаза.

Некоторое время шли молча. Попутчик ровно дышал, мерно помахивая маятником папки. Тусовкина же съедали вопросы.

– Вы что же, по ночам работаете?

– Нет. Просто задержался, – баритон звучал без интонаций.

Спутники миновали середину моста.

– А почему же – пешком? – наступал наладчик,

– Поврежден мой персональный автомобиль.

– Как поврежден? Влепились куда-нибудь?

– Не завелся. Но это закономерное следствие предыдущих событий.

– Каких еще событий?

– До этого я подвергся вредительской акции.

– Да ну! Жуть какая... – оживился Тусовкин, забегая вперед и пытаясь на глаз определить степень опьянения соседа. Но тот смотрел прямо и шел твердой, уверенной походкой.

– Поджог, взрыв, обстрел? Сколько жертв? Вас контузило?

– Нет, меня заперли в собственном кабинете. И ключи выкрали.

– Кто?

– Если бы я знал. Собрался домой – дверь заперта. Позвонил секретарю отсутствует, телефон – отключен. Диверсия.

Тусовкин присвистнул сочувственно. Спокойные, литые фразы звучали с официальной правдивостью. Широкая фигура с генеральской осанкой впечатляла не хуже гербовой печати.

– Выпрыгнули в окно?

– Кабинет на шестом этаже.

– Взломали дверь.

Тусовкину показалось, что мужчина смутился.

– Как вам сказать. Вскрыл с минимумом мехповреждений.

– Ломик был, да?

– Нет. Нож для чинки карандашей.

Наладчик вспомнил узника из "Графа Монте-Крис-то" и восхитился.

– Но ведь можно было позвать на помощь из окна, правда?

Тут незнакомец снисходительно посмотрел в его молодые глаза и ничего не ответил. Тем временем они свернули в тихий район, состоящий из аккуратных коттеджей и дорогих заборов, Тусовкин продолжал засыпать Николая Петровича (так ввали пострадавшего) бесчисленными вопросами, то и дело хватая задумчивой пятерней свой возбужденный затылок. Догадки и версии рвались наружу. Он уже вслух доковывал последнее звено в цепи логических умозаключений, как Николай Петрович остановился у витиеватой металлической ограды.

– Вот мой дом. Прощайте.

Тусовкин посмотрел на ладный двухэтажный особняк, утопающий в рыжем облаке осенней листвы, и, вздохнув, пожал холодные пальцы собеседника.

– Всего доброго.

Рукопожатие несколько затянулось. Вновь застывший Николай Петрович уставился в крыльцо собственного дома.

На нем, расстилая коврик света, медленно отворялась тяжелая резная дверь.

Нет, не встревоженный женский силуэт возник в проеме. Там очертилась гигантская ромбовидная фигура, затянутая в грубую джинсовую куртку, увенчанная головой с челюстью достойных размеров, аэродинамически переходящей в необъятные плечи. Дверь тут же закрылась, тихо щелкнув замком. Третье действующее лицо поежилось и, насвистывая, сбежало к калитке. Тусовкин с Николаем Петровичем стояли в тени приусадебной сирени и не шевелились. Дрогнул воздух, когда детина прошел рядом. На его боксерском лице блуждала улыбка.

– Необходимо догнать, – бесцветно промолвил Николай Петрович. Кажется, он ни к кому не обращался.

– А это кто? Родственник? – поинтересовался непонятливый наладчик.

Николай Петрович не ответил – он уже шагал вслед исчезающему в темноте атлету. Тусовкин оглянулся на безжизненный особняк, посмотрел на часы и, махнув рукой, последовал в том же направлении.

Через 20 минут он стоял на прежнем крыльце и одеревеневшим пальцем вдавливал кнопку звонка. Дверь приоткрыла молодая женщина в халате и удивленно округлила далеко не заспанные глаза,

– Кто вы такой?

– Заберите вашего мужа, – чужим, хрипловатым голосом произнес Тусовкин. – Он у моста.

– Что с ним? – насторожилась женщина, Тусовкин помедлил, но все же выдавил:

– Пришлось задержать.

– Зачем?

– Он слишком много увидел.

– Что – "увидел"? Кто вы такой?

Некоторое время они молча разглядывали друг друга. "Леди Макбет..." подумал Тусовкин, оценяя хищную красоту молодой супруги Николая Петровича. Лгать ему не хотелось, но случившееся вынуждало преступить эту черту. И он медленно процедил сквозь зубы:

– Мое дело маленькое. Меня просили присмотреть за ним – я и присмотрел. Кто же знал, что он из кабинета раньше срока выберется? Посмотрел бы я на вас...

– Так вы Сережин друг? – облегченно вздохнула новоявленная леди. – Так бы сразу и сказали! Сережа где?

– Все в порядке – ушел.

– Муж его видел? – она выглядела скорее раздраженной, чем озабоченной.

Тусовкин кивнул. Леди простонала:

– Опять... С мужем как дела?

– Голова... – только и смог вытолкнуть Тусовкин из мгновенно пересохшего горла.

– Ясно. Лучшего вы придумать не могли, – устало выдохнула супруга и сняла цепочку с двери. – Проходите, я сейчас.

В прихожей господствовал большой полукруглый диван, утопающий гнутыми ножками в цветастом ковре. Подобный ковер, но чуть похуже Тусовкин видел однажды в гостях – на почетной стене в зале. Вскоре появилась супруга – в куртке, с объемной спортивной сумкой в руке.

– Пошли! – скомандовала она.

На сумке белело изображение футбольного мяча. Тусовкин сглотнул слюну...

У моста они остановились:

– Вот он, – наладчик указал на одинокий силуэт, гуляющий у опоры.

Николай Петрович ступал неверным шагом, спотыкался, шарил, нагнувшись, по земле – будто искал затерявшиеся очки. Все бы выглядело нормально, если не... У фигуры отсутствовала голова.

Тусовкин мужественно подавил тошноту, вызванную воспоминанием: Сережа, страшно ругаясь, ломает Николая Петровича, по-рысьи метнувшегося сзади ему на шею... Все это Тусовкин наблюдал из-за угла соседнего дома, едва сдерживая крик...

Голова лежала рядом с перилами – в урне, с все тем же гипсовым выражением лица.

– Резьбу сорвали? – поинтересовалась супруга, запуская руки в мусорную емкость. Тусовкин пожал плечами.

– Я не в курсе.

Его челюсть лихорадило фарфоровым перезвоном, нервы были готовы оборваться в любую секунду. Но жуткая история требовала своего завершения.

– Конечно, сорвали, – леди, нахмурившись, осматривала шею. От сотрясений в голове супруга что-то ненормально позвякивало.

– Странно, почему же он пошел домой в кабинетном горшке. Ах да, ключи... Вторая же в сейфе...

– У него две головы? – слабо удивился Тусовкин.

– Какое там – "две"! Целый гардероб! На все случаи жизни. Одна на службе, вторая – со службы, третья – дома, четвертая – в гостях и тэдэ. По обстановочке.

– И как же вы с ним... Живете?

– Как живу? Сам видел – каждому бы так! Такого мужа поискать надо. Золото, а не муж!

Она продолжала вертеть голову, придирчиво щупая издержки сережиной самообороны. Гоня предобморочное состояние, Тусовкин отвернулся и заметил валяющуюся в стороне папку – распятую и грязную. Подошел ближе. В отделениях, кроме свежего "Огонька" и пачки чистой бумаги, ничего не было. Папку он положил рядом с сумкой.

– Он что, робот?

– Сам ты робот! Он – идеал человеческий. Замени ему кубышку – и вот он уже зла на тебя не держит.

– Забывает, что ли?

– Что ли! – передразнила леди. – Лишняя память – это пыль. Ему только мозги сполоснуть мыльной водой и – готов к труду и обороне! Были бы все такими – и спокойствие тебе, и порядок...

– А Сережа?

Тут глаза ее блеснули, мечтательно взметнулись к звездам, волосы рассыпались золотым ручьем но спине.

– Сережа, это – Сережа. Романтик. Конокрад. Представляешь, год не виделись, является – ключи на стол. Петровича до утра не будет – запер в трюме. Эх! Если бы не его чертово море. Ждать месяцами – разве поймете...

Она вздохнула, смахнула слезинку и, протянув наладчику голову (держи, мол), извлекла из сумки дубликат – точную копию "кубышки", но уже наделенную приветливой улыбкой и добрыми глазами.

– Неужели не вспомнит? – пробормотал Тусовкин, холодея от тяжести в руках.

– Не вспомнит! – весело крикнула леди, устремляясь под мост. – Не бойся, разыскивать не будут!

Стараясь не смотреть в руки, Тусовкин подошел к перилам и заглянул вниз. Николай Петрович стоял перед супругой "во фрунт", а она с тихим скрипом накручивала обнову, что-то сварливо приговаривая.

– А где он берет комплектующие? – крикнул Тусовкин сорвавшимся голосом. Леди испуганно взглянула вверх.

– Ты еще здесь? Голову, голову – в сумку, да побыстрее! Сергею о звонке напомнишь, он знает. Чего стоишь? Сгинь!

Тусовкин нервно метнулся к футбольной сумке. Содрогаясь от ужаса и отвращения, принялся запихивать элемент Николая Петровича... И вдруг в голове этой что-то щелкнуло. Бешено выпучились глаза, дрогнула челюсть и в утренний воздух, иссякая, донеслось:

– Перестройка – дело государственной революции...

Что было дальше – Тусовкин плохо помнил. Очнулся на лавочке у чужого подъезда. Кажется, долго бежал, потом даже плакал...

– ...вот почему я решил разобрать этого гражданина. Посудите сами: прошла неделя, я снова возвращаюсь с вокзала, время – к рассвету. Вижу стоит. Точь-в-точь, как тогда – оцепенев перед красным.

– И вы решили скрутить ему голову? – устало подсказал майор.

Отделение милиции блистало чистотой и порядком. На серо-зеленых стенах тянулись вверх диаграммы бдительного характера, сквозь зарешеченное окно робко проникали первые утренние лучи, блекло отражаясь на кокарде старшины, замершего за спиной взволнованного Тусовкина.

– Ради экономии времени. Мне же на смену – для свежести хоть часок вздремнуть необходимо, – наладчик неуютно переминался с ноги на ногу.

Пострадавший сидел чуть поодаль и нетерпеливо поглаживал папку из темной кожи. Майор сочувственно посмотрел в его сторону.

– Значит, говорите, – тот же гражданин, что и в прошлый раз?

– Да не он! Но – похож очень. Важный такой, с папкой...

Пострадавший встретился взглядом с майором и многозначительно потер пальцами у виска.

– Выходит, не случись рядом оперативной машины – вчистую бы скрутили?

– Скрутил бы. На время, – твердо сказал Тусовкин и густо покраснел. Это все правда, товарищ майор. Прошу поверить мне. Нужно найти того самого Николая Петровича, ну того, что на прошлой неделе... Понимаете, на следующий день я отыскал у Салтыкова-Щедрина про город Глупов, читали? Там почти что...

– Ознакомьтесь и подпишите, – сухо предложил ему лейтенант, протягивая протокол и ручку. Тусовкин, не глядя, поставил росчерк и захлебываясь продолжил:

– Вы представляете? Может, это – пришельцы! Наверняка уже посещали нашу планету, и великий русский писатель повстречался с одним из них? Вы чувствуете?..

– Гражданин Тусовкин Че Пе (хм!), вы задержаны до выяснения личности, – густым баритоном перекрыл майор. – Там разберемся. Старшина, уведите.

Тусовкин кричал. Тусовкин упирался. Молодой лейтенант смотрел на него с сожалением. Из коридора еще долго доносилось эхо...

– Прошу извинить за беспокойство, Петр Николаевич, – поднявшись, сказал майор. – Сами понимаете – протокол и прочее.

– Понимаю, – скупо улыбнулся пострадавший. – Надеюсь, вы тоже ПОНИМАЕТЕ.

Они долго жали друг другу руки.

– Лейтенант, отвезите домой потерпевшего.

– Слушаюсь!

Войдя к себе в кабинет, майор заперся на ключ. Полистал протокол. По радио передали время – дежурство подходило к концу. Майор открыл стенной шкаф и, глядя на высокое зеркало в глубине, одернул мундир. Потрогал утомленные складки на волевом, справедливом лице. Вздохнул и – отпер сейф. Спрятал туда протокол и извлек из нижнего отделения объемный сверток. Аккуратно водрузил на полировку стола.

Зашуршала промасленная бумага.

Как из зеркала, на майора смотрело лицо – волевое, красивое, только чуть посвежее, с добродушной улыбкой.

Лицо майора, возвращающегося с дежурства.

Тихонько заскрипело...