Текст книги "Пьесы в стихах"
Автор книги: Владимир Набоков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
а слов моих они не понимали;
но, сняв с меня одежды, дикари
приметили вот это... посмотри...
головки две на выпуклой эмали,-
ты и Давид: тебе здесь восемь лет,
Давиду – шесть; я этот амулет -
дар матери – всегда ношу на теле;
и тут меня он спас на самом деле:
поверишь ли, – что эти дикари
метнулись прочь, как тени – от зари,
ослеплены смиренным талисманом!
Роберт
О, говори! Во мне светлеет кровь...
Не правда ль, мир – любовь, одна любовь,-
румяных уст привет устам румяным?
Иль мыслишь ты, что жизнь – больного сон?
Что человек, должник природы темной,
отплачивать ей плачем обречен?
Что зримая вселенная – огромный,
холодный монастырь, и в нем земля -
черница средь черниц золотоглазых -
смиренно смерти ждет, чуть шевеля
губами? Нет! В живых твоих рассказах
не может быть печали; уловлю
в их кружеве улыбку... Брат! Давно я
злодействую, но и давно скорблю!
Моя душа – клубок лучей и гноя,
смесь жабы с лебедем... Моя душа -
молитва девушки и бред пирата;
звезда в лазури царственной и вша
на смятом ложе нищего разврата!
Как женщина брюхатая, хочу,
хочу я бога... Бога... слышишь,– бога!
Ответь же мне,– ты странствовал так много! -
Ответь же мне – убийце, палачу
своей души, замученной безгласно,-
встречал ли ты Его? Ты видел взор
персидских звезд; ты видел, странник страстный,
сияющие груди снежных гор,
поднявшие к младенческой Авроре
рубины острые; ты видел море,-
когда луна голодная зовет
его, дрожит, с него так жадно рвет
атласные живые покрывала
и все сорвать не может...
И ласкал
мороз тебя в краю алмазных скал,
и вьюга в исступленье распевала...
А то вставал могучий южный лес,
как сладострастие, глубоко-знойный;
ты в нем плутал, любовник беспокойный,
распутал волоса его; залез,
трепещущий, под радужные фижмы
природы девственной... Счастливый брат!
Ты видел все и все привез назад,
что видел ты! Так слушай: дай мне, выжми
весь этот мир, как сочно-яркий плод,
сюда, сюда, в мою пустую чашу:
сольются в ней огонь его и лед;
отпраздную ночную встречу нашу;
добро со злом; уродство с красотой,
как влагу сказочную выпью!..
Эрик
Стой!
Твои слова безумны и огромны...
Ты мечешься, обломки мысли темной
неистово сжимая в кулаке,
и тень твоя,– вон там на потолке,
как пьяный негр, шатается. Довольно!
Я понял ночь, увидя светляка:
в душе твоей горит еще тоска,-
а было некогда и солнце... Больно
мне думать, брат, о благостном былом!
Ты помнишь ли, как наша мать, бывало,
нас перед сном так грустно целовала,
предчувствуя, что ангельским крылом
не отвратить тлетворных дуновений,
самума сокрушительных тревог...
Ты помнишь ли, как дышащие тени
блестящих лип ложились на порог
прохладной церкви и молились с нами?
Ты помнишь ли: там девушка была
с глубокими, пугливыми глазами,
лазурными, как в церкви полумгла;
две розы ей мы как-то подарили...
Пойдем же, брат! Довольно мы бродили...
Нас липы ждут... Домой, пора домой -
к очарованьям жизни белокрылой!
Ты скрыл лицо? Ты вздрагиваешь? Милый,
ты плачешь, да? Ты плачешь? Боже мой!
Возможно ли! Хохочешь ты, хохочешь!..
Роберт
Ох... уморил!..
Эрик
Да что сказать ты хочешь?
Роберт
Что я шутил, а гусь поверил... Брось,
святоша, потолкуем простодушней!
Ведь из дому ты вылетел небось
как жеребец – из сумрачной конюшни!
Да, мир широк, и много в нем кобыл,
податливых, здоровых и красивых,-
жен всех мастей, каурых, белых, сивых,
и вороных, и в яблоках,– забыл?
Небось пока покусывал им гривы,
не думал ты, мой пилигрим игривый,
о девушке под липами, о той,
которую ты назвал бы святой,
Когда б она теперь не отдавала
своей дырявой святости внаем?
Эрик
Я был прельщен болотным огоньком:
твоя душа мертва... В ней два провала,
где очи ангела блистали встарь...
Ты жалок мне... Да, видно, я – звонарь
в стране, где храмов нет...
Роберт
Зато есть славный
кабак. Холуй, вина! Пей, братец, пей!
Вот кровь моя... Под шкурою моей
она рекой хмельной и своенравной
течет, течет,– и пляшет разум мой,
и в каждой жиле песня.
Эрик
Боже, боже!
Как горестно паденье это! Что же
я расскажу, когда вернусь домой?
Роберт
Не торопись, не торопись... Возможно,
что ты – простак, а я – свидетель ложный
и никого ты дома не найдешь...
Возможно ведь?
Эрик
Кощунственная ложь!
Хозяин, повели закладывать... Не в силах
я дольше ждать! (Ходит взад и вперед)
Роберт
Подумай о могилах,
которые увидишь ты вокруг
скосившегося дома...
Эрик
Заклинаю
тебя! Признайся мне,– ты лгал?
Роберт
Не знаю.
Колвил (возвращается)
Возок ваш на дворе.
Эрик
Спасибо, друг.
(К Роберту.)
Последний раз прошу тебя... а впрочем,-
ты вновь солжешь...
Роберт
Друг друга мы морочим:
ты благостным паломником предстал,
я – грешником растаявшим! Забавно...
Эрик
Прощай же, брат! Не правда ль, время славно
мы провели?
Колвил и кучер выносят вещи.
Колвил (в дверях)
...а дождик перестал...
Эрик (выходит за ним)
Жемчужный щит сияет над туманом.
В комнате остается один Роберт.
Голос кучера
Эй, милые...
Пауза. Колвил возвращается.
Колвил
Да... братья... грех какой!
Роберт
Ты что сказал?!
Колвил
Я – так, я – сам с собой.
Роберт
Охота же болтать тебе с болваном!..
Колвил
Да с кем же мне? Одни мы с вами тут...
Роберт
Где дочь твоя?
Колвил
Над ней давно цветут
сны легкие...
Роберт (задумчиво)
Когда бы с бурей вольной
меня в ночи сам бес не обвенчал -
женился б я на Сильвии...
Колвил
Довольно
и бури с вас.
Роберт
Ты лучше бы молчал.
Я не с тобой беседую.
Колвил
А с кем же?
Не с тем же ли болваном, с кем и я
сейчас болтал?
Роберт
Не горячись. Не съем же
я Сильвии,– хоть, впрочем, дочь твоя
по вкусу мне приходится...
Колвил
Возможно...
Роберт
Да замолчи! Иль думаешь, ничтожный,
что женщину любить я не могу?
Как знаешь ты: быть может, берегу
в сокровищнице сердца камень нежный,
впитавший небеса? Как знаешь ты:
быть может, спят тончайшие цветы
на тихом дне под влагою мятежной?
Быть может, белой молнией немой
гроза любви далекая тревожит
мою удушливую ночь? Быть может...
Колвил (перебивает)
Вот мой совет: вернитесь-ка домой,
как блудный сын, покайтесь, и отрада
спокойная взойдет в душе у вас...
А Сильвию мою смущать не надо,
не надо... слышите!
Роберт
Я как-то раз
простил тебе, что ты меня богаче
случайно был... теперь же за совет
твой дерзостный, за этот лай собачий
убью тебя!
Колвил
Да что-то пистолет
огромный ваш не страшен мне сегодня!
Убийца – ты, а я, прости, не сводня,
не продаю я дочери своей...
Роберт
Мне дела нет до этой куклы бледной,
но ты умрешь!
Колвил
Стреляй же, гад, скорей!
Роберт (целясь)
Раз... два... аминь!
Но выстрелить он не успевает: боковая дверь распахивается и входит, вся в белом, Сильвия, она блуждает во сне.
Сильвия
О, бедный мой, о, бедный...
Как холодно, как холодно ему
в сыром лесу осеннею порою!..
Тяжелый ключ с гвоздя сейчас сниму...
Ах, не стучись так трепетно! Открою,
открою, мой любимый... Ключ
держу в руке... Нет! Поздно! Превратился
он в лилию... Ты – здесь, ты возвратился?
Ах, не стучись! Ведь только лунный луч
в руке держу, и эту дверь нет мочи
им отпереть...
Колвил (уводит ее)
Пойдем, пойдем... Храни
тебя господь... Не надо же... Сомкни
незрячие, страдальческие очи.
Сильвия
Ключ... Лилия... Люблю... Луна...
Колвил
Пойдем.
Оба уходят.
Роберт (один)
Она прошла прозрачно-неживая
и музыкой воздушною весь дом
наполнила; прошла,– как бы срывая
незримые высокие цветы,
и бледные протягивались руки
таинственно, и полон смутной муки
был легкий шаг... Она чиста... А ты,
убогий бес, греши, греши угрюмо!
В твоих глазах ночная темнота...
Кто может знать, что сердце жжет мне дума
об ангеле мучительном, мечта
о Сильвии... другой... голубоокой?
Вся жизнь моя – туманы, крики, кровь,
но светится во мгле моей глубокой,
как лунный луч, как лилия,– любовь...
Конец первого действия
1923
ЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧ
Агасфер
Пролог (голос в темноте)
Все, все века, прозрачные, лепные
тобой, любовь, снутри озарены,-
как разноцветные амфоры... Сны
меня томят, апокрифы земные...
Века, века... Я в каждом узнаю
одну черту моей любви. Я буду
и вечно был: душа моя в Иуду
врывается, и – небо продаю
за грешницу... Века плывут. Повсюду
я странствую: как Черный Паладин
с Востока еду в золотистом дыме...
Века плывут, и я меняюсь с ними:
Флоренции я страстный властелин,
и весь я – пламя, роскошь и отвага!..
Но вот мой путь ломается, как шпага:
я – еретик презренный... Я – Марат,
в июльский день тоскующий... Бродяга -
я, Байрон,– средь невидимых дриад
в журчащей роще – что лепечет влага?
Не знаю,– прохожу... Ловлю тебя,
тебя, Мария, сон мой безглагольный,
из века в век!.. По-разному любя,
мы каждому из тех веков невольно
цвет придаем,– цвет, облик и язык,
ему присущие... Тоскуем оба:
во мне ты ищешь звездного огня,
в тебе ищу земного. У меня -
два спутника: один – Насмешка; Злоба -
другой; и есть еще один Старик,-
любви моей бессмертный соглядатай...
А вкруг тебя скользят четой крылатой
два голубиных призрака всегда...
Летит твоя падучая звезда
из века в век,– и нет тебе отрады:
ты – Грешница в евангельском луче;
ты – бледная Принцесса у ограды;
ты – Флорентийка в пламенной парче,
вся ревностью кипящая Киприда!
Ты – пленница священного Мадрида,
в тугих цепях, с ожогом на плече...
Ты – девушка, вошедшая к Марату...
Как помню я последнюю утрату,-
как помню я!.. Гречанкою слепой
являешься – и лунною стопой
летаешь ты по рощице журчащей.
Иду я – раб, тоску свою влачащий...
Века, века... Я в каждом узнаю
одну черту моей любви; для каждой
черты – свой век; и все они мою
тоску таят... Я – дух пустынной жажды,
я – Агасфер. То в звездах, то в пыли
я странствую. Вся летопись земли -
сон обо мне. Я был и вечно буду.
Пускай же хлынут звуки отовсюду!
Встаю, тоскую, крепну... В вышине
Моя любовь сейчас наполнит своды!..
О, музыка моих скитаний, воды
и возгласы веков, ко мне... Ко мне!..
1923
ЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧЧ
Полюс
...He was a very gallant gentleman.
Из записной книжки капитана Скотта
Внутренность палатки. Четыре фигуры: капитан Скэт, по прозванию "Хозяин", и Флэминг полусидят, Кингсли и Джонсон спят, с головой закутавшись. У всех четверых ноги в меховых мешках.
Флэминг
Двенадцать миль всего,– а надо ждать...
Какая буря!.. Рыщет, рвет... Все пишешь,
Хозяин?
Капитан Скэт (перелистывая дневник)
Надо же...
Сегодня сорок
четыре дня, как с полюса обратно
идем мы, и сегодня пятый день,
как эта буря держит нас в палатке
без пищи...
Джонсон (спросонья)
Ох...
Капитан Скэт
Проснулся? Как себя
ты чувствуешь?
Джонсон
Да ничего... Занятно...
Я словно на две части разделен:
одна – я сам – сильна, ясна; другая -
цинга – все хочет спать... Такая соня...
Капитан Скэт
Воды тебе не надо?
Джонсон
Нет,– спасибо...
И вот еще: мне как-то в детстве снилось,-
запомнилось – что ноги у меня,-
как посмотрел я,– превратились в ноги
слона.
(Смеется.)
Теперь мой сон сбылся, пожалуй.
А Кингсли – как?
Капитан Скэт
Плох, кажется... Он бредил,
теперь – затих.
Джонсон
Когда мы все вернемся,-
устроим мы такой, такой обед,-
с индейкою,– а главное, с речами,
речами...
Капитан Скэт
Знаем,– за индейку сам
сойдешь, когда напьешься хорошенько?
А, Джонсон?..
Спит уже...
Флэминг
Но ты подумай,-
двенадцать миль до берега, до бухты,
где ждет, склонив седые мачты набок,
корабль наш... между синих льдин! Так ясно
его я вижу!..
Капитан Скэт
Что же делать, Флэминг...
Не повезло нам. Вот и все...
Флэминг
И только
двенадцать миль!..
Хозяин,– я не знаю -
как думаешь – когда б утихла буря,
могли бы мы, таща больных на санках,
дойти?..
Капитан Скэт
Едва ли...
Флэминг
Так. А если б... Если б
их не было?
Капитан Скэт
Оставим это... Мало ль,
что можно допустить...
Друг, посмотри-ка,
который час.
Флэминг
Ты прав, Хозяин... Шесть
минут второго...
Капитан Скэт
Что же, мы до ночи
продержимся... Ты понимаешь, Флэминг,
ведь ищут нас, пошли навстречу с моря,-
и, может быть, наткнутся... А покамест
давай-ка спать... Так будет легче...
Флэминг
Нет,-
спать не хочу.
Капитан Скэт
Тогда меня разбудишь -
так – через час. Не то могу скользнуть...
скользнуть... ну, понимаешь...
Флэминг
Есть, Хозяин.
(Пауза.)
Все трое спят... Им хорошо... Кому же
я объясню, что крепок я и жаден,
что проглотить я мог бы не двенадцать,
а сотни миль,– так жизнь во мне упорна.
От голода, от ветра ледяного
во мне все силы собрались в одну
горячую тугую точку... Точка
такая может все на свете...
(Пауза.)
Джонсон,
ты что? Помочь?
Джонсон
Я сам – не беспокойся...
Я, Флэминг, выхожу...
Флэминг
Куда же ты?..
Джонсон
Так,– поглядеть хочу я, не видать ли
чего-нибудь. Я, может быть, пробуду
довольно долго...
Флэминг
Ты – смотри – в метели
не заблудись...
Ушел... Вот чудо: может
еще ходить, хоть ноги у него
гниют...
(Пауза.)
Какая буря! Вот палатка
дрожит от снегового гула...
Кингсли (бредит)
Джесси,
моя любовь,– как хорошо... Мы полюс
видали, я привез тебе пингвина.
Ты, Джесси, посмотри, какой он гла...
гла... гладенький... и ковыляет... Джесси,
ты жимолость...
(Смеется.)
Флэминг
Счастливец... Никого-то
нет у меня, о ком бы мог я бредить...
У капитана в Лондоне жена,
сын маленький. У Кингсли – вот – невеста,
почти вдова... У Джонсона – не знаю,
мать, кажется... Вот глупый,– вздумал тоже
пойти гулять. Смешной он, право,– Джонсон.
Жизнь для него – смесь подвига и шутки,
не знает он сомнений, и пряма
душа его, как тень столба на ровном
снегу... Счастливец... Я же трус, должно быть:
меня влекла опасность,– но ведь так же
и женщин пропасти влекут. Неладно
я прожил жизнь... Юнгой был, водолазом;
метал гарпун в неслыханных морях.
О, эти годы плаваний, скитаний,
томлений!.. Мало жизнь мне подарила
Ночей спокойных, дней благих... И все же...
Кингсли (бредит)
Поддай! Поддай! Так! Молодец! Скорее!
Бей! Не зевай! По голу!.. Отче наш,
иже еси... (Бормочет.)
Флэминг
...и все же нестерпимо
жить хочется... Да,– гнаться за мячом,
за женщиной, за солнцем,– или проще -
есть, много есть,– рвать, рвать сардинок жирных
из золотого масла, из жестянки...
Жить хочется до бешенства, до боли -
жить как-нибудь...
Капитан Скэт
Что, что случилось? Кто там?
Что случилось?
Флэминг
Ничего, Хозяин.
Спокойно все... Вот только Кингсли бредит...
Капитан Скэт
Ох...
Мне снился сон какой-то, светлый, страшный.
Где Джонсон?
Флэминг
Вышел... Посмотреть хотел он,
не видно ли спасенья.
Капитан Скэт
Как давно?
Флэминг
Минут уж двадцать...
Капитан Скэт
Флэминг! – что ж ты, право,
не надо было выпускать его...
Но впрочем... Помоги мне встать, скорей,
скорей... Мы выйдем...
Флэминг
Я, Хозяин, думал...
Капитан Скэт
Нет, ты не виноват.
Ух, снегу сколько!
Уходят вместе.
Пауза.
Кингсли (один, бредит)
Ты не толкай – сам знаю – брось – не нужно
меня толкать...
(Приподнимается.)
Хозяин, Флэминг, Джонсон!
Хозяин!..
Никого... А! Понимаю,
втроем ушли. Им, верно, показалось,
что я уж мертв... Оставили меня,
пустились в пугь...
Нет, это шутка! Стойте,
вернитесь же... Хочу я вам сказать...
хочу я вам... А! Вот что значит смерть:
стеклянный вход... вода... вода... все ясно...
Пауза.
Возвращаются Капитан и Флэминг.
Капитан Скэт
Вот глупо – не могу ступать.
Спасибо...
Но все равно. Мы Джонсона едва ли
могли б найти... Ты понял, что он сделал?
Флэминг
Конечно... Ослабел, упал; бессильный,
Звал, может быть... Все это очень страшно...
(Отходит в глубь палатки.)
Капитан Скэт (про себя)
Нет,– он не звал. Ему лишь показалось,
что он – больной – мешает остальным,-
и вот ушел... Так это было просто
и доблестно... Мешок мой словно камень -
не натянуть...
Флэминг
Хозяин! Плохо! Кингсли
скончался... Посмотри...
Капитан Скэт
Мой бедный Эрик!
Зачем я взял его с собой? Средь нас
он младший был... Как он заплакал,– помнишь,-
когда на полюсе нашли мы флаг
норвежский... Тело можно тут оставить,-
не трогай...
Пауза.
Флэминг
Мы одни теперь, Хозяин...
Капитан Скэт
Не надолго, друг мой, не надолго...
Флэминг
Пурга смолкает...
Капитан Скэт
Знаешь ли – я думал -
вот, например,– Колумб... Страдал он, верно,-
зато открыл чудеснейшие страны,
а мы страдали, чтоб открыть одни
губительные белые пустыни...
И, знаешь,– все-таки так надо...
Флэминг
Что же,
Хозяин,– не попробовать ли нам?
Двенадцать миль – и спасены...
Капитан Скэт
Нет, Флэминг,-
встать не могу...
Флэминг
Есть санки...
Капитан Скэт
Не дотащишь -
тяжелый я. Здесь лучше мне. Здесь тихо.
Да и душа тиха,– как воскресенье
в шотландском городишке... Только ноги
чуть ноют,– и бывают скучноваты
медлительные воскресенья наши...
Жаль,– шахмат нет. Сыграли бы...
Флэминг
Да, жалко...
Капитан Скэт
Послушай, Флэминг,– ты один отправься...
Флэминг
Тебя оставить здесь? И ты так слаб...
Сам говоришь, что ночь едва ли можешь...
Капитан Скэт
Иди один. Я так хочу.
Флэминг
Но как же...
Капитан Скэт
Я дотяну, я дотяну... Успеешь
прислать за мной, когда достигнешь бухты.
Иди! Быть может, даже по дороге
ты наших встретишь. Я хочу, иди же...
Я требую...
Флэминг
Да,– я пойду, пожалуй...
Капитан Скэт
Иди... Что ты возьмешь с собою?
Флэминг
Санок
не нужно мне,– вот только эти лыжи
да палку...
Капитан Скэт
Нет, постой,– другую пару...
Мне кажется, запяточный ремень
на этой слаб... Прощай... Дай руку... Если -
нет,– все равно...
Флэминг
Эх,– компас мой разбит...
Капитан Скэт
Вот мой, бери...
Флэминг
Давай...
Что же, я готов...
Итак,– прощай, Хозяин, я вернусь
с подмогой, завтра к вечеру, не позже...
Капитан Скэт
Прощай.
Флэминг уходит.
Да,– он дойдет... Двенадцать миль... к тому же
пурга стихает...
Помолиться надо...
Дневник,– вот он, смиренный мой и верный
молитвенник... Начну-ка с середины...
(Читает.)
"Пятнадцатое ноября; луна
горит костром; Венера, как японский
фонарик...
(перелистывает)
Кингсли – молодец. Все будто
играет,– крепкий, легкий... Нелады
с собачками: Цыган ослеп, а Рябчик
исчез: в тюленью прорубь, вероятно,
попал...
Сочельник: по небу сегодня
Aurora borealis раздышалась...
(перелистывает)
Февраль, восьмое: полюс. Флаг норвежский
торчит над снегом... Нас опередили.
Обидно мне за спутников моих.
Обратно...
(перелистывает)
Восемнадцатое марта.
Плутаем. Санки вязнут. Кингсли сдал.
Двадцатое: последнее какао
и порошок мясной... Болеют ноги
у Джонсона. Он очень бодр и ясен.
Мы все еще с ним говорим о том,
что будем делать после, возвратившись".
Ну, что ж... Теперь прибавить остается -
Эх, карандаш сломался...
Это лучший
конец, пожалуй...
Господи, готов я.
Вот жизнь моя, как компасная стрелка,
потрепетав, на полюс указала,
и этот полюс – Ты...
На беспредельных
Твоих снегах я лыжный след оставил.
Все. Это все.
(Пауза.)
А в парке городском,
там, в Лондоне, с какой-нибудь игрушкой,-
весь солнечный,– и голые коленки...
Потом ему расскажут...
(Пауза.)
Тихо все.
Мне мнится: Флэминг по громадной глади
идет, идет... Передвигая лыжи
так равномерно,– раз, два... Исчезает...
А есть уже не хочется... Струится
такая слабость, тишина по телу...
(Пауза.)
И, вероятно, это бред... Я слышу...
я слышу... Неужели же возможно?
Нашли, подходят, это наши, наши...
Спокойно, капитан, спокойно... Нет же,
не бред, не ветер. Ясно различаю
скрип по снегу, движенье, снежный шаг.
Спокойно... Надо встать мне... Встретить... Кто там?
Флэминг (входит)
Я, Флэминг...
Капитан Скэт
А!.. Пурга угомонилась,
не правда ли?..
Флэминг
Да, прояснилось. Тихо...
(Садится.)
Шатер-то наш сплошь светится снаружи -
опорошен...
Капитан Скэт
Есть ножик у тебя?
Мой карандаш сломался. Так. Спасибо.
Мне нужно записать, что ты вернулся.
Флэминг
Добавь, что Джонсон не вернулся.
Капитан Скэт
Это
одно и то же...
Флэминг
Наш шатер легко
заметить,– так он светится...
Да,– кстати -
про Джонсона: наткнулся я на тело
его. Ничком зарылся в снег, откинув
башлык...
Капитан Скэт
Я к сожаленью замечаю,
что больше не могу писать... Послушай,
скажи мне,– отчего ты воротился...
Флэминг
Да я не мог иначе... Он лежал
так хорошо,– так смерть его была
уютна. Я теперь останусь...
Капитан Скэт
Флэминг,
ты помнишь ли, как в детстве мы читали
о приключеньях, о Синдбаде,– помнишь?
Флэминг
Да, помню.
Капитан Скэт
Люди сказки любят,– правда?
Вот мы с тобой – одни, в снегах, далеко...
Я думаю, что Англия...
Занавес
Июль, 1923
