Текст книги "Автопортрет художника (сборник)"

Автор книги: Владимир Лорченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

САМЫЙ КРУТОЙ СОПЕРНИК В МИРЕ

Если ты пловец, то ты слеп.

Не видишь ты ничего, кроме пузырьков и водоворота из них на поворотах, плитки на дне бассейне – или его потолка, – да изредка силуэтов соперников. Ты только слышишь.

Или гул или Великое Безмолвие.

Когда проходишь дистанцию на соревнованиях, мир звучит очень странно. Гул доносится до тебя в те редкие моменты, когда ты делаешь вдох. Так и проходит вся дистанция: тишина, потом вдох, тишина, потом снова вдох, и во время вдоха – короткий всплеск звуков. Свист, крики, вопли тренера, подбадривающие крики ребят из твоей команды, негодующие крики ребят из другой команды, визг девчонок, которым плевать, выигрываешь ты или нет, им только дай повизжать, ритмичное подсвистывание тренеров… Все сливается в гул. Бум, говорит гул в уши. А потом умолкает и наступает великое безмолвие. Это ты опустил лицо в воду и звук снова выключили.

Дистанцию я проходил красиво.

Двухсотметровка спиной. Одна из моих любимых. Ничего сложного. По свистку прыгаешь в воду. Перед заплывом надо разогреться, делаешь сначала разминку, потом одеваешься в теплый свитер, и носки вязаные на ноги напяливаешь. Чтобы не остыть. Так что, хоть вода на соревнованиях и теплая – по стандарту – но тебе все равно прохладно. Ты успеваешь поежиться. Всплыть, выпустив струю пузырьков, как аквалангист гребанный, – только без ласт, маски, и, собственно, акваланга. Рядом всплывают такие же. Все прыгают ногами вниз, такое называется «солдатиком».

Способ прыжка вниз зависит от моды. Да-да. Некоторое время назад – когда я был не то, что молод, а юн, – модно было прыгать как с обычного старта, головой и вытянутыми руками вперед. Ты прыгал, проплывал пару метров, а потом делал кувырок прям в воде, и возвращался к бортику. Это считалось шиком. Сейчас просто прыгают в воду. Как и пятьдесят лет назад.

В общем, вы всплыли. Подгребли к бортику. Взялись за поручни, повернувшись лицом к тумбочке, и спиной к воде. По свистку согнулись, приготовились. В этот момент пульс зашкаливает. Ну, а потом выстрел. И все толкаются, как только могут, и летят, выгнувшись, дугой – в воду, как можно глубже, потому что чем глубже ты вошел в воду, и чем сильнее бьешь ногами, а это называется поддельфинить, – тем дальше ты выйдешь на поверхность.

А чем дальше ты выйдешь на поверхность, тем быстрее проплывешь дистанцию, потому что под водой сопротивление ее телу меньше, чем на поверхности. Давно, еще когда никто не врубился в эту фишку, один русский проплывал под водой сорок-пятьдесят метров. Все только ртами хлопали, глядя, как он уделывает соперников на дистанции. И поделать с ним ничего не могли. В правилах ничего про это сказано не было. Феерия продолжалась больше года, пока не спохватились разные там комиссии. И длительность прохождения дистанции под водой ограничили.

Так что, если вы войдете Чересчур глубоко, то выплывете Чересчур далеко.

И вас снимут с дистанции.

Если свистка после старта не было, и вам не машут руками, значит, не было и фальшивого старта. Значит, можно плыть. И вы плывете.

Ряд пловцов, идущих дистанцию на спине, завораживает. Вспоминаешь белогвардейские цепи. Силуэты танков в зареве сражений Второй Мировой. Чем дольше ты плывешь, тем больше разгоняешься. И все разгоняются. Вы создаете волну, которая несет вас всех. Вы порождаете цунами. Вы создаете шторм. Вы как циклон. Как конная лава. Горе отставшему или тому, кто плывет с самого краю – его-то волна оттягивает назад.

Восемь спинистов, проходящих дистанцию в темпе…

Со стороны это выглядит, как заход вертолетов с моря в фильме «Апокалипсис».

Конечно, им не очень легко. Вертолеты идут на пределе возможностей, да и вьетнамцы не дремлют. В нос заливается вода, а если использовать зажим, то при поворотах голова раскалывается – это, чтоб его, давление. От поддельфинивания ноги немеют. Плечи выворачиваются. Ты задыхаешься, но благодаришь Бога за то, что выбрал именно спину. Тем, у кого лицо в воде, приходится еще хуже. Тебе тяжело. Но этого не видно. Это как корабль. Суета, черномазые потные механики, пар, обваренные руки, пробоины, ужас, помпы… Все это внизу. Под ватерлинией, или как называется эта штука, разделяющая корабль на ту часть, что над водой, и ту, что Под. Снаружи вы видите махину, которая легко и играючи несется. Рассекает.

Вот и пловцы – такие же.

И если вы думаете, что мне все это легко рассказывать, вы, чтоб вас, ошибаетесь. Потому что я рассказываю и одновременно проделываю все то, о чем вам говорю.

Прохожу дистанцию.

ххх

Главное в любой дистанции – ну, кроме самой короткой, которая всегда лотерея, и поэтому никогда мне интересна не была – не сдохнуть на второй половине.

Ради этого люди и тренируются в бассейнах, залах, рингах, стадионах, годами. Если ты в состоянии проделать вторую половину пути хотя бы чуть-чуть медленее, чем первую, – ну, а уж если так же, как и первую, то ты в дамках, – то дистанция пройдена правильно. И вот как раз с этим в последнее время у меня были проблемы.

Я приподнял плечо и пошел на поворот.

Гул.

Как и со многим другим проблемы, подумал я, перевернулся, и ушел в воду, на поворот.

Безмолвие.

Я толкнулся, и, отчаянно поддельфинивая, вышел на поверхность метрах в пятнадцати от бортика. Слабо, очень слабо. Гул.

Я заработал руками, и наступило безмолвие.

Первые пятьдесят метров я шел за 33 секунды, вторые – за 40.

Гул-безмолвие, безмолвие-гул.

Это был дерьмовый результат. Я мог бы зачастить, но это ничего не меняет. Машешь руками быстрее, а плывешь еще медленнее. Пришлось включать ноги, и выворачивать плечо чуть сильнее. Я работал им как веслом.

Третьи пятьдесят метров я прошел за сорок пять секунд.

Гул.

В принципе, можно было сходить с дистанции. Нет смысла продолжать попытку, если ты облажался, и это уже совершенно очевидно всем,

включая тебя. Продолжал я из-за упрямства. Гул.

Пошли последние пятьдесят метров.

На последнем участке надо выложиться. Это знают все. Пузатые дядьки в трениках говорят, глядя в телик: остался последний раунд, пусть выкладывается. Спортивные молодые люди, которые ходят в зал аж три раза в неделю, морщатся, объясняя подружкам, что бегун-ниггер должен был взорваться на последних метрах. Бездарные кретины в офисах пишут в интернете под рассказами писателей – «в концовке он сдал, а надо усилиться». И все в таком духе. Самое главное, они правы. Они правы, мать их так. На последних метрах и секундах надо взрываться. Это очевидно, это, блядь, совершенно ясно.

Неясно только, за счет чего.

Поэтому последние пятьдесят метров я прошел за пятьдесят секунд.

Итого вышло два тридцать восемь.

Коснувшись бортика, я ушел головой вниз, под воду. Все всегда так делают. Две тридцать восемь. Что-то около второго разряда. Срань. Воздуха не хватало. Но я не торопился выныривать. Безмолвие. Безмолвие, безмолвие.

Тем не менее, я вынырнул.

Безмолвие продолжалось. Я фыркнул, и подтянувшись, уселся на бортик. Над пустым открытым – это значит, что он без крыши – бассейном дымился пар. Небо было еще черным, бассейн освещали фонари. Вода, взбаламученная мной, успокаивалась. В воде, кроме меня, не было ни души. Еще бы.

Какой еще кретин припрется сюда в полпятого утра.

ххх

С чего все началось?

Я был жирным неудачником тридцати семи лет и подумывал о самоубийстве. Никаких эмоций. Все рационально. Плюсы этого поступка перевешивали преимущества жизни. Я уже почти решился, но, к счастью, в тот момент умерла моя московская бабушка. Я поехал на похороны, случайно выяснил, что никого больше у нас не осталось – ни у меня, ни у нее, – и, стало быть, я круглый сирота. Поэтому именно мне выпала честь продать ее квартиру за два дня до того, как меня прирезали бы те, кто претендовал на ее жилье. Я и продал. А после срочно вернулся в Кишинев.

Получается, сорвал куш. Заодно еще и трахнул толстенькую лимитчицу из Одессы, которая жила с бабушкой последние пять лет, вытирая за старушкой говно. Я даже фамилию ее почти запомнил. Надулова, Задулова… Что-то в этом роде. Она перебралась в Москву во время дутого российского изобилия, и подрабатывала в московских газетах и журналах до тех пор, пока их там не трахнул кризис, не прошли сокращения, и ей не пришлось стать тем, кем она и была на самом деле. Украинской прекрасной няней из сериала «Моя прекрасная няня», только не такой стройной, не такой молодой, и не такой прекрасной. В первый же вечер у гроба старушки она рассказала мне, какое ужасное говно эти москвичи, как они ее достали, и как здорово жить где-нибудь в Турции, где-нибудь в Бодруме…

– Где-нибудь в Бодруме во время турпоездки, – хотел сказать я, – хочешь ты сказать, детка…

Но было поздно, мы уже целовались.

Потом мы лежали в углу – квартира была однокомнатая, – и возились на пледе, при полном равнодушии со стороны воскового цвета бабушки. Не думаю, что ей – я, конечно, говорю об одесситке, – понравилось, но для лимитчика игра стоила свеч. Бабке, уверен, было все равно.

Она меня ненавидела и презирала.

Я отвечал ей тем же.

Поэтому, не обращая на тело никакого внимания, продолжил забавляться с девицей. Лимитчица рассчитывала прописаться в квартире, и заполучить ее после смерти бабки или даже при жизни этой пожилой дамы. Наивная. Бабуля до самой смерти была цепка, свежа, бодра, и человеконенавистница, каких свет не видывал.

Единственное, что ее подвело, – вера в собственное бессмертие.

Она не представляла себе, что умрет. Думала, что будет жить вечно. Пункта «смерть» в маршруте ее путешествия не было. Она совершенно серьезно рассчитывала пережить свою лимитчицу, – которую взяла, чтобы потрахать ей мозги, да воспользоваться услугами домработницы – и взять новую. Довольно самонадеянно со стороны бабушки, но что ж поделать. У нас в семье все отличаются оптимизмом. Ну, кроме меня. Да и то, я исправляюсь.

Повезло же мне со смертью бабки!

Итак, я быстренько приехал в Москву, сжег тело бабушки в одном из этих ужасных московских крематориев, закопал его на дальнем московском кладбище (три тысячи долларов за могилу, чтоб вас!) , всплакнул на могилке с лимитчицей – мы уже держались за руки, она бесхитростно рассчитывала, что мы поженимся – и быстренько продал квартиру. Помог одногруппник, который в Москве процветал. Он и объяснил мне, что, или я продам квартиру быстро и недорого, или меня убьют на хер какие-нибудь черные дилеры. Ну, или эта одесская женщина.

– Я вернусь через три дня, любимая, – сказал я, прижимая ее руку к свитеру, а там под слоем бинтов на мне были деньги за квартиру.

– Вот тебе ключи, – сказал я, и дал ей ключи от замка, который сейчас должны были уже снять и поменять на новые сотрудники фирмы моего одногруппника.

– Не шали тут, и уж пусти меня в квартиру, – сказал я чмокнув ее в толстую щеку, и она сделала вид, что растрогана и удивлена, и, кстати, я растрогался, такая она была вся несчастная, неловкая, Нездешняя на этом вокзале…

– Я же не москвичка какая, чтоб так делать, – сказала она, – это они тут все помешаны на жилье своем блядском, ебаный город!…

– Точно солнышко, – сказал я.

– Позвони, как приедешь, – сказала она. – И возвращайся скорее, я так устала среди всех этих москвичей сраных, наконец-то попался нормальный мужик.

– Ту-ту, ту-ту, – сказал я шутливо, чмокнул ее в нос, и вернулся в вагон.

Российские пограничники молдаванами брезговали, украинские – были слишком пьяны, молдавские меня, как русского, боялись – так что я привез все деньги целыми и невредимыми. Пересчитал, и офигел. Выпил на радостях бутылку коньяка с Любой. Я с ней жил тогда, хотя влюблен был, как всегда, в свою бывшую жену, Ирину. Но она от меня давно уже ушла. Вернулась к своему первому мужу. Кишинев. Гребанный гадюшник!

Ладно, к черту Кишинев. Итак, я заполучил денег на два-три года скромного существования. Первое, что я сделал, – совершенно неожиданно для себя – вернулся на бассейн.

– На кой хрен тебе это нужно? – спросила меня Люба, поглаживая перед зеркалом свои большущие, белоснежные, с синеватыми венками, груди.

– В детстве я был чемпионом Северо-Западной Зоны РФССР по плаванию, – сказал я, и сказал, кстати, правду. – И, боюсь, я больше ничего не умею.

– Ты задрот, – сказала она ласково.

– Но дрочишь-то перед зеркалом ты, – сказал я. – Сиськи своим ты ведь дрочишь.

– Выпьем, – сказала она.

Пили мы в ту осень не то, чтобы страшно, но много. И она и я. Она приносила с работы то вискарь, то текилу, потому что работала барменшей. Я никогда столько напитков качественных не пробовал, как в тот год. Ликеры, вина, крепенькое. Жрали литрами. И я все звонил Ирине тайком иногда, – боялся ее чересчур здорового и крепкого мужа, да он блядь даже в десанте служил, и меня, мешок говна с жиром, уделал бы за так – но она ко мне возвращаться не собиралась. И это было очевидно. Любой бы на моем месте сдался, ведь ушла она пять лет назад. Так я и сдался. Я уже ничего не ждал. Этот говнюк, ну, к которому она вернулась, он меня снова сделал. Я был чересчур не мужик для нее. Так что я сдался, сдался, сдался.

А звонил просто так.

Ну, и с плаванием было все то же самое.

ххх

Так вот, насчет бассейна.

Видимо, во мне сработал предохранитель какой-то. Организм встрепенулся и сказал, эй, стоять. Ну я и встал. А потом поплыл, потому что больше никаких видов спорта не знал. А плавал в детстве, потому что родители так хотели. Ну ладно, я поплыл. Купил себе абонемент на самый худший бассейн города, чтобы побыстрее завязать с этой долбанной затеей.

Но я не учел одной своей особенности.

Если я за что берусь, то берусь крепко.

Поэтому уже через год я весил на десять килограммов меньше, чем когда начал, и скачивал в интернете программы тренировок с самых продвинутых страниц для пловцов. Я вспомнил все об анаэробных и аэробных нагрузках, купил лопатки, доску, пояс специальный, резину, три пары плавок, и, что самое удивительное, я этим Пользовался. За день проплывал по пять километров. Люба только посмеивалась. На кой хрен мне это было нужно, я и сам не очень понимал. Но уж если взялся, держись, шептал я, расстегиваясь в туалете перед тем, как пойти в воду. Я ведь пловец, а мы, пловцы, не ссым в воду. Мы в ней Плаваем.

Я не работал, не писал книг, не читал их, ничем не интересовался, и не надеялся ни на что. Ничего такого.

Я просто плавал каждое утро плавал, возвращался домой и трахал Любу, и пил с ней, но пил, правда, все реже, потому что это мешало плавать.

После моего первого года в нашем бассейне начали плавать детская и юношеская сборные страны. Звучит угрожающе, но стоит вспомнить о том, что страна – Молдавия. Так что все было не слишком серьезно. Подумаешь, какие-то мастера спорта и кандидаты в мастера спорта лет семнадцати, да. Я плавал по крайней дорожке, а они беспощадной вереницей муравьев упорно жрали километры на своих центровых дорожках. Волны от них бросали меня на стены бассейна. Я ругался матом в воду, и продолжал плыть. Улучшал технику. Играл с нагрузками. Когда к двум командам добавилась третья – очевидно, запасные, или талантов стало блядь больше – я обнаглел и в одно утро выплыл не на крайней дорожке, где плавали полулюбители типа меня, а на центральной.

– Что этот ублюдок делает на нашей дорожке, – заорала одна тренерша.

– Я смогу плыть так, чтобы не мешать ва…

– А ну пошел на хуй отсюда! – заорала она и швырнула в меня доской.

Я не обиделся. Тренера все психи и все орут – попробуйте-ка поговорить с людьми, которые находятся в воде и в ушах у них вода. Тренера орут, а не разговаривают. В это время вереница ее подопечных, плывущих друг за другом, словно акулы на раненного дельфина, начала идти на поворот. Прежде чем я убрался, минимум трое малолетних засранцев шлепнули мне по голове пятками.

Я покорно уплыл на крайнюю дорожку.

ххх

Через два года я весил на двадцать килограммов меньше, чем когда начинал, плавал в день по семь километров, и плыл наравне с юношеской сборной из озорства. Понятно, что маленькие ублюдки быстрее меня в разы, но у меня было меньше времени на тренировки, так что я не отдыхал в промежутках, как они, да и нагрузки разнились…

В общем, я мог позволить себе выпендриться.

– Что это за хер плавает там? – спросил один из тренеров коллегу помоложе.

Тот что-то негромко объяснил, и я все два часа чувствовал на себе пристальный взгляд. Потом рядом со мной шлепнулась доска. «Арена»– вская, а не мое китайское говно.

– Чувак, – спросил этот тренер, – ты что, чемпионом мира стать хочешь?

– Ну, а если? – спросил я.

– Никак, – сказал он.

– Знаю, – сказал я.

Я был бывший пловец и он знал это. Он был тренер и я знал это. Вся фишка в том – и ее знает любой, кто занимался спортом хотя бы год, но в модных фитнес-залах вам о ней не рассказывают – что после 25 ваш организм умирает. Все. Точка. Остальное говно не имеет значения. Поэтому человек, начавший тренироваться после 25, никогда ничего не добьется. Максимум, затормозит свою смерть. Это как плыть против течения. Ты, если выложишься на все сто, замрешь. Но вперед не поплывешь. Никогда. Я это знал. Но мне было плевать. Я не знал, почему, но я плавал. От хлорки у меня уже изжога была. Я потел хлоркой. Пахнул хлоркой. Совсем как в детстве.

– Послезавтра чемпионат Молдавии, – сказал он. – Хочешь поставлю тебя на крайнюю дорожку прикола ради?

– Да уж будь добр, – сказал я.

– Какой у тебя был результат, когда ты бросил плавать? – спросил он.

– Второй разряд, – сказал я.

– Чего ты хочешь?

– Кандидата в мастера, – сказал я.

– Без тренера? – спросил он.

– Ну, у меня же есть вы, – сказал я.

– Вот придурок, – сказал он.

ххх

На этот раз шум был всамоделишний. Я стоял на крайней дорожке, рядом со мной готовились к старту детишки лет двенадцати. Это было форменным издевательством. Тем не менее. Я был здесь. На чемпионате Молдавии среди блядь юниоров. Только там я понял, что, как бы много не скинул за последние года два, выгляжу все еще дерьмово. В сравнении с любым из этих Аполлонов я был настоящее говно. С валиками по бокам. Что же. Я плеснул на очки водой, чтоб прилипали лучше, и приготовился к старту.

– В воду! – велели нам. – На старт, внимание…

Бахнул выстрел и мы бросились спинами вперед. Конечно, очки подвели. Очки всегда подводят, сколько не подгоняй. Поэтому я сорвал их на первом же повороте через 25 метров, и стал отчаянно работать. Я буквально рвал блядь воду. Шел как на таран. И после пятидесяти метров понял, что трибуны изумленно молчат и дело не в воде. Они просто поражались тому, как я иду! Потому что шел я, чтоб вас всех, феерически. Где-то на уровне кандидата в мастера спорта, определил я, и ошибся, кстати, совсем ненамного. Итак, я чемпион! Я блядь великий! Я!..

Само собой, я сдох уже на следующих пятидесяти метрах.

И оставшиеся сто пятьдесят доплывал не знаю на чем. Потому что соревнования и тренировки очень разнятся. Я буквально остановился метров за двадцать до финиша. У меня не было ни сил, ни желания, ни техники – ни хрена. Я уже решил, что сдаюсь и схожу с дистанции, как моя вялая рука ткнулась во что-то твердое. Боли я не почувствовал. Бортик. Само собой, я заехал в него и головой, как последний новичок. Оглянулся. На мой позор никто внимания не обратил, кое-кто из детей даже доплывали за мной.

– Вылезайте, – скомандовал мужик в белом костюме, – следующему заплыву место освободить!

– Ага, – сказал я.

Но у меня не было сил. Ноги не сгибались. Мне было стыдно в этом признаться, и лишь минут через пять я перевалился боком через бортик, кое как. На коленях – мне было уже по хер – дотащился до скамьи и сделал вид, что отдыхаю. Ко мне подошла медсестра.

– Вам плохо?

– Нет, – соврал я, и пополз в душевую.

Там меня стошнило. Кто-то похлопал меня по плечу. Это был парень лет двадцати трех, один из лучших пловцов страны, явно профессионал, он все понимал. Парень помог мне встать под душ и пустил горячую, очень горячую воду, почти кипяток. Минут через десять я ожил.

… На следующее утро вереница муравьев ползла по дорожке от одного бортика к другому, когда я вышел из раздевалки и положил на край бассейна доску и лопатки. Нацепил очки. Присел и попробовал ногой воду. С улицы в открытый бассейн заходить всегда лучше – вода после воздуха кажется более теплой. Выглядел я после вчерашнего не очень. Да и чувствовал себя примерно так же. Встал у крайней дорожки. Набрал в легкие воздуха и приготовился прыгать. На спортсменов я не смотрел. Мне было все равно. У меня свой счет.

– Дайте этому дебилу место на нашей дорожке, – сказала тренерша своим подопечным.

ххх

Время шло. Я стал тренироваться два раза в день. Проплывал шесть километров с утра и девять вечером. Денег все еще хватало, потому что я тратил минимум – на приличное, а приличное всегда недорогое, питание и оплату квартиры. Я стройнел и суровел. За три года скинул сорок килограммов, и с боков у меня теперь были только мышцы. Как, впрочем, и везде. Даже в душе у меня теперь были стальные мышцы. И еще я понял все про здоровое тело и дух. Оказывается, нас с этим не поимели. Правда, вероятен и вариант того, что дух приоритетен. Впрочем, это уже рассуждения, а я отучил себя от них. Я просто плавал.

На бассейне я был свой.

Пловцы здоровались со мной за руку, знали по имени, меня показывали новичкам плавательных секций, меня уважали качки из тренажерного зала, и я подумывал выбить себе, – совсем как у членов молодежной сборной, – татуировку акулы на предплечье. Правда, чувство юмора мне не изменило. И я предпочел пузатую золотую рыбку. Это оценили. Я плавал на одной дорожке со сборной, и часто выполнял их задания. Это значило, что я Могу выполнять их задания.

Как-то я постепенно перестал пить – нет, не бросил, а просто не хотелось – и Люба от меня ушла.

Я отнесся к этому очень спокойно.

К своему удивлению, я оказался бойцом.

Но бойцом, к еще большему моему удивлению, оказался не только я. Я говорю о той одесситке, ну, Задуловой? Она все же сумела вернуться, пусть не в высшую, а во вторую, лигу, и все-таки зацепилась в московских СМИ. «Голос Вечерней Москвы» или что-то в этом роде. Свои колонки она дублировала в интернете. Из них я узнавал, что дела у нее шли ни шатко, ни валко, и что ни жильем ни русским паспортом она так и не обзавелась, на что регулярно сетовала.

Но духом не пала, отдаю ей должное.

Я даже решил как-то извиниться перед ней за то, что не оправдал надежд, но оказалось, что она меня помнит, и вход в ее живой журнал оказался для меня закрыт. Что же. Вместо этого я скачал статью «Актуальные проблемы в научных исследованиях в спортивном плавании в 90—хх годах». Я плавал, плавал и плавал.

– Будь ты лет на 20 моложе, стал бы великим чемпионом, – сказал мне как-то чужой тренер.

Я отнесся к этому вежливо, потому что ценить нужно только те комплименты, который говорит тебе Твой тренер. Уж ему-то они, комплименты, даются нелегко. Как и тебе то, за что ты получаешь эти сраные комплименты.

– Почему это? – спросил я.

– Ты самый тупой и самый упрямый кретин, которого я когда-либо видел, – сказал он.

– Я знаю, – сказал я.

– Но сейчас тебе уже под сорок, и ты Никогда не станешь, Никем не станешь, – сказал он.

– Знаю, – сказал я, меряя пульс.

– Скажи мне, на хер тебе все это? – спросил он.

– Не имеет значения, – сказал я.

– Трахнутый, – сказал он.

– По сумме пульсов в третьей зоне, – сказал я.

– Значит, надо еще поплавать, – сказал я.

И снова поплыл.

ххх

На четвертый год – мне уже стукнуло сорок один, и как-то незаметно для себя я увел свою бывшую и любимую жену Ирину от ее первого и третьего мужа, экс-десантника, – я как-то пришел на бассейн, и не стал переодеваться.

Вместо этого я собрал трех тренеров, и заставил каждого из них взять по секундомеру.

– Ты что, мать твою, не мог соревнований подождать? – жаловались они.

– Вы же знаете, что от соревнований у меня выброс адреналина, Страшный, – говорил я.

– Адреналин убийца мышц! – смеялся я.

– Давайте бля, – сказал я.

Они вышли на бортик, а я пошел переодеваться. На трибуне был один болельщик. Моя бывшая, она же нынешняя, жена. Спортсменов не было, все умотали на сборы. Я размялся, и вышел в воду. Принял стартовое положение.

Стартовал.

О том, что я проплыву 200 метров спиной по кандидату в мастера спорта, я знал еще с утра, как только проснулся. Так что даже и не удивился. Тем более, что все шло, как надо, и последние пятьдесят метров я был просто уверен в том, что иду с опережением графика. Я с опережением и шел. Они знали, что я плаваю значительно лучше, чем когда начал. Но все равно удивились. Первые сто метров я прошел за минуту и шесть секунд. И вторые сто метров я прошел за минуту и шесть секунд. Они удивились.

А я не удивился. Я просто стоял у бортика, дышал глубоко, и вспоминал заплыв.

Гул-тишина, гул-тишина, гул-тишина.

– На чемпионате Молдавии ты произведешь фурор! – сказал мой тренер.

– Восставшие из ада, – сказал кто-то.

– Ожившие мертвецы, – пошутил я.

Мы еще немножко посмеялись.

Нужно ли говорить, что на чемпионате Молдавии я облажался? На этом чемпионате через две недели я проплыл секунды на три хуже своего нового достижения. Тем не менее, я не пал духом. И уже через полгода-год подтвердил результат на соревнованиях. Потом еще на одних. После чего решил, что соревнований не будет. Но плавать я продолжу. Но никому об этом не сказал. Просто переоделся, посмотрел еще как ребята-юниоры идут полтора километра кролем, и вышел на ступеньки школы, где был чемпионат.

– На кой хрен? – спросил меня там чужой тренер. – На кой хрен тебе это? Ты же Олимпиаду не выиграешь, ты же не думаешь блядь, что ее выиграешь, а, ты же не псих, который так думает?

– Конечно нет, – сказал я.

– Так на хрена? Чувак, в мире знаешь сколько миллионов кандидатов в мастера спорта, а? И это ВСЕГО лишь кандидаты в мастера спорта, это даже не профи, а ПОЛУ-профи.

– Профи с мастера спорта начинаются, – открыл он для меня Америку.

– А полупрофи – миллиарды, – преувеличил он, ведь их все-таки миллионы.

Я сказал:

– Да по херу мне на них.

– И на них и на миллионы и на олимпийские игры, – сказал я.

– Во всем мире есть единственный кандидат спорта, которого я должен перегнать, – сказал я.

– Самый крутой соперник в мире, – сказал я.

Я говорил о себе.