Текст книги "Сволочи"

Автор книги: Владимир Кунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Уже пара дней, как наши люди по всему Казахстану начали самый тщательный отбор этого «контингента», – усмехнулся генерал-полковник в штатском.

* * *

СЛЕДСТВЕННАЯ ТЮРЬМА. КАБИНЕТ НАЧАЛЬНИКА ИЗОЛЯТОРА

В кабинете майора Сапаргалиева над уголовными делами подследственных сидели уже знакомый нам капитан милиции и двое в штатском: толстомордый лет сорока и худощавый, молодой, с веселым блудливым глазом.

С милицейскими они оба разговаривали на ты и покровительственным тоном, как и по сей день разговаривают сотрудники государственной безопасности с представителями органов милиции.

– Слушай сюда, капитан! – говорил молодой. – И ты, майор, постарайся врубиться... Мы же вам еще вчера поставили задачку: четырнадцать-пятнадцать лет – не старше!..

– А вы, понимаешь, нам чего напихали?! – возмутился толстомордый.

– Говорили же, чтоб обязательно сироты были, – сказал молодой, сделав ударение в слове «сироты» на первый слог. – Чтоб никаких там папы-мамы, тети-дяди, бабушки-дедушки!.. Это нам совсем ни к чему. Чтоб про его кто потом чего спрашивал...

– И чтоб статьи за ими числились самые что ни есть тяжкие! – заметил толстомордый.

– Ежели по-взрослому считать – от «десятки» и выше. А еще красивше – «расстрельная»! – вставил молодой. – Нам чем хуже – тем лучше.

– Вот такая конфигурация, понимаешь... – Толстомордый отодвинул стопку уголовных дел, оставил себе две папки. – Всего только двоих у вас и отобрали. Теперь придется по детприемникам шастать, в колониях для несовершеннолеток рыться...

– Кого отобрали-то? – спросил майор Сапаргалиев.

Толстомордый раскрыл первую папку, прочитал:

– «Чернов Константин Аркадьевич... Групповое вооруженное ограбление... Неоднократные кражи личного и социалистического имущества... Соучастие в убийствах сотрудников милиции...» Ну и так далее. Подходит, ничего не скажешь! За его – спасибо.

Захлопнул папку, раскрыл другую:

– «Тяпкин Валентин Петрович... Участие в банде... Убийство сотрудника милиции...»

– Стойте, стойте!!! – всполошился капитан. – Тяпкину нету четырнадцати!.. Ему только тринадцать... Зачем он вам?!

Толстомордый закрыл Тяпино уголовное дело, решительно сказал:

– Этот вопрос, понимаешь, мы еще вчера отработали. Ему четырнадцать – аккурат третьего апреля... Вот он в нашей внутренней тюрьме и отпразднует. Значить, мы эти два уголовных дела у вас изымем, а вы нам комнатенку подготовьте, чтобы мы могли с ими с глазу на глаз по душам потолковать. По одному – не гамузом...

– Вы же все равно их, как «малолеток», судить не сможете, – сказал молодой энкаведешник. – Начнете их по детдомам распихивать, по колониям, а они снова дрыснут оттуда и по новой начнут вас отстреливать.

Толстомордый встал из-за стола, приказал капитану и майору:

– Конвойным и надзирателям скажете, что, мол, представители Сталинского райвоенкомата города Алма-Аты с огольцами потолковать хотят...

Повернулся к своему молодому коллеге:

– А ты покаместь возьми у майора и капитана подписочки о неразглашении. А я поссать схожу...

* * *

КОРИДОР СЛЕДСТВЕННОЙ ТЮРЬМЫ

Надзиратель Рыскулов открывает дверь камеры номер семь. «Выводной» конвоир Осадчий кричит в камеру:

– Чернов! Встать!.. Выходи на беседу с представителями военкомата!

...идет Котя-художник по тюремному коридору. Сзади топает конвойный Осадчий. Тихо, не разжимая губ, говорит:

– Просись в колонию... А то на фронт сошлют, как «сына полка», задницей амбразуры затыкать... В колонии-то оно безопасней, – как чревовещатель, шепчет Осадчий, а вслух орет на весь коридор:

– Руки за спину!!! Кому сказано?!

Костя Чернов, так же, не оборачиваясь, почти не открывая рта:

– В колонии я уже был. Два раза... Лучше на фронт.

– Хоть ты и Художник, хоть и вор авторитетный, а дурак... – шепчет ему Осадчий.

* * *

КОМНАТА ДЛЯ ДОПРОСОВ

На окне решетка. Стол, два стула, табурет, привинченный к полу.

Костя – на табурете, толстомордый за столом, молодой весело ходит по комнате, играет перед Костей «своего», приблатненного...

– Это кто же тебя так расписал красиво? – Молодой показал на Костин шрам через все лицо.

– Было в прошлом году одно толковище в стерлитамакской колонии, – нехотя ответил Костя. – Вы меня лучше на фронт отправьте...

– Ну, Котька!.. Артист, мать твою!!! Да кому ты там на фронте нужен?! Интеллигент... – рассмеялся молодой.

– Ох, не люблю я интеллигентов, – искренне вздохнул толстомордый. – Ну не люблю, и все тут! Ничего не могу с собой поделать.

Костя Чернов посмотрел на одного, на другого, спросил:

– А вы не понтуете, что из военкомата? А то я секу, будто вы какое-то фуфло гоните!..

Толстомордый и молодой растерянно переглянулись. Костя привстал, дотянулся до пачки «Дели», лежащей на столе, вытащил одну папироску и только потом спросил:

– Я закурю?

Молодой согласно кивнул головой. Толстомордый наконец спросил нехорошим голосом:

– Это ты с чего же такой умный?

Костя затянулся, пустил дым колечками:

– Счастливое довоенное интеллигентное детство.

– М-да... – выдавил толстомордый, но взял себя в руки, сыграл сомнение и спросил у молодого:

– А вот, как думаешь, доверять этому Чернову, «художнику» этому, ети его мать, можно? Или нет?..

Молодой мгновенно включился в игру:

– Котьке-то? Чернову? Самому классному вору среди малолеток, «скокарю» Божьей милостью?! Да запросто!!!

– Хочешь искупить вину? – жестко спросил толстомордый.

– Перед кем? – Костя презрительно цыкнул на пол сквозь зубы.

– Перед людями, – сказал толстомордый.

– Перед обществом, – подхватил молодой.

– Мне искупать нечего, – так же жестко ответил Костя. – Я «залепил скок» в хату управляющего торгом, а там «рыжье» – золотишко в цветочных горшках в земельке заныкано... В подвале, в бочке – пачки денег величиной с буханку! Все и не унести было... Он сдуру – заяву в ментовку, а потом труханул – и в глухую несознанку! «Не мое!..» – кричит. От всего отказался! Так кто «вор»?! Месяц назад четвертый продсклад брали – когда меня повязали... Так начальнички склада полтонны масла на нас повесили да тонну сахара!.. Это, что ли, ваши «люди»?! Перед этим «обществом» я должен вину искупить?! Да пошли вы все...

Костя зло затушил окурок в консервной банке, отвернулся к окну.

– Ну что ж, – тихо сказал толстомордый, – встань, Чернов.

Костя встал.

– Подойди к столу, – приказал толстомордый и раскрыл свою деловую гранитолевую папку. – Начнем с расписочки о неразглашении. Срока давности, Константин, она не имеет. Это тебе, Чернов, на всю жизнь. Почитай-ка вот здесь... Что тебе грозит по законам военного, а также любого времени, если ты... Читай, читай! Грамотный. Вот тебе перо, вот чернила, подписывай.

Костя прочитал, подписал.

Молодой энкаведешник строго сказал Косте:

– Встань как положено. Вынь руку из кармана.

Костя вытянулся в ожидании.

– Ну вот, Константин, – торжественно проговорил толстомордый. – Теперь ты наш. В смысле – один из нас. Но в наших рядах могут быть только...

Толстомордый наклонился над столом, пошарил в своей гранитолевой папке, сокрушенно пробормотал:

– Куда засунул, ети его мать?..

– Вы ж его в Костино дело положили, – подсказал молодой.

– Ага... – Толстомордый вытащил что-то из уголовного дела Кости. Снова обрел торжественность момента: – Но в наших рядах могут быть только члены партии или комсомола, понимаешь... А посему разреши, товарищ Чернов, поздравить тебя со вступлением в Коммунистический союз молодежи. В авангард нашей родной партии, так сказать!

Толстомордый пожал Косте руку и подал ему комсомольский билет.

Там черной тушью каллиграфическим почерком было написано: «Чернов Константин Аркадьевич». С левой стороны – фотография Кости из его же уголовного дела! С перевязанной головой...

Для верности Костя заглянул в свое раскрытое уголовное дело: там оставалась всего лишь одна фотография – в профиль. На месте фото анфас – пустое место со следами отрыва и остатками засохшего клея...

– Во, бля, техника! – усмехнулся Костя.

* * *

ГОРЫ. ДЕНЬ. СОЛНЦЕ. ШКОЛА ГОРНОАЛЬПИЙСКИХ ДИВЕРСАНТОВ

...Диверсионная школа Вишневсцкого невидимо располагается на тысячу метров выше знаменитого Медео, на две тысячи метров над уровнем моря, которого в Казахстане отродясь не было. Она оборудована на бывшем «джайляу» – высокогорном плато для выпаса овечьих отар.

С одной стороны школу защищает нависающий гигантский козырек могучей и мрачной скальной гряды. Защищает от всего – от глаз, снежных заносов, селя, сходов лавин и пронизывающих ветров.

С другой стороны школа закрыта наглухо высоченными елями и пихтами, зарослями голого колючего кустарника, уходящего в снежные напластования.

Оснащена школа Вишневецкого по самому последнему и тайному слову военно-энкаведешной техники.

Прямо в скалы впечатываются пять ПУТСов – пять «палаток утепленных трехслойных», каждая на двенадцать человек. Ни коек, ни нар. Дощатый пол, спальные мешки... При палатке сушилки. По обоим концам отгорожены места для воспитателя и тренера, обязанных жить со своими командами.

Склад обеспечения – альпинистское и горнолыжное снаряжение, оружие, боеприпасы, обмундирование на все случаи жизни – для снега, скал, для «зеленки». При каменном складе живет кладовщик. Тоже офицер НКВД.

Сборно-щитовой барак с каменными пристройками – целый комбинат. В нем столовая, кухня, жилище повара, продовольственный склад, кочегарка кирпичной кладки. От нее идут толстые брезентовые рукава в каждую палатку. Гонят горячий воздух в сушилки обуви и обмундирования. Здесь маленькая баня для личного состава...

А еще низкий каменный дом для старшего командно-преподавательского состава. Тут же штаб, тут же крохотный медпункт.

Отдельно стоит небольшой ПУТС на три человека. В ней живут два пленных немца из соединения «Эдельвейс» – высококлассные специалисты по подрывным работам в горах. С ними же их переводчик. Сотрудник ГПУ, МГБ и НКВД еще с довоенных времен.

Спортгородок прямо под козырьком нависающих скал: фермы с перекладинами на пятиметровой высоте с канатами, шестами, веревочными лестницами...

Чучела для отработки метания ножа, рукопашного боя. Для обучения убивать любым способом...

На краю плато, на фоне заснеженных вершин ледника Туюк-су, тир для короткоствольного оружия – пистолетов, автоматов.

* * *

СТОЛОВАЯ ДИВЕРСИОННОЙ ШКОЛЫ. ДЕНЬ

Ни одного патриотического лозунга, ни одного военного плаката, ни одного портрета. Висят по стенам рисованные инструкции по плетению различных альпинистских узлов, по вбиванию скальных крючьев в расщелины, по методам страхования при восхождении, сверлении шурфов для закладки взрывчатки, весовые характеристики толовых шашек, взрывателей, поджогов бикфордова шнура, оказанию первой медицинской помощи...

За ближайшими столами сидит весь командно-преподавательский состав школы. Все в горных ботинках, свитерах, штормовках... Никакой военной формы. Только горно-спортивная экипировка.

Напротив в пятнистых штанах, свитере и меховом жилете стоит полковник Антон Вячеславович Вишневецкий.

– Кто отсутствует? – спрашивает Вишневецкий.

– Радист, – отвечает один из сидящих.

– Нормально, – говорит Вишневецкий, – должен же кто-то в лавке остаться?.. Итак, за пять месяцев мы обязаны подготовить пять групп горноальпийских диверсантов, готовых к безоговорочному выполнению самых гибельных заданий и операций. Каждая группа будет насчитывать восемь исполнителей. Прибудет сюда человек пятьдесят. Наркомат прогнозирует естественный отсев двадцати процентов: обморожения, срывы со скал, лавины, оползни, обрывы страховок, самострелы, неосторожное обращение с оружием, взрывчаткой, парашютная подготовка. Драки... И не ждите появления взрослых громил из фронтовых киносборников и легенд Политуправления Армии... Это будут четырнадцати– и пятнадцатилетние малолетние преступники из КПЗ, колоний и детприемников. Воры-рецидивисты, карманники, грабители, налетчики и убийцы. Они ничего не боятся – ни Бога, ни черта, ни Советской власти. Каждый из них – законченная озлобленная сволочь!

Вишневецкий посмотрел на немцев и переводчика, спросил:

– Успеваете переводить?

– Так точно.

– Если не будете успевать, останавливайте меня. Я повторю.

– Вопрос, Антон Вячеславович! – поднял руку кто-то.

– Слушаю вас.

– Зачем же детей в это втравливать? Какие бы они ни были...

– Выводы наших наркоматских психологов: в четырнадцать, пятнадцать лет в подростковом организме наступает период бурного полового созревания. В этот период подросток всегда ошибочно преувеличивает свои возможности. И это лишает его ощущения опасности. Что для нас невероятно важно! Не говоря о том, что именно в этом возрасте они наиболее обучаемы новым физически-двигательным навыкам с острейшей конкурентно-сопернической направленностью. Что обязательно нужно использовать в учебном процессе. Контакты с ними будут затруднены полным отсутствием у них так называемого понятия АВТОРИТЕТ ВЗРОСЛОГО. Не ждите от них ни страха перед вами, ни уважения к вам. И постарайтесь, по мере возможности, не поворачиваться к ним спиной. Все, чему вы их научите, в неожиданный момент может обернуться против вас. Вопросы есть?

– Есть вопросик... – лениво произнес инструктор-горнолыжник. – А вот те двадцать процентов усушки и утруски, что прогнозируют наши теоретики, – обмороженные, раненые... Те, кто все-таки останется в живых, их куда? Лечить, отчислять?..

Вишневецкий помолчал, подумал и решился ответить:

– Таких приказано спускать из лагеря «вниз». Там, насколько я знаю, их будут ликвидировать как носителей совершенно секретной информации.

Наступила тягостная пауза. Слышно было только невнятное бормотание переводчика к склонившимся к нему двум немцам.

Наконец тренер по рукопашному бою решился спросить:

– Значит, это может произойти и с любым из нас?..

Тринадцать пар глаз вонзились в полковника Вишневецкого.

– Не думаю, – неуверенно проговорил Вишневецкий. – Мы все-таки сотрудники системы, и я надеюсь, что к нам будут предъявлены иные меры ответственности. Впрочем, могу это уточнить...

– Да, уж сделай милость, Антон. Уточни, – сказал седой кряжистый кладовщик.

– Для тебя, Паша, узнаю персонально, – ухмыльнулся Вишневецкий. – Шлепнут нас всех потом или дадут дожить до конца войны.

Все попытались рассмеяться.

Кроме немцев-взрывников. То ли юмора не хватило, то ли перевод был неточным, немцы все поняли как надо – впрямую.

– Нас кто-нибудь блокирует снизу? – раздался вопрос.

Вишневецкий обрадовался смене темы:

– На четыреста метров ниже, на базе бывшего Горельника, как по нашей стороне, так и со стороны ущелья Чимбулак, все подходы к нашей школе перекрыты специальным батальоном охраны, не имеющим ни малейшего представления об охраняемом объекте. Кстати, доктор! Там отличная санчасть с очень симпатичной докторицей – капитаном медслужбы...

– Ну, это же все меняет! – восхитился доктор. – А то взялись нас запугивать!..

Вот теперь все действительно развеселились. Вишневецкий тоже улыбнулся.

– Да!.. Чуть было не забыл... Никаких званий, фамилий! Только имена-отчества. Это требование Главка. А контингент – лучше всего по кличкам. Они, слава Богу, есть у каждого в его уголовном деле. Ознакомьтесь. Послезавтра начинает прибывать наша «клиентура». Получите личное оружие и готовьтесь к приему. И чтобы, как писал товарищ Константин Симонов, – «ни любви, ни тоски, ни жалости!..»

* * *

УЗКАЯ КАМЕНИСТАЯ ДОРОГА В ГОРАХ... РАННЕЕ УТРО

По узенькой каменистой горной дороге, натужно ревя двигателем, ползет вверх ЗИС-5 с белым фургоном, по бортам которого написано: «Казплодовощторг».

Именно этот фургон мы уже видели у здания Казахского НКВД.

На особо крутых участках овощной фургон переходит на совсем нижнюю передачу, двигатель разражается воем и фургон продолжает свое неумолимое движение наверх...

В кабине гражданские водитель и пассажир. Только у пассажира в ногах лежит автомат. Не с круглым диском, а с новомодным рожком.

* * *

ВНУТРИ ОВОЩНОГО ФУРГОНА...

...а изнутри белый фургон «Казплодовощторга» – нормальный, черный, без единого окошечка, глухой тюремный «воронок» для перевозки заключенных. И «обезьянник» для них – самый что ни есть тюряжный, с выгороженным отделением для конвоя.

Два вооруженных конвоира – сопровождающие. Но не в форме, а в штатском.

Кроме Котьки-художника и Тяпы, в «обезьяннике» еще несколько пацанов. Все они отгорожены от конвоя железной решеткой с дверью.

Тускло горит в «обезьяннике» двенадцативольтовая лампочка. Плафончик заармирован толстой решеткой, как и положено в «воронках».

Тощий пацан в наколках забился в угол – втихаря «смолит косуху». То есть курит «козью ножку», в которой табак смешан с анашой. С планом...

Конвойный потянул носом, учуял характерный запах плана, увидел пацана с косухой, негромко приказал:

– Ну-ка погаси немедленно!

Перекурившийся пацан поднимает, соловые глаза, еле ворочая языком, говорит сопровождающему:

– Начальник херов... Чего хлебало раззявил?.. В рот тебе ишачий болт по самые яйцы... Мы теперь свободные люди! Комсомольцы, блядь... Понял?..

Один из конвоиров передает своему напарнику портфель с сопроводительными документами и молча отпирает решетчатую дверь «обезьянника».

Входит, покачиваясь на рифленом полу ползущего вверх фургона, поднимает с металлической скамейки перекурившегося пацана за шиворот и резко, отточенным движением ударяет его кулаком в живот.

Пацан мгновенно скрючивается, глаза у него выкатываются, широко открытый рот судорожно пытается глотнуть воздух...

Он падает на скамейку, затем соскальзывает на железный пол «воронка» и разражается неудержимой рвотой с кровью...

Сопровождающий затаптывает еще дымящуюся косуху, входит в конвойное отделение, запирает за собой решетчатую дверь и спокойно говорит:

– Тут тебе не милиция, комсомолец.

* * *

УЗКАЯ КАМЕНИСТАЯ ГОРНАЯ ДОРОГА. ОЧЕНЬ ЯРКОЕ СОЛНЦЕ...

...Все круче и круче подъем...

С одного борта над фургоном нависают острые, жутковатые скалы, с другой стороны чуть ли не под колесами – гибельная пропасть без конца и краю...

Все громче ревет двигатель, все медленнее ползет вверх белый фургон с невинной надписью по бортам: «Казплодовощторг»...

* * *

ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР. ТЕМНОТА НА ГОРНОЙ ДОРОГЕ

...только рычание автомобильного двигателя на низких передачах... Только глаза фар во тьме дергаются из стороны в сторону из-за каменистой неровной дороги...

Высвечивают перед собой всего лишь метров двадцать, а дальше – мгла...

Слева скалы, справа – километровая пустота...

Но вот автомобиль выполз из мглы в случайный свет луны – это белый фургон «Казплодовощторга» спускается вниз – в Алма-Ату...

* * *

РАННЕЕ УТРО В ГОРАХ. УЗКАЯ ДОРОГА...

Но теперь скалы справа, а пропасть – слева...

Белый фургон «Казплодовощторга» с захлебывающимся двигателем упрямо ползет наверх... Везет в школу новых «первоклассников»...

* * *

И СНОВА КРОМЕШНАЯ ТЬМА НА ГОРНОЙ ДОРОГЕ...

Снова – только одни глаза фар пытаются прорваться сквозь черноту ночи...

Раскачиваются желтоватые усталые глаза невидимого белого фургона, возвращающегося вниз, в ночной город, чтобы хоть немного передохнуть, а...

* * *

...РАННИМ УТРОМ ПО УЗКОЙ ГОРНОЙ ДОРОГЕ...

...с новым «живым грузом» вскарабкиваться к бывшему «джайляу» – к месту доставки этого страшноватенького «груза», который уже с утра творит на этом секретном плато нечто невообразимое!..

* * *

ШКОЛА ГОРНОАЛЫШЙСКИХ ДИВЕРСАНТОВ

...ДРАКА!!!

Жестокая, безжалостная, звериная драка!..

Больше сорока четырнадцати– и пятнадцатилетних мальчишек участвуют в этом бессмысленном и жутком побоище...

Десятка два пацанов уже переодеты в школьную альпийскую униформу – ботинки с толстыми шерстяными носками, теплые маскировочные штаны, свитера, ветровки...

Еще пятнадцать – пока в том, в чем были захвачены и арестованы...

Десяток парнишек только что выскочили из топящейся бани – мокрые, со слипшимися волосами, в мыльной пене... Кто в трусах, кто и просто голышом, но с тяжелой шайкой в руке. И эта шайка сейчас очень грозное оружие!

Двенадцать взрослых, очень сильных физически, тренированных энкаведешных мужиков, мастеров спорта СССР – альпинистов, горнолыжников, снайперов, специалистов рукопашного боя – растаскивают и расшвыривают пацанов по всему спортгородку школы, но прекратить этот кошмар им никак не удается!..

Хрипы, стоны, крики, глухие удары, мат, визг пацанов заглушают крики взрослых, которым в этой свалке тоже достается, несмотря на всю их профессиональную выучку.

И только пятеро не участвуют в драке – два пленных немца, преподаватели горно-взрывного дела, и...

...Тяпа с Котькой-художником, которого через окно раздачи склада железной ручищей держит за капюшон ветровки пожилой квадратный кладовщик Паша.

– Жаль, мне отсюда не выйти!.. – в бессилии рычит Паша. – Оружия на складе – завались... А ты стой, сукин кот, не рыпайся!

– Стою же, отпусти, хрен моржовый! – огрызается Котька.

– Вот этот же «хрен» тебе и в грызло!.. – отвечает ему Паша и для удобства наматывает Костин капюшон на руку.

В руках у Кости Чернова непонятно откуда взявшаяся лыжная палка со стальным наконечником. Костя держит эту палку, как копье, готовый в любую секунду отразить нападение...

– Ах, ножичек бы мне!.. Ах, перышко бы мне сейчас в руки!!! – стонет из-за Костиной спины маленький воинственный Тяпа. Но Художник вжимает Тяпу в стену склада, говорит:

– Тебе еще одна мокруха нужна, засранец?!! Стой и не дергайся, как свинья на веревке!.. Их толковище нас пока не касается, понял?!

Несколько пацанов уже залиты кровью...

Рассечена бровь у кого-то из тренеров...

...переводчик, сплевывая сукровицу, кричит по-немецки своим подопечным взрывникам из соединения «Эдельвейс»:

– Что стоите?! Не видите, что творится?!! Помогайте!!!

Немцы беспомощно разводят руками:

– Нам нельзя... Мы – пленные!..

– Можно!.. Сейчас мы в одной команде... Это же бандиты, сволочи!.. Я разрешаю!!! Вперед!.. – кричит переводчик, расшвыривая озверевших пацанов.

– Ах, так?! – обрадованно говорит второй немец. – Прекрасно!

И оба немца бросаются на помощь взрослым русским. Но вот какого-то пацана зашибли слишком сильно, и он упал без сознания. Кто-то из тренеров истошно кричит:

– Доктора!!! Доктор!.. Мать вашу, где вы там?!

Из маленькой санчасти выбегает доктор в белом халате со стетоскопом на шее. И тут же получает от кого-то из пацанов прямо в глаз!

Мгновенно рассвирепевший доктор хватает обидчика одной рукой за штаны, другой за шиворот и отбрасывает его в кучу дерущихся...

...а сам тут же склоняется над пацаном, потерявшим сознание.

Следом за доктором из штабного домика выскакивают радист с наушниками на голове и полковник Вишневецкий.

– Пошел! – приказывает радисту полковник, а сам исчезает в домике.... чтобы тут же появиться на пороге с немецким «шмайсером».

Он задирает ствол автомата вверх и дает длинную очередь в солнечное утреннее небо...

Горы устрашающе и многократно повторяют громовой звук автоматной очереди и...

...ДРАКА прекращается.

Все замирают, как в последней сцене гоголевского «Ревизора».

И во внезапно наступившей тишине снизу, из-за поворота, на территорию школы, надсадно воя перегревшимся двигателем, с трудом въезжает белый фургон «Казплодовощторга» с новой партией таких же «сволочей»...

...Перед штабным домиком выстроены в две шеренги полсотни пацанов...

Кто-то уже переодет в альпийскую униформу, кто-то еще не успел ее получить – стоят в своем гражданско-тюремном тряпье, а кто-то – кто выскочил из бани, чтобы принять участие в «толковище», – в одних трусах, кальсонах, совсем голыми, стыдливо прикрываясь руками, шайками, обрывками газеты «Казахстанская правда»...

Напротив них, утираясь от пота и крови, – полтора десятка кадровых и «вновь обращенных» офицеров НКВД в спортивной форме...

Они сгруппировались у входа в штабной домик, со ступенек которого Вишневецкий с автоматом в руке говорил:

– Затеять драку из-за шайки горячей воды и потому, что кто-то пролез без очереди получить обмундирование, – полный идиотизм! Мы рассчитывали набрать пятьдесят отчаянно смелых парней, а получили полсотни безмозглых сявок и дешевок, которых нужно было бы еще внизу перестрелять, а не тащить сюда в горы! И в следующий раз...

– Виноват, Антон Вячеславович... – прервал Вишневецкого доктор в белом халате, испачканном кровью. – Я мог бы этого мудака отнести в медпункт?

Пацан, который валялся без сознания, стал приходить в себя.

– Носилки нужны?

– Не смешите, Антон Вячеславович. – Доктор поднял пацана на руки и понес его в медпункт.

– Так вот, – продолжил Вишневецкий, – в следующий раз зачинщиков...

– ...исключат из школы!!! – дурашливо прокричал кто-то из пацанов, и весь строй весело захохотал.

– Правильно, – подтвердил Вишневецкий. – Зачинщиков исключат из школы, спустят вниз в город и там расстреляют.

– Кончай парашу гнать!.. – раздался другой голос из строя. – Нас по закону даже судить нельзя – мы малолетки!..

– Судить нельзя, – подтвердил Вишневецкий. – А шлепнуть – запросто. Чтоб ты потом никому не похвастал, что был в этой школе. Расписку помнишь?

Строй недоверчиво и подавленно молчал.

– Всем привести себя в порядок. Разойдись!

Голые помчались в баню домываться, непереодетые – к складу за обмундированием...

Один, пробегая мимо Кости и Тяпы, на ходу крикнул:

– Что, Художник херов, перетрухал или ссучился?!

Тяпа мгновенно подставил бегущему пацану ногу, и тот полетел кувырком по каменистому плато с криком:

– Суки рваные!.. Падлой буду, пришью обоих!!!

У фургона «Казплодовощторг» конвойные в штатском прощались с полковником Вишневецким.

– Все, Антон Вячеславович... Последняя партия.

– И слава Богу, – ухмыльнулся Вишневецкий.

Пауза. Наконец конвойный решился, спросил со «значением»:

– «Вниз» никого спускать не будем, а, Антон Вячеславович?

Вишневецкий подумал и равнодушно ответил:

– Погодим. Еще не вечер...

* * *

СПОРТГОРОДОК ДИВЕРСИОННОЙ ШКОЛЫ. ДЕНЬ. ПАСМУРНО...

Пять групп по десять человек уже переодеты в теплую спортивную альпийскую форму. На головах вязаные шапочки. Шапочку каждый носит по-своему...

Все группы вместе со своими «воспитателями» и тренерами заняты обучением и тренировками.

Первая учится плести альпинистские узлы манильскими тросами...

...вторая вынесла из щитового барака длинные столы – собирает на них и разбирает заново короткий немецкий автомат «шмайсер»...

...третья – лазает по шестам и канатам, осваивает веревочную лестницу...

...четвертая группа бросает тяжелые десантные ножи в два щита из толстых досок, прислоненных к задней стенке штабного домика. На щитах силуэт человека в натуральную величину. Силуэт, как плакат с мясной тушей в довоенном гастрономе, разделен на части и пронумерован. От попадания ножа в ту или иную часть тела зависит оценка...

...пятую десятку пацанов два немца и переводчик обучают сверлению шурфов в скале для закладки взрывчатки...

Тяпа и Котька-художник в одной группе. Занимаются лазаньем по подвесным шестам и канатам...

Худенький, маленький Тяпа все никак не может забраться по канату выше, чем на полтора-два метра. Обессилев, падает на землю.

Костя Чернов и еще пара пацанов, словно обезьяны, взлетают по шестам и канатам на пятиметровую высоту!..

– Почему это они могут, а ты нет?! – рявкает тренер на Тяпу.

– Ну, Жора, ты даешь! – говорит Тяпа. – Да потому...

– Я тебе, сопляку, не Жора, а Георгий Николаевич! – тренер за шиворот поднимает Тяпу с земли. – Твои же кореша могут...

– Сравнил жопу с пальцем, – спокойно говорит Тяпа. – Они «форточники» и «скокари». Они привыкши по стенкам в окна лазить. А у меня, Георгий... как там тебя... Николаич, – другая специальность. «Щипач» я, понял?

– Ты мне мозги не пудри! – строго говорит тренер. – Ты по «убойной» статье шел и за «групповуху»...

– Это я так, просто за компанию, за Котькой увязался...

– Ладно! Один хрен, – Георгий Николаевич берет Тяпу за пояс: – Давай подсажу...

– Зачем?

– Чтобы влезть тебе помочь, чудило! Давай-давай!..

– Ну, на... Бери. – Тяпа отстраняется от тренера, протягивает ему его же документы, фотографии.

– Что это?.. – растерялся тренер.

– Ксива-то твоя. Фотки какие-то... Держи, Георгий Николаевич. А то – «мозги не пудри». Не разевай варежку! Теперь дотямкал, что такое «щипач»? – спрашивает Тяпа тренера, держа левую руку за спиной.

Тренер рассовывает по карманам документы, фотографии. Группа пацанов, особенно Котька-художник, ржут в голос – видят, что спектакль еще не окончен.

Тяпа осторожно оглядывается по сторонам – не смотрит ли кто-нибудь из взрослых – и тихо говорит:

– Эй, Жорик... Волыну-то забери. Тебя ж без пушки никто бояться не будет.

И протягивает тренеру его же пистолет.

Тренер в ужасе хватается за расстегнутую кобуру, вырывает пистолет из Тяпиной худенькой ручонки, потрясенно шепчет:

– Ну, сволочи!..

...Потом Котьку-художника и Тяпу вместе с их группой два немца и переводчик обучают сверлению шурфов в скальной породе. Переводчик синхронно переводит слова двух немцев:

– Хочешь обрушить двухсотграммовой шашечкой тола карнизик тонн на триста – сверли вот под таким углом...

Немец показывает, под каким углом нужно сверлить шурф. Костя просверлил первым. Взмок от усталости, шапка в кармане, стаскивает с себя ветровку...

Немец ему что-то говорит, переводчик повторяет по-русски:

– Возьми другой коловорот и расширь отверстие.

– И так полезет, – отмахивается Костя и палкой начинает заталкивать в отверстие цилиндрическую толовую шашку.

Немец сердито отбрасывает Костю от шурфа. .

– Ах ты фашистяра сраная! Фриц недобитый!.. – огрызается Костя и замахивается палкой на немца.

Переводчик вырывает у него палку, орет:

– Заткни пасть, сукин сын! Хорошо, что это муляж, а не настоящая толовая шашка! Где бы ты был, художник гребаный?!

– Кот! Я и не думал, что ты такой тупарь!.. – удивляется Тяпа.

Костя понимает: не прав. С интересом спрашивает:

– А что, она может и без взрывателя ебнуть?

– А ты как думал?! Еще как еб... – Но тут переводчик спохватывается: – У тебя других слов, кроме матерных, нету?!

– Они все равно по-русски ни хера не тянут, – говорит Костя.

– А меня уже стесняться не надо?

– А чего мне тебя стесняться?

– Не тебя, а вас! – разозлился переводчик. – Я тебе кто – сват, брат?!

– А хрен тебя знает – кто ты... – отвечает ему Костя.

* * *

ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР В ДИВЕРСИОННОЙ ШКОЛЕ

Темнота непроглядная...

Освещен только штабной домик. Да еще в одной палатке, в отделении, где живет воспитатель группы, теплится слабый свет от аккумулятора...

...В этой палатке, из своего воспитательского закутка, тренер Жора заглядывает в общее отделение, где в спальных мешках спят десять пацанов его группы.

Вглядывается, вслушивается, брезгливо сплевывает и начинает раздеваться, чтобы тоже улечься.

Но поднимается полог закутка, и появляется седая голова бронзово-загорелого кладовщика Павла Петровича.