Текст книги "Толчок восемь баллов"

Автор книги: Владимир Кунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Как?! – поразился Герстнер.

– Джакомо Пиранделло, Это мне один проезжий барин такое звание сочинил. Так, говорит, будет красивше. Я его за это без рубля через мост переправил,

– А коза тебе зачем, Пиранделло? – спросил Родик,

– Козье молоко силу дает, Родион Иваныч. И потом, с ей не скушно. Все-таки живая тварь рядом…

***

– А Герстнер едет и едет в Петербург! – Князь Меншиков раздраженно передвинул флажок на карте. – По нашим дорогам, в наших экипажах, на наших лошадях! Фантастика!.. Вот и Потоцкий вернулся ни с чем. Спасибо, что деньги привез обратно…

– За кого вы меня принимаете? – возмутился Потоцкий.

– Быть может, не давать Герстнеру лошадей? – спросил Татищев.

– Он иностранец, – возразил Бутурлин. – Или вы хотите, чтобы о нас там говорили черт знает что?

– Боже мой! – вздохнул Воронцов-Дашков. – До каких же пор мы будем вылизывать задницы итальянским тенорам и в пояс кланяться заезжим немецким парикмахерам? Откуда же в нас это отвратительное, унизительное, отнюдь не русское качество?! Все боимся, что про нас «там» кто-то что-то скажет! Ну нельзя так, господа! Ну побольше к себе уважения…

– И в кнуты его!!! – закричал Потоцкий. – Да так, чтобы живого места не осталось!..

– Вы, граф, в своем уме? – спросил его Бутурлин.

Но светлейший отреагировал несколько иначе:

– А что? Не грех басурмана и попугать. А может быть, и поучить слегка. Для острастки. И по всему пути его следования распорядиться – лошадей не давать. Глядишь, безлошадный да пуганый – и повернет обратно! Неплохо, неплохо…

***

Катила наша колымага сквозь лес по проселку, и вдруг прямо перед лошадиными мордами рухнуло огромное дерево и перегородило дорогу. С криком и улюлюканьем выбежали десятка два мужиков с бандитскими мордами. У каждого за поясом ямщицкий кнут, в руках вилы, колья…

– А ну вылазь, сучье племя! – закричал главарь.

Из кареты вылезли Родик, Герстнер и Пиранделло с козон.

– Который? – спросил главарь у ямщика.

Тот предательски показал на Герстнера и усмехнулся. Родик мгновенно выхватил из-под камзола два пистолета:

– Назад!!!

Толпа испуганно попятилась. Главарь сказал Родику:

– Мы тебя, барин, не тронем. Нам немец нужен.

– Я не немец, – возразил Герстнер. – Я австрийский чех…

– Нам без разницы. Нам тебя велено поучить и попугать, чтобы ты у нас дороги из железа не делал, а вертался бы к себе обратно.

– Один шаг – и стреляю!.. – звонко прокричал Родик.

– Как вам не стыдно, Родик! – строго сказал Герстнер. – Ни одну из самых светлых идей нельзя утверждать силой оружия…

Он встал на подножку кареты и, широко улыбаясь, начал:

– Дорогие друзья! Железные дороги – это спасение от расстояний! Железные дороги – это развитие торговли и рост благосостояния народа!.. А перевозка пассажиров по железной дороге есть самое демократическое учреждение, какое только можно придумать для преобразования государства!..

Но тут главарь банды поднял большую лесную лягушку-:! запустил ее в физиономию Герстнера. Инженер растерянно замолчал.

– Мерзавец!!! – Родик вскинул пистолет.

Стой, стой, Родион Иваныч! – испугался Пиранделло. – Опусти пистолет, Христом Богом молю! Не ровен час выстрелит. Грех надушу… – Он передал поводок Герстнеру и сказал: – Держи Фросю крепче, Антон Францыч. А то она их всех порвет.

Подошел к главарю, за спиной которого теснилась вся банда.

– Чего балуешь?

– А те чё? – Главарь легонько пихнул Федора в грудь.

– А ничё. – Федор тоже его пихнул.

– А ты кто такой? – И главарь пихнул Федора посильнее.

– Я? – Федор на секунду задумался. – Я – Пиранделло!

Банда оскорбительно захохотала. Главарь усмехнулся:

– Кто-о-о?! – И снова пихнул Федора в грудь.

– Пиранделло я!!! – обиженно крикнул Федор и так пихнул главаря, что тот отлетел на несколько метров, врезался в свою банду и свалил на землю всех до единого.

Федор вышел на дорогу, легко поднял огромное дерево и понес его к обочине. Но в это время банда уже очухалась и бросилась на него, вздымая колья и вилы.

Держа в руках пятисаженное дерево в обхват толщиной, Федор просто повернулся вокруг своей оси и этим деревом шарахнул банду так, что вся она с воем улетела в придорожный лесок. А главарь оказался висящим на ближайшей березе. И шапка главаря упала с его головы на землю.

Тут Герстнер не сдержал Фросю, и та со злобным кобелиным лаем бросилась вслед за бандой…

***

Со штангой на запятках колымага ехала вдоль берега небольшого озерца. Вместо сбежавшего кучера лошадьми теперь правил Пиранделло. Рядом на облучке сидела коза Фрося в трофейной шапке главаря.

С дерева, висящего прямо над озером, за колымагой следил Тихон Зайцев. Когда колымага проехала под ним, Тихон засуетился, ветка, на которой он сидел, обломилась, и тайный агент с воплем ужаса полетел в воду.

– Помогите!., – услышан Пиранделло и резко осадил лошадей.

Родик и Герстнер тревожно выпрыгнули из колымаги…

***

В ожидании лошадей они сидели на постоялом дворе и отпаивали горячим козьим молоком мокрого, дрожащего, закутанного в клетчатый плед Тихона Зайцева.

– Как же это ты, секретный агент тайной полиции, плавать не умеешь? – спросил Родик.

– Да когда было плавать-то учиться, ваше благородие Родион Иванович? Ведь все пишем да следим, следим да пишем… – шмыгал носом Тихон.

– Господи! – поразился Родион. – Я же всю жизнь считал, что тайный агент Третьего жандармского отделения и плавает как рыба, и стреляет, как Робин Гуд! Из пистолета – бац! И с сорока шагов – белке в глаз!..

Зайцев горестно махнул рукой:

– Да я с пяти шагов слону в задницу не попаду…

– Дай-ко я тебе еще молочка подолью горячего, – жалостливо сказал Пиранделло. – Козье молоко от всех напастей!

Мимо пробежал станционный смотритель, покосился лукаво.

– Как с лошадьми, любезный? – спросил его Родик.

– Лошадей нет, извиняюсь, и не предвидится, ваше благородие.

– Черт знает что… – пробормотал Родик и спросил у Тихона: – А документ у тебя какой-нибудь есть?

– А как же! – Тихон нашарил нагрудный кожаный мешочек, вытащил подмоченную бумаженцию. – А то случись чего!..

Родик прочитал документ, на секунду задумался и сказал:

– Вот что, Тиша. Поедешь с нами. Харчи наши, жалованье казенное. Доносы тебе поможем писать. А сейчас… – И крикнул станционному смотрителю: – Эй, любезнейший! Быстро четверку лучших лошадей тайному агенту Третьего отделения собственной его величества канцелярии! Покажи ему документ, Тихон. Покажи, покажи!..

***

Запряженная четверкой лошадей, ехала вместительная карета с огромной штангой на запятках.

Теперь в карете сидели пятеро – Герстнер, Родик, Пиранделло, коза и Тихон Зайцев. Все работали; Герстнер делал пометки на грифельной доске, Родик отмечал проезжаемые места на карте, Пиранделло вычесывал Фросю, Зайцев писал очередное донесение Бенкендорфу.

– Дальше как, Родион Иванович?.. – спросил Тихон и показал уже написанное.

– Не «сикретно», а «секретно», грамотей. А дальше так: «С величайшими опасностями и риском для жизни мне удалось внедриться в наблюдаемую группу». Написал? Точка. Теперь проси жалованье за истекшие полгода и подписывайся: «Агент ноль, ноль, ноль, семь». Или «восемь»? А, Тихон? Как там у вас это делается?

– Нет. Я обычно пишу: «Преданный Отечеству и вашему высокопревосходительству Тихон Зайцев».

– Очень хорошо! Вот так и пищи. Не меняй стиль.

***

Перед самым Петербургом карета наших героев попала в плотный туман. Тревожно блеяла Фрося, бестолково суетились вокруг кареты путешественники, отчаянно причитал возница:

– Ой, беда-то… Помоги, сохрани и выведи, Господи!..

И вдруг совсем рядом в тумане возникло некое странное свечение в человеческий рост с неясными очертаниями. И насмешливый девичий голос проговорил:

– По таким пустякам – и сразу к самому Господу? Все замерли. Свечение растаяло, и на его месте возникла прелестная девушка лет восемнадцати.

– Что это вы так приуныли? – улыбнулась она.

– Заблудились… – хрипло сказал Пиранделло,

– Эка важность! – Девушка что-то пошептала лошадям, погладила их и крикнула путникам: – Садитесь!

Она сразу же уютно устроилась в карете и приказала вознице:

– Погоняй!..

Лошади легко понесли карету в сплошной белой мгле. Фрося положила голову девушке на колени и блаженно прикрыла глаза.

– Батюшки!.. Она же никого к себе не подпускала! – перекрестился Пиранделло.

– Ура! – заорал возница. – На большак вылезли!!! Герстнер церемонно снял шляпу. Девушка предупредила вопрос:

– Меня зовут Мария.

– Местная? – сразу попытался уточнить Зайцев.

– Это как посмотреть, – рассмеялась Мария. Родион Иванович увидел, как Мария зябко передернула плечами.

– Озябла, Машенька?

– Ага. Ждала вас долго.

Пиранделло тут же сбросил с плеч кафтан, набросил его на девушку… Зайцев поспешно вытащил свою подзорную трубу, отвинтил окуляр, налил в него из трубы водки, проворковал:

– На-ко хлебни, Манечка…

Не чинясь, Маша выпила и пустила трубу по кругу. Когда очередь дошла до Герстнера, тот с инженерным интересом осмотрел трубу:

– Как же вы смотрите через водку, Тихон?

– А через ее завсегда лучше видно, Антон Францыч.

– Какой талантливый народ! – Герстнер выпил, передал трубу Родику.

Тот налил себе в окуляр:

– Твое здоровье, Машенька. Тебя нам словно Бог послал…

– Вообще-то так оно и было, – весело ответила Маша.

Родик выпил и, потрясенно глядя на Машу, проговорил:

– Да, есть еще женщины в русских селеньях…

***

В Петербурге у отеля «Кулон» Родик руководил разгрузкой экипажа. Зайцев стоял на крыше кареты, сверху подавал багаж. Фрося охраняла поклажу – бросалась на каждого проходящего.

– Жить будем здесь – каждому по комнатке. Штаб назначаю в апартаментах Антона Францевича. До утверждения проекта – никаких увольнений!

– Родик, я готов поверить в то, что вы действительно внук фельдмаршала Кутузова! – восхитился Герстнер.

– Нет, Антон Францевич, это легенда для провинциалов.

– А ежели мне отлучиться потребуется? – сверху спросил Зайцев.

– Считай себя мобилизованным, а посему на казарменном положении! – жестко отрезал Родик.

– Исхитряйся как-нибудь. На то ты и тайный агент, – усмехнулся Пиранделло.

– Ты еще мне будешь указывать!.. – обиделся Тихон.

– Не ссорьтесь, друзья мои, – сказал Герстнер. – Мы с вами начинаем грандиозное дело. И жить должны в мире и согласии.

– И в любви к ближнему, – добавила Маша и каждого одарила таким ласковым взглядом, что Пиранделло, не рассчитав собственных сил, резко рванул свою штангу с запяток.

Освободившись от гигантской тяжести, задние рессоры кареты мгновенно выпрямились, и карета скатапультировала тайного агента на балкон второго этажа, где Тихон и повис на руках в пяти метрах от земли.

– Вы куда, Тихон? – удивился Герстнер.

– Не балуй, – сказал Пиранделло.

Тихон в тоске смотрел вниз и скулил от ужаса.

– Отпусти руки, Тиша, не бойся, – ласково сказала ему Маша. – Отпусти. Я жду тебя…

Тихон разжал пальцы и под напряженным взглядом Маши опустился на землю. У всех рты раскрылись от изумления!

– Что надо сказать, Тихон? – спросила Маша.

– Слава те Господи… – еле выдавил из себя Зайцев.

– Правильно, – похвалила его Маша и спросила у Родика: – Что дальше делать, Родион Иванович?

***

На Крестовском острове у Меншикова рядом с дворцом была устроена купальня-бассейн с подогревом воды. Рядом – стол с самоваром, два кресла и лакей с полотенцами. Светлейший плавал на спине, граф Потоцкий – по-собачьи. Потоцкий тихо информировал светлейшего:

– …Уйма рекомендательных писем и, конечно, последние донесения внедрившегося к ним агента сделали свое дело…

– То, что он добился приема у Бенкендорфа – полбеды. Беда, если Александр Христофорович представит его государю, – сказал Меншиков.

– А что, если… – И Потоцкий осекся.

– Говори, говори. Ум хорошо, а полтора лучше.

– А что, если преподнести Бенкендорфу ту шкатулочку…

Светлейший едва не утонул. Отплевался и заорал на Потоцкого:

– В Сибирь захотел?! В рудники? И нас всех в кандалы!.. Кому «шкатулочку»?! Второму человеку после царя?! Неподкупному Бенкендорфу?! Надо же додуматься!!!

***

Шеф корпуса жандармов граф Бенкендорф принимал у себя господина Герстнера и светски болтал с ним по-немецки:

– Я слышал, что за короткое время пребывания в России вы сумели даже создать круг единомышленников?

– Это прекрасные люди, ваше сиятельство! Истинные патриоты своего отечества. Моя благодарность им просто не знает границ! И мне очень хотелось бы…

Лучезарно улыбаясь, Бенкендорф встал. Вскочил и Герстнер.

– Превосходно! – вежливо перебил его Бенкендорф. – Всегда приятно услышать о соотечественниках добрые слова. Благоволите оставить мне вашу записку о выгодах построения железных дорог в России, и коль скоро я сочту это дело полезным – сразу же представлю его на высочайшее рассмотрение.

– Ваше сиятельство, я пребываю в неведении еще многих законов государства Российского и поэтому позволю себе спросить: почему сугубо гражданский инженерный проект вызывает такой интерес именно вашего ведомства?

Бенкендорф широко и светски улыбнулся:

– Ах, господин Герстнер! Кому еще, как не корпусу жандармов, помочь осуществлению ваших грандиозных замыслов? Ведь тайная полиция всегда была, есть и будет самым прогрессивным институтом в России!

***

У дверей в царские покои Бенкендорф ждал выхода государя. Из покоев доносились страстные вздохи и стоны, сопровождаемые маршевой мелодией музыкальной шкатулки.

Бенкендорф посмотрел на часы. И в ту же секунду оборвались все звуки, замолкла музыкальная шкатулка, дверь распахнулась, и в приемную вышел самодержец всея Руси Николай Первый.

– Доброе утро, ваше величество, – поклонился Бенкендорф.

– Доброе утро, Александр Христофорович. Я очень занят. Уйма дел… Потрудитесь изложить все кратчайшим образом.

– Слушаюсь, ваше величество. Австрийский инженер Герстнер предлагает соединить железными дорогами на паровой силе ряд городов Российской империи…

– Но он же сумасшедший!.. Ну почему ко мне?! Направьте его во врачебную управу!

– Осмелюсь заметить, ваше величество, Герстнер представил вполне убедительные резоны для полезности введения железных дорог на благо процветания России…

– Россия и так процветает! – нетерпеливо перебил царь. В эту секунду из-за двери послышался нежный женский голос:

– Ну где же вы, Николя?..

Оглядываясь на дверь, Николай торопливо проговорил:

– Александр Христофорович, голубчик… Обсудите проекты этого… Ну как его?!

– Герстнера, – подсказал Бенкендорф.

– …проекты этого Герстнера в соответствующих инстанциях, создайте необходимые комиссии, сделайте организационные выводы – и только потом ко мне! И не в такое раннее время, Александр Христофорович!

– Николя!.. – послышалось из-за двери.

Николай ринулся в покои, на ходу расстегивая мундир. Когда он распахнул двери, Бенкендорф увидел кровать под балдахином, в которой томилась обнаженная фрейлина…

***

На Крестовском острове, в тщательно сокрытой от посторонних глаз беседке, собрались акционеры русского извоза.

– Мы для него – инкогнито! Мы оплачиваем его работу, а остальное его не касается. Кто мы, что мы – он никогда не узнает, – жестко проговорил князь Меншиков.

– Неужели нельзя было найти специалиста из своих? – пожал плечами граф Татищев.

Нет! Как выяснилось – нельзя! Потому что у нас все делается тяп-ляп! А он – ювелир!.. Послужной список его интриг превосходит всякое воображение: дворцовый переворот в Абиссинии, беспорядки в Ирландии, расстройство военного союза Люксембурга с Китаем против Англии, загадочная гибель короля Саудовской Аравии…

– Ну хорошо, хорошо… Достаточно. Когда он будет здесь?

– Я здесь уже. – В дверном проеме появился маленький, худенький человечек с ангельским лицом, белокурыми волосиками и широко распахнутыми доверчивыми голубыми глазами. За ним волочилась непомерно длинная шпага.

– Ага..: – несколько растерялся князь Меншиков. – Господа! Позвольте представить вам… э-э-э…

– Иван Иванович, – помог ему вооруженный ангел. – В России я натурализовался как Иван Иванович Иванов.

– Дорогой Иван Иванович, мне не хотелось бы называть имен…

– И не надо, – мило улыбнулся Иван Иванович. – Вы – князь Меншиков, вы – князь Воронцов-Дашков, вы – графы Бутурлин, Татищев и Потоцкий. Ваш негласный доход от извозного промысла – более ста миллионов рублей в год. И железные дороги Герстнера могут лишить вас этих денег. Так?

Ошеломленное молчание было ему ответом.

– А вот вам и последняя информация: ваш государь благосклонно разрешил создание комиссий по обсуждению проекта Герстнера.

– Кошмар!.. – Все схватились за головы.

– Итак – цареубийство? – деловито спросил вооруженный ангел.

– Нет! Нет!.. Только не это!.. – испуганно закричали все.

– Жаль… – сразу погрустнел Иван Иванович. – Время политических свобод… Император гуляет без охраны… Ах, как эффектно можно было бы обставить эту акцию!.. И недорого.

– Ни в коем случае! – категорично прервал его Воронцов-Дашков. – Россия достаточно натерпелась от смены правителей!

– Очень, очень жаль, – мягко и печально повторил ангел со шпагой. – А ведь скоро даже ничтожные государственные деятели, болтая о равенстве и демократии, начнут окружать себя такой толпой телохранителей, что исполнение самого примитивного политического убийства станет буквально непосильной задачей. Естественно, и цена… – Ангел присвистнул и ввинтил палец куда-то вверх.

Вошел здоровенный молодой лакей – принес самовар, чашки, блюдца, сахар. Иван Иванович тут же стал прихорашиваться, не отводя от лакея томного взора. Лакей перехватил его взгляд, смутился…

– Может быть… Герстнера? – осторожно спросил граф Потоцкий.

Иван Иванович обиделся, как виртуоз-скрипач, которому предложили сыграть на балалайке «Светит месяц».

– Ну пожалуйста… Хотя это не та фигура, господа, ради которой стоило приглашать меня! Тем более что сегодня в России уже немало сторонников железных дорог…

Ангел со шпагой помолчал и с надеждой спросил:

– А может быть, вообще террор?

– Что-о-о?.. – Все впервые услышали это слово.

– Террор. Новая, очень прогрессивная форма насильственного убеждения, при которой клиент сам отказывается от ранее намеченных планов. Мы, профессионалы, считаем, что за этой формой большое и светлое будущее, – пояснил Иван Иванович.

Князь Меншиков сразу оценил преимущества прогресса:

– Прекрасно! Мы примем самое живое участие в работе всех комиссий по обсуждению проекта Герстнера, а господин Иванов параллельно с нами займется осуществлением своего прогрессивного метода. Пусть расцветают все цветы! Итак – террор!!!

***

Герстнер, Родик, Пиранделло с козой, Зайцев и Маша торопливо сбегали вниз по лестнице отеля «Кулон» к выходу на улицу, где их ожидала карета.

– Скорей, скорей! – торопил всех Герстнер. – Мы уже десять минут назад должны были уехать…

– Антон Францыч! Не волнуйтесь… В России вы никуда не опоздаете, – успокаивает его Родик. – Назначено заседание комиссий в десять, хорошо, если к двенадцати соберутся…

– Я не хочу этого слышать!!! Это разгильдяйство!

Герстнер рывком открыл дверь на улицу, и тут же перед его носом раздался страшный взрыв. Стоявшая у отеля карета взлетела в воздух…

Когда дым рассеялся и обломки кареты вернулись из поднебесья, выяснилось, что от всего экипажа невредимыми остались только кучер на облучке и две запряженные непонятно во что лошади.

– Ну вот, – удовлетворенно сказала Маша. – А если бы мы вышли на десять минут раньше?..

***

По коридорам Сената сновали чиновники с папками. Один из них проскользнул в дверь с табличкой «Специальная междуведомственная комиссия», где с трибуны князь Воронцов-Дашков говорил:

– Устроение железных дорог в России совершенно невозможно, бесполезно и крайне невыгодно. А если кому-то приходит в голову, что две полосы железа смогут оживить наши русские равнины, – тот глубоко и опасно заблуждается!

Все это выглядело как суд над Герстнером. Он сидел в стороне ото всех, и его лицо выражало искреннее недоумение.

Чиновник положил перед князем бумагу, зашептал:

– Записка графа Бобринского и военного инженера по ведомству путей сообщения Мельникова в защиту проекта господина Герстнера.

– Нам-то это зачем?! – возмутился князь. – Отнесите в Комитет по устройству железных дорог.

***

Глядя на освещенные окна Сената, Маша, Тихон и Родик томились на набережной. Двумя полукружьями сбегали вниз гранитные ступеньки к невской воде. Там Пиранделло готовился доить Фросю.

– Подслушать бы, как там, чего… – тосковал Тихон. – Придумали же для глаз подзорную трубу… Неуж нельзя и для ушей чего выдумать? Насколько легче работать было бы!..

Родик сказал: .

– Протянуть такую проволочку… на одном конце коробочка, на другом – трубочка. В коробочку говоришь, в трубочку слушаешь…

– Нет, – возразил снизу Пиранделло. – Проволочку всегда заметно. Каждый дурак подойдет и оборвет. И все.

– Правильно! Уж если мечтать – так ни в чем себе не отказывать! – сказал Родик. – Никакой проволочки! Все исключительно через атмосферу, по воздуху… Я в Москве говорю: «Маша!» А Маша мне из Петербурга: «Слушаю!»…

– Ох, чует мое сердце, неладно там… – тревожно произнесла Маша и показала на окна Сената.

***

И снова коридоры Сената. Снова табличка: «Комиссия по устройству железных дорог».

В зале, тоже смахивающем на зал суда, чуть поодаль от трибуны страдал Отто Франц фон Герстнер, а с трибуны вещал граф Татищев:

– Климатические условия нашей страны послужат сильным препятствием к этому разорительному для населения России нововведению! И потому устройство железных дорог считаю на несколько веков преждевременным!..

Чиновник пробрался к Татищеву, положил перед ним бумагу:

– Письмо графа Бобринского и инженера Мельникова в защиту проекта Герстнера…

– Отнесите это в «Особый комитет по рассмотрению заявления Герстнера», – обозлился граф. – Пусть там и решают!..

***

А на набережной томительное ожидание короталось болтовней.

– Надо было и мне туда с Антоном Францевичем! Представился бы кем-нибудь пофигуристее, наврал бы с три короба, и пропустили бы как миленького, – вздохнул Родик.

– Что же вы, Родион Иванович, думаете, что тама наших людей нет? – усмехнулся Тихон. – У нас, в Третьем жандармском, вас все знают как облупленного.

– Это еще откуда?

– Из донесений моих.

– А про меня знают? – крикнул снизу Пиранделло.

– Неужто нет!

– И чё?

– А ничё. Смеются с тебя.

– И про меня, Тихон? – улыбнулась Маша.

– Про тебя, Манечка, даже в Академию наук запрос посылали. Ты для их – явление!

– Так уж и в академию… – усомнился Пиранделло.

– Ну ничего, окромя гирь и козы! – рассердился Тихон. – Да на нашу тайную службу такие люди работают!.. И ученые, и литераторы, и торговый народ, и даже несколько графьев!.. И все без денег – исключительно из соображений ума и патриотизьма!..

***

Чиновник приоткрыл дверь с табличкой «Особый комитет по рассмотрению заявления Герстнера» и прошмыгнул к светлейшему:

– Ваша светлость… От графа Бобринского и инженера Мельникова в защиту железных дорог Герстнера…

– Спасибо, братец. Иди с Богом. – Меншиков неторопливо стал разрывать документ на мелкие кусочки. Этот зал больше всего напоминал судилище.

– Продолжайте, граф, – махнул рукой светлейший. Потоцкий воздел руки к небу и со страстью провинциального трагика закричал с трибуны:

– Железные дороги помешают коровам пастись, а курам нести яйца!.. Отравленный паровозом воздух будет убивать пролетающих над ним птиц… Сохранение фазанов и лисиц станет более невозможным! Дома по краям дороги погорят, лошади потеряют всякое значение! Сей способ передвижения вызовет у путешественников появление болезни мозга… Эту же болезнь получат и зрители, взирающие на такое передвижение со стороны!.. И вообще путешествие будет страшно опасным, так как в случае разрыва паровоза вместе с ним будут разорваны и путешественники!..

Тут Герстнер поднялся и стал снимать развешанные чертежи, диаграммы, эскизы. Когда он сворачивал их в трубку, руки у него тряслись. Но он спокойно пересек зал, открыл дверь и, обернувшись к светлейшему, сказал всего лишь одну фразу:

– А все-таки она вертится…

И так захлопнул за собой дверь, что мелко изорванные клочки письма в защиту его железных дорог, подхваченные порывом сквозняка, поднялись в воздух, словно стая снежинок…

***

Так же спокойно Герстнер пересек набережную и с окаменевшим лицом стал раздавать свои личные вещи: Ролику – брегет, Маше – медальон, Тихону – тощий бумажник…

Скользнув по их лицам отсутствующим взглядом, Герстнер влез на парапет, прижал к груди проект и рулон чертежей, вздохнул и сказал хрипло:

– Прощайте. Мне незачем больше жить. – И бросился в темные воды Невы.

– Федя!!! – резко крикнула Маша.

Доивший козу Федор снизу увидел летящего над собой Отто Франца фон Герстнера и мгновенно поймал его в свои могучие объятия, не дав ему достигнуть губительных невских вод.

Наверное, Герстнер истратил слишком много душевных сил, чтобы умереть достойно, и теперь, будучи лишенным возможности отойти в мир иной, рыдал, кричал и бился в истерике:

– Не хочу жить… Не хочу! Варвары!.. Варвары!..

Пиранделло прижимал его к широкой груди, шептал по-бабьи:

– Ну, будя… Ну, уймись, Антон Францыч… Будя…

– Антон Францевич! Миленький, родненький!.. – причитала Маша. – Жизни себя решить – грех-то какой!.. Все будет хорошо! Вот увидите.

– Манечка знает, что говорит… – лепетал испуганный Тихон.

– Успокойтесь, Антон Францевич! – кричал Родик. – Немедленно успокойтесь!..

– Хорошо, – вдруг сказал Герстнер, лежа в руках Пиранделло. – Я останусь жить. Но пусть погибнет мой проект. Он никому не нужен.

Герстнер дрыгнул ногами и швырнул в воду чертежи и проект.

– Пиранделло! Держи Антона!!! – завопил Родик. Одновременно в воздух взвились четыре тела, одновременно в воду шлепнулись Родик, Маша, Тихон и коза Фрося…

***

В апартаментах Герстнера на протянутых веревках сушилась мокрая одежда спасателей, чертежи, эскизы.

Завернувшись в скатерть, как в тунику, Маша проглаживала утюгом чью-то мокрую рубаху.

У жарко натопленной печи сушилась обувь, грелся голый Тихон в одной набедренной повязке. Его кремневый пистолет пеньковыми веревками был приторочен под левой подмышкой точно также, как через полтораста лет станут носить оружие тайные агенты всего мира…

Коза Фрося, укутанная в армяк Пиранделло, лежала на узкой софе, что-то жевала, трясла мокрой бородой…

Босоногий Родик в халате на голое тело нервно расхаживал:

– Стыдно, Антон Францевич, и недостойно интеллигентного человека!.. Сегодня ваша жизнь и ваш проект уже принадлежат…

– Российской империи, – вставил дрожащий Зайцев.

– А ты вообще молчи! Не умеешь плавать – нечего в воду прыгать! – разозлился Родик.

– Все прыгнули – и я прыгнул, – виновато пробормотал Тихон.

– Вы талантливый инженер, Антон Францевич!..

– Очень плохо в России жить инженеру, – простонал Герстнер.

– Эх, Антон Францыч, – вздохнул Пиранделло. – А кому на Руси жить хорошо?

– Как ты сказал, Пиранделло? – удивился Родик.

– А чего я такого сказал?! Чуть что – сразу Пиранделло!..

– Я здесь совсем недавно, а уже заметил, что существование в России окружено такими стеснениями… – слабым голосом проговорил Герстнер.

– Что каждый лелеет тайную мечту уехать отсюда куда глаза глядят, – подхватил Родик. – И заметьте, Антон Францевич, дело вовсе не в политической свободе, а просто в личной независимости, в возможности свободного передвижения, в обычном выражении естественных человеческих чувств…

Зайцев в панике заткнул уши, закричал тоненько:

– Я этого не слышал, господа! Вы этого не говорили!..

– Ой, да не верещи ты, инакомыслящий! – поморщился Родик. – Будто на облаке живешь…

Маша поплевала на утюг.

– Родион Иваныч! Тихон!.. Золотце вы мое! Чем друг с дружкой собачиться – подумали бы, что дальше делать.

Тихон неуверенно почесал в затылке:

– Есть, конечно, один человек. Он и по нашему департаменту проходит, и с Алексан Христофорычем на короткой ноге. Он слово скажет – на всю Россию слышно. Но… Очень любит это самое… Туг не грех и сброситься…

Тихон подошел к столу, развязал нагрудный кожаный мешочек и вынул оттуда несколько смятых ассигнаций. Герстнер пораженно приподнялся на постели. Тихон сказал:

– Вот. Все, что есть.

– Откуда это у тебя? – насторженно спросил Пиранделло.

– Премия, – с милой гордостью ответил Тихон.

– За что?! – вскричал Родик.

– За вас, – скромно улыбнулся тайный агент.

Герстнер потерял сознание и упал на подушки.

***

Следующим утром Родион Иванович вел под руку редактора и издателя «Северной пчелы» Фаддея Бенедиктовича Булгарина.

– Ах, Фаддей Бенедиктович! Вы же не только светоч российской словесности, но и рупор передовой общественной мысли…

– Вы мне льстите… Однако чем могу служить?

– Вы, конечно, наслышаны о проекте Герстнера?

– В общих чертах, – осторожно сказал Булгарин.

Родик достал из кармана конверт, протянул его Булгарину:

– Вот здесь письмо, объясняющее выгоды устроения железных дорог. Мы льстим себя надеждой, что если к этому наброску вы приложите хоть частицу своего тонкого ума и высокого таланта – эта штука станет посильнее, чем «Фауст» Гете!

– Вы, уважаемый Родион Иванович, не очень ясно представляете себе все тонкости издательского дела…

И тут Родик вложил в руку Фаддея Бенедиктовича пачечку денег:

– На нужды отечественной литературы, дорогой Фаддей Бенедиктович. – Родик смотрел на Булгарина ясными, безгрешными глазами.

Они остановились у входа в редакцию «Северной пчелы».

– Надеюсь, завтра вы сможете уже прочесть статью, любезный Родион Иванович, – поклонился Булгарин и вошел в подъезд редакции.

Оставшись один, Родик в восторге от самого себя вдруг по-мальчишески подпрыгнул, сотворил в воздухе этакое коленце и умчался.

***

Войдя в свой кабинет, Булгарин увидел следующую картину: в кресле для посетителей, не по-русски раскованно, сидел чрезвычайно симпатичный, худенький и элегантный человечек с длинными вьющимися волосиками и ангельским лицом с большими голубыми глазами.

Это был Иван Иванович.

В левой руке Иван Иванович держал дамскую дымящуюся пахитоску, а в правой – длинную сверкающую шпагу. Острие клинка упиралось в горло огромного швейцара Семена, пригвожденного к стене. Руки Семен держал на затылке.

– Что?.. Что такое?! – ошеломленно спросил Булгарин.

– Ну, что же ты, Семен? – очаровательно улыбнулся Иван Иванович. – Докладывай, шалун. Докладывай…

– К вам пришли, Фаддей Бенедиктович… – сдавленно произнес Семен, боясь шелохнуться.

– Кто пришел? – игриво спросил Иван Иванович и пощекотал горло Семена клинком шпаги. – Проказник!..

– Господин Иванов… – в ужасе прохрипел Семен.

– Умница, – похвалил его Иван Иванович. – А теперь ступай на место и, пока я не выйду отсюда, к Фаддею Бенедиктовичу никого не впускай. И убегать не вздумай – зарежу, как кролика.

Он убрал шпагу от горла Семена и сообщил ему начальную скорость легким уколом в зад. Семен пулей вылетел за дверь.