Текст книги "Убить искусство. Часть 1. От Малевича до Глазунова"

Автор книги: Владимир Крылов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Чтобы закончить наше краткое обращение к творчеству Малевича, остановимся ещё на двух чертах, присущих работам известного художника, потому что многие исследователи охотно комментируют эти стороны творчества художника и, как нам кажется, толкуют их слишком произвольно.

Известно, что в 30-е годы, уже после становления супрематизма, Малевич создал целый ряд произведений, на которых изображены стилизованные человеческие фигуры. Например, «Спортсмены» (1928 – 1932), «Торс в жёлтой рубашке» (1928 – 1932) и другие. Многие исследователи считают, что супрематические человеческие фигуры мастера являются символами того безликого, оболваненного человека, которого создаёт или стремится создавать социалистическое общество. Мы не можем согласиться с таким мнением по двум очевидным причинам. Во-первых, в 1928 году сделать выводы о том, какой тип человека создаёт социалистическое общество, было невозможно. Самого социалистического общества ещё не существовало. В 1922 году закончилась гражданская война. 1928 год – это год НЭПа, самого что ни на есть буржуазного способа взаимоотношений. Спустя восемь лет, в 1936 году была принята социалистическая конституция. Это событие и означало завершение НЭПа и только начало перехода к организации собственно социалистического общества. То есть ещё в 1936 году не было никакого фактического материала, на основании которого можно было бы делать выводы, какой тип человека будет создан социалистическим обществом. Тем более такого материала не могло существовать раньше 1928 года.

Но и по смыслу вопроса мы не можем согласиться с подобным мнением. Пятнадцать лет открытых границ, свободы слова и демократии наглядно показали, что идеология цивилизованного, демократического, западного общества создаёт тип человека куда более оболваненного и нищего духом, чем жёстко идеологизированное социалистическое общество. Совсем недавно в такую возможность было трудно поверить, но сегодня с таким выводом вынуждены согласиться многие представители российской интеллигенции. Такой неожиданный вывод особенно очевиден на примере радио и телепередач для юношества. Радио СССР передавало огромное количество произведений русской и мировой литературы. Лучшие произведения театрального искусства имели свою передачу «Театр у микрофона». Специально для юношества создавались радиосериалы, которые транслировались годами, например «Клуб знаменитых капитанов» и многие другие. Телевидение показывало старшеклассникам фильмы «Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви», «Алые паруса», «Прощайте, голуби», «Дети капитана Грандта» всего не перечесть. И вот в 2000 году одна из программ центрального телевидения передаёт в прямом эфире интервью с известной фотомоделью. Эта симпатичная женщина совсем недавно снялась в большом сериале «Сезон охоты». О её актёрской работе в упомянутой ленте лучше вообще не говорить. Но поразили её творческие планы. Сама героиня передачи рассказала зрителям примерно следующее: «Мне предложили главную роль в новом сериале для юношества. Роль кажется мне очень интересной. Я буду играть молодую учительницу, которую пытается изнасиловать, а потом и насилует ученик десятого класса». В этом маленьком фрагменте современной телепередачи проявилось многое. За красивыми разговорами о свободе слова, о половом воспитании, о безопасном сексе для юношества происходит фундаментальная подмена высокого человеческого чувства любви на сексуальные отношения, на физиологическое ощущение животных организмов. А в нагрузку к такому физиологическому ощущению животного организма предлагается ещё целый набор самых низких и подлых радостей. Радость осуществлённого насилия с примесью садизма, радость торжества физической силы, радость безнаказанности, вседозволенности и цинизма. И всё это приготовлено для демократического воспитания наших детей. И не стоит себя обманывать – очевидно, что такое воспитание неизбежно должно привести к созданию нового типа человека современного цивилизованного общества. Такой человек должен быть более всего похож на физиологический организм, освобождённый от духовности и нравственности, без чести и совести, но вооружённый честолюбием, энергией и безжалостностью. Ещё в 1928 году Казимиру Малевичу во чреве неповской России пригрезилось нечто подобное. Мы не хотим никого обидеть, и очевидно, что половое влечение есть естественная и необходимая функция человеческого организма. Более того, здоровую человеческую физиологию можно только приветствовать, а эротические фантазии понятны и попросту неизбежны, но вспомним русского публициста и литературного критика Николая Константиновича Михайловского. Он сказал однажды: «Даже тупорылую свинью, по самой природе своей неспособную взглянуть на небо, и ту осеняет иногда мечта, конечно, свинская».

Приведём ещё один короткий пример из передач нашего современного телевидения. Недавно оно показало интервью с очень успешным молодым издателем, полным энергии и масштабных замыслов. В его планы, в частности, входило издание шедевров русской литературы в виде комиксов. И телеведущий радостно показал нам, зрителям, и первое достижение в этой области. Им оказалось издание комикса «Анна Каренина». Естественно, что достоинство литературы заключается никак не в сюжете. Важно слово и глубина тех человеческих взаимоотношений, которые раскрываются в процессе развития сюжета. Очевидно, что в данном случае о таких компонентах произведения искусства говорить не приходится. Но не менее жутким оказалось и изобразительное решение нашего предвестника новой российской культуры. Наверное, нужно было специально брать уроки, чтобы добиться такого невыразительного и слабого рисунка. Успех комиксов – точный показатель духовного убожества общества. На Западе комиксы широко распространены, и их любителям можно посочувствовать, но зачем этому подражать?

Последние десять лет, к нашему глубокому удивлению, показали, что безликие персонажи Малевича гораздо ближе к представителю западной массовой культуры, чем к идеологизированному человеку социалистического общества. И понятно почему. «В коммунизме есть здоровое, верное и вполне согласное с христианством понимание жизни каждого человека как служения сверхличной цели, как служения не себе, а великому целому. Но эта верная идея искажается отрицанием самостоятельной ценности и достоинства каждой человеческой личности, её       духовной свободы». Эти слова Николая Бердяева многое объясняют. Коммунистическая идеология совершает принципиальную ошибку, ставя перед собой задачу построения «Царствия Божия» на Земле, но только без Бога. Такая утопия невозможна и об этом мы подробно поговорим чуть позже. Но на тактическом уровне, в повседневной работе над сознанием массового человека, коммунистическая идеология ставит задачи, похожие на задачи христианского общества. Современное западное общество столь же безбожно, как и коммунистическое, но его идеал – максимальный комфорт и благосостояние отдельной личности, очень часто личности ничтожной, убогой интеллектом и нищей душою, личности, которая проживает свою суетную, а часто и подленькую жизнь. Но обязательной и непременной чертой такого участника рыночного механизма является полное безразличие к «сверхличной цели… и великому целому». Современное демократическое общество цивилизованных стран предлагает нам модель массового человека западной цивилизации, который каждый день меняет бельё, регулярно моется под душем и сыто чавкает в отдельном кабинете для просмотра порнографических фильмов. Малевич в своих плоских, обезличенных персонажах гораздо ближе к массовому человеку цивилизованного западного общества, чем к идеологизированному гражданину социалистического государства, которое, хотя и в искажённом виде, но всё же виделось как общество, справедливое и свободное от корысти и низменности мелочных частных побуждений отдельных убогих человечков. Добавим ещё, что выживает и развивается только то общество, члены которого способны на самопожертвование ради своего общества. Граждане СССР убедительно доказали свою способность к самопожертвованию в ходе Великой Отечественной войны и ценой страшной жертвы уничтожили фашизм и спасли многие народы Европы и мира от уничтожения. Великая демократическая Франция, имеющая самую мощную и обеспеченную армию тогдашней Европы, была разгромлена немецким фашизмом в течение трёх недель.

И не случайно работы Малевича, которые мы только что рассматривали, были созданы в конце 20-х годов, в момент бурного развития НЭПа, в рамках системы капиталистических отношений. И эти работы не имеют никакого отношения к человеку социалистического общества.

Второй чертой творчества Малевича, которую отмечают исследователи его произведений и которая считается величайшим достижением художника, является то ощущение бездны, которое возникает при контакте с его «Чёрным квадратом». На наш взгляд, и здесь нужно сделать определённые уточнения. Любая цветовая плоскость, имеющая форму правильной геометрической фигуры, воздействует на зрителя определённым образом. Между цветовой плоскостью и зрителем всегда устанавливается некоторая связь на уровне ощущения. Причём эмоциональная окрашенность такой взаимосвязи зависит от цвета плоскости, а сила и глубина эмоционального ощущения проявляется наиболее определённо, если цветовая плоскость ограничена формой правильного прямоугольника, близкого к квадрату. И это происходит потому, что такая форма более всего нейтральна и более всего отстранена от конкретных форм предметного мира. Именно поэтому психологический тест Люшара выполнен в виде цветных карточек прямоугольной формы, близких к квадрату. Если цветовая плоскость имеет форму круга, сила взаимодействия несколько сглаживается, такие формы, как треугольник, сильно вытянутый правильный прямоугольник, эллипс, трапеция, неправильные четырёхугольники, ещё более снижают силу и чистоту взаимодействия. А сочетание нескольких геометрических фигур уже вызывает дополнительные ассоциации с предметным миром, и эмоциональные цветовые взаимоотношения уходят на второй план. Чёрный квадрат, по всем правилам психологии, которые использованы и в тесте Люшара, несёт в себе вполне определённое эмоциональное ощущение независимо от того, кто его закрашивал, а чёрный цвет естественным образом поддерживает ощущение провала, чёрной дыры. Такое воздействие можно усилить, увеличив размер квадрата. Автор чёрной комнаты в музее Помпиду догадался об этом и выкрасил в чёрный цвет целую комнату и совершил ошибку. Если бы он увеличил сам квадрат, но до таких размеров, когда ещё ощущаются границы чёрной плоскости в форме четырёхугольного прямоугольника, он оставил бы зрителя в рамках эмоционального ощущения, которое мы описали. Но художник поместил зрителя в чёрное пространство, имеющее конкретную форму предметного мира, в комнату. Эмоциональное содержание осталось, но чистота цветового воздействия, связанная теперь с конкретной предметной формой, значительно ослабла. Поэтому «Чёрный квадрат» вызывает у зрителя вполне определённое эмоциональное ощущение условного обозначения провала, что и следует ожидать от дорожного знака автоинспекции, а чёрная комната при первом контакте – лёгкое удивление, а потом смех и более или менее удачные шутки. Но, рассматривая эти примеры, полезно помнить, что здесь мы имеем дело только с эмоциональным и физиологическим ощущением, сопровождающим любую цветовую плоскость. Наличие эмоционального ощущения ещё не означает, что мы соприкоснулись именно с произведением искусства. Этого не достаточно. Мы подробно рассмотрим это важнейшее обстоятельство, но немного позднее, потому что для такого рассмотрения нужна некоторая предварительная подготовка. А теперь попробуем подытожить наши краткие размышления о творчестве Казимира Малевича.

Величайшая заслуга Малевича состоит в том, что он разработал изобразительный приём, позволяющий регулировать человеческие взаимоотношения в условиях огромных скоростей современной технологической цивилизации. Результат супрематического творчества Малевича не имеет никакого отношения к изобразительному искусству, которое занимается изучением и осмыслением человеческой духовности. Нельзя смешивать потребности технологического процесса с осмыслением духовных исканий человечества. Выдающиеся достижения новатора Малевича целиком принадлежат области технического иероглифа, производственного плаката и дизайна. А великого художника – мастера изобразительного искусства Казимира Малевича – никогда не существовало. Созданное Малевичем направление творчества под названием супрематизм можно отнести только к дизайну. Дизайн очень похож на изобразительное искусство, но только похож. И дизайнер, и художник пользуются карандашами, кистями и холстами, но они ставят перед собой принципиально разные задачи. Художник в своём творчестве исследует человеческую духовность. Дизайнер занят внешним оформлением предметов и окружающих пространств. Малевич – талантливый новатор и дизайнер. Но Малевич довольно скромный художник и по уровню мастерства в рисунке и живописи, и по упрощённости эмоциональных ощущений в его произведениях. Эта тема будет одной из основных в наших размышлениях. Ещё раз мы вернёмся и к «Чёрному квадрату» Малевича. Но для подробного обсуждения столь сложных вопросов нам потребуется ещё некоторая подготовка.

Ещё одно необходимое условие избежать хаоса

Ясность мысли и ясность выражения

                                    обыкновенно встречаются вместе.

                                    Темнота и напыщенность – два

                                    величайших недостатка стиля

                                           Т. Макколей

Чтобы избежать хаоса и непонимания, нужно выполнить ещё одно необходимое условие – стараться говорить так, чтобы тебя понимали. «Ясность языка – результат ясного мышления: ясная мысль неизбежно обуславливает ясную форму», говорил Вильгельм Либкнехт.

В 1979 году издательство «Наука» выпустило в свет книгу известного учёного Б.Т. Кузнецова «Идеи и образы Возрождения». На 55-й странице этой книги написано: «Инвариантным определением науки остаётся соединение локальных каузальных констатаций с общей концепцией Мироздания, универсализация этих локальных констатаций, последовательное и необратимое превращение post hoc в propter hos, включение в картину мира растущего, всё более единого и, вместе с тем, дифференцированного множества каузальных линий». Тираж книги 16800 экземпляров. У нас есть основания предположить, что число читателей, которым можно было бы предложить для обсуждения такой текст, значительно меньше. Можно взять словарь иностранных слов и заменить все непонятные слова их объяснениями на русском языке, но смысл этой словесной конструкции всё равно не станет более понятным. Приведённый отрывок связан с именем известного учёного, но с подобными формулировками мы слишком часто сталкиваемся и в ежедневном современном искусствоведении. «Ясность украшает глубокие мысли», написал Л. Вовенарг. Обилие сложных, красивых и непонятных иностранных слов, которые, кроме всего прочего, не имеют точного истолкования на русском языке, само по себе создаёт атмосферу хаоса. «Мудрёно пишут о том, чего не понимают», размышлял В.О. Ключевский. Отсутствие содержания, неубедительная аргументация или неточное толкование прикрываются сложно построенными, как бы научными фразами. Но Пушкину и Флоренскому удавалось самые сложные и глубокие мысли полно и ясно высказывать для русских читателей на русском языке. Давайте попробуем хотя бы приблизиться к такому идеалу. «Язык – это учтивость людей пера», полагал французский писатель Жюль Ренар, а Л.Н. Толстой был уверен в том, что «Самый верный признак истины – это простота и ясность. Ложь всегда бывает сложна, вычурна и многословна».

И подводя итог нашим размышлениям, записанным в этой главе, мы можем кратко сформулировать наше мнение следующим образом:

На сегодняшний день наука, изучающая историю и теорию искусства, не имеет убедительного определения искусства. Это означает, что у нас нет чётких оснований утверждать, какое творческое произведение является произведением искусства, а какое только похоже на него. Любой недобросовестный человек, совершив любое произвольное действие, может заявить, что он создал произведение искусства, а сам он – художник. К сожалению, подобных примеров в современном искусстве множество.

Не имея определения искусства, мы не можем быть уверены, что искусствознание является наукой в общепризнанном смысле этого слова.

Система критериев, выработанная экспертами произведений искусства, вносит значительный вклад в процесс идентификации творческих произведений. С этим можно согласиться, имея в виду область традиционного искусства, но в области авангардного, «современного» искусства такая система критериев не работает вовсе. Складывается впечатление, что в этой системе нет чего-то самого главного и она имеет не духовный, но криминалистический оттенок.

Художник Малевич достиг выдающихся результатов, но не в области изобразительного искусства, а в области технического иероглифа. Он сумел создать изобразительный приём, который позволяет моментально получать необходимую информацию. Это совершенно необходимо в условиях огромных скоростей современной технологической цивилизации. Но великого художника Малевича, мастера изобразительного искусства никогда не существовало.

Вопросы, которые изучает искусствознание, представляют интерес для огромного количества зрителей, слушателей, читателей. Поэтому все исследования по таким вопросам должны излагаться кратко, просто и понятно. К этому нужно стремиться.

Глава 2.

В поисках определения искусства

                                    Истинное всегда просто; идти к нему

                                    надо всегда через сложное.

                                                      Жорж Санд

Что было раньше

                                    Страх перед возможностью ошибки

                                    не должен нас удерживать от поисков

                                    истины.

                                                      К. Гельвеций

На сегодняшний день искусствознание не может ответить на вопрос: «что такое искусство?». Но, может быть, так было не всегда? Каким образом определяли предмет искусства выдающиеся мыслители разных эпох? Чтобы несколько облегчить себе задачу, попытаемся разобраться в этом вопросе, начиная с эпохи Возрождения. Дело в том, что прекрасные образцы творчества античной Греции, Рима, древнего Египта и т.д. в момент их создания не считались собственно произведениями искусства в нашем понимании этого слова. Ремёсла, искусство и наука до эпохи Возраждения считались единым явлением. Искусство не отделялось от ремесла, наука не отделялась от искусства. Все они считались единой областью человеческой деятельности. Кроме того, и оценка произведений искусства в древние времена, и само отношение к ним были другими.

Мы привыкли воспринимать великолепные мраморные скульптуры античной Греции с восторгом и преклонением. Многие искусствоведы писали о необыкновенных свойствах некоторых сортов греческого мрамора, который на солнечном свете приобретал розовый оттенок, как подлинная человеческая плоть. И действительно, эти человеческие фигуры в натуральном размере выполнены с великолепным знанием анатомии и созданы превосходными мастерами. Но несколько лет назад вдруг выяснилось, что самих античных греков такие качества в общем-то не совсем устраивали. Поэтому античные скульпторы, прежде чем показывать свои творения заказчикам, брали краски и кисти и раскрашивали эти прекрасные нежные мраморы под натуральное человеческое тело, т. е. условным телесным цветом само туловище. Волосы под цвет волос угодных заказчику. Ноготочки – розовым, глазки – голубым или коричневым цветом и т.д. Таким образом, получалась огромная, в натуральную величину, кукла «Барби». С той разницей, что с точки зрения анатомии эти античные куклы были выполнены натуралистически и безупречно. Венера Милосская в такой степени готовности должна была производить странное впечатление. С одной стороны, чрезвычайно подробное и точное воспроизведение человеческого тела, а с другой – на ней должен был лежать отпечаток некоторой «мертвечины». Потому, что «телесный» цвет подобрать невозможно. Это безумно трудная задача даже в живописи. Общее впечатление должно было быть близким к жутковатому ощущению, которое посетитель выносит из музея восковых фигур мадам Тюссо, и несколько сексуальное потому, что анатомия кукол была безупречна и они часто были совершенно нагими.

Но в эпоху Возрождения, когда мраморные фигуры стали вновь являться людям из земляных раскопок и с морского дна, они произвели именно то впечатление, к которому мы привыкли, безупречное мастерство выполнения и восхитительно тонкая условность оттенков белоснежного мрамора.

Именно в это время шёл процесс выделения скульпторов, художников и архитекторов из профессиональных цехов каменщиков, строителей, резчиков по камню, гончаров и других ремесленников. И эти художники были потрясены представшими перед ними обломками некогда прекрасной цивилизации. И они принялись за работу. Они принялись за свою работу с восторгом и упорством, придав уже совершенно новое понимание и беломраморной скульптуре, и отношению к анатомии как основе профессионального мастерства художника и скульптора. Начиналось становление реалистического искусства в его современном понимании. А вслед за этим, примерно через 200 лет, философ Александр Готлиб Баумгартен попытался осмыслить новое современное понимание искусства теоретически. Так родилась современная наука об искусстве – эстетика.

Несколько определений искусства

                              Ограничен выбор среди гнилых яблок

                                                 У. Шекспир

Так что же такое искусство? Разумеется, мы не первые задумались над этим вопросом. Искусство всегда сопровождало человечество в процессе его развития. И, размышляя над проблемами взаимосвязи человека и искусства, мыслители прошлого в разные времена предлагали разные определения искусства.

Широко распространено мнение, что смысл и задача искусства заключаются в том наслаждении и развлечении, которое искусство доставляет людям. К этому мнению часто добавляют, что вместе с развлечением искусство должно воспитывать и «научать» человечество. Быть «учебником жизни». Подобное отношение к искусству коротко формулируют так: «поучая, развлекать». То есть с такой точки зрения можно сказать, что искусство – это область человеческой деятельности, направленной на создание творческих произведений, призванных приносить людям наслаждение, поучать и развлекать их. И действительно, такое качество характерно для многих произведений искусства.

Некоторые исследователи считали, что основная задача искусства – попытка оторвать человека от скверности и подлости жизни. Создавать модели совершенной и идеальной жизни и поднимать человека до уровня такой идеальной жизни. В этом случае искусство можно определить как область человеческой деятельности, направленной на создание образов идеальной человеческой жизни, идеальных человеческих отношений, тем самым, способствующей созданию идеального человека.

Другие, напротив, утверждали, что истинной задачей искусства являются обличение пошлой и уродливой действительности и вынесение безжалостного и сурового приговора реальному миру. То есть подлинное искусство – это обличение подлости и мерзости человеческой жизни.

Многие исследователи полагали, что искусство – это средство связи и общения между людьми.

Часть теоретиков, авторов и «любителей» искусства предлагают считать основным его предназначением самовыражение личности, которое в принципе недоступно пониманию других людей. Некой спонтанной и импульсивной разрядкой избыточной энергии или грёзой, сном наяву, иллюзорным осуществлением несбывшихся желаний. То есть искусство – это способ самовыражения личности, явление глубоко субъективное, подсознательное и чуждое и непонятное другим людям.

История искусства показывает, что все эти качества проявляются в различных творческих произведениях. Мы видим, что искусство подобно науке служит целям познания жизни. Искусство, как и язык, является средством общения людей. Оно участвует в выработке системы ценностей и в этом случае сближается с идеологией. Искусство создаёт материальные объекты и тем самым участвует в создании искусственной природы рядом с трудовой деятельностью. Искусство участвует в процессе общественного воспитания и обучения человека. Искусство вместе с игрой заполняет досуг человека. То есть складывается впечатление, что в общем процессе тотальной специализации различных форм материальной и духовной деятельности человека искусство понемножку дублирует все формы человеческой деятельности, не имея своей собственной специализации. Из этого многие делают вывод: целью и задачей искусства является воссоздание жизни в её целостности, чтобы увеличить, удвоить, расширить и углубить реальный жизненный опыт общественного человека. Такой вывод мог бы нас удовлетворить, если бы нам объяснили, зачем нужно удваивать этот самый жизненный опыт? Неужели только для того, чтобы ещё лучше трудиться, ещё лучше развлекаться, ещё лучше общаться и так далее? Подавляющее большинство зрелых, поживших людей, подводя итоги своей жизни, признает, что она была тяжким испытанием. «Родиться – несчастье, жить – страдание, умирать – горе», – скажет вам французский мистик Бернар Клервоский. «Конец жизни печален, середина никуда не годится, а начало смешно», – вторит ему Мари Франсуа Аруэ Вольтер. «Нет хуже врага, чем земное существование», – прочтёте вы в средневековой индийской повести «Викрамачарита». «Большая часть нашей жизни уходит на ошибки и дурные поступки; значительная часть протекает в бездействии, и почти всегда вся жизнь в том, что мы делаем не то, что надо», – думает Стендаль. А Артур Шопенгауэр подтвердит: «Жизнь есть в сущности состояние нужды, а часто и бедствия, где всякий должен домогаться и бороться за своё существование».

И огромное, прекрасное здание искусства появилось только для того, чтобы всё это удвоить? Довольно странное мнение. У нас есть другое предложение. Давайте попытаемся найти такое свойство, которое принадлежит только искусству и принадлежит ему всегда. То есть свойство, необходимое и достаточное для того явления, которое мы называем искусством. Это же свойство покажет нам ту специфическую задачу, которую выполняет искусство. И, опираясь на такое свойство, мы сможем сказать, какие творческие произведения мы можем считать областью искусства, а какие, с лёгкой душой, можно отдать труду, игре, увеселениям, науке, воспитанию, идеологии, бизнесу и другим, нужным, почтенным и приятным занятиям, несмотря на то, что многие из этих творческих произведений по-прежнему будут очень похожи на произведения искусства. Рассмотрим эти вопросы подробнее.

Понятие «Искусство» принципиально отличается от понятия «Красота»

Прекрасное в искусстве всегда правдиво,

                              однако правдивое не всегда прекрасно

                                                 Э. Ритшель

Гегель рассматривал существо искусства через понятие Прекрасного или Красоты. По Гегелю Красота есть просвечивание Идеи через материю, вообще Прекрасное есть проявление Идеи вовне. Искусство же есть осуществление этой проявленной вовне Идеи. Задача искусства – проводить в сознание и высказывать глубочайшие задачи людей и высшие истины Духа. Или Красота – это одно из проявлений абсолютно совершенного: Идеи, Духа, Воли, Бога и от соприкосновения с ними мы получаем некое возвышенное наслаждение.

Но, опираясь на понятие Красоты, невозможно определить очень большой круг явлений искусства, при рассмотрении которых вообще трудно говорить о Красоте. Например, нельзя опереться на понятие Красоты, анализируя театральную постановку. То есть, конечно, можно применять это понятие по отношению к декорациям спектакля, к костюмам, в которые одеты артисты, наконец, к самим артистам, но говорить о самом театральном спектакле как о красивом явлении можно исключительно редко. И такая оценка будет подчёркивать некоторую поверхностность спектакля, его развлекательность, отсутствие значительности. «Три сестры», «Дядя Ваня», «На дне», нет, театральное искусство не ставит себе задачу быть красивым. Его задача значительно глубже. То же самое можно сказать о кинематографе. Удачный фильм отнюдь не обязательно красивый. Часто совсем наоборот. «Судьба человека», «Полёт над гнездом кукушки» – где там красота, наслаждение? В перечисленных произведениях чувствуется нечто гораздо более глубокое. Вспомним повесть А.П. Чехова «Палата № 6». Это великое создание великого писателя. Но никакого наслаждения эта работа читателю не приносит. Ни наслаждения, ни удовольствия. После прочтения повести у читателя где-то глубоко в подсознании возникает ощущение, что, если мы получаем от произведения искусства удовольствие, то перед нами уже какой-то облегчённый вариант искусства, что-то не вполне настоящее. Сколько произведений искусства посвящено Голгофе, распятию Христа, трагедиям человеческой истории, где там наслаждение? Какая красота в романах Достоевского? «Климе Самгине» Горького? Очень многие произведения искусства не несут и не стремятся нести людям наслаждение. Но зато несут что-то гораздо большее.

Пытаясь объяснить и оправдать это несоответствие, многие искусствоведы утверждают: «Предметом искусства могут оказаться явления неприятные и даже отвратительные. Но в том и заключается задача искусства, чтобы рассмотрение этих явлений в искусстве становилось областью прекрасного». Такая позиция означает, что силою своего таланта и мастерства художник должен превратить рассмотрение, изучение, вообще знакомство с самым отвратительным явлением человеческой жизни в процесс, лежащий в области прекрасного. С их точки зрения всё дело в умении художника, в его мастерстве.

Но, согласитесь, это всё-таки явная натяжка. Художник выбирает для творчества отвратительное явление человеческой жизни вовсе не для того, чтобы доказать, что оно может быть воспринято с удовольствием. Наверное, он это делает для того, чтобы показать именно отвратительность такого явления. И мастерство здесь может и должно усилить эту задачу. Мастерство Достоевского не подлежит сомнению. Но его романы не предназначены для того, чтобы развлекать и доставлять наслаждение. Мастерство автора, профессиональное совершенство художника сами по себе вызывают восторг зрителя, слушателя или читателя и тем самым доставляют удовольствие от контакта с произведением мастера. Это бесспорно. Но всё-таки, читая «Униженных и оскорблённых», «Смерть Ивана Ильича», «Процесс» Кафки и, знакомясь со множеством других бесспорных произведений искусства, мы, в первую очередь, оцениваем глубину повествования и содержания, а это не всегда доставляет удовольствие.