Текст книги "Герои забытых побед"

Автор книги: Владимир Шигин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Генерал-интендант лично отвечал и за устройство дорог, по которым могла двигаться армия, был обязан устраивать вдоль этих дорог продовольственные пункты. Его значение во много раз возрастало в случае начала военного похода. Согласно тому же „Учреждению…“ при объявлении военного положения генерал-интендант автоматически становился генерал-губернатором всех губерний, в которых были расквартированы армейские части».

2-й армии с генерал-интендантами явно не везло. Проворовавшиеся чиновники смещались один за другим, но к искоренению злоупотреблений это не приводило. Более того, армейская коррупция расцветала всё сильнее, постепенно опутывая армейское начальство.

В январе 1817 года, за два с половиной года до назначения Витгенштейна главнокомандующим, был снят со своего поста «исправляющий должность» армейского генерал-интенданта чиновник 5-го класса Порогский – «за разные злоупотребления». Собственно, Порогский пострадал из-за своего подчинённого, «комиссионера 12-го класса» Лукьянова. Лукьянов был разжалован в рядовые «за ложное донесение своему начальству о состоянии в наличности провианта, порученного ему к заготовлению, о ценах производимой им покупки оного, растрату казённой суммы, фальшивое записывание оной по книгам в расход и прочие в делах изъяснённые поступки». Лукьянов оказался «несостоятельным» в финансовом отношении – и поэтому растраченные им казённые деньги, 6922 рубля 20 ¹/₂ копейки, было признано необходимым взыскать с Порогского.

Тем же указом генерал-интендантом был назначен статский советник Степан Жуковский. Как «способнейший чиновник» на эту должность он был выбран лично императором. Жуковский попытался наладить интендантскую часть во 2-й армии. Но столкнулся с практически непреодолимыми преградами – в лице главнокомандующего армией генерала от кавалерии Леонтия Беннигсена и его начальника штаба генерал-лейтенанта Александра Рудзевича. В мае 1817 года Жуковский писал начальнику Главного штаба князю Петру Волконскому: «Я пагубен здесь и вреден для службы; вреден потому, что образ отношений ко мне начальства имеет влияние на моих подчинённых и на весь ход дел интендантских».

«Когда управление армии в болезненном состоянии подобно телу, можно ли исцелить, не истребив болезни? Главнокомандующий слабый может ли иметь повиновение, душу порядка? Начальник штаба, имеющий связь родства с подрядчиком, может ли быть равнодушен к делам подрядческим? Генерал-интендант малочиновен и беден, может ли иметь приличное званию его уважение и содержание? Корпусные командиры и проч., под слабым начальством, могут ли быть в границах порядка? Интендантство без шефа и верховного правительства может ли быть верным блюстителем правительственного интереса?» Жуковский утверждал, что главный коррупционер во 2-й армии – генерал Рудзевич, действительно состоявший в родстве с одним из армейских поставщиков.

Для того чтобы искоренить коррупцию в армии, Жуковский потребовал особых полномочий и независимости от главнокомандующего, но не получил их. Беннигсен, узнав о письме Жуковского к Волконскому, просил императора прислать в армию независимого ревизора – для расследования состояния армейского интендантства. В армию был прислан полковник Павел Киселёв, «друг» Александра I, имевший «особую доверенность» со стороны государя. Через несколько лет именно Киселёв сменит Рудзевича в должности начальника армейского штаба.

Киселёв, проводя ревизию, обнаружил, что Жуковский в своих обвинениях во многом прав. Однако и сам генерал-интендант оказался не без греха. Жуковский погорел на махинациях с поставками армейского продовольствия.

Как правило, основными поставщиками провианта для армии были местные богатые евреи – купцы 1-й гильдии. Они жёстко конкурировали между собою за право поставки и внимательно следили за тем, чтобы конкуренция была честной, чтобы армейское начальство не отдавало предпочтение тому или иному поставщику по «личным мотивам». Поскольку речь шла о больших деньгах, каждый из них в случае малейшей «обиды» был готов подать донос на генерал-интенданта.

В начале 1818 года один из армейских поставщиков, «Заславский купец 1-й гильдии» Гилькович, написал донос на Жуковского. Гилькович обвинил его в том, что он, вступив в сговор с «купцом 1-й гильдии Гальперсоном», предоставил ему исключительное право на поставку продовольствия для воинских частей. И от этого казна потерпела значительные убытки. Обвинения Гильковича подтвердились: согласно заключению Аудиториатского департамента, Жуковский «лучше предпочёл поставщика Гальперсона и выгоду его, нежели пользу казны, и в сём обоюдном желании поставку провианта на весь 1818 год, простирающуюся до 4-х миллионов рублей, отдал Гальперсону по высоким ценам, без заключения контракта и соблюдения тех правил, какие на сей предмет законом установлены». От действий Гальперсона и Жуковского казна потеряла 120 тысяч рублей.

В ходе расследования выяснилось также, что в истории с Жуковским замешан главнокомандующий Беннигсен. Именно он утвердил заключённые с Гальперсоном «кондиции», получив за это от купца взятку в 17 тысяч рублей. Беннигсен был вынужден уйти в отставку «по состоянию здоровья», и его место занял Витгенштейн. Справедливо опасаясь наказания, смещённый главнокомандующий уехал в свой родной Ганновер, так и не сдав дела своему преемнику. Витгенштейн сразу же сместил Жуковского с должности генерал-интенданта и начал расследование его деятельности.

Но вскоре оказалось, что простым смещением интенданта дело поправить сложно. Преемник Жуковского, генерал-майор Карл Стааль, принял интендантство в ноябре 1818 года; в декабре же следующего, 1819 года он тоже был смещён. Причём смещение это сопровождалось очередным большим скандалом.

Отставка Стааля была тесно связана с «делом Жуковского». Расследуя по поручению нового главнокомандующего деятельность Жуковского и только ещё готовясь сменить его в должности, Стааль подал Витгенштейну рапорт, в котором утверждал: «кондиции с Гальперсоном заключены вопреки всем законным постановлениям». На этом основании Стааль предлагал «решительно уничтожить» эти «кондиции». Стааль утверждал: обличая Жуковского, он «исполняет долг не только предназначенному ему новому званию, но и по долгу присяги государю своему и самой чести». Однако спустя несколько месяцев, уже утвердившись в новой должности, он повторил ошибку своего предшественника. В феврале 1819 года Стааль тоже написал «партикулярное» письмо к князю Волконскому, в котором утверждал, что его предшественник ни в чём не виноват – он просто пал жертвой клеветы и интриг. Повторяя обвинения Жуковского, он – в качестве главного коррупционера и взяточника в штабе – называл Рудзевича.

Документы свидетельствуют: генерал Александр Рудзевич действительно был одним из самых опытных армейских интриганов. Занимавший при Беннигсене пост начальника армейского штаба, он сохранил свой пост и в первые месяцы командования Витгенштейна. Более того, когда Витгенштейн принял армию, Рудзевич сумел стать близким ему человеком, всячески помогал войти в курс армейских проблем. Правда, о своей роли в армейской коррупции при Беннигсене начальник штаба предпочитал не распространяться.

В письме Петру Волконскому Стааль сообщал, что рапорт с обвинениями Жуковского он составил «по наговорам начальника главного штаба армии», который не дал ему «случая видеться и объясниться с Жуковским». Более того, Стааль утверждал, что, «познакомившись лично с бывшим генерал-интендантом Жуковским», понял, что тот – «рачительный и деятельный чиновник». Рудзевича же он характеризовал в письме как человека «властострастного», имевшего к тому же «беспокойный нрав».

Содержались в письме нападки и на самого Витгенштейна, якобы попавшего, как и прежний главнокомандующий, в зависимость от Рудзевича. «Пришлите сюда генерал-интендантом человека ничтожного и прикажите следовать слепо приказаниям начальника, и мир восстановите, и его будут хвалить», – утверждал Стааль. Он просил у Волконского «особенной доверенности» – для того чтобы до конца изобличить всех мздоимцев в армейском штабе.

Волконский переслал письмо Стааля императору Александру I; император же, в полном соответствии с крылатой фразой «разделяй и властвуй», отправил это письмо обратно во 2-ю армию, к Витгенштейну. Витгенштейн получил «именное повеление Александра I – разобраться во всём случившемся».

Естественно, что реакция Витгенштейна была весьма бурной и однозначно негативной по отношению к Стаалю. Витгенштейн доверял Рудзевичу и утверждал в рапорте к императору, что «сей генерал во всех отношениях отличный и Вашему величеству с той стороны известен». Жуковского же главнокомандующий твёрдо считал казнокрадом. Витгенштейн негодовал на Стааля за его «партикулярное и секретное письмо, посланное мимо начальства».

После письма Стааля и переписки главнокомандующего с императором стало ясно, что в Южной армии снова грядут большие перемены. И они не заставили себя ждать. В феврале 1819 года генерал Рудзевич потерял свою должность. Правда, его не отправили в отставку и даже повысили: назначили командиром 7-го пехотного корпуса во 2-й армии. Прямое участие генерала в растратах доказать не удалось, но всё равно он навсегда потерял доверие императора. На место Рудзевича был назначен нелюбимый Витгенштейном Киселёв – бывший ревизор, произведённый в генерал-майоры. Киселёв имел в армии репутацию человека неподкупного, и с этой точки зрения выбор императора был вполне объясним. Правда, своего места лишился и Стааль.

Витгенштейну, которому пришлось разбираться во всей этой штабной грязи, были необходимы лично преданные сотрудники. Сотрудники, не навязанные, подобно Киселёву, «сверху», а выбранные им самим. Конечно же, сотрудники эти не должны были быть связаны и со старой администрацией Беннигсена. Отсюда – резко возросшее влияние на штабные дела многолетнего генеральского адъютанта ротмистра Павла Пестеля. Причём влияние Пестеля на Витгенштейна было столь велико, что могло сравниться лишь с влиянием на него нового армейского генерал-интенданта Алексея Юшневского, сына близкого приятеля главнокомандующего. Новый командующий набирал свою команду. В декабре 1819 года Юшневский сменил на этой должности Карла Стааля.

Итак, как мы видим, в Южной армии воровали ничуть ни с меньшим усердием, чем на Черноморском флоте. Что самое печальное, в обоих случаях во главе коррупционной пирамиды стояли высшие руководители. На Черноморском флоте – адмирал Грейг, в Южной армии – её главнокомандующий генерал Беннигсен, снятый со своего поста именно за воровство и бежавший затем от расследования за границу. Кроме этого, в Южной армии, как мы видим, воровали и начальник штаба армии, и все бесконечно сменяемые генерал-интенданты. В такой обстановке немногое могло изменить и назначение главнокомандующим лично честного Витгенштейна, который в хозяйственных делах не слишком разбирался, да и лезть туда особого желания никогда не имел.

Однако в 1825 году в Южной армии произошли весьма серьёзные события – раскрытие заговора «Южного общества» декабристов и мятеж Черниговского полка, которые полностью перевернули там всю ситуацию. Хорошо известно, что генералитет и офицерский корпус Южной армии оказался самым непосредственным образом замешан в заговоре декабристов. Чудом избежал наказания новый начальник штаба армии генерал Киселёв, были арестованы генералы Волконский и генерал-интендант Юшневский, любимец Витгенштейна полковник Пестель и многие другие. Разумеется, что после разгрома заговора декабристов Южная армия подверглась серьёзной кадровой перетряске. При этом помимо арестованных заговорщиков лишились своих должностей не только сочувствовавшие им начальники, но и многие мздоимцы. Разумеется, свято место пусто не бывает, и спустя некоторое время место старых воров заняли новые, но до прежних масштабов им было уже далеко. Южная армия была теперь наводнена жандармами, инспекторами, легальными и нелегальными агентами, которые наряду с изысканием крамолы изыскивали и вскрывали незаконные финансово-торговые операции.

В отличие от Южной армии Черноморский флот оказался совершенно не причастным к делам заговорщиков-масонов. Офицеры-черноморцы доказали свою полную лояльность и к династии, и лично к императору. Что касается адмирала Грейга, то он был, как пишут его биографы, всегда политически аморфен и никогда не лез ни в какие политические дела. Возможно потому, что хорошо помнил печальный конец своего отца – адмирала Самуила Грейга, руководителя кронштадтской масонской ложи «Нептун», который в 1788 году вынужден был воевать против своего масонского начальника шведского герцога Зюдерманландского и в том же году, за отказ подчиниться его масонским указаниям, был попросту убит.

В связи с декабристским мятежом внимание к событиям на Черноморском флоте со стороны столичных властей на длительное время было ослаблено. Да и потом в ходе расследований деятельности адмирала Грейга и его не в меру энергичной супруги, Николай I всегда помнил о том, что в 1825 году Грейг, в отличие от Витгенштейна, не дал императору никаких поводов сомневаться в преданности его подчинённых. Возможно, что именно этим и объясняется весьма мягкое и тактичное отстранение проворовавшегося адмирала и его окружения от руля Черноморского флота и постепенная замена их людьми из команды адмирала Лазарева.

ЗАГАДКА ГЕОРГИЕВСКОГО МОНАСТЫРЯ

Относительно огромнейшего масштаба действий и поистине непомерных амбиций черноморской мафии у автора есть одно предположение. Основывается оно на том же заговоре декабристов в конце 1825 года. Разумеется, что кому-то это предположение покажется слишком смелым. При всём при этом сопоставим ряд событий 1825 года. Итак, к осени 1825 года в России назревал военный переворот. Масонское офицерское подполье (будущие «декабристы») готовились к вооружённому выступлению. Разумеется, это не могло не волновать черноморскую мафию, которая наверняка имела своих осведомителей в «Южном обществе» декабристов. Мафия боялась больших социальных потрясений – это сразу бы сказалось на её доходах. Однако она вполне могла играть здесь и свою игру. Какую именно, остаётся только догадываться. Возможно, одесско-николаевские мафиози ставили на великого князя Константина, к которому уже имелись подходы через его полуеврейку-жену графиню Лович. Вполне возможно, что черноморские мафиози имели контакты с тем же Южным обществом. В этом нет ничего удивительного. По сегодняшней жизни мы знаем, что олигархи рано или поздно, но начинают мечтать о политической власти. Думается, что тогда всё обстояло точно так же.

Как раз в это время император Александр I затевает поездку на юг. Он собирается проинспектировать части Южной армии и Черноморского флота вместе с портами (!). Думается, что такая высочайшая инспекция в планы черноморской мафии не входила, так как результаты её могли быть непредсказуемы. Что следовало сделать в такой критической ситуации? Правильно – устранить императора, а заодно попытаться в период смуты усилить свои не только экономические, но и политические позиции.

Местом своего пребывания Александр выбирает Таганрог. Но это тоже порт, через который идёт экспорт зерна, и он находится под полным контролем мафии. Мы не знаем, что мог узнать в Таганроге император. Автор предполагает, что что-то он всё же узнал. Пробыв немного в Таганроге, Александр внезапно объявляет о своём отъезде в Крым к Воронцову. С императором едут генерал-адъютант Дибич, лейб-медики Вилле и Тарасов.

Биограф императора Александра I барон Шильдер описывает дальнейшие действия императора так: «Из Балаклавы император Александр проследовал в коляске до места, откуда идёт дорога в Георгиевский монастырь. Там он опять сел на лошадь, в мундире, без шинели, отпустил свиту в Севастополь и, взяв с собою фельдъегеря Годефроа, направился в монастырь в сопровождении только одного татарина. Это было 27 октября (8 ноября) в 6 часов пополудни. День был тёплый и прекрасный, но к вечеру подул северо-восточный ветер и настал чувствительный холод. Не подлежит сомнению, что император Александр простудился во время этой неосторожной и несвоевременной поездки в Георгиевский монастырь, и таким образом утомительные переезды 27 октября послужили исходной точкой его вскоре смертельного недуга».

Обратим внимание на очень важную особенность: перед отъездом в монастырь император отсылает всю свиту и едет туда по существу в полном одиночестве. Почему? Может быть, ему просто «помогли» её услать? Дореволюционный историк В. Барятинский, автор исследования о последних днях Александра I, отмечает, что биограф императора Шильдер, дойдя в своём труде до момента приезда Александра в Георгиевский монастырь, начинает путаться: «С описания этой поездки Александра в Георгиевский монастырь, Шильдер, колеблясь между официальным изложением истории и своим собственным убеждением, начинает, что называется, путаться или опять-таки лавировать между Сциллой и Харибдой».

Ещё дореволюционные историки обратили внимание, что в точности установить, что же делал император после отъезда из Георгиевского монастыря, не представляется возможным. Существуют как минимум три версии, причём ни одна из них не подтверждена документально.

Вот официальные воспоминания посвящённого в тайну императора его личного врача Тарасова о возвращении Александра I из Георгиевского монастыря: «Наступила темнота, и холодный ветер усиливался, становился порывистым, а Государь всё не возвращался. Все ожидавшие его местные начальники и свита начали беспокоиться, не зная, чему приписать такое замедление в приезде императора. Адмирал Грейг (командующий Черноморским флотом. – В.Ш.) приказал полицмейстеру поспешить с факелами навстречу к императору, чтобы освещать ему дорогу. Наконец, ровно в 8 часов прибыл государь. Приняв адмирала Грейга и коменданта в зале, Александр отправился прямо в кабинет, приказав поскорее подать себе чаю, от обеда же отказался…»

Итак, Грей практически последний человек, кто видел императора здоровым. О чём говорил Александр с черноморским командующим? Может быть, о тех безобразиях, что открылись ему в Таганрогском порту и, следовательно, есть во всех других портах? Может быть, Александр угрожал адмиралу снятием с должности? Последнее было бы для мафии тяжелейшим ударом! Опасался ли император покушения – этого мы не знаем. Однако любопытно, что именно в это время он упорно отказывается от общих обедов и встречается с Грейгом и другими должностными лицами только в ночное время. Возможно, Александр был предупреждён о возможности отравления и принял некоторые меры предосторожности. Увы, это его не спасло. Именно в это время Александр I и был, судя по всему, отравлен. Именно в это время кто-то усиленно распространяет слух, что император болен. При последующем посещении императором ханского дворца в Бахчисарае, Успенского монастыря, церквей, казарм в Евпатории он уже чувствует себя совсем плохо. Наконец, император едет в закрытой коляске в Таганрог. С каждым днём в продолжение этой поездки ему становится всё хуже. Вскоре его уже схватывают «сильные пароксизмы».

В Таганроге закрытую коляску уже встречают князь Волконский и главный лейб-медик Вилле. Жить императору остаётся ровно две недели. Однако отныне доступ к нему ограничен. Его посещают лишь участники операции, среди них врачи и императрица Елизавета Алексеевна, которая тоже играет уготованную ей роль. К сохранившимся воспоминаниям о последних днях жизни императора Александра в Таганроге, написанных Тарасовым и Волконским, следует относиться осторожно, так как это не что иное, как специально изготовленные фальшивки для широкой публики.

Александр I прожил в Таганроге после возвращения из Крыма ровно две недели. Историками давно замечено, что в описании смерти Александра I нет единства. Одни пишут, что он скончался спокойно, другие, что в мученьях. Одни пишут, что император умирал в полном сознании, другие – что, наоборот, без сознания. Нет единства и в том, кто же присутствовал при смерти Александра. Согласно воспоминаниям Тарасова, при этом были только врачи и императрица. Однако на весьма распространённой гравюре у смертного одра Александра изображены целых двенадцать человек. Никакого вразумительного объяснения всему этому нет, и это весьма странно.

Правомерен вопрос, если Александр I был отравлен, то почему факт отравления не был вскрыт его лечащими врачами, ведь это были лучше специалисты своего времени? Ответим на этот вопрос так. Если бы подобное произошло сегодня, то много ли нашлось бы храбрецов, рискнувших на такое заявление? Если отравление действительно было, то уж мафия, думается, заранее позаботилась, чтобы врачи не лезли не в своё дело, и пригрозила им расправой.

Впрочем, многие факты уже тогда вызывали недоумение. Так, куда-то бесследно исчезли последние страницы дневника, который вела в Таганроге императрица Елизавета. Впечатление такое, что кто-то специально вырвал и уничтожил их. Но кто, когда и почему?

Известно и о том, что, вступив на престол, Николай I безжалостно уничтожил целый ряд документов своего старшего брата, относившихся к последним месяцам его правления. Кроме этого, Николай I сжёг и личный дневник своей матери. Возможно, что Николай I имел информацию об отравлении своего брата и о том, кто стоял за этим отравлением. Однако на повестке дня у него были иные дела: устранение последствия масонского офицерского мятежа и упрочение собственной власти. Борьбу с черноморской мафией следовало отложить на потом, когда окрепнет власть, и, памятуя о конце брата, вести её осторожно и подспудно.

13 марта 1826 года разыгрался последний акт таганрогского спектакля: «В одиннадцать часов, во время сильной метели, погребальное шествие направилось из Казанского собора в Петропавловскую крепость… В тот же день происходили отпевание и погребение. Во втором часу пополудни пушечные залпы возвестили миру, что великий монарх снизошёл в землю на вечное успокоение».

Исследователь таинственной смерти Александра I князь В. Барятинский подводит своеобразный итог всей таганрогской инсценировки такой фразой: «Где-то за тридевять земель в Таганроге в небольшом доме при микроскопическом составе свиты и прислуги, большинство которой даже не жило во дворце – при мало-мальской осмотрительности и осторожности вся эта мистическая драма могла быть разыграна без сучка без задоринки, не возбуждая ни в ком ни малейшего подозрения; но, по-видимому, разыграна она была не особенно удачно: кто-то не справился со своей задачей и проговорился, или что-то вышло не совсем гладко; возникли подозрения, и тревожный слух разнёсся по всей России».

Ещё раз повторюсь, что автор не настаивает на данной версии смерти Александра I, рассматривая её только как вполне возможную в той ситуации на юге России.