Текст книги "Звездолет «Иосиф Сталин»"

Автор книги: Владимир Перемолотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Год 1928. Июль
СССР. Москва

Случалось, что они были противниками, случалось – союзниками, но никогда они не были друзьями. И это было правильно – политика вообще не терпит в себе ничего иррационального. Только разум, только выгода… Там где нет людей, а есть идеи, нет места человеческим отношениям. Политики это знали.

Но сегодня им пришлось забыть об этом. Политическая необходимость – высшая из всех необходимостей вновь сводила их вместе.

Сейчас их объединяло вполне человеческое чувство. Оба чувствовали опасность, исходившую от третьего и угрожавшую обоим…

Тайная встреча должна была расставить точки над «i». Друзьями им, конечно, не стать, но может быть получится на время стать союзниками? Сталин уже показал свою силу и решительность и судьба вышвырнутого из страны Троцкого ни того, ни другого не прельщала.

В компромиссе нуждались оба, но даже теперь никто из них не хотел платить за него чрезмерную цену, а времени на осторожное прощупывание не оставалось.

– Сталин зарвался.

Николай Иванович Бухарин как-то «по-ленински» заложил большие пальцы за края жилета и посмотрел на Каменева. Вместе с жестом в памяти всплыла звонкая фраза вождя, которой тот когда-то под горячую руку охарактеризовал его визави – «политическая проститутка».

«Прав был Ильич! – одобрительно подумал любимец партии – Ну да ладно… Сейчас мы в одной лодке».

– Его последние выступления…

– Ах, если бы последние, – двусмысленно откликнулся Каменев, наклоняясь над столом. – Если все так и дальше пойдет, наверняка вскоре мы услышим кое-что еще…

Правая рука его сделала какой-то легкомысленный жест, на грани пристойности.

– Я думаю, что то, что мы слышим от него в последнее время это не более чем верхушка айсберга. За ней скрывается что-то такое, о чем мы не догадываемся.

– Я также считаю, что все его слова не боле чем дымовая завеса… – кивнул «любимец партии». – Это какой-то маневр. Прыжок над Землей… Космос… Лунная советская республика… Глупость. Глупость и фантастика, а Коба никогда не был ни глупцом, ни фантазером… Он всегда двумя ногами стоял на земле. Что он задумал?

– Это похоже на новый виток подготовки Мировой Революции. Можете представить себе сколько средств придется вложить в ЭТО, чтоб оно заработало?

Бухарин вздохнул сквозь стиснутые зубы, но промолчал. На мировую Революцию в СССР денег не жалели. Бриллианты и золото везли в Европу и Азию не дамскими сумочками – чемоданами. Сколько потерянно! Эти бы средство сейчас в сельское хозяйство! В легкую промышленность!

– Да и неважно, под каким соусом все это будет нам подано. Что бы он не задумывал, все это ведет к усилению личной власти. Мне интересно другое…

Пальцы его птицами взлетели к лицу, коснулись высокого лба.

– Каким образом эта возня с оружием и ракетами может способствовать этому?

– Он отвлекает внимание.

– Возможно. Но от чего?

Они смотрели друг на друга не решаясь признаться, что ничего не понимают.

И не только они.

Год 1928. Июль
СССР. Москва

– …так вот, товарищи… Полчаса назад все мы стали свидетелями того, как был заложен первый кирпич нового здания.

Казалось бы, что тут удивительного? Мало сейчас в СССР строится домов? Немало! Но это не просто дом! Может быть это завод или фабрика?

Первый секретарь Московского горкома партии покачал головой.

– Может быть новый театр или научная лаборатория? Нет, товарищи и не театр и не лаборатория, хотя имеет он прямое отношение и к науке и к культуре. Сегодня мы стали свидетелями нового шага нашего народа по пути культуры. Сегодня мы заложили первый камень в фундамент первого советского планетария!

Зал вскипел аплодисментами. Рабочая молодежь била в ладоши от души. Человек на трибуне несколько секунд хлопал вместе со всеми, но потом поднял руку, останавливая аплодисменты.

– Товарищ Ленин учил нас «Учиться, учиться и еще раз учиться». Большевик, да и любой советский человек не должен стоять на месте. Пусть учение Маркса-Ленина-Сталина и может объяснить все на свете, но и астрономия в нашей жизни вещь не последняя. Конечно на земле дел у нас, коммунистов и комсомольцев много, но так уж устроен человек, что он не только в землю сморит, но и на небо поглядывает.

Наше поколение дерзнуло поднять руку на вековую несправедливость в отношениях классов, когда один класс беспощадно эксплуатировал другой. И где она, эта несправедливость? Где помещики и фабриканты, где городовые, что защищали их власть? Нет их, растаяли в прошлом…

Мы штурмовали Зимний дворец, смели с престола царизм, а вам выпадет доля штурмовать…

– Небесный престол! – выкрикнул из зала молодой, полный нерастраченного задора голос. Зал грохнул молодым смехом. Улыбнувшись, оратор продолжил:

– Что ж, верно говорит товарищ! Надо нам привыкать, что интерес у пролетариата к небесам самый практический. К небесам, к Луне и Марсу, где, возможно, ждут избавления от удавки своих правящих классов наши угнетенные товарищи.

С трибуны секретарь видел молодые лица, веселые от сознания простоты, полноты и понятности жизни. У них было все, что нужно – цель, ощущение справедливости мира и собственной силы, которую нужно было куда-то применить.

– Нам надо привыкать, что нет границ у пролетарского государства. Его территория – весь мир!

Год 1928. Сентябрь
СССР. Сталинград

… Полигон радиотехнического института лежал в тридцати километрах западнее Сталинграда. На поле, когда-то кормившем арбузами весь Царицын, теперь стояли бараки из досок и рифленого железа. Чуть в стороне, словно и не были с простецкими сараями заодно, из широких бетонных постаментов в небо росли несколько вышек. Ажурно изогнутое железо, поднявшись из земли, наклонялось над ней, словно каждая фигуристая железяка старалась рассмотреть что-то под слоем жирного волжского чернозема.

Их ставили, когда профессор Никольский ездил в Саратов, и, когда он в первый раз увидел их, сразу подумал о пруде и склонившимися над тихой водой ивами.

Пруда, правда, тут не было. Вместо него прямо под башнями на разбросанных то тут, то там бетонных столбиках стояли ящики с оборудованием. Соединяя их в одно целое, меж ними прямо по земле тянулись толстые бронированные кабели, дававшие профессорскому изобретению силу сдвигать с места горы.

А ведь год назад ничего этого не было…

Но год прошел… За это время много чего произошло. Константин Георгиевич прищурился, отдвинулся в сторону.

Сквозь полузановешенное ситцем окошко в комнату лился ослепительный поток солнечного света. Отклоняясь от него сидевшие вокруг стола откинулись к стенам, и весь свет обрушивался на сидевшего во главе стола начальника особого отдела института, человека в гимнастерке с двумя орденами Боевого Красного Знамени на груди. Хмуря брови, он говорил:

– Сегодня, товарищи, у нас не простой день.

Костяшки пальцев ударили по столу, на котором лежала географическая карта с кругами обоих полушарий. Еще две недели назад вместо неё на этом же самом месте лежала карта азиатской части России – на ней отмечались точки проведения экспериментов, но теперь экспериментальной площадкой становился весь мир.

– Хочу сообщить вам, что на самом высоком уровне принято решение о проведении ключевого эксперимента. Нам поручено провести первое полномасштабное испытание установки профессора Никольского.

Он выделил голосом слово «полномасштабное» и постучал ладонью по полушариям, чтоб даже те, кто еще ничего не понял, сообразили, наконец, что означает смена карты на столе.

– Товарищ профессор, вы готовы?

Никольский кивнул.

– Разумеется. График подготовки не нарушается. К вечеру у технических служб все будет готово. По большому счету осталось только обозначить координаты площадки.

– Место уже выбрано.

Особист машинально коснулся нагрудного кармана гимнастерки.

– Поскольку эксперимент предполагает использование полной мощность установки профессора Никольского…

Сотрудники, что сидели напортив, начали переглядываться. Кто-то в задних рядах в едва сдерживаемом восторге начал лупить товарищей по спинам. Полная мощность! Это же уму не постижимо!

– Тихо товарищи! Тихо! Радоваться после будем! Довожу до вашего сведения, что объект точечного воздействия находится на территории Северо-Американских Соединенных Штатов… Для того, чтоб избежать жертв среди рабочих и крестьян эксперимент решено проводить в безлюдной местности в районе озера Окичоби…

Он кивнул в сторону карты.

– Кто хочет, потом подойдет. Покажу в порядке ликвидации географической неграмотности… А теперь главный вопрос к вам, профессор…

Начальник особого отдела института оперся на стол и спросил:

– В 20-00 я буду докладывать Москве о положении дел. Мне хотелось бы более-менее точно знать, когда мы можем ждать…

Он замялся, подбирая обтекаемое выражение для того, что он ждал от профессорской установки. Искусственное землетрясение, которое она вызывала, нужно было как-то обозвать. Не из секретности – все тут были свои и точно знали, чем занимаются, а приличия ради.

– Когда мы можем ждать проявления эффекта от действия установки. Как вы считаете, профессор?

Глядя в окно, словно там могло появиться что-то новое, профессор ответил.

– К сожалению, наше воздействие, как вы все знаете, не мгновенно. Мгновенное воздействие, увы, сейчас пока еще невозможно… Придется ждать эффекта несколько дней.

– Нам это известно, профессор. Хотелось бы узнать сколько? Сколько дней?

– Это как раз и покажет испытание, – не смутившись, ответил профессор. – Это ведь не соседняя губерния. Это другое полушарие… Думаю, что воздействие может проявиться не ране чем через…

Он прищурил один глаз, что-то подсчитывая в уме.

– …через десять–двенадцать дней… Может быть и позже. А может быть и раньше…

– Мне так и доложить? – сдерживая раздражение, переспросил особист. – Дней десять – двенадцать, может быть немножко больше или меньше?

– Да вы не сердитесь, Константин Георгиевич, – добродушно усмехнулся ученый. – Дело – то небывалое… Господь Бог, может быть, и сказал бы вам все, что вы хотите, а я…

Он развел руками.

– Как и вы, я пока ничего не знаю… Земляная толща вещь малоисследованная…

Профессор встал.

– До вечера, товарищи. Вечером Природа-матушка покажет нам, чего мы стоим.

Летний день, тянувшийся бесконечно, наконец-то пошел на убыль. Запад еще играл зарницами ушедшего на покой солнца, а на востоке одна за другой замерцали звезды.

Хотя пуск установки не предполагал неприятностей на площадке, на всякий случай большую часть людей эвакуировали. Рядом с установкой остались только те, без которых процесс запустить было невозможно. Ну и, само собой, профессор. Должен же кто-то отдать команду, отделяющую эпоху беспомощности человечества перед подземной стихией от эпохи человеческого всевластия над ней.

Рубильник щелкнул, замыкая контакты реле и открывая путь потоку электрической силы. Константину Георгиевичу показалось, что кабели, накачивающие установку невиданной электрической мощью, стали еще толще. Мачты засветились от избытка энергии и через мгновение их оплели сиреневые молнии электрических разрядов. Как змеи они переползали по ажуру железных кружев, иногда срываясь в воздух и превращаясь в терпкий запах озона.

Железо словно раскалилось. Молнии вспыхивали и гасли, но вспышки с каждой секундой становились всё сильнее, все ослепительней. Гром превратился в непрерывный рев, от которого уже не спасали ни наушники, ни открытые рты.

Спустя минуту, на месте установки образовалось огненное кольцо и… Все пропало. После яростного, яркого света на степь упала темнота. Кто-то рядом облегченно вздохнул, стягивая темные очки.

– Получилось?

Ответа ждали от руководителя. Голос профессора остался спокоен. Покручивая очки на пальце, он отозвался.

– Посмотрим… Мы что могли сделали… Если Земля не подведет…

Дважды орденоносец за его спиной вздохнул с присвистом.

Ученые сделали свое дело. Оставалось ждать, когда укрощенная гением человека подземная стихия нанесет удар там, где это понадобилось советским людям.

Год 1928. Сентябрь
САСШ. Полигон Окичоби

…Те, кто выбрал для строительства испытательного полигона берег озера, наверное рассчитывали, что ракеты, стартовав с поля за поселком, станут приводняться в него – это удобно. Хотя можно предположить, что вырванные из больших городов ученые и техники просто хотели устроиться в этом диком месте с максимальным комфортом и решили, что чем ближе будет пляж, тем лучше. Но что бы они не думали, они никак не рассчитывали, что вода сама придет к ним незваным гостем.

Теперь эта ошибка давала о себе знать кусками арматуры и искореженными листами гофрированного железа, залитых метровым слоем каменеющего ила.

Куски металлических прутьев, несколько дней назад составлявших трехсотметровую разгонную эстакаду, переплелись между собой и теперь выглядывали из метрового слоя глины, словно какие-то железные камыши. Добавляя картине разрушений нереальную пасторальность, кое-где в пересыхающих лужах еще плескалась рыба, которой тут было совсем не место.

От испытательного центра остались руины.

Выброшенные из глубин земли камни лежали вперемешку с кусками ракет, так и не поднявшихся в небо, выбитыми окнами сборных домов, осколками стекла. Черно-белые, расписанные квадратами, для заметности куски корпусов соседствовали с разорванными чудовищными взрывами кислородными и ацетиленовыми баллонами…

Повезло им в одном – человеческих жертв практически не было. Собаки, охранявшие территорию исследовательского центра, за день до катастрофы словно взбесились – выли, рвались с поводков. Канарейки в клетках разбивались о прутья, пытаясь выбраться на волю, змеи ядовитой волной выплеснулись из озера и уползли в пустыню…

Вслед им глядели рыбы, которым идти было некуда и которым суждено было остаться там, где их и застигла смерть…

Это были знаки понятные Джебидайе Раменсу, начальнику охраны полигона. Ему приходилось сталкиваться с подобным, когда он в юности работал на шахтах, и его предчувствие сберегло жизнь многим.

Простые люди радовались, но руководство испытательного центра испытывало совсем иные эмоции. Ракетно-космическая программа исследований САСШ оказалась отброшенной назад на несколько лет.

Год 1929. Январь
СССР. Москва

Темнело рано, и они уселись под лампой. Зеленый с красным стеклянный абажур, оставшийся с тех времен, когда СССР еще именовался Российской Империей и жил по иному календарю, разбросал по комнате цветные пятна, напоминая о прошедшем и наступающем новом годе. О празднике напоминали и тонкие запахи хвои и мандаринов, висевшие в воздухе.

Постукивая ложечкой по тонкому стеклу стакана, гость посматривал на хозяина, дожидаясь, пока тот наложит в вазочку варенье и сядет напротив.

– А теперь, профессор, главный вопрос. То состояние, в которое объект был погружен вами два года назад, может отрицательно повлиять на состояние его психики?

– Любое вмешательство в такие тонкие механизмы работы мозга, конечно чреваты разными неожиданностями, тем более, если Кра…

Князь предупреждающе поднял палец.

– Давайте-ка без имен, профессор. Так мне как-то спокойнее. А вам целее…

– …объект находится так долго вне нашего контроля.

Хозяин слегка повысил голос.

– Я, если вы, князь, не забыли, предупреждал вас об этом, но с тогдашней точки зрения плюсы перевесили минусы.

Князь понимающе усмехнулся. Профессор не хотел становиться крайним.

– Ну что вы, Апполинарий Петрович, я все отлично помню: и вашу позицию и, особенно, ситуацию в которую мы тогда попали. Наш друг должен был быть законспирирован так надежно, что даже сам не должен был знать где находится.

– Идея оказалась великолепной, – согласился профессор, явно гордясь собой. – Глубокий гипноз в сочетании с наложением ложной памяти дал оригинальный эффект.

Он откинулся на стуле, словно отстранялся от прошлого.

– Однако, это все-таки был опыт. Эксперимент с непредсказуемыми последствиями. И чем это кончится, я сказать не готов, не смотря на весь свой опыт. Да-с… Не смотря…

Они помолчали. Князь подхватил ложечкой ягоду и в задумчивости уронил её обратно в розетку.

– Я видел его недавно… – обронил князь.

– Вы видели его? – Оживился профессор. – Он уже здесь? Мне непременно нужно поговорить с ним…

Князь покачал головой.

– Не получится. Я и сам его всего лишь видел.

– И как он?

– Во всяком случае, признаков распада личности нет…

Он хотел что-то добавить, но сдержался.

– Подумайте, профессор, предположите… Чем это может грозить ему теперь?

Профессор постучал пальцами по столешнице.

– Это, друг мой, будет даже не предположение, а гадание.

– И все же…

Профессор зачерпнул варенье, словно хотел подсластить неприятную новость.

– Главная опасность, по моему мнению, будет состоять для него в том, что теперь старые, подспудные, подавленные нами воспоминания могут наложиться на новые впечатления. И тогда…

Он озадаченно покачал головой.

– Что тогда?

Князь постарался, чтоб голос не выдал его волнения.

– Все, что угодно…

Год 1929. Январь
СССР. Калуга

… Цандер бывал в этом доме.

Старый, но не ветхий двухэтажный дом в Калуге семья Циолковского занимала уже очень давно, еще, кажется, с довоенного времени. Дом стоял посреди сада и летом над зеленеющими кронами поднимался второй этаж, где гениальный самоучка создал себе лабораторию. Сейчас же заснеженный дом казался вымершим. Только где-то во дворе глухо лаяла собака. Гость протоптал в свежевыпавшем снегу дорожку до калитки, смел снег с костяной ручки.

– Константин Эдуардович! Вы дома? Можно к вам?

Слова сорвались с губ клубами пара. Холодный был февраль, трудный.

– Дома, дома.

Женский голос с первого этажа заставил его опустить голову. Скрипнула дверь. Полная женщина в накинутой на плечи шубе смотрела на него с высокого крыльца. Смотрела без удивления. Цандер понял, что таких вот энтузиастов межпланетных путешествий ходит к хозяину немало и женщина приняла его за одного из них.

Подумав об этом, он улыбнулся.

Не так уж она и была не права…

– Входите. На верху он. Поднимайтесь… Вы из Москвы?

– Да. Я Цандер. Из Москвы.

Женщина махнула рукой в сторону лестницы.

– Там он…

Следуя жесту, он поднялся на второй этаж. Ничего тут не изменилась. Гений жил в окружении своих материализованных идей. Модели механизмов и аппаратов, придуманных провинциальным гением, лежали, висели, стояли по всей комнате. Места тут хватало только для стола, сундука и плетеного кресла. Сбросив пальто на сундук, потирая руки с мороза, пошел к хозяину.

Глуховатый гений узнал его, и направил на собеседника слуховую трубу, отодвинув недопитый стакан с чаем. Цандер и сам наклонился вперед и прокричал прямо в медное жерло.

– Константин Эдуардович! Вы меня слышите?

– Говорите, – отозвался Циолковский. – Говорите, Фридрих Артурович.

Подгоняемый временем московский гость рассказал об общих знакомых, передал несколько немецких и австрийских журналов, а затем приступил к главному.

– Константин Эдуардович. Я пришел поговорить с вами о вашей идее космической станции.

Хозяин наклонился поближе. Удивление, с которым он посмотрел на гостя говорило о том, что он подумал, что ослышался. Москвич подтверждающее закивал – все правильно. Старик выпрямился, откинувшись к спинке.

– А не рановато? По моим расчетам время станций наступит еще не скоро…

– Ошибаетесь, Эдуард Константинович. Не забывайте, в какой стране мы с вами живем… Тут время сжато и ускоренно.

Он показал вверх, где над головой ученого висела модель цельнометаллического дирижабля.

– Раз уж ваши идеи с дирижаблями Советская власть смогла реализовать, может быть и все остальные идеи близки к воплощению? Во всяком случае, ближе, чем вы думаете?

– Да зачем нам сегодня станция? – возразил хозяин. – Мы хоть и пятилетние планы принимать будем, только не читал я, что в этой пятилетке нам на Луну лететь запланировано или на Марс. А если нужной цели нет, то и станция – игрушка. Просто дорогая игрушечка…

Московский гость улыбнулся.

– Только ли?

– Конечно. Станция это только… Вы, Фридрих Артурович, только в слово вслушайтесь – стан-ци-я…

Он посмотрел на гостя поверх очков, словно взглядом хотел передать часть собственной убежденности.

– Маленькая точка на карте. Остановился паровоз, угля набрал, пассажиры чаю выпили, ноги размяли и – дальше. Вперед в светлое будущее!

Цандер отрицательно качнул головой.

– Не могу согласиться с вами, коллега. Вы рассматриваете станцию как какой-то вокзал на орбите. Примчался паровоз, углем загрузили – и дальше помчался…

Глухой гений мелко, по-стариковски рассмеялся.

– Естественно! Станция и нужна как промежуточный пункт для дозаправки, – убежденно отозвался ученый и мечтательно прищурился. – Самое интересное – это планеты… Луна, конечно, в первую очередь, Марс со спутниками, Венера…

Лицо его помолодело, и Цандер поспешил согласиться.

– Все так… Конечно так… Только я думаю это задачи завтрашнего дня. Сегодня космос надо ставить в помощь социалистическому хозяйствованию!

– Конечно! Представляете себе – целая новая планета! Какие возможности! Какие горизонты!

– Ну, это когда будет… Сами же писали, – Цандер на память процитировал хозяина – «человечество… в погоне за светом и пространством сначала робко проникнет за пределы атмосферы, а затем завоюет себе все околосолнечное пространство».

Он поднял палец.

– Робко! Не сразу вперед, а постепенно, с оглядкой, осторожно… Вот и станция нужна чтоб подняться, оглядеться и сообразить туда ли идем?

Не желая спорить и тратить время по пустякам, Циолковский махнул рукой.

– В конце-то концов, смысл и назначение вещи придают люди, которые её строят. Когда у страны появится возможность строить внеземную стацию, её конструкторы придумают, как её использовать…

У гостя было, что сказать престарелому гению, но он не имел полномочий. Пока не имел.

– Тем, кто станет конструировать станцию, будет несравненно легче, если они станут опираться на ваши идеи, Константин Эдуардович. Ведь вы думали над какими-то общими принципами? Нет смысла заново открывать Америки и изобретать велосипеды?

Старик шутливо поднял руки.

– Ну, хорошо… Сдаюсь. Сами-то вы как её представляете?

– Пока никак… – качнул головой гость. – Есть мысли, но о них говорит еще рано. Для меня ясно одно. Она должна быть достаточно вместительной, чтоб там могли работать научные коллективы и условия жизни там должны быть примерно такие же как и на Земле.

Хозяин покрутил головой.

– Что ж вы так сразу-то «коллективы». Кто знает, как человек себя будет чувствовать в невесомости… Разобраться сперва надо.

– Вот построим станцию и начнем разбираться. Советским людям все по плечу.

– Советский человек из тех же костей и мяса сделан, что и любой другой, – упрямо возразил старик. – Это еще надо посмотреть…

Цандер прижал руку к груди и со всей убежденностью сказал:

– Так для того и станция, Константин Эдуардович! Наукой там займемся, экспериментами! Чтоб места много, чтоб удобно!

Циолковский неожиданно улыбнулся. Напор коллеги подействовал на него, словно ветер тучу с неба сдвинул.

– Что ж. Понятно… Вы, друг мой, совсем настоящим большевиком сделались. Все вам нужно, чтоб было больше, выше, сильнее.

Цандер улыбнулся в ответ.

– Это, Константин Эдуардович, скорее олимпийский девиз, чем большевистский, но где-то вы правы… Хочется, чтоб у нас получилось и выше, и дальше и сильнее! А ведь и получится, если все правильно подсчитаем – станем первыми на этой дороге…

Он кивнул в сторону модели «Земля-Луна» на столе ученого, где над земным глобусом на тоненькой проволоке висел золотистый шарик.

– Сперва вокруг колыбели повертимся, а потом… Потом у нас все впереди.

– Ну, раз так… Думается у вашей станции…

– У нашей, Константин Эдуардович, у нашей, – поправил его шеф ГИРДа. – У нашей советской космической станции.

Хозяин кивнул и молча шевельнул губами, словно проговаривал про себя слова «советская космическая станция».

– У нашей станции должны быть приличные размеры, однако, сразу огромную станцию на орбиту забросить не удастся. Следовательно, надо собирать станцию из частей прямо на месте.

– Как ребенок собирает дом из кубиков?

Ученый кивнул.

– В какой-то степени да. Только, учитывая, что там должна быть нормальная сила тяжести, то он должна вращаться, а значит…

– …лучше всего для этого подойдет тело вращения… – закончил Цандер. Он оглянулся, не ища подсказку, а точно зная, что она есть. У стены, приваленное какой-то рухлядью стояло обыкновенное тележное колесо.

– Колесо?

– Почему бы и нет? Круг – отличный символ!