Текст книги "Заглянувший в смерть"

Автор книги: Владимир Гриньков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Владимир Гриньков
Заглянувший в смерть

Труба? Да, похоже. Что-то вроде уходящего вдаль огромного туннеля, перед которым сам ты кажешься песчинкой. Там, далеко впереди – яркий свет, яркий и мягкий одновременно. И божественная музыка, которая манит, и достаточно только сделать первый шаг – и уже не вернешься, будешь идти и идти навстречу этой музыке и этому яркому свету, пока не придешь – куда? Никто не знает. Тот, кто, стоя у входа, смог собрать все свои силы и не сделать первого шага навстречу музыке, – вернулся к нам и знает не намного больше нашего. Но кто не нашел в себе сил остановиться и переступил через невидимый порог, те уже ничего нам не расскажут. Они оставили за спиной эту границу – границу между Жизнью и Смертью.

В комнате были только Толик и Хома. Странно, вот так прилипнет к человеку кличка, и заменит ему полностью имя – Хома и Хома. Вот Толик – это Толик, а Хома – только Хома и никак иначе.

– Привет, – сказал я. – Что нового?

– Привет, – отозвался Толик. – Все старое.

– Мне из дома не звонили?

– Нет.

На столе лежала нераспечатанная почта – несколько писем. Я взял верхнее и надорвал конверт.

– Да, так вот насчет дыхания, – повернулся к Хоме Толик. – От того, как ты дышишь, зависит твое здоровье, да и вообще – сколько ты проживешь. Вот в этой статье говорится, что дышать надо животом…

– Чем? – протянул Хома. – Может, тебе еще чем-нибудь подышать?

– Ты не так понял, – поморщился Толик. – Дышать ты, конечно, должен носом, но при вдохе у тебя живот должен увеличиваться в размерах. Живот, а не грудь – понимаешь? Вот вдохни и выдохни пару раз.

Хома подчинился.

– Вот у тебя правильное дыхание, – сказал Толик. – Видишь, живот вздувается, как при беременности…

– Тьфу ты! – в сердцах сказал Хома. – У самого у тебя – как при беременности!

– Чудак, я же ничего обидного не сказал.

– Да ну тебя! Пойдем лучше покурим. Тоже, говорят, жизнь удлиняет. За счет снятия стресса.

Когда они вышли из комнаты, я поднял телефонную трубку и набрал номер. Сначала шли только короткие гудки, потом в трубке щелкнуло и женский голос произнес:

– Алло.

– Добрый день, – произнес я гнусавым голосом. – Это вас беспокоят из Центра социологических исследований. Мы проводим опрос населения на предмет отношения людей к цветному телевидению. Как вы считаете: цветное телевидение имеет право на существование, или мы должны вернуться к использованию исключительно черно-белых телевизоров?

Светка рассмеялась:

– Эдик, это ты? Я тебя узнала.

– Конечно, я. Ко мне вернулся мой обычный голос.

– Как у тебя дела, сестричка?

– Все отлично, кроме одной очень неприятной вещи.

– Какой? – насторожился я.

– Мой брат пропал.

– Никуда я не пропал, – я засмеялся. – Не далее как сегодня благополучно ночевал дома.

– Твое появление я фиксирую только по исчезновению продуктов в холодильнике, – вздохнула Светка, – а о том, что у него есть младшая сестра, за которой нужен глаз да глаз, мой брат совсем забыл.

– Не маленькая уже – двадцать лет, – буркнул я.

– Двадцать не двадцать, но пока ты пустил это дело на самотек, мне уже предложили выйти замуж.

– Кто этот нахал? – встревожился я. – Светка, не чуди! Ты помнишь наш с тобой уговор?

– Да я же ему еще ничего не ответила.

– Еще не ответила? – переспросил я. – Значит, еще не послала его куда следует? Слушай, я ему обломаю рога, этому твоему ухажеру. Кто он такой, откуда взялся?

– Ну чего ты так сразу? – обиделась Светка. – Он вполне приличный парень, в сборной по волейболу играет.

– Ах вон оно что! – взвился я. – Косая сажень в плечах, честность во взгляде и грамота за второе место на областных соревнованиях – просто идеальный вариант для любой порядочной девушки!

– Эдик, ну перестань…

– Все! – отрезал я. – Мы с тобой договорились: сначала ты заканчиваешь институт, я тем временем покупаю тебе квартиру, а потом уже выходи замуж, я тебя благословлю, кем бы ни был твой избранник: хоть волейболистом, хоть негром преклонных годов. Ты меня поняла?

– Поняла, – буркнула Светка.

– Ну и молодец! – Я сменил строгий тон на жизнерадостный. – Что там дядя Леша с тетей Таней – приехали?

– Нет еще.

– Что же такое? По времени пора бы им прибыть.

– Может, поезд опаздывает? Ты бы позвонил на вокзал, узнал в справочной.

– Да ладно, все равно они от этого раньше не появятся.

– Эдик, ты хоть сегодня приедешь раньше? Неудобно перед дядей Лешей. Приедут они с дороги, а тебя и к полуночи не будет.

– Не знаю, у меня сегодня много работы.

– Ну что можно делать на работе ночью? Я начинаю опасаться за незапятнанность твоего морального облика.

– Нет-нет, – запротестовал я. – У меня сегодня вечером очень важная работа – я парюсь в сауне.

– И это ты называешь работой?! – возмутилась Светка. – Да с каких пор это стало считаться общественно полезным трудом?

– Это, как правило, отдых, – согласился я. – Но когда в сауне устраиваешь встречу с городским мэром для решения некоторых вопросов – это уже работа.

– Ты знаешь, как это называется?

– Знаю, – подтвердил я. – Нормальные рабочие отношения. Так ты позвони мне, как только дядя Леша приедет. Хорошо?

– Хорошо, – вздохнула Светка.

– Ну все, пока. Привет волейболисту, – и я положил трубку.

Вострецов все-таки успел до приезда поляков: вкатился в комнату словно мячик и, рухнув в кресло, рванул на груди рубаху.

– Ну и жара! – прохрипел он, поводя по сторонам белесыми глазами.

Я достал из холодильника бутылочку пепси-колы и, наполнив стакан, протянул его Вострецову.

– Ну и противная штука, – поморщился Вострецов, осушив стакан. – Слушай, почему бы нам с тобой не организовать выпуск русского кваса в жестяных банках – знаешь, как пиво западногерманское?

– Организуем, – пообещал я. – Сан Саныч, не томи, рассказывай.

– А что рассказывать? Колхозный голова согласился – отдадут они нам в аренду эту ферму и имение на тех условиях, которые мы им предлагаем.

– Ну наконец-то, – облегченно вздохнул я. – Хоть теперь можем с поляками спокойно разговаривать. Как же ты его уломал?

– Шут его знает, – пожал плечами Вострецов. – И за что эти председатели да директора меня так любят?

В комнату вошел Толик.

– Кажется, поляки едут, – объявил он.

В окно было видно, как к обочине подкатил «Фиат» и два шикарно одетых молодых парня вышли из машины.

– Быстро же они приобрели европейский лоск, – сказал Толик. – За версту видно, что иностранцы.

– С чего же ты взял, что быстро? – не согласился Вострецов. – От них французскими одеколонами пахло еще в те времена, когда у нас «Шипр» считался последним криком моды.

Поляки вошли в здание. Мы видели, как таращится им вслед Хома.

– Я проведу их сюда, – сказал Толик и исчез за дверями.

– Как ты думаешь, будет с ними дело или нет?

– Кто знает, – пожал я плечами. – Сие великая тайна есть.

Дверь открылась, и на пороге появились поляки. Я поднялся из-за стола.

– Пан Брошин? – вопросительно произнес тот поляк, что был пониже ростом, глядя на меня.

– Да, это я. – Я пожал им обоим руки. – Только, если можно, без слова «пан».

– Почему же? – удивился поляк. – Вам не нравится?

– Нравится, – признался я. – Но слышится не «пан Брошин», а «пан брошен», а это уже совсем другое дело. Брошен, понимаете? От слова «бросать».

– А-а, понятно, понятно, – с улыбкой закивали поляки.

– Так что зовите меня просто Эдик, а вот это мой коллега, пан Вострецов.

Сан Саныч воспринял свое «панство» спокойнее, чем я.

– Меня зовут Тадеуш, – сказал тот, что пониже. – Имя моего напарника – Казимир.

– Прошу к столу, – предложил я. – Может быть, заварить кофе?

– Нет-нет, – запротестовал Тадеуш. – Мы только что пообедали в ресторане. Давайте сразу приступим к делу.

– Согласен. – Я сел в кресло напротив. – В разговоре по телефону вы сказали, что речь может идти о создании совместного предприятия. Так?

– Так, – кивнул Тадеуш.

– И как же вам видится организационная сторона дела?

– Производство вы могли бы взять на себя, – сказал Тадеуш. – А мы займемся сбытом.

– Сбытом где? – поинтересовался я.

– В Польше. На Западе сейчас есть определенные трудности со сбытом мехов: там «зеленые» проводят очень активную кампанию в защиту животных.

– Значит, вы сразу ориентируетесь исключительно на польский рынок?

– Я так не сказал, – покачал головой Тадеуш. – Но вы должны понимать, что на первых порах будет очень трудно прорваться на Запад.

– Но можно же поиграть ценами, на первых порах поработать себе в убыток – потом наверстаем.

– Нас обвинят в демпинге, и на этом наш бизнес закончится, – подал голос Казимир. – Мы не сможем слишком значительно зажать цены – Тадеуш прав, говоря, что на Запад трудно прорваться. Но туда и не надо торопиться. Давайте начнем с Польши. Вас интересует валюта? Так у нас злотые свободно меняются на доллары.

– Да сколько же шкурок мы сможем продать в Польше? Сколько поляки способны их купить? – воскликнул я.

– Все, – сказал Тадеуш. – Все, которые вы сможете им предложить, при условии, что цена будет божеской. Теперь мы подходим к главному вопросу: какова ваша база и сколько шкурок вы способны выдать в ближайшие два-три года?

– Какова наша база, – протянул я. – У нас есть целая ферма, которая, правда, нуждается в реконструкции. С учетом времени, необходимого на поиски материалов, реконструкция закончится не ранее чем через шесть месяцев.

– Шесть месяцев – это много, – сказал Казимир. – Месяц, от силы – два. Но не шесть.

– Дело не только в материалах, – вмешался в разговор Сан Саныч. – Надо еще закупить молодняк, а здесь тоже есть свои сложности. Кстати, тем, сколько молодняка мы сможем достать, и определится производительность нашей зверофермы.

– Может быть, для ускорения реконструкции мы ввезем кое-какие материалы из Польши? – предложил Тадеуш.

– Мы составим список всего необходимого и тогда решим этот вопрос, – сказал я.

О том, что договора на аренду фермы у нас еще нет, я решил промолчать.

– Когда список будет готов? – поинтересовался Тадеуш.

– Нам требуется не меньше недели. Сан Саныч, хватит недели?

– Хватит, – кивнул Вострецов. – В самый раз будет.

– Договоримся о следующей встрече, – предложил Тадеуш.

– В следующий вторник приезжайте в это же самое время. Тогда уже мы сможем говорить более конкретно.

Через неделю, по крайней мере, мы подпишем с колхозом все необходимые бумаги.

Я крутанулся по двору и затормозил, упершись светом фар в скамейку у подъезда. На скамейке сидела Светка и во все глаза таращилась в мою сторону, пытаясь разобрать, чья это машина. Но фары слепили ее, и она наконец отвела взгляд. Рядом с ней на лавочке сидел парень довольно внушительного вида. «Волейболист», – понял я и почувствовал, как в моей груди вскипает раздражение. Я погасил фары, вылез из машины и, зло хлопнув дверцей, направился к скамейке. Светка поднялась мне навстречу, собираясь что-то сказать, но я опередил ее.

– Я же тебя предупреждал! – зарычал я. – Это он? – кивнул я на парня. – Ты же знаешь – я не потерплю…

Ничего не понимающий «волейболист» начал медленно подниматься со скамейки.

– Иди в квартиру! – приказал я Светке. – Там я с тобой поговорю!

– А в чем дело-то? – с вызовом спросил парень, поднявшись во весь рост.

– Катись отсюда, чтобы я тебя больше никогда не видел! – сказал я и опять повернулся к Светке. – Марш домой!

Она, всхлипывая, исчезла в подъезде.

– А ты кто такой будешь? – поинтересовался парень. – Я бы на твоем месте сделал отсюда ноги.

Я молча пошел к подъезду, но он нагнал меня и, схватив за плечо, резко развернул:

– Ты не пойдешь туда, приятель, понял? Вали отсюда!

Поняв, что «валить» я не собираюсь, он, как-то сразу изменившись в лице, схватил меня за куртку и резко встряхнул. Правой рукой я достал из кармана куртки баллончик и пустил струю газа в лицо «волейболиста». Он отпустил мою куртку и, корчась, рухнул на землю.

Я развернулся и пошел домой. Там меня поджидал сюрприз: когда я вошел в квартиру, из комнаты появился дядя Леша.

– Эдик! – Он обнял меня и потянул в комнату. – Таня, посмотри на этого бродягу, который домой заявляется полдвенадцатого!

– Эдичка, здравствуй! – Тетя Таня почему-то расплакалась и чмокнула меня в щеку.

– Ну, что за слезы! – возмутился дядя Леша. – Он что – так плохо выглядит?

– Да хорошо выглядит, хорошо, – тетя Таня замахала руками. – Это я так, по-женски.

– А-а, для порядка, значит, – успокоился дядя Леша.

– Когда вы приехали? – спросил я.

– Два часа назад. Поезд опоздал, так что мы, как видишь, с задержкой прибыли. Светланка нас уже накормила, так что все нормально. Иди ешь, мы тебя подождем.

– Еще чего, – сказал я. – Ложитесь спать – устали с дороги. Вы с тетей Таней ляжете в спальне, Светка будет спать в зале, а я поставлю раскладушку на кухне.

– Так и я могу на раскладушке, Эдик.

– Вам нельзя, у вас не тот статус, – покачал я головой.

– Иди ешь, – буркнула Светка, появляясь в комнате.

– Иди поешь, правда, – подтолкнул меня дядя Леша. – Голодный небось. Что ж это у тебя за работа такая, что ты в полночь домой возвращаешься? Все в своем кооперативе колотишься?

– В нем, родимом, – кивнул я. – Вы будете со мной кушать?

– Да мы только что из-за стола. Я так, посижу с тобой за компанию. Так кем же ты работаешь в своем кооперативе?

– Председателем, – сказал я, поддевая вилкой кусок хлеба.

– Вот как! – протянул дядя Леша. – А чем занимаетесь?

– Много чем. Строим, ремонтируем, сейчас вот собрались пушниной заняться.

– Пушнина – это хорошо. За валюту небось собрались продавать?

– Мы-то собрались, а капиталисты пока нет, – засмеялся я.

– Не хотят, стало быть?

– Не хотят, – кивнул я. – Вы, говорят, зверушек губите – не хотим носить ваши меха.

– Ну и ладно, – махнул рукой дядя Леша. – Оно и к лучшему. Нам тоже надо что-то носить. Правильно?

– Правильно, – поддакнул я.

– А работа твоя тебе нравится?

– Нравится. Сам себе хозяин – чего еще можно желать?

– Хозяин, – с укоризной сказал дядя Леша. – Хозяин, а в ванной лампочка не горит. Ты ж мужик – не Светланке же ремонтом заниматься. Совсем про дом забыл с этим кооперативом.

– Да сделаю я, – поморщился я. – Некогда сейчас, минуты свободной нег. А там возиться надо – с проводкой что-то.

– Ну ладно, – махнул рукой дядя Леша. – Все равно сегодня смотреть не будем. У родителей на могилке давно были?

– В прошлом месяце со Светкой ездили.

– Ты машину купил?

Я кивнул.

– Отвезешь нас с Таней на кладбище?

– Все вместе съездим, – пообещал я. – Завтра вряд ли, а вот послезавтра можем.

Дядя Леша посмотрел на свое отражение в темном окне.

– Светланка замуж не собирается? – спросил он.

– Нет, – отрезал я, вспомнив «волейболиста». – Институт закончит, тогда – да.

– Я это вот к чему спрашиваю, – сказал дядя Леша, по-прежнему глядя на свое отражение. – Мы с Таней деньги кое-какие собрали – Светланке на свадьбу.

Я поперхнулся супом и закашлялся.

– Нет у вас родителей – судьба так сложилась – что ж теперь делать. А поскольку я братом был вашему отцу, я обязан о вас позаботиться, – продолжал дядя Леша.

Я наконец откашлялся и вновь обрел способность жевать.

– Дядя Леша, спасибо вам большое. Но денег никаких не надо – я прилично зарабатываю и смогу обеспечить Светке все как положено.

– А ты не торопись, – дядя Леша вздохнул. – Тут дело не только в деньгах, тут дело в принципе. Понял?

– Понял, – кивнул я. – Спасибо вам.

Он опять вздохнул:

– Тяжелая сейчас жизнь пошла, Эдик. Так что не отказывайся от помощи.

Ночью я проснулся от того, что в ванной хлюпал кран. Я попытался заснуть, но шум из ванной мешал, и я вдруг понял, что это не кран, что там кто-то плачет.

Дверь в ванную была приоткрыта. Я распахнул дверь и увидел Светку. Она плакала, уткнувшись лицом в полотенце.

– Светка, что такое? – опешил я. – Ты это из-за сегодняшнего, что ли?

Она подняла опухшее от слез лицо и кивнула.

– Ну перестань, – попросил я. – Некрасиво получилось, согласен, но ты же помнишь наш уговор…

– «Некрасиво», – пробормотала Светка, не переставая плакать. – Нет, это по-другому называется. Какое ты имел право так вести себя?

– По праву старшего брата, – огрызнулся я.

– Ты забываешь, что мне уже двадцать лет, и я сама могу решать, с кем мне знаться, а с кем – нет.

– Он хам! – отрезал я. – Чего он схватил меня за куртку?

– Кто тебя схватил? Зачем ты выдумываешь? Он на такое не способен.

– О-о, конечно! Только вот у меня две пуговицы отлетели от куртки, понимаешь? Я сначала грешил на твоего «волейболиста», но теперь, после твоих слов, понял, как я был не прав. Это я просто располнел, и пуговки – р-раз – и отлетели. Две штуки разом. – Я уже начал заводиться.

– Господи, да ты, может, вел себя как-то там… Ты иногда груб с людьми, Эдик.

– Да нормально я себя вел. Предложил ему проваливать – и все.

– Ну вот видишь. Послушай-ка! – Ее вдруг осенило. – Да ведь он же не знал, что ты мой брат!

– Как это? – удивился я. – А за кого же он меня принял?

Светка рассмеялась сквозь слезы:

– Да он тебя принял за своего конкурента! Решил, что ты – такой же мой ухажер, как и он, только более хамоватый.

– Тьфу, черт! – Я вспомнил наш с «волейболистом» разговор и понял, что именно так все и было. – Но все равно я не хочу его видеть. Думаю, что после нашего разговора он и сам не горит желанием встречаться со мной.

– Эдик, ты ему ничего плохого не сделал?

– Нет. Поговорили и разошлись. А что?

Светка приблизилась и, глядя мне прямо в глаза, сказала:

– Если ты его чем-то обидел, он этого просто так не оставит.

Утром в конторе кооператива меня встретил хмурый Вострецов.

– Что-нибудь стряслось, Сан Саныч? – поинтересовался я.

– А ты с Толиком поговори, – посоветовал он. – Очень интересно рассказывает парень, очень.

Толик сидел на подоконнике, и по его лицу было видно, что он действительно готов рассказать что-то интересное.

– Ну давай, – вздохнул я. – Чувствую, что приятных новостей сегодня не будет.

– Да я практически ничего не знаю, – пожал плечами Толик. – Просто вчера вечером заезжал к знакомой в бар «Интуриста» и увидел там поляков – тех, что днем были у нас.

– Ну и что? – не понял я.

– А то, что поляки эти сидели за одним столиком с Соколовским! – не выдержал Вострецов.

– А ты не ошибся, Толик?

– Точно я вам говорю. Они сидели втроем и трепались о чем-то.

– Ну, это еще ни о чем не говорит. Это могла быть случайная встреча. За столиком оказались свободные места, поляки подсели – только и всего.

Толик замотал головой:

– Нет, у них был какой-то серьезный разговор. И когда они прощались, пожали друг другу руки.

– Да что ж тут непонятного, – сказал Вострецов. – Дорогу он нам перебегает, этот Соколовский. Сначала пытался перехватить у нас эту ферму, теперь вот на поляков вышел. Бандит, честное слово.

– А чем он нам реально может помешать? – спросил я. – Ну, поговорил он с поляками, а дальше?

– А дальше поляки заключили сделку с ним, а не с нами – вот и все, – в сердцах сказал Вострецов.

– Ну посмотрим, – вздохнул я. – Что там у тебя с договором?

– Сейчас поеду к председателю. Думаю, сегодня уже начнем оформлять бумаги.

– Что ты ему пообещал кроме арендной платы?

– Два вагона шифера.

– Два вагона? – возмутился я. – Он что, собирается все небо над своим колхозом шифером покрыть?

– Он хозяин – ему и решать, что с этим шифером делать, – развел руками Вострецов.

– Где же мы ему возьмем шифер? Ты что – не мог уломать его без этого шифера?

– Мы еще легко отделались, – сказал Вострецов. – Он мог бы заломить цену и выше, и мы бы ее заплатили.

– Ну уж дудки!

– Заплатили бы, Эдичка, заплатили бы.

После полудня я выкроил время, чтобы заскочить домой. Неудобно было перед дядей Лешей очень: в кои-то веки выбрались они к нам в гости, а я пропадаю с утра до ночи.

Когда я заехал во двор, увидел машину «Скорой помощи» у нашего подъезда. Вряд ли это к нам, но все равно стало чуточку тревожно на душе. Заперев машину, я обогнул «Скорую» и уже в дверях подъезда столкнулся с врачом. За ним шла тетя Глаша, наша соседка, и что-то быстро-быстро говорила доктору. Значит, это не к нам. Я пропустил врача с тетей Глашей и, перемахнув через несколько ступенек, оказался перед дверью своей квартиры. Ключ застрял в кармане между какими-то бумажками, и я, доставая его, позвонил в дверь – вдруг наши гости никуда не пошли и остались дома. Одновременно со звонком я услышал, как в квартире что-то обрушилось, и, еще не зная, что бы это могло быть, я наконец извлек ключ и, торопливо открыв замок, распахнул дверь.

Дядя Леша лежал на полу в ванной, широко раскинув руки, и глаза его были закрыты. В углу я увидел перевернутую табуретку, рядом с ней – плоскогубцы и отвертку и понял, что здесь произошло: дядя Леша взялся чинить проводку, но потерял равновесие и упал. Видимо, он ударился головой о пол и потерял сознание.

Я бросился к нему, затормошил, пытаясь привести в чувство, но его тело было так безжизненно, что я, подозревая самое худшее, рванул рубаху на груди дяди Леши и приник к нему. Он был мертв. Эта мысль не потрясла меня – она была слишком дикой и невероятной, чтобы я в нее поверил. Я зачем-то опять затормошил его, словно что-то могло измениться, и только теперь почувствовал: тело дяди Леши под моими руками было теплое! Он был жив еще минуту назад! Так вот что рухнуло в квартире, когда я подошел к двери. Все это произошло только что! Я вскочил с пола и бросился на улицу. «Скорая» еще стояла у подъезда, врач захлопывал дверцу, и я слышал, как он сказал тете Глаше, которая еще продолжала его о чем-то упрашивать:

– Я же вам сказал: это у него реакция на прививку, только и всего. Завтра температура спадет – я вам гарантирую. А мы – «Скорая»…

Он осекся, увидев меня.

– Быстрее! – захрипел я. – Там у человека сердце остановилось!

Должно быть, выглядел я ужасно, потому что доктор, не спрашивая ни о чем, схватил свой чемоданчик и выскочил из машины.

– Эдичка, кто это – с сердцем-то? – Тетя Глаша обхватила щеки руками.

Я ничего не ответил и помчался в квартиру. Доктор первым делом пощупал пульс, потом, не доверяя своим рукам, приложился ухом к груди лежащего на полу дяди Леши, после чего распрямился и сказал глухо:

– Он мертв.

– Да он теплый еще! – закричал я, не помня себя от ужаса перед неизбежным. – Он только что упал – минуту назад! Ну сделайте же что-нибудь, умоляю вас!

Но я напрасно кричал. Этот парень уже успел все рассчитать и прикинуть шансы.

– Значит, так… Тихо! – рявкнул он и заговорил уже спокойнее, только очень-очень торопясь: – Помоги отнести его в машину, у нас несколько минут. Сможем запустить сердце – спасем. Не запустим – богу виднее.

Подхватив тело дяди Леши, мы вынесли его на улицу и уложили в машину.

– Костик, гони в двадцатую! Если повезет – откачаем человека, – сказал врач водителю.

– Понял, – кивнул Костик и завел двигатель.

– Вперед иди садись! – приказал мне врач. – Не мешай!

Машина рванула с места. Доктор в салоне колдовал над дядей Лешей. Его лицо раскраснелось, это было особенно заметно в сравнении с все усиливающейся бледностью дяди Леши.

– Костик, давай-давай! – просил доктор. – Ты же умеешь быстро ездить, я знаю.

– Да что же они – не слышат сирену? – бормотал Костик, маневрируя между не желающими уступать дорогу машинами. – И куда ГАИ смотрит?

– Есть! – выдохнул врач. – Пошло сердце, пошло родимое! Давай-давай, Костик! Нам бы теперь его только до реанимации успеть довезти – там будет легче!

– Все? Он будет жить? – Я хотел услышать ответ, и этот ответ должен быть только положительным.

– Пока не знаю, – сказал врач, обламывая кончик стеклянной ампулы. – Но то, что сердце пошло, – это хорошо, это просто великолепно.

«Всего на волосок от смерти, – подумал я. – Он ведь уже умер, и сердце у него не билось. И теперь он возвращается к нам. Неужели так бывает?»

Прошло уже достаточно много времени, и «Скорая», доставившая нас сюда, давно уехала, а я все мерил и мерил шагами приемный покой, ожидая развязки. Несколько раз собирался позвонить домой, но передумывал в последний момент – что я им скажу? Сам еще ничего не знаю.

Врач появился часа через два. Не тот врач, который запустил сердце дяди Леши, а другой. Он подошел ко мне и сказал, глядя прямо в глаза:

– Стопроцентной гарантии дать еще не можем, но похоже, что все обошлось.

– Он будет жить? – быстро спросил я.

– Мы постараемся сделать все возможное, – ответил доктор.

– Что у него – сердце?

Врач покачал головой:

– Это больше похоже на электрошок. Сердце работает нормально. Похоже, что оно остановилось в результате удара электрическим током.

– А так бывает? – удивился я. – Ведь остановившееся сердце запускают с помощью электрического разряда, как я слышал, а тут…

– Я думаю, что так оно и было, как я вам сказал.

– Как он сейчас?

– Без сознания. Мы поместили его в реанимационное отделение. За него еще предстоит побороться. Он кто вам?

– Дядя.

– Не местный?

– Нет, в гости приехал. Вчера.

– Надо же, – покачал головой врач. – Все-таки где его могло ударить током, по-вашему?

– Проводку он чинил, будь она неладна. Залез на табуретку, начал, видимо, ремонтировать – тут его и ударило.

– Ах, там еще и табуретка была, – протянул врач. – Теперь понятно, откуда у него травма головы.

– Когда он придет в сознание, по-вашему?

Врач пожал плечами:

– Трудно сказать. В нашем нынешнем положении остается только ждать и надеяться.

– Меня к нему пустят?

– Нет. Пока нельзя.

– Но его жена – она захочет его видеть.

– Нет, – повторил доктор. – Она должна быть готова к тому, что в ближайшие дни не сможет увидеть своего мужа. Давайте подождем, пока он придет в себя.

Тетя Глаша встретила меня у подъезда.

– Эдичка, я им рассказала, что здесь произошло. Иди, иди домой – заждались тебя там. Что с дядей твоим?

– Все хорошо, тетя Глаша, – пробормотал я.

Я еще не знал, что буду говорить тете Тане. Они обе – тетя Таня и Светка – выскочили в коридор, услышав, что я вошел: заплаканные и перепуганные, они смотрели на меня, не решаясь спросить ни о чем. Слишком страшным мог быть мой ответ.

– Он жив, – сказал я и едва успел подхватить повалившуюся на пол тетю Таню.

– Света, воды принеси, – распорядился я.

Через минуту тетя Таня раскрыла глаза и глубоко вздохнула.

– Все хорошо, – сказал я. – Врачи предполагают, что осложнений не будет.

– Что с ним было? – слабым голосом спросила тетя Таня.

– Он упал, – ответил я. – Упал с табуретки и ушибся.

Про удар током я решил пока ничего не говорить – с нее и так было достаточно.

– Зачем я ушла сегодня? – заплакала тетя Таня. – Почему оставила его одного? Что мне делать теперь?

– Не надо плакать, – попросил я. – Не мучайте себя. Врач сказал, что все обошлось и скоро мы увидим дядю Лешу.

– Отвези меня к нему, – попросила тетя Таня. – Эдичка, отвези.

Она вдруг загорелась этой идеей и начала умолять меня, отказываясь слушать какие-либо доводы. Мы со Светкой на пару едва успокоили ее, пообещав завтра с утра отправиться в больницу. Случившееся сильно потрясло ее, и я потом всю ночь слышал, как она плакала за стенкой. Наверное, она догадывалась о том, что с дядей Лешей все не так благополучно, как я пытаюсь представить. А может быть, к этому недоверию примешивалось чувство жалости к себе? Не знаю.

Утром нас не пустили в палату к дяде Леше. Доктор был категоричен в своем отказе. Он лишь сказал нам, что пока никаких изменений нет, дядя Леша в сознание не приходит, но шансов на успешный исход больше, чем… Он не стал продолжать, но мы и так все очень хорошо поняли. Тетя Таня смирилась с тем, что ее не пускают к мужу, а только смотрела во все глаза на доктора, боясь пропустить хотя бы одно слово.

Потом я отвез их обеих домой, наказав Светке не ходить сегодня в институт на занятия – надо было присматривать за тетей Таней, она была очень плоха. А сам я отправился в контору, где меня уже поджидал Вострецов.

– Ну наконец-то, – протянул он, когда я вошел в комнату. – Где ты пропадаешь?

– Что там у тебя, говори, – буркнул я, усаживаясь напротив него за столом.

– Вчера подписали с председателем арендный договор, – сказал Вострецов. – Так что, считай, полдела сделали. Теперь осталось его утвердить – и можно закупать молодняк.

– Так, хорошо. Что слышно с поляками?

– Пока ничего. Может, это действительно была случайная встреча?

– С Соколовским-то?

– Да.

– Кто знает, – пожал я плечами. – Время пройдет – увидим.

– А ты чего как в воду опущенный? – участливо поинтересовался Вострецов. – Тебя не узнать сегодня, честное слово.

– У меня родственник в больницу попал, – ответил я. Больше я ему ничего не сказал. Зачем?

Нас не пустили к дяде Леше ни на второй день, ни на третий, ни на четвертый, потому что в сознание он так и не пришел. На наши расспросы, когда же нас пустят в палату, доктор пожимал плечами и говорил:

– Пока не могу сказать ничего определенного. Организм борется за жизнь, и мы это видим, но, когда положение стабилизируется, мы не знаем.

Тетя Таня совсем сдала. Она почти не спала, бродила призраком по квартире, бесцельно переставляя вещи с места на место или смахивая со стола невидимую пыль. Мы теперь не оставляли ее одну, кто-то из нас обязательно находился с нею рядом, и мне пришлось урывать время от работы, а Света пропускала кое-какие лекции, когда я не мог остаться дома.

Вострецов за это время успел оформить все необходимые бумаги, и дело, похоже, сдвинулось с мертвой точки. Он еще раз лично облазил всю ферму и составил план приобретения молодняка. В один из вечеров Вострецов вызвал меня из дома телефонным звонком. Когда я приехал, Толик рассказывал ему что-то о жизни тибетских монахов. Сан Саныч сидел, склонив голову набок, как будто внимательно слушал, но я понял, что он дремлет под мерный рассказ Толика.

Услышав мои шаги, Вострецов встрепенулся:

– Здравствуй, Эдик! Как твой дядя?

– Неважно, – буркнул я. – Пока лежит в больнице.

– Вот горе, – сказал Вострецов. – Что за жизнь у человека?..

– Зачем вызвал? – оборвал я его. – Что-то серьезное?

– Это кому как покажется, – пожал плечами Вострецов. – В командировку мне надо ехать, Эдик. Я разузнал про один зверосовхоз – там как раз есть то, что нам надо. Хочу полететь туда, посмотреть на месте, да и договориться, если что.

– Ты прикинул, сколько зверьков мне надо покупать?

– Прикинул. – Вострецов вынул из кармана сложенный вчетверо листок и протянул его мне. – Посмотри, здесь все расписано.

Я пробежал глазами написанное.

– Не слишком мы размахнулись? – спросил Вострецова. – Потянем?

– А с меньшими масштабами нет смысла возиться, – ответил он.

– Но мы сейчас деньги вкладываем в расчете на поляков, – напомнил я. – А если у нас с ними ничего не получится?

– Не они первые, не они последние, – отрезал Вострецов. – Быть такого не может, чтобы мы не нашли покупателей на нашу пушнину.

– Ты прав, пожалуй, – согласился я. – Поезжай туда, посмотри все на месте.