Текст книги "Пастух и девушка"

Автор книги: Владимир Сухомлинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Владимир Сухомлинов
ПАСТУХ И ДЕВУШКА

История первая

Жил-был пастух в деревне. Конечно, скажешь ты, в деревне. Где же еще жить пастуху? Не в городе же. Правильно. Хотя и не совсем.

Летом пастух покидал свой маленький дом на тихой вишневой улице, сбегающей к лугу, и перебирался в березовую рощу. Роща стояла и стоит у реки, и там, среди берез, пастух построил себе летнее жилище. Это был шалаш, поднятый над землей на четырех высоких, метра в два, стойках. У шалаша имелось как бы два этажа. На нижнем отдыхал пастух, а на верхнем, под камышовой крышей, хранилась его скромная провизия. Картофель, капуста, лук, а также кринки с молоком и хлеб, которым пастух запасался в деревне впрок. У подножия шалаша было кострище, где пастух, когда хотелось, готовил на огне еду.

Каждое утро, еще до петухов, пастух шел в деревню и собирал по дворам хозяйских коров. На целый день он выводил их на выпас, а к вечеру пригонял обратно пыльным душистым проселком.

– Спасибо! – сердечно благодарили пастуха женщины и старухи, а он только улыбался в ответ, да и то не губами, а своими синими-синими глазами.

Женщины знали, что пастух никогда не возьмет угощения, словно это ему вовсе и не надо. Пастух был молчаливый, красивый и молодой.

И в школе, когда учился, он был молчаливым и тихим мальчишкой. Всем ребячьим забавам он предпочитал рыбалку на пескарей и красноперок. А еще любил забрести в луг, где у какой-нибудь одинокой копны сена, куда пролетом заглядывали лишь пчелы да бабочки, мог часами читать книгу.

Его родители умерли рано, он остался совсем один и после восьмого класса попросился в пастухи.

С той поры минуло немало лет, а он все оставался пастухом. Но он был не совсем обычный пастух. Он сочинял стихи. Сначала он слагал их для себя, и об этом никто не знал и не догадывался. Но однажды он переложил их на бумагу и послал в город. Вскоре из города приехал в деревню человек, зашел к председателю колхоза и попросил о встрече с одним сельчанином. Председатель удивился – зачем вдруг в столице кому-то понадобился их скромный и молчаливый пастух. Аль натворил что?

Еще больше удивился городской человек. Как оказалось, он был из книжного издательства и ожидал увидеть перед собой сельского учителя или еще кого-то, кого угодно, только не пастуха. Но пришел пастух. Пришел как был – в пыли, с кнутом, а глаза синие-синие.

Я не был при том разговоре, не знаю, но рассказывают, что человек из города спросил пастуха:

– Это ваши стихи?

– Да, – просто ответил пастух.

Гость еще больше удивился и произнес:

– Это очень хорошие стихи.

– Не знаю, – сказал пастух. – Какие уж получаются.

– Мы хотим издать их книжкой, – сказал городской человек.

– Пожалуйста, – согласился пастух. – Как хотите.

Горожанин уехал к себе, а пастух пошел пасти буренок.

Вскоре вышла книга пастушьих стихов. Их повсюду хвалили, а потом вдруг взяли и начали переводить и печатать в разных других странах на разных других языках.

Никто не верил, что их написал обыкновенный пастух с синими глазами.

В стихах он путешествовал в далекие страны и в звездные галактики и даже куда-то дальше – туда, где никто никогда не бывал из людей, живущих на Земле; рассказывал и о березах, рядом с которыми жил, и всем казалось, что это их собственные березы, характер и каждое пятнышко на стволе которых хорошо знакомо; а то и просто описывал, что переживает его душа, и людям казалось, что именно так переживают и они сами, и после чтения его стихов на душе у каждого становилось светлее и легче. Точно проходился по ней свежий березовый ветерок…

Потом вышла вторая книга и третья.

В деревню нагрянули корреспонденты, очень хотели поговорить с пастухом, взять интервью и зафотографировать, но он этого не захотел и сказал, что ему надо пасти свое стадо и без него коровы закручинятся и разбегутся.

Корреспонденты уехали ни с чем.

Приезжал в деревню и старый красивый седой человек, всемирно известный поэт. Он направился от председателя один прямо в березовую рощу к пастуху, там долго беседовал с ним, а вернувшись, только и сказал председателю:

– Не согласился. Удивительный… Не согласился! А что?..

Сел на черную быструю машину и уехал.

Деревня стала знаменитой, но пастух по-прежнему пас как ни в чем не бывало свое стадо, а холодные вьюжные зимы проводил в отчем домишке по-прежнему одиноко и замкнуто.

Однажды на пороге лета, когда ночи еще прохладны, а росы жгучи, он долго не мог заснуть в своем шалаше над землей. Все ворочался под теплой и мягкой овчинкой, еще дедовой, а перед глазами его ясно раскрывалась какая-то далекая планета, маленькая, как четвертинка земного шара, который он часто видел в своих мыслях весь от края до края – со всеми его океанами и материками, горами и реками, пустынями и саваннами, со всеми его разноязычными людьми, которые протягивают друг другу руки и никак не могут дотянуться.

Так вот, на той неведомой маленькой планете текли прямо, точно по земным меридианам, серебристые, как слюда, реки, кроны деревьев в густых богатых лесах были синими, как небо над Землей, а трава вымахивала оранжевая, точно кожура привычных землянам апельсинов. Цветы же вырастали огромные, как арбузы, с лепестками, которые переливались всеми цветами земной радуги с немыслимым множеством оттенков. Их запах был крепок и терпок, как ни у одного из имевшихся на земле благовоний. Если бы тебя или меня направили на планету-малютку, мы бы при встрече с этими цветами обязательно расчихались…

Были там и города. Дома в них строились круглыми и разноцветными, и сверху могло показаться, что на сине-оранжевую эту землю просто опустились после какой-то праздничной спортивной манифестации десятки, сотни преогромных воздушных шаров. Эти города были легки и праздничны на вид, а по их улицам сновали белые машины, которые питались энергией светила, похожего на знакомое всем солнце. Машины двигались бесшумно, не касаясь дороги, а при желании могли подняться высоко вверх, к облакам, или, оказавшись на берегу слюдяной реки, запросто переплыть ее под водой.

Но какие же, какие же там, на маленькой этой планете, жители?

Стихи и образы обычно рождались у пастуха легко, словно выдох. А сейчас он никак не мог увидеть людей маленькой планеты; вернее, он даже почему-то боялся увидеть их…

Пастух проснулся от чьего-то легкого прикосновения. Он открыл глаза и различил перед собой лицо красивой большеглазой девушки. В звездном ночном мерцании оно показалось ему серебристым, и тут же он вдруг заметил, что на лбу девушки золотится крошечная, но яркая звездочка. Такая же красивая, только, конечно, гораздо крупнее, неожиданно подумал он, есть у его буренки Машки.

Кто это? Может быть, это сон?

У девушки гладкие черные волосы на прямой пробор, на ней голубоватый, облегающий стройную фигуру костюм.

– Ты ведь здешний пастух? – спросила она пастуха, не пошевельнув губами. Только звездочка на лбу, кажется, загорелась в этот миг чуть ярче.

Нет, это не сон.

– Да, – сказал он, – я здешний пастух.

И он выбрался из-под овчины, поеживаясь от предрассветной прохлады. Нехорошо все-таки привечать гостью лежа в постели.

– Наверное, ты издалека? – спросил он.

– Да, – ответила она, и звездочка снова подмигнула ему.

– Может быть, ты хочешь подкрепиться? У меня есть молоко.

– Хорошо бы, – ответила девушка с удивлением.

Пастух привстал и достал из-под крыши кринку с молоком.

– Холодноватое, правда. Но, знаешь, свежее, с вечерней дойки. Ты не боишься простудить горло?

– Простудить горло? – переспросила она, и звездочка, мигнув непониманием, тотчас погасла, а затем мигнула опять, уже как-то весело: Нет, не боюсь.

Она взяла кринку в руки, которые были такими же серебристыми, как и лицо. Она сделала несколько глотков, потом отвела кринку ото рта.

– Это очень вкусно. Спасибо.

– Чего же ты так мало? – удивился он. – Пей на здоровье. Чего-чего, а молока у меня хватает.

Девушка сделала еще несколько глотков.

– Молоко, – сказала она. – Вкусно.

– Может быть, ты хочешь погулять? Хотя еще рано…

– Нет, не рано, – возразила она. – Пойдем.

Он спустил вниз лестничку, удивившись вдруг тому, как же гостья поднялась к нему наверх.

Они – сначала он, а потом она – слезли на землю. Когда она делала последний шаг с лестницы, он подал ей руку. Серебристая ладонь девушки была теплой, гладкой, почти невесомой.

Приближался рассвет, но сквозь прозрачные кроны берез проглядывало еще темное ночное небо с множеством медленно, незаметно тающих звезд.

Девушка шла такой легкой походкой, что могло показаться, будто она не касается земли, не задевает ни единой травинки.

– Вот мои березы, – рассказывал он. – Не смотри, что все они похожи друг на дружку. Это только снаружи – прямые и белые. А так… Вот эта, видишь, высокая, худенькая, а соку по весне дает – только банки успевай подставлять. И сок сладкий, душистый. Пьешь – не напьешься. А эта, видишь, толстушка… Кажется, бочку сока накачать можно. Куда там! По капле цедит. Куркулиха зову ее. Обижается. А норова не меняет. Каждый год – по капле да по капле. И сок тяжеловатый, с горчинкой.

– Куркулиха? – переспросила она. – Смешное слово!..

– Да какое там смешное, – улыбнулся пастух. – Обыкновенное. Жадноватая, значит, прижимистая. Все себе да себе… А вот эту березу, видишь, она чуть склоненная, как бы к земле тянется, любят соловьи. Хочешь послушать пение, приходи вечером сюда. Обязательно самый переливчатый заглянет! И такие коленца отломит – закачаешься. А ты стой, не бойся, что вспугнешь соловья, что он улетит… Защиту, что ли, в дереве чует? Не знаю. Секрет…

Вскоре пастух и девушка вышли к реке в том месте, где она делала крутой, как локоть, изгиб. На темной воде у противоположного берега белели лилии и можно было различить густые заросли камыша. Было тихо. Пахло речной водой и тиной.

– Река?! – радостно мигнула звездочка.

– Река-а, – отозвался пастух.

– Красивая река, – сказала девушка, – но кривая. Я другие знаю. Прямые, как твои березы.

– Да какая ж она кривая?! – обижаясь за свою речушку, отозвался пастух. – Это у нее изгиб здесь. Если стать птицей и подняться вверх над рекой, то он будет краше, чем шея лебединая. А рыбы в реке сколько! Во, слышь, плещется! К заре!

– Рыбы? – звездочка опять мигнула непониманием, а большие глаза девушки вдруг насторожились. – Что это такое?

– Как бы тебе сказать… Мы, люди, на земле хозяева, самые мы главные на земле. А рыба – она молчаливая хозяйка воды. Только человек это забывает, думает, что везде он верховодит.

Пастух взглянул на девушку – поняла ли? И добавил с лукавой улыбкой:

– Тебе бы они понравились. Рыбы добрые и красивые, а чешуя, кожа рыбья, у них серебристая – играет, переливается… Сейчас на земле много рек пустых, мертвых, даже лягушек не осталось – доверховодился человек. А в нашей всякая есть рыбеха. И щука, и лещ, и язь, и окунь, и красноперка… Может, утречком, на самой зорьке, только коров соберу, порыбачим?

– Может быть, – ответила девушка и нежно взяла его ладонь в свою. – А много у тебя коров?

Он вздохнул.

– С каждым годом все меньше. Нынче вот двадцать две пасу. Есть и еще одна. Но прихворнула что-то. Ласка ее кличут. И точно – норовом ласковая, тихая, послушная.

Пастух вдруг осекся, взглянул на гостью.

– Ну и разболтался я! Может, устала? Отдохнуть хочешь?

– Что это – раз-бол-тал-ся?

– Значит, говорю и говорю и говорю. Без остановки. Без умолку.

– А-а, – она улыбнулась. – Это не опасно. А отдохнуть хочу.

Они повернули обратно.

– Ты извини за нескромный вопрос… Но откуда ты, красавица серебристая?

– О, – она запнулась. – Я… из далекого далека. У нас реки прямые-прямые и все текут только в одну сторону, хотя раньше, давным-давно, как и у вас, каждая имела свой характер и в них тоже водились молчаливые рыбы, но с красной чешуей. А кроны деревьев у нас синие… Я – разведчица, хотя ты не должен об этом знать, – неожиданно закончила она.

– Это не опасно, – вспомнив ее слова, сказал пастух с улыбкой, как будто бы ее рассказ был для него никакой не новостью.

– Ты думаешь? – серьезно спросила она.

– Да, – твердо сказал он. – Вот мы и пришли.

Он установил лестничку, и они забрались в шалаш. Прежде чем отдыхать, пастух предложил девушке молока и хлеба. Ей очень понравился хлеб, обыкновенный – серый, кирпичиком, уже даже чуть зачерствевший; она сказала, что в жизни ничего вкуснее не пробовала. Затем он предложил ей свою овчину, хотя она отказывалась, говоря, что костюм у нее с подогревом, не замерзнет.

– Подогрев подогревом, – возразил он, – а ничего нет лучше мягкой овчины. Поверь мне!

Она промолчала, только звездочка мигнула как-то ласково и грустно.

– Ну пока! – попрощался он, залезая на «второй» этаж, под самую крышу. – Как говорится, до скорого! Не проспать бы! Вот-вот заря. Соберу коров, пойдем порыбачим. Увидишь, как хорошо. Да, а зовут-то тебя как?

– Яа, – сказала она.

– Яа. Красивое имя. Надо же – Яа. Яа! Чудно!.. А годков тебе сколько?

– Годков?

– Ну, лет. Сколько ты живешь?

– Мне семьдесят пять наших весен.

– Семьдесят пять… Да-а… А можно еще один нескромный вопрос, хоть и так уж замучил тебя?

– Ну что ты, совсем нет. Мне хорошо с тобой.

– Яа, как так, ты говоришь, а без голоса, только звездочка мигает, но я все понимаю? И ты понимаешь мой язык.

Девушка опустила глаза.

– У нас была речь, – сказала в задумчивости, а, может, ему так показалось. – И знаешь, даже похожа на вашу. Мама моей мамы, рассказывают, была чудесная певунья. А сейчас каждому младенцу производится трансплантация специального устройства. Это теперь легко, безболезненно почти – наука может все. Вырастая, каждый беззвучно передает свою мысль другому и понимает любой язык. Ученые считают, что это хорошо. Меньше энергозатрат, исключается шум. Комфортно…

Яа поднесла ладони к вискам – звездочка померкла совсем. Девушка вздохнула, добавляя:

– Только дети в наших городах не смеются…

– Поди ты, – удивился пастух, – не смеются… А птицы, птицы поют?

– Поют. Только все реже и глуше, – ответила Яа. – Пока никто не знает почему.

– Да-а, – сказал пастух. – Ну, отдыхай, Яа… На зорьке хорошо спится.

Едва он расположился на настиле под крышей, как его тотчас неизвестно почему сморил сон, и он спал очень крепко, а когда проснулся, то понял, что едва-едва не проспал. Он позвал гостью:

– Яа, подъем, Яа!

Никто не откликнулся, не пошевельнулся. Он спустился вниз. Девушки не было. Только на овчинке, мерно пульсируя, золотилась звездочка. Она лежала на лоскутке какой-то бирюзовой, как море, материи, такой же, как море, живой, переливчатой…

Через несколько дней в печати промелькнуло, как сенсация, сообщение, что благодаря бдительности космической разведки Земли сорвана попытка смертоносного нападения пришельцев. Атака вот-вот должна была начаться, но затем завоеватели вдруг отступили от своего плана и улетели к другим галактикам. Успех целиком приписывался нашим славным космическим разведчикам. И верно, они сработали сверхоперативно.

…Вот и все. Жил, значит, и был пастух. Он и сейчас живет. И, может быть, именно в эти минуты слагает свои стихи, если, конечно, не присматривает за стадом. Буренки ведь они такие – глаз да глаз нужен.

О странной черноволосой девушке, чья походка легка, как дуновение, пастух написал удивительное стихотворение, которое полюбилось всем жителям Земли. Правда, все они думают, что это необыкновенная, но земная девушка, явившаяся воображению поэта.

Звездочка Яа была с пастухом постоянно, а однажды в зимний короткий день вдруг вспыхнула ярко-ярко и погасла. Остался один бирюзовый лоскуток, но вскоре и он померк. А пастух все равно ждет, что Яа заглянет к нему и он угостит ее парным молоком и поведет порыбачить.

История вторая

Несостоявшаяся операция

Яа проснулась рано – минута в минуту по заданной ночью команде. Близился рассвет, и она могла видеть сквозь щель в занавеске на маленьком окошке, как тихо гасли звезды. Нужно было спешить, но Яа думала о пастухе.

Она захотела увидеть его и поднялась, едва не ударившись головой о настил, на котором спал пастух. Сквозь лаз она увидела, что его сон безмятежен.

Яа не спешила покидать шалаш и человека с чистыми синими глазами. Ей очень захотелось что-то оставить пастуху на память.

Из кармашка куртки она достала маленький лоскуток материи, вытканный когда-то мамой из редкостных микробиоорганизмов. Лоскуток был бирюзового цвета и переливался точно живой.

Еще раз взглянув на пастуха, Яа присела на корточки и положила лоскуток на овчину, которой укрывалась во сне. Затем решительным, но мягким движением коснулась лба, извлекла мерцающую звездочку. Что еще есть у нее? Ничего.

Теперь впереди немота. Конечно, она поймет тех, кто встретит ее на борту космодома, а вот ответить сможет, лишь прибегнув к письму.

Но она приняла решение. Все. Прощай, пастух!

Если бы он видел сейчас Яа, то решил, что это большая птица, похожая на девушку, выпорхнула из гнезда и мягко опустилась на землю.

Когда Яа вышла к реке, краешек неба на востоке стал бледно-розовым. Пахло осокой, тиной, всплескивала рыба. «Он звал на рыбалку, – улыбнулась Яа. – Конечно, я сломала бы удочку. Ведь я никогда не ловила рыбу… Но он бы научил…»

Ее космокатер стоял под огромным раскидистым деревом со стволом в три обхвата. В предрассветной мгле оно казалось загадочным, таинственным. Яа отключила систему защиты, и серебристый космокатер стал видим. Он вошла в кабину, проверила системы двигателя и наведения на космодом. Все в порядке!

Катер был простым и надежным. Она сначала отвела его к лужайке у самой реки, а затем нажала кнопку старта. Катер взмыл ввысь, оставляя за собой тонкую струю огня. След исчезал быстро – топливо было экономичным, а двигатель бесшумным.

В иллюминатор Яа видела чуть поблескивающую змейку реки, с которой познакомил ее пастух, видела темный остров леса, а сама пыталась во что бы то ни стало разыскать, различить на убегающей чужой планете уютный шалаш на столбах среди маленькой поляны. Но взгляд выхватывал что-то другое. Земля удалялась все быстрей и быстрей, и Яа с горечью подумала, что совсем скоро пастух проснется и, конечно, удивится, что ее уже нет, а потом погонит стадо пастись на луг, но вскоре позабудет о ночной встрече. Она давным-давно, с самого детства не плакала, а теперь на глаза навернулись слезы. Яа еще не понимала до конца, что же с ней произошло.

На родной планете у нее был жених Иэрг. Сызмальства они жили в соседних дворах и даже закончили вместе, правда, в разных группах, двенадцать низших ступеней. Затем поступили в высшую. Но их знакомство было как у многих мальчишек и девчонок, которые едва здороваются друг с другом. Яа обучалась математической логике, Иэрг – архитектуре. Космоплавание было лишь ее увлечением, но она оказалась способной, и пять весен назад Яа рекомендовали в межзвездную экспедицию. Там она проявила себя с лучшей стороны. Когда Яа исполнилось двадцать две весны, кибер выбрал ей жениха. Им оказался… молодой архитектор Иэрг. Возражать было не принято – ведь браки свершаются на кибернесах.

При первой встрече Иэрг совсем не понравился Яа. Уж очень сильно хотел угодить ей, беспрестанно улыбался, льстил, называл небесной красавицей и звездочкой судьбы. Яа знала, что есть девушки намного красивее, – зачем же обманывать?

Кибер, однако, безошибочно вычислил, что дети Яа и Иэрга по интеллекту будут отвечать самым высоким требованиям. В порядке было и с родословными – они отлично накладывались одна на другую. Хм! Кибер подсчитал, что даже ростом Яа и Иэрг абсолютно под стать друг другу. Во всем редкостное и счастливое сочетание!

После первого свидания Яа была удручена, но затем решила, что на поведении Иэрга сказалось волнение – мужчины в таких случаях редко умеют совладать с собой! А так он очень симпатичный парень, увлекается коллекционированием звездной пыли.

Сейчас, по возвращению домой, они с Иэргом станут мужем и женой.

Яа посмотрела в иллюминатор. Земля маленьким голубым шаром плыла внизу среди безграничного и тесного космического мира.

Сиреневым огнем мигнула раз, второй, третий лампочка на панели управления. Вот-вот гавань космодома. Яа не почувствовала, как катер припарковался.

У люка ее приветствовал Нэм – помощник руководителя экспедиции. Он сразу заметил изменения в облике Яа.

– Что случилось, Яа? Ты не давала о себе знать. Тебя пленили чужаки?

Но ведь она «онемела», а Нэм, наверное, еще не понял этого.

Она взяла его за руку, ощутив, что ее ладонь на несколько десятых градуса теплее, чем ладонь соплеменника. Это почувствовал и Нэм, осознав теперь и все остальное.

На механической лестнице они поднялись в приемный холл, где автомедик произвел послеполетную биообработку Яа. Затем, ступая по мягкой дорожке, источающей аромат лесов, прошли к комнате руководителя.

Яа была рада, что по пути им не встретился никто. Такие деликатные люди, как Нэм, стали редкостью даже в космосе. Среди молодых их почти нет. Всех интересует, какой ты специалист и на что ты способен, но никого – какой ты человек и что у тебя на душе. Уже давно ясно, что душа – твое личное дело, так считала и Яа, а тут что-то вдруг изменилось.

Руководитель экспедиции Ион полулежал в кресле и занимался любимым занятием – чтением математического манускрипта древних.

Он легко поднялся – никто не поверил бы, что Иону шла девяносто седьмая весна.

– Яа, – улыбнулся он, – я ужасно рад тебя видеть! Девочка моя, где же ты запропастилась? Подвела связь? У них, конечно, запущенная планета, много помех, но…

Только теперь Ион заметил, что безмолвствует такая живая, трепетная звезда Яа. Да ее просто нет!

Ион обнял девушку и почувствовал, как она вздрагивает в давно забытом на их планете сильном волнении и необычно тепла, почти горяча.

– Нэм, вы свободны! – сказал он помощнику, а Яа пригласил сесть в кресло.

– Ты здорова, моя девочка?

Яа кивнула. Ион достал несколько листов бумаги и самопис.

– Что произошло? Расскажи, Яа.

«Ион, я вас прошу не приступать к выполнению задания, – писала Яа. – Конечно, если мы попросим у землян несколько земных детей и постараемся создать для них у себя все условия, мы, возможно, дадим очень интересный материал для науки и первый такой эксперимент будет проведен. Но, Ион, люди земли, по-моему, другие, я боюсь за их несмышленышей-детей. Я прошу вас, Ион, не делайте этого! Давайте что-нибудь придумаем, я знаю, вы мудрый. И еще одна просьба: не торопитесь, разговаривая со мной. Я не успеваю понять вас. Спасибо!»

Прочитав записку, руководитель погрузился в раздумье.

Он знал, что срыв задания может грозить отстранением от руководства космоэкспедициями минимум на пять весен. А он очень любил свою работу, к тому же уже немолод. Да и особых видимых причин не было. И так ясно, что земляне – другие. Да-а… Но Яа, Яа, умница, аналитик, и вдруг такое!..

– Девочка моя, я понял тебя, – обратился он к Яа. – Но что случилось с тобой? Ты так и не ответила. А ведь я, по-моему, не должен еще утратить твое доверие…

После паузы Яа взяла самопис.

«Дорогой Ион, со мной все хорошо. И, конечно, я вам доверяю всецело. Но сейчас я бы хотела отдохнуть».

– Ну-ну, Яа, – всегда сдержанный Ион взмахнул рукой. – Как говорится, на лбу написано, что далеко не все хорошо! Яа улыбнулась.

– Девочка моя, я не наивен. Ответь – ты только вела наблюдения?

«Нет, я вступила в прямой контакт. Извините, – написала Яа, а потом добавила: – Я понимаю, меня снимут с космоэкспедиций. По заслугам. Об одном прошу: не надо брать с собой их детей».

Ион вдруг весело мигнул звездочкой:

– Слушай, Яа, мне надоело так общаться с тобой! Я соскучился по твоему огоньку! Наш медик совсем не плох. Ему по силам произвести трансплантацию прямо на борту. Давай провернем! Вернешься как ни в чем не бывало…

Яа взяла самопис.

«Мне нравится ваше «слушай», уважаемый Ион. Как будто мы с вами и впрямь разговариваем в голос. Обидно, что «слушай» – это лишь лексический атавизм, что мы утратили речь. Но это к слову… Что касается операции, то мне не хочется делать ее на борту… Я бы сейчас отдохнула. Можно?»

– Хорошо, я провожу тебя. Ответь только, пожалуйста, кто те земляне, с которыми ты вошла в контакт?

«Это человек, который занимается тем, что пасет стадо животных, дающих продукт по имени «молоко». Он очень вкусный, совсем не то что наши таблетки, кремы и пасты».

– Этот человек очень старый? – лукаво спросил Ион. «Нет, он молодой, светловолосый, синеглазый и добрый. Он встретил меня так, словно мы знакомы десять тысяч весен и не виделись всего несколько дней».

– Спасибо, Яа, – сказал Ион. – Я вижу, ты все-таки немножко доверяешь мне.

Проводив Яа до ее каюты. Ион вызвал Нэма.

– Мы работаем вместе очень долго, – сказал руководитель. – Я верю тебе и не привык обманывать… Мы прекращаем экспедицию и возвращаемся. Ты понял, Нэм?

– Да, руководитель. Могу только сообщить, что автомедик не обнаружил у Яа очевидных внутрибиологических отклонений, как и опасных бацилл. Видно, ей попался на Земле чистый уголок… Вам, наверное, нужно это знать. Ведь комиссия изучит все данные…

– Да, Нэм. Спасибо тебе, – сказал Ион, а помолчав, добавил: – По-моему, у Яа болезнь поопаснее любого вируса…

– Что же? – как всегда хладнокровно спросил Нэм.

– Это, кажется, любовь…

– Любовь? – переспросил Нэм. – Какой-то редкий космический грибок?

– Нет, – сказал Ион. – Это было и у нас. Это когда глупое сердце становится сильнее разума и начинает командовать. Ты все понимаешь, а совладать с собой не можешь. Сердце ведет тебя и ведет… По крайней мере, так говорится в старинных книгах…

– Жаль бедняжку Яа! – заметил Нэм. – Она была большая умница…

– Не будем говорить «была». Пусть придет в себя. Может быть, се испарится, как сон.

– Тогда, возможно, останемся на орбите, выждем какое-то время и проведем операцию? Взвесьте еще раз…

– Нет, Нэм. Я, конечно, знаю о возможных последствиях. Но я хорошо знаю и Яа, дочь моего друга. Опасаюсь, проведение операции ухудшит ее состояние. Мне бы не хотелось…

Яа еще спала, когда космодом снялся с орбиты и взял курс в сторону родной планеты. Яа снился сон, в котором пастух от всей души смеялся над тем, как она, неумеха, вытаскивала из реки серебристую плотвицу, неловко дергая удочкой. А Яа смотрела на пастуха, и ей хотелось, чтобы он все смеялся и смеялся, и они ловили рыбу в чистой реке.

Яа уже долго-долго, с самого детства, не снились цветные сны.