Текст книги "Моцарт и Сальери"

Автор книги: Владимир Сухих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Сухих Владимир
Моцарт и Сальери

Владимир Сухих

Моцарт и Сальери

Дмитрий Петрович Салерин заявился, как всегда, не вовремя. Сергей Васильевич Моцаров с досадой оторвался от толстой тетради, куда он с удовольствием начал записывать очередную, давно продуманную главу романа. Пухленький, лысоватый человечек, как опостылевший черт, с мороза вскочивший в не очень теплую комнату, окружающими считался, впрочем, самым большим другом Сергея Васильевича. Попытки разубедить всех в обратном, ввиду абсолютной безуспешности, Сергей Васильевич оставил уже лет двадцать назад, сразу после окончания литературного института. Пусть его. С самого детства Салерин, фигурально выражаясь, ездил на Моцарове. Во дворе, где они имели счастье проживать и общаться, маленький Дима постоянно что-то выменивал и выпрашивал у Сергея. В школе, естественно, регулярно списывал, а то и вовсе подсовывал черновичок, с просьбой накатать задачку-другую или хотя бы маленький-маленький планчик на маленькое-маленькое сочиненьице. Ведь не может же друг Сережа бросить в беде своего лучшего друга Диму, до литературных способностей которого никому нет дела. Что, впрочем, не помешало юному Дмитрию поступить вместе с Сергеем в литинститут. За сочинение на вступительном экзамене Дмитрий получил "отлично", а Сергей почему-то только "хорошо". Ну не мог Сергей отказать лучшему другу. А в институт поступил на следующий год, ничего страшного. И с девушкой своей по его просьбе познакомил, она потом Диму сама бросила, уехала с дочерью домой. В институте их и прозвали – Моцарт и Сальери.

Дима – Дмитрий Петрович периодически заходил к Сергею Васильевичу, приносил набитый рукописями портфель – на правку, как он выражался. Своих рукописей в портфеле почти не было, были нетленные произведения каких-то друзей, да и просто нужных людей, которым ну никак нельзя отказать. Тем и кормился. Пусть его. В конце концов, рукописи он не воровал. Ну а идеи:, что ж, дело наживное. И ведь нельзя сказать, чтобы Дмитрий Петрович был без способностей. Но вот в дело их пустить ему как-то не удавалось. Этот свой недостаток он вполне осознавал и компенсировал хитростью и нагловатостью. Все чего-то ловчил, химичил, но все равно мелко и пакостно. А Сергею Васильевичу удалось-таки написать превосходный роман. Не "Мастер и Маргарита", конечно, но роман пользовался чистой хорошей популярностью. Талант Сергея Васильевича признали. А в душу Дмитрия Петровича вылилась отрава черной зависти. И целых полгода он избегал общения. Сергей Васильевич, можно сказать, вздохнул с облегчением и задумал новый роман. Но вот опять раздутый портфель монументально воздвигнут на обеденный стол.

– Давненько мы не виделись! – пухлые губки Дмитрия Петровича один за другим энергично поглощали пирожки и заливали их крепким кофе из любимой чашечки Моцарта.

– О! Да ты, я вижу, время зря не терял! – заметил Сальери стопку исписанных тетрадей, вытирая о расшитое полотенце жирные руки: – Позволь взглянуть!

Сергей Васильевич с некоторым сожалением молча протянул ему тетради.

– Так я и думал, – с несколько разочарованным видом произнес Дмитрий Петрович, пролистав несколько тетрадок.

– А что такое? – искренне удивился Сергей Васильевич. Ничего подобного он от Дмитрия Петровича не ожидал.

– Да ничего, собственно, – произнес Дмитрий Петрович: – Неплохо, конечно, очень неплохо. Но не более того. Ничему ты брат, не научился. Выдающимся произведением этому – он похлопал пухлой ручкой по стопке тетрадей – не стать.

– Ну:, в каком-то смысле: – растерялся Сергей Васильевич: – может ты и прав:

– Не в каком-то, а в самом прямом, – безапелляционно заявил Сальери: Ты писать не умеешь!

– :?

–А хочешь? – стремительно приблизил к Сергею Васильевичу свое плохо выбритое, сизое от щетины лицо Дмитрий Петрович: – Я объясню почему? Если ты этого действительно хочешь!

– Ну... Объясни, конечно.

– А вот прочти-ка это! – пухлая волосатая ручка нашарила в портфеле какой-то лист.

– Что это?! – изумленно воскликнул Сергей Васильевич, внимательно прочитав напечатанное: – Кто это написал?

– Я. – скромно потупив глаза, жеманно сказал Дмитрий Петрович.

– Поразительно! Здорово! Просто потрясающе! Рад за тебя! Признаться не ожидал! – восхищенно восклицал Сергей Васильевич: – Так описать распускающийся бутон розы! А капли росы на листьях! А шипы! А паутинка!

– Вот еще одна миниатюра. Я назвал ее "Восход солнца в пустыне", скромно, но со вкусом протянул Сальери Сергею Васильевичу еще один лист.

– Это просто поразительно! У меня действительно так не получается! Какой яркий сочный язык! Какие образы, ассоциации! А какой отточенный, лаконичный стиль! И в то же время чувствуется глубина, индивидуальность! Нет, это и в самом деле поразительно! – расчувствовался Моцарт: – Зачем ты прятал свой талант?

– Погоди, мерзавец. Еще и не то увидишь, – мысленно произнес Дмитрий Петрович: – Я тоже время даром не терял.

– Но как?! Как это возможно?! – продолжал восхищаться пораженный до глубины души Сергей Васильевич: – Ты хотел объяснить!

– Для тебя все что угодно, дорогой! – Сальери просто наслаждался произведенным эффектом. Он в очередной раз вскочил из кресла, сунул руки в карманчики своего засаленного бархатного пиджачка и быстро прошелся взад-вперед по комнате. Возле стола подхватил чашечку кофе, нарочито медленно отпил, сел в кресло и глубоко вздохнул, пытаясь унять нервную дрожь.

– Итак, – начал Сальери с безразличным, даже несколько брезгливым видом преподавателя, вынужденного в сотый раз объяснять глупому первоклашке простенькое правило: – Ты когда-нибудь задумывался над тем, чем великий писатель отличается от простого графомана?

– Ну..., не знаю... – смутился Моцарт. Такой вопрос ему, в общем, никогда в голову не приходил. А действительно, чем они отличаются? Лично сам он читал, что ему нравилось, и писал, как ему нравилось. До сих пор ему это удавалось. Сергей Васильевич попытался вспомнить, что по этому поводу писали разные литературные критики, и говорилось много лет назад на лекциях.

– Вероятно, сначала писатель должен правильно выбрать тему, – нетвердо начал отвечать Сергей Васильевич: – Затем, вероятно, нужно правильно увязать ее с литературным направлением. Глупо же, в самом деле, описывать уборку пшеницы в манере романтизма.

Общий культурный и лексический уровень тоже много значит. Есть ведь разница между дворником и преподавателем университета.

– По твоему, каждый выпускник университета должен стать классиком? вкрадчиво выпустил змеиный язычок Сальери.

– Я этого не говорил! – отмахнулся Сергей Васильевич: – Нужно еще уметь соблюдать грамматические правила языка, правильно склонять, спрягать и так далее.

– И все? – прошелестел Сальери дуновением ветерка.

– И еще нужно иметь талант, – твердо сказал Сергей Васильевич.

– Талант... Что есть талант? – задумчиво произнес Сальери: – Ты можешь так говорить, потому что у тебя он есть. А у меня нет его, и никогда не было. Уж я то знаю. Ты даже представить себе не можешь, как я страдал, читая твои произведения! И мне пришлось "поверить алгеброй гармонию"! Теперь все изменилось! Я постиг! Но к делу! Продолжаем.

Такой стихотворный пассаж лишил Сергея Васильевича дара речи. Но Сальери этого уже не заметил. Он излагал.

– Классицизм, социалистический реализм. Все это полная чепуха! Лексический уровень – это еще куда ни шло. Чему нас учили! Никто в этом ничего не понимает! Я убедился в этом, когда проанализировал произведения классиков и их критику. От злости на тебя, между прочим! К чему теперь скрывать! А ведь все началось совершенно случайно. Читаю я, значит, "Войну и мир". К источникам припадаю. И для закладочки бумажку приспособил.

Просто бумажку. Счет какой-то на принтере распечатанный. И вдруг поймал себя на мысли, что когда между страниц я вижу этот мерзкий счет, я никак не могу сосредоточиться на книге. Чем-то он мне мешает. Чтобы выяснить, в чем дело, пришлось сделать над собой усилие и прочесть эту бумажонку. Это мне удалось с большим трудом. Что там напечатано я даже сразу и не понял. Я не воспринял сам шрифт. Я никак не мог теперь уже на нем сосредоточиться. Голова была занята классической литературой. Я задумался, почему так может быть. И тут мне в голову пришла сумасшедшая идея. У меня не было другого способа тебя обогнать, и я решил разработать эту идею поглубже. Кругозор, к счастью позволил.

Идея оказалась весьма плодотворной. Лучше сказать, она просто гениальна! Теперь я могу клепать различные миниатюры, эссе как автомобили на конвейере! И качественно! Ты сам читал! Даже больше того, теперь я могу этому обучить любого! Если он не совсем болван, конечно. Я вижу в твоих глазах сомнение?! Тогда начнем процесс твоего обучения! – распалился Сальери: – Для начала возьмем Льва Толстого, с его знаменитой фразой "Все смешалось в доме Облонских". О чем тебе говорит эта фраза? Классический дебют, который придумал Лев Толстой? – если пользоваться шахматной терминологией. Завязка интриги?

Читатель вброшен в действие? Что еще, такие люди как ты, могут в этой фразе видеть?! Но нет! Там содержатся такие глубины! Я проанализирую для тебя эту фразу. И покажу, что есть в ней! Лев гениален потому, что с первого слова романа работает на подсознательных ассоциациях! Смотри! Самое первое слово романа это "все". Не все, а ВСЕ! Мир! Вселенная!

Когда мы по-русски говорим "все", наше подсознание просто кричит "ВСЕ! ВСЕ!". Умом ты еще прочесть слово толком не успел, а твое подсознание уже настроило мозг на восприятие чего-то огромного, необъятного! Тебе предстоит открыть целый мир! Смешалось. Какое слово! Смешалось! Не перемешалось, допустим, а смешалось! Перемешалось дерьмо на лопате. А тут процесс! Стихия! В комбинации с первым словом "все" процесс становится глобальным! Вселенная рушится! Целые Галактики, сверкнув прощальным лучом, проваливаются в черные дыры! Элементарные частицы пробивают планеты как листы бумаги! Толпы людей обезумели! Но катастрофа только начинается! Еще остались маленькие островки стабильности и безопасности, где можно укрыться. Но под напором мировой катастрофы и они будут разрушены очень скоро! И ты, успевший прочесть всего два слова, проникся ожиданием мировой катастрофы и личного трагического финала в ней!

Все потеряно! Но нет! Твои глаза уже успели прочесть следующее слово. Это слово "дом".

Не дом, а "ДОМ"! Подсознание тут же добавит слово "родной". РОДНОЙ ДОМ! РОДИНА!

Крепость! Твердыня! Средоточие мирового добра! Единственное, что еще может противостоять мировой катастрофе это мировое добро! У тебя вспыхнула искра надежды! А в подсознание уже поступило следующее слово "Облонские". Заметь, не Оболенские, к примеру, а Облонские! Оболенский это мелкий дворянин, почти купчишка, единственно, что еще имеющий, так это боярские корни. Это корнет из блатной песни, ловелас, пьяница и картежник! Облонские это совсем другое дело! Это аристократическая честь! Это родовые дворцы, балы, дамы в кринолинах, яркие свечи, тысячи крепостных крестьян, гнущих у дороги спины, когда едет карета! А катастрофа столь велика, что разрушила жизнь даже таких властелинов! А значит, и не ты один, ничтожный червь, роющийся в навозной куче, страдаешь! Это приятно и даже в чем-то справедливо! Богатые тоже плачут! И не смотря на это все люди, без оглядки на чины и звания осознают грозящую опасность, и чтобы защитить себя будут вынуждены вместе подняться на борьбу! И это вселяет такую надежду на благополучный исход! И что мы имеем в результате? Ты успел прочесть одно предложение и решил, что в каком-то там доме произошло какое-то там событие. Но твое подсознание за это время испытало леденящий ужас, шок вплоть до полного распада, но когда уже не оставалось никакой надежды, оно нашло могучую опору и возродилось обновленное! А затем изумилось, как такое с ним могли проделать! И чтобы это выяснить оно заставит тебя прочесть всю книгу от корки до корки! Тебя просто притянет к этой книге!

А какой-нибудь школяр в сочинении напишет – Облонские решили переехать. Ну что это такое. Какая мне разница кто, куда решил переехать. Вон весь день ездят.

То же самое можно проделать и с буквами в каждом отдельном слове! Да вот тебе простейший пример. Иван Иванович поехал в Украину. Как режет слух это "в Украину"! И как плавно и незаметно для глаза проскочит "на Украину"! А почему? Подсознательные ассоциации! Понял теперь разницу между великим писателем и графоманом? Но, выяснив это, я пошел дальше!

– Постой, постой, – перебил Сергей Васильевич Сальери, – В чем-то я с тобой, пожалуй соглашусь, но ведь у разных людей могут быть разные, как ты говоришь, подсознательные ассоциации.

– Точно! – вытянул вверх свой указующий перст Сальери, – писать надо в расчете на сегмент рынка! Так теперь выражаются. Чем точнее ты будешь опираться на подсознание группы своих потребителей, тем большей популярностью ты будешь у них пользоваться!

Если ты затронешь большинство их ассоциаций, ты будешь пользоваться бешеной популярностью! Ты влезешь к ним в душу! А если ты будешь играть на общих интересах:

Читать тебя, конечно, будут, но: Книгу, написанную для всех, не будет читать никто!

"Целину" помнишь?

Моцарт только покачал головой. Оппонент, между тем продолжал.

– Ты когда-нибудь замечал, как ты читаешь? – размахивая ручками, как дирижер, бегал по комнате Сальери.

– Как это "как"? – снова удивился Моцарт, – беру и читаю, довольно быстро, между прочим. Еще в школе научился.

– Да я не о том, – с досадой снова махнул рукой Сальери. – Что ты чувствуешь, когда читаешь?

– Мысли, образы, пожалуй, – задумавшись, медленно ответил Моцарт, Внутренний голос иногда.

– Вот! – рявкнул Сальери, – Наконец-то ты начал двигаться в нужном направлении. А сам текст ты в это время замечаешь?

– Когда как, – призадумался Моцарт.

– А когда как? – уперся взглядом в Сергея Васильевича Сальери.

– Мне, пожалуй, так сразу: и не вспомнить, – ответил Моцарт.

– Нечего тут и вспоминать, – Сальери вытащил из книжного шкафа томик Артура Кларка, – Вот тебе превосходный пример – "Одиссея-2". Когда идут философские рассуждения, в голове звучит внутренний голос. Твой голос, заметь! Квинтэссенция высшего разума! Твоего разума! Когда идут пейзажи системы Юпитера, ты как ребенок, открыв рот, смотришь мультфильм! Яркий, многокрасочный! Большое красное пятно! Желтый Ио! Восход Люцифера! Зеленое пламя новой звезды на синем небе южной ночи! Соперник Солнца! Ты, забыв свое "я" просто проваливаешься сквозь текст прямо в космос! А когда диалоги идут, так их читать просто невозможно, глаза со строчек соскальзывают. Согласен? Но это далеко не все. Что такое, по-твоему, стихи?

– Так ты и до стихов добрался!? – не перестал удивляться Моцарт, после того, что ты тут наговорил, я уж не знаю, что и сказать.

– Ну да, стихи. Рифма. Чувство ритма. Музыкальный слух, в конце концов! Рок музыка со своими идиотскими текстами! – увлеченно продолжал Сальери, Это, мой друг, воздействие скорее физическое, материальное, так сказать. И основано оно на явлении резонанса. Чтение стихов в определенном ритме вызывает в мозгу циклы периодического возбуждения практически одних и тех же нейронных сетей с определенной частотой. А у нейронов, между прочим, есть и собственная электрическая активность – альфа ритм, бета ритм и так далее. При совпадении навязанного внешнего ритма – рифмы с внутренним электрическим ритмом мозга возникает электромагнитный резонанс.

Самоподдерживающаяся колебательная система. Это своего рода шок. На который, между прочим, мозг отвечает выделением порции эндорфинов. А ты знаешь, что такое эндорфины?

Это вещество блаженства! Все наркотики занимаются только тем, что стимулируют выработку эндорфинов в мозге! Регулируя размерность рифмы сообразно с нужным энцефалоритмом, а еще лучше с точками совпадения разных ритмов – резонансом, можно вызывать контролируемый выброс эндорфинов! Поэт становится добровольным наркоманом! Более того, он эту заразу распространяет!

Нет, ну ты представь – детки в притоне не кокаином ширяются, а с выражением читают вслух "Евгения Онегина"! А вместо таблетки экстази на дискотеке, пробормочут в туалете "В лесу родилась елочка". Съел и порядок! Представляешь картину! Пушкин – величайший в истории наркобарон!

Или вот – "Быть или не быть? Вот в чем вопрос!" – не правда ли актуально во время поэтической ломки! Но мы немного отвлеклись, хе-хе-хе-хе-хе! – захихикал Сальери голосом Мюллера из фильма "Семнадцать мгновений весны".

Теперь можно вспомнить аутогенную тренировку. Повторяй за мной – я расслабляюсь:, мое тело наполняется тяжелой теплой тягучей жидкостью... Мои руки теплые и мягкие: Я чувствую, как теплая мягкая жидкость обтекает мое расслабленное тело: Я спокоен и расслаблен: Внутри меня пульсирует теплый родничок: Приятная истома охватывает все мое тело: Мне нет никакого дела до окружающих: Я медленно расслабляюсь: Как много я выпил чаю: Мой глаза закрываются: Я погружен в теплый летний пруд на даче: Я спокоен и расслаблен: Нет вокруг никого: Я расслабляюсь: Спать: Спать:

Внимание! Даю установку! Ты чувствуешь, что сегодня выпил слишком много жидкости! Твое тело переполнено жидкостью! Мочевой пузырь требует облегчения! Ты давно хочешь облегчиться! Ты очень хочешь облегчиться! Облегчись!!!

– Да ты что, скотина! – вскочил с кресла Моцарт, – я и в самом деле чуть не:

– Не обижайся, дружище! – перебил его Сальери, – это всего лишь опыт! Не думаю, чтобы ты предпочел ожег от карандаша, который бы ты принял за сигарету. Кстати, тебе не показалось странным, почему ты так быстро поддался внушению? Я подключился к твоему восприятию по методике нейролингвистического программирования – я шагал в такт твоему дыханию! А затем ты стал дышать в такт моим шагам! Зато теперь ты убедился в силе, которая заключена в слове! Недаром в Библии говорится – "Вначале было слово"!

– Э, нет! Вот тут ты перегнул. То есть, да, конечно, загипнотизировать меня тебе, возможно и удалось бы, но литература-то здесь причем? Ведь гипнотизеру приходится работать с живым человеком. Да и гипнотизирует не книга, а человек.

– А как насчет магнитофона, например? Терпение, мой друг, терпение! Через несколько минут ты узнаешь все! Ты знаешь, что такое мантры? Сальери, шмякнулся об пол и, несмотря на свою пухлость проворно завернув ноги в позу лотоса, басовито взвыл, – Ааааааааааооооооууууууууууммммммм:

– Это буддийские молитвы, что ли?

– Не совсем. Видишь, до чего ты меня довел, – произнес Сальери, разгибая ноги из позы лотоса. Этот процесс происходил уже далеко не так резво, как складывание.

– Это, мой друг не молитвы, а гармонизация внутренней энергии организма. Это практикуют йоги, да и всякие другие ушуисты. И достигают поразительных результатов!

Они приобретают полную власть над собственным телом! Ты способен выпить стаканчик концентрированной соляной кислоты и этим же стаканчиком закусить, а? Учиться нужно, учиться и учиться! Кто говорил?

– Хрен с тобой, не видел я этого, но пусть могут. Может это даже и в самом деле не самовнушение. Но это опять же голосом! – раздраженно ответил Моцарт.

– Ты я вижу, завелся! Говорю тебе – терпение! Между прочим, ты забыл про иероглифы.

Их не читают, а разглядывают. И понимают, что нужно говорить. Или взять санскрит. На нем хоть сейчас компьютерные программы составляй. А люди на нем на рынке ругаются! А формы разных шрифтов, наконец. Даже они воспринимаются по-разному! С этого все и началось! А вообще, любое чтение сводится к внутреннему проговариванию, если ты это замечал. Но это все мелочи. У нас есть более интересный предмет. Магия! Колдовство!

Заклинания!

– Эк тебя расперло! Ты случаем не с похмелья? – вырвалось у Моцарта.

– Ну погоди. Немного уж осталось. Скоро ты свое получишь! – мысленно ответил Сальери, сдержавшись огромным усилием воли, вслух добавив, – Ты не прав. Если чтение правильно составленной мантры приводит к изменениям мира внутреннего, то правильно составленное и произнесенное заклинание может вызвать направленные изменения мира внешнего!

– А вот уж это полная ерунда! – не стал скрывать своего скепсиса Моцарт.

– Не веришь?! Думаешь сказки?! Да тебе любой хороший певец силой своего голоса разрушит хрустальный бокал! Или начальник какой-нибудь на собрании скажет: "А вот у нас есть некоторые товарищи, которые:", да после такой паузы у подчиненных животы к позвоночнику прилипнут! А сколько скандалов возникнет после этого собрания в транспорте? Из ничего! Сколько детей будет выпорото вечером за двойки?! А какой-нибудь особо впечатлительный тип зарядит свой слонобой и начнет палить с балкона по прохожим, мстя за свою карьеру! А ведь начальник даже и не сказал ничего! Просто сделал паузу! Но это так, бледное подобие настоящего заклинания!

– Ну ладно, это все болтовня. Теоретические основы мы, можно сказать, прошли. Пора перейти к делу. – Сальери перевел дух и подал Моцарту очередной лист бумаги. То, что там было написано, текстом назвать было никак нельзя. Мешанина символов разного вида, размера, цвета и величины. Бешеная обезьяна, используя все регистры и кодировочные таблицы компьютера не способна напечатать такое.

– Прочти это не отрываясь. Что ты видишь?

– Круг! Черт возьми, я вижу круг! Белую бесконечную плоскость с начерченным в центре кругом! Это поразительно!

– Это ерунда. Мелочь. В тексте расставлены своего рода опорные символы, заставляющие твой мозг видеть то, чего там нет. А теперь вот это, – на столе появился еще один подобный лист.

Сергей Васильевич осторожно взял лист и поднес его к глазам.

– А что ты видишь теперь? – Сальери с озабоченным видом внимательно смотрел на Моцарта.

Моцарт, прочитав лист, откинулся в кресле, со страхом уставившись в центр стола.

Сальери знал, что он там увидел. Внезапно возникшую над столом светящуюся точку. Затем точка медленно всплыла сантиметров на шестьдесят вверх и переливаясь как мыльный пузырь раздулась до размеров апельсина. После чего зависший над столом шар начал терять прозрачность и со свистом наполнился жидким металлом. Лениво колыхаясь, он начал с ускорением вращаться, пока не превратился в гудящего от напряжения ртутного призрака, ушедшего в потолок.

– Асур, – прокомментировал происходящее Сальери.

– А? – Моцарт с трудом перевел взгляд с потолка на Сальери.

– Асур, – повторил Сальери, – страж Шамбалы. Ну не сам, конечно. Действующая модель, если можно так выразиться. А вообще, как тебе это все?

– Невозможно оторваться, засасывает!. Первые несколько символов я еще как-то воспринимаю как напечатанные знаки, но потом словно открывается дверь в другой мир!

– Еще бы, – довольно ухмыльнулся Сальери, – уж пришлось постараться. Теперь то ты видишь, на что способна НАСТОЯЩАЯ литература! Но пришел я к тебе, все-таки не за этим. Самое главное я приберег напоследок! Наступает финал! Апофеоз!

– В действие вступают воднобачковые инструменты, – съехидничал от нервного возбуждения Моцарт. Сальери не обратил на это никакого внимания.

– Я принес тебе мое самое величайшее достижение! Все, о чем мы тут говорили, да и многое, многое другое мне пришлось творчески переработать и применить. Я создал ПРОГРАММУ! Прочтя ее, ты сможешь заказать самому себе любое литературное произведение! Вспомни мои миниатюры. Вечером я читаю этот алгоритм, затем задумываю тему и спокойно ложусь спать! Утром мне остается только записать! Пока, к сожалению, только небольшие произведения. Но скоро будут и большие, уж я постараюсь. Я твердо намерен превзойти успех твоего романа! Почувствуй, как я буду это делать! Вот это я составил специально для тебя. Как я уже раньше говорил, такую вещь нужно составлять персонально, желательно через систему тестов, как гороскоп, примерно. Но, что ты собой представляешь, я и так хорошо знаю. – Сальери извлек из портфеля портативный компьютер, раскрыл его и направил в сторону Моцарта. По экрану побежали меняющиеся символы. Они росли и распадались, меняли размер и цвет, сбивались в ассоциации и дробились фрактальными контурами. То, что происходило на экране, невозможно было описать словами, потому что слова были побочным продуктом истекающего с экрана смысла и интеллекта. Другим побочным были видения. Не в силах противиться происходящему Моцарт зачарованно смотрел, как с экрана растет стебель с огромным цветочным бутоном.

Наконец бутон раскрылся в самый прекрасный в мире цветок! С раскрытием цветка его рост не остановился. Новые лепестки, испуская ледяные искры, продолжали раздвигать цветок изнутри, каждая частица которого источала холодный интеллект и снисходительное понимание. Моцарт хотел прикрыть глаза и не смог этого сделать. Лепестки, между тем, перестали сиять неземной красотой, пожухли и неестественно медленно опадали оловянными хлопьями, растворяясь в воздухе. На месте цветка вздувался плод. Какая-то сила заставляла Моцарта придвигаться к нему все ближе и ближе. Плод наконец раскрылся и в чашечке появился тусклый ртутный шар, подобный улетевшему ранее в потолок. Он колыхнулся на своем ложе и, мгновенно превратившись в трехгранное лезвие, метнулся к Моцарту. Призрачно мерцающее острие вошло точно в центр его лба. Глаза Моцарта закатились и дернувшись, он обмяк в кресле. Его лицо исказилось и приобрело черты законченного дебила. Изо рта потекла струйка слюны.

– Как долго я ждал этого! Я уничтожил тебя как личность! – заорал в дебильное лицо Моцарта Сальери, – Я обманул тебя! Да, эта программа именно для тебя! Но не для написания сладких баек! Я научился влиять прямо на мозг! Ты стал первым, на ком я испробовал силу своего интеллекта! Как видишь – успешно! А такое могущество я не дам никому! Эта штука замкнула твою никчемную личность! Ты думаешь, меня будет мучить совесть?! Никогда! Ты испортил мне всю жизнь! Зато теперь я могу внушить любому все что захочу! По моему приказу люди кинутся жечь леса, пахать пустыню, осушать океан! Я буду вызывать войны и прекращать их! Я стану императором Земли! Люди станут поклоняться мне, потому что:, потому: Потому что я так захочу! А вот это тебе пожалуй уже не нужно, – мотнул головой Дмитрий Петрович на стопку тетрадей.

Сальери отскочил от тела Моцарта, схватил со стола чашечку с остывшим недопитым кофе, отхлебнул, чтобы успокоиться. Слегка раскачиваясь с пятки на носок задумчиво постоял пару минут посреди комнаты. Затем стер программу на компьютере, сунул его в свой портфель, тщательно собрал все свои опусы на металлический кофейный поднос и поджег их. Убедившись, что все сгорело, отнес поднос на кухню и смыл пепел. С масляным непроницаемо-довольным лицом шпиона выполнившего опаснейшее задание вернулся в комнату, присел на краешек кресла и машинально достал из кармана носовой платок, чтобы стереть с чашки отпечатки пальцев.

– Да что такое, – опомнился он, нервно запихивая платок обратно в карман – я же не убил его. Против меня ничего нет и быть не может. Взгляните, вот он, жив и здоров. Ну почти здоров. Даже пузыри пускает.

Сальери откинулся в кресле, с облегчением глубоко выдохнул и прикрыл глаза. Сейчас он демонстративно спокойно, не как тварь дрожащая, допьет свой остывший кофе из старой любимой чашечки Моцарта и покинет ненавистную комнату. Больше ему здесь делать нечего. Его ждут великие дела.

Допив кофе, он аккуратно поставил чашечку на блюдце и собрался встать, чтобы, не оглядываясь уйти. Но в последний момент что-то удержало его в кресле. Что-то изменилось.

Что-то уже было не так, как за секунду до этого. Не шевелясь, одними глазами, Сальери тщательно осмотрел комнату. И не поверил своим глазам старая трещина на кофейной чашке ИСЧЕЗЛА! Облезшая позолота ободка сияла как новенькая! Еще не осознав, что произошло, Сальери автоматически протянул руку к чашке, чтобы взять ее и рассмотреть, но его рука остановилась в воздухе, потому что он забыл и про чашку и про руку. Остатки волос зашевелились у него на голове. Обшарпанный обеденный столик сделанный в начале шестидесятых годов превращался в старинный резной стол из красного дерева, инкрустированный золотом и перламутром. Люстра на потолке заискрилась десятками хрустальных плафонов, оправленных в темную бронзу. Старенький телевизор в углу почернел корпусом, увеличился в размерах раза в два и выпустил сверхсовременный плоский экран. На полу пророс дубовый паркет. Стены запузырились жидкими мраморными обоями.

– Моцарт все хотел сделать в квартире ремонт! Что тут происходит?! Я же свою писанину не читал! – с ужасом подумал Сальери, спиной ощущая распрямляющийся ворс кресла. Преобразование комнаты завершилось трансформацией старых чугунных батарей отопления в умопомрачительный своими скругленными формами и решетками нагреватель с последней выставки. Затем превращения прекратились. Пригнувшись, как нашкодивший помойный котище, Сальери вознамерился было прошмыгнуть в прихожую, но ужасом понял, что отсюда ему уже не уйти. Темное осеннее небо в раскрывшемся окне расцвело глубокой синевой. Солнечные лучи наполнили преображенную комнату. Зачирикали обрадовавшись внезапному теплу, попрятавшиеся ранее от холода птички. И самое главное, на ближайших деревьях, уже месяц как сбросивших пожухлую листву, проступила нежная дымка зелени! Сальери, побелевшими пальцами вцепившись в подлокотники кресла, краем глаза заметил какое-то движение в комнате. Судорожно мотнув головой, он увидел теряющие материальность, тающие как мартовский сугроб стены. В ужасе направив взгляд обратно в окно, он увидел океанский прибой и ослепительный пляж с пальмами. Мимо них пробежали, со смехом кинув на еще стоящий на песке инкрустированный стол какой-то тропический фрукт, веселые смуглые девушки. В спокойной прозрачной воде внутренней лагуны с криками и визгом плескались шоколадные дети. Стены и потолок бывшей комнаты теперь уже полностью исчезли, открыв безумного Моцарта и оцепеневшего Сальери теплому соленому ветру и тропическому солнцу. Дети в лагуне перестали плескаться и с интересом наблюдали за странными белыми, вдруг возникшими на пляже. Сальери машинально обтер носовым платком – вот ведь пригодился же, вспотевшую плешивую голову и обреченно заметил как атолл вместе с голубой лагуной и курчавыми девушками с ускорением пошел вниз. Вернее, под ними начала расти скала, которая, как стартующая ракета, вознесла сидящих в креслах за резным столом на километровую высоту. С такой высоты открылся удивительный вид гряды зеленых тропических островков с полосками пляжей в дымчатом океане. Но бывшие друзья задержались на вершине пика лишь несколько секунд. Неведомая сила поднимала их все выше и выше. Вот уже звезды проступили сквозь потемневшее небо, под исчезнувшим полом ощутимо округлялась Земля, а они все поднимались. Сальери, наконец обморочно понял, какие силы он неосторожно разбудил. До этого момента он, как и любой, инстинктивно боялся смерти, тем более в качестве наказания за содеянное. Но сейчас из темных глубин подсознания медленно всплывала мысль, что человеческая смертная казнь на предстоящем суде (а что этот суд будет, у него уже не осталось никаких сомнений), для него была бы далеко не самым худшим вариантом. Каким может быть худший, он боялся даже представить. И его самые ужасные предчувствия оправдались. Голубой, припорошенный снегом облаков шарик Земли вместе с желтоватой пыльной Луной остался далеко внизу. После нескольких минут полета с ускорением исчезло и Солнце. Оно затерялось среди других звезд. В это время Сальери обнаружил, что остался один. Где и когда исчез Моцарт, он не заметил. Впрочем, это сейчас значения уже не имело. Он несся сквозь наполненный светом галактический рукав перпендикулярно плоскости эклиптики, постепенно преодолевая заполненные звездами центральные объемы. Через несколько часов последние звезды остались позади. Он поднялся над Галактикой и продолжал падать в бездну. Теперь Сальери сам был на грани безумия. Но внезапно падение остановилось.