Текст книги "Гошины штаны"

Автор книги: Владимир Сонин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Глава 2

Гошин сын Вадим уже пять лет сидел в колонии общего режима под Т…, и предстояло ему отсидеть еще три, если не случится никакая амнистия, досрочное освобождение или что-то в этом роде. Пока же ничего такого не произошло и не предвиделось, и Вадим уныло, но гордо тянул лямку тюремной жизни, вспоминая волю и своих товарищей, которые сейчас находились на свободе и должны были ценить и помнить Вадин поступок, смелый и достойный настоящего мужика: он взял все на себя и сел один.

Было ему сейчас тридцать три года, а в тюрьму он загремел в двадцать восемь, спустя шесть лет после окончания института. И скорее всего загремел бы и раньше, если бы не Гоша со своими связями. А может быть, не загремел бы вообще, но случилось так, что Гошины дела в один момент пошли на спад, и в течение нескольких лет разрушилось все, что он создавал долгие годы.

С горем пополам окончил Вадим институт по модному в тот период направлению «менеджмент», поработал несколько лет на папу (и за это время купил себе еще два диплома), а потом, когда у папы дела стали идти из рук вон плохо, решил заняться собственным бизнесом и этим самым выкопал себе яму. Впрочем, выкапывание ямы началось задолго до этого, в период самого расцвета Гошиного влияния.

В институт Вадим поступил законченным раздолбаем и отлично понимал, что учеба нужна ему исключительно для того, чтобы заиметь диплом, в котором было бы написано, что обладает Вадим квалификацией по специальности «менеджмент». Вообще, надо сказать, что в те годы как будто какое-то затмение нашло на молодежь: после окончания средней школы она так и перла на специальности вроде «менеджмент», «управление», «экономика», «финансы» и прочие схожие, чтобы потом всем дружно стать менеджерами, экономистами, управлять, зашибать деньги и таскать их домой с работы мешками. Не иначе этот всплеск – отголосок девяностых, времени, перевернувшего всю картину ценностей с ног на голову, да еще влияние Союза, в котором понятия менеджмента не существовало как такового. В результате родители этих детей, заставшие и то, и другое время, сделавшие определенные выводы из личного опыта и желающие для своих чад самого лучшего, только и советовали: «Иди учиться на финансиста, будешь деньгами заправлять», «Иди на управление – руководить будешь» – и прочее в таком духе. И кто бы мог подумать, что позже, через каких-нибудь пять-семь лет толпы этих никому не нужных управленцев, экономистов и финансистов окажутся на улицах и будут искать хоть какую-то работу и устраиваться кем угодно. Менеджер – пожалуйста, будешь сотовые телефоны продавать, и выживать на грошовые проценты. Муниципальное управление – тебе тоже рады, будешь тринадцатым помощником начальника отдела культурного наследия в местном отделе культуры, добро пожаловать в полуразваленное сгнившее здание за нищенский оклад. Делать, правда, ничего не надо, но и не жди ничего. Экономика и бухучет – будешь начислять зарплату, работая на самой низкой ставке. А если ты о том, чтобы деньгами заправлять, то это тут другие делают.

Так рушились мечты вчерашних выпускников, которые пять лет в розовых очках ожидали, что сразу после окончания института станут генеральными директорами, главными финансистами, менеджерами крупных проектов и так далее. Но если с иллюзиями ситуация почти одинаковая и рушатся они практически у всех после первого же рабочего дня, то хуже дело обстояло с перспективой: ее вообще не было. Но зато, как это часто случается, она совершенно неожиданно появилась у других.

Кто бы мог подумать, что после десятилетнего развала наша промышленность, технологии, гражданское строительство и прочее начнут если и не подниматься с колен, то хотя бы вставать на колени с лежачего состояния. А они начали. Кто бы мог подумать, что словно бы из ниоткуда возникнет спрос на инженерный труд. А он возник. И не прогадали те, которые после школы, руководствуясь каким-то только им известным чутьем, пошли в институты учиться на инженеров.

Вадим же не пошел. Во-первых, он был слишком далек от наук, тем более от таких как физика, химия и математика. Во-вторых, смотрел он на родителей-инженеров некоторых своих школьных приятелей, которые работали за нищенские зарплаты и кое-как сводили концы с концами, слушал своего папу Гошу, говорившего об этих «ученых бестолочах» бог знает что, и думал, что однозначно не станет заниматься ничем подобным. За время своего детства он прочно усвоил: известная всем поговорка, гласящая, что ученье свет, а неученье тьма, сильно далека от истины и вообще глупость для разного рода дурачков, готовых за гроши горбатиться на полуразваленных заводах, в нищенских проектных борю и убогих строительных организациях до пенсии, а потом на пенсии – доживать на государственное подаяние.

Зато Гошины принципы усвоил он в полной мере:

– Сынок, не трать время на всякое дерьмо. Понимаешь…

Потом Гоша придавал своему лицу выражение умудренного опытом человека:

– Надо по жизни правильным мужиком быть. Главное, кто ты вообще. Понимаешь. А эти. Посмотри на них. Учителя твои. Да хочешь, я завтра твоему математику шею сверну или с химичкой так поговорю, что она дорогу домой забудет? Учат они нас. Двойки ставят. А толку? У меня вот все есть. Даже яхта. Вот чему учись, главному – как человеком стать! И как заработать! А эта вся дрянь – для инженеришек и дурачков всяких. Пусть горбатятся на консервном заводе, пока не сдохнут. Их погонять надо! Понял меня?

– Да, папа…

Такие разговоры бывали часто, и Вадим, и без того не горящий желанием хоть сколько-нибудь усердствовать, получал папину поддержку и опору, все больше укрепляясь в убеждении, что все делает правильно.

А все, что он делал, – это шлялся с такими же оболтусами по своему району, нагонял страху на местных «лохов», курил в подъездах, а потом, в старших классах, и выпивал. Комплекции он был крупной, за словом в карман не лез, нрава был буйного (пошел в папу), поэтому местные пацаны его уважали и даже побаивались, а оттого чувствовал он себя в пределах родного района как рыба в воде. Играло роль и то, что папу его знали и уважали еще больше, обходя его стороной. Ну и, кроме прочего, у него были деньги.

Деньги Гоше приносил его бизнес, который в начале нулевых (как раз в то время, когда Вадим поступал в институт) переживал свой расцвет, чтобы потом, в течение нескольких лет, стремительно пойти к закату. Конечно, тогда Гоша не знал, даже предположить не мог, что вот уже, можно сказать, завтра останется он практически ни с чем, чувствовал себя вполне уверенно, почти королем и счастлив был безмерно.

Жил от тогда со своей третьей женой, Натальей. Этот брак длился уже пять лет, что по Гошиным меркам было уже прилично, отчего Гошин организм все чаще требовал разнообразия. Однако деньги делали свое дело, и Наташа закрывала глаза на небольшие Гошины грешки, хотя и знала о них прекрасно. Да и Гоша ничего особенно не скрывал. По его собственному выражению, плевать он хотел на ее мнение по этому поводу, а если ей что-то не нравится, то она может проваливать. А вообще она должна быть благодарна ему за то, что связал с ней жизнь да еще и форму поддерживает. А поддерживать форму – это уж природа диктует, требует разнообразия. Тут ничего не поделаешь.

Наташа была умной женщиной и имела все, что можно было поиметь в ее положении (собственно говоря, это были деньги), глядя сквозь пальцы на некоторые особенности мужа и прежде всего на его активность по отношению к противоположному полу. Само собой разумеется, что в дальнейшем, когда у Гоши начались финансовые и другие неприятности, она с ним развелась, ни секунды не раздумывая.

Вадим был сыном Гоши от его второй жены Юли и жил по большей части с ней и ее новым мужем Виктором. Витя оказался человеком порядочным и к Вадиму относился пускай и не с любовью, но, по крайней мере, нейтрально, не позволяя себе каких-либо серьезных воспитательных воздействий. И вряд ли на эту его позицию оказал какое-то влияние Гоша, который, узнав от сына, что его мать сошлась с каким-то мужиком, сразу же поехал к этому мужику, то есть к Вите, и сказал, что если узнает, будто тот грубит его сыну, все ребра ему переломает, а также ноги, так что тот будет только лежать и харкать кровью, пока не сдохнет. Витя прослушал это предупреждение и сказал Гоше, чтобы тот проваливал и не переживал без повода. Гоша кивнул, прищурил глаза, сказал: «Ну ты меня понял» – и ушел, но с тех пор с нетерпением ждал, когда Витя его сына все-таки обидит.

Однако никак не мог он этого дождаться и в глубине души по этому поводу очень огорчался. Часто, когда Вадим приходил к отцу в гости, тот спрашивал:

– Ну как там этот козел себя ведет? Не обижает тебя?

На это Вадим отвечал:

– Нет, все нормально.

И Гоша разочаровано вздыхал:

– Ну ладно. Если он что позволит себе, сразу скажи…

И кто знает, что играло бóльшую роль в этом стремлении Гоши наказать Витю: то ли действительно желание обеспечить безопасное существование своего сына, то ли ревность к бывшей жене. Скорее всего и то и другое. И хотя бывшая жена ему не изменяла и развелись они по другой причине – потому что, по ее словам, Гоша был самодур и потаскун, – а Витю она нашла уже позже, спустя почти год после развода, Гошу такой ее поступок задел до глубины души. Он считал ее своей собственностью, и, по его мнению, права на самостоятельную жизнь и тем более на другого мужчину она не имела даже после развода. Вдобавок ко всему это не он ее бросил, а она сама ушла от него. Ушла от него и нашла другого. Гоше это было трудно принять, и он уже который год не мог успокоиться.

Юля же, с одной стороны, была женщиной принципиальной в том, что касается мужчин (и измен, и всякого паскудного поведения терпеть не могла), а с другой – очень покладистой и мягкой в том, что касается сына, позволяя своему чаду буквально все. Такой ее подход в сочетании с Гошиными нравоучениями и уроками правильной жизни при почти полном отсутствии влияния отчима делал свое дело и обеспечивал все перспективы для такого будущего Вадима, которое вскорости и наступило.

Ясно было, что поступать в ПТУ – дело неперспективное и дурацкое, а потому Вадима после девятого класса заставили учиться в школе еще два года. Насчет образования вообще странно вышло. Гоша сам окончил восемь классов, после чего поступил в техникум, отучился на автослесаря и какое-то время после армии даже работал по специальности в автомастерской, пока его оттуда не выгнали за то, что сумел со всеми разругаться и дошел до того, что заявил начальнику при всем коллективе, что «засунет ему в задницу коленвал и будет крутить, пока дым не пойдет». В дальнейшем он кем только ни работал, но занятия свои, все без исключения, рассматривал только как средство заработка и работу ненавидел. А еще больше ненавидел тех, у кого работа была связана с интеллектуальным, а не физическим трудом. Этих он презирал – и их самих, и их образование.

Однако же, всю жизнь будучи уверенным в правильности такого своего мировоззрения, когда дело дошло до обучения сына, он решил однозначно, что образование ребенку нужно непременно высшее. И причина была не в том, что Гоша вдруг стал уважительно относиться к интеллектуальному труду, но в том, что своими большими ноздрями как будто учуял он современные тренды и понял, что без этого самого образования перспектив у его сына просто нет. Получить образование, однако же, по Гошиному мнению, никак не означало учиться. Школу нужно было просто окончить (лишь бы не выгнали), а в институте – провалять дурака пять лет на платном отделении, покупая вдобавок каждую сессию, чтобы в итоге просто получить диплом. А потом – свой бизнес или устройство в какую-нибудь контору по знакомству (это уж если сам захочет). Дураки пусть учатся, чтобы потом выбрать, где вкалывать за гроши: на заводах или в конторах вроде Гошиной. Все равно им уготована унизительная жизнь и нищенская старость. А сыну его – другая участь, и тут главное – жизни учиться, а не всем этим научным глупостям.

Решение о будущей специальности Вадима было принято очень просто, исходя из того, что круг достойных направлений для учебы с учетом Гошиного мировоззрения был сильно органичен, а также из постулата, что Вадим – прирожденный лидер и сразу после окончания института будет руководить. Не иначе как Гоша видел в нем великого полководца, подобного ему самому, а также тешил собственные амбиции – какого сына растит!

Так и пошел Вадим учиться на специальность «менеджмент», но отнюдь не для того, чтобы потом, подобно большинству так называемых менеджеров (благодаря какому-то общенациональному искажению терминологии), продавать только начавшие набирать популярность мобильные телефоны, бытовую технику или еще что-нибудь, но для того, чтобы завести свой собственный бизнес или, благодаря Гошиным знакомствам, занять руководящую должность в чужом.

С первого же курса Вадим усвоил, что появляться в университете часто вовсе не обязательно, и пару раз в неделю – вполне даже достаточно; понял он, что здесь, как и во всем другом, деньги играют решающую роль, и если они есть, то вопрос с сессией может быть решен без каких-либо проблем. Все остальное время Вадим уделял развлечениям: улица с такими же, как и он, друзьями-раздолбаями, пивнухи, клубы, девочки, алкоголь, а затем и легкие наркотики. Очень скоро он перестал стесняться заваливаться домой пьяным, и если поначалу какую-то неловкость от читающегося во взгляде матери укора он ощущал, то на третий раз перестал и на ее робкие попытки сделать замечание отвечал сухо: «Отвали». Поначалу Виктор в такие минуты смотрел на него, скрипел зубами от злости, но молчал, будучи уверенным, что рано или поздно эта «бестолочь» (как он его про себя называл) получит свое. Конечно, высказывал он все, что думал по этому поводу, Юле, но она всегда принималась оправдывать сына, говоря, что у него «переходный возраст», что он «ищет себя», что «скоро это пройдет», и всегда останавливала Витю, который неоднократно порывался поговорить с Вадимом как следует.

Глава 3

Но однажды такой разговор все-таки состоялся и, как следовало предполагать, имел самые серьезные последствия.

Вадим, тогдашний студент второго курса, отмечал день рождения в компании друзей и подруг. Специально для этого мероприятия сняли квартиру и действовали по стандартному для таких случаев плану: начать в квартире пораньше, ближе к ночи поехать в клуб, там продолжить, под утро уже вернуться обратно в квартиру, где завершить праздник в объятиях подруг и поспать, если повезет, до вечера после бурного веселья. А дальше как бог даст – может, и продолжить.

И все бы пошло по намеченному плану, если бы Вадим не узнал, что Ира – девушка, с которой он тогда встречался – ему изменила. Ира была студенткой медицинского колледжа и жила в общежитии, в одной комнате с подругой Мариной, внешность имела привлекательную, сексапильную и считала, что от молодости надо брать все, пока эта самая молодость еще не прошла. Потому она, хоть и встречалась с Вадимом, не брезговала и другими, когда появлялась возможность.

Как раз накануне такая возможность в очередной раз появилась. Собрались в общежитии небольшой компанией две эти подружки, Ира и Марина, и два парня: ухажер Марины Сергей и его друг Костя – высокий лысый молодой человек, вида уверенного, мужественного, пивший водку так по-взрослому, как будто с пониманием процесса, не то что основная масса мальчишек в этом возрасте – не знают, как и подступиться: то подавятся, то еле-еле отхлебнут. Этот был другой, как будто взрослее, все делал красиво. И говорил хорошо, уверенно. Вечером, когда уже выпили прилично и съели почти всё, Марина с Сергеем сказали, что уезжают до утра, попрощались и ушли. Ира с Костей остались.

И вот теперь в этой самой квартире, где отмечали день рождения Вадима, пока все гости шумно и весело проводили время в других комнатах, Марина и Ира сидели вдвоем на кухне и разговаривали. Марина рассказала, что вчера они отправились к Сергею, потому что его родители уехали на дачу, и хорошо провели время, а потом спросила:

– Ну а вы как вчера… с Костей?

Ира ответила, глядя в окно:

– Нормально…

И поскольку секретов от подруги не имела, да и подобное было для нее в порядке вещей, добавила:

– Вчера он меня так оттрахал, что я до сих пор вспоминаю.

А потом посмотрела на дверь и увидела Вадима.

Не имело смысла притворяться, будто речь шла о нем, потому что вчера Ирина с Вадимом не встречалась. Не имело смысла просить прощения. Так она стояла и смотрела на него, а он на нее. Спустя секунду он сказал:

– Спасибо. «С днем рождения, Вадим».

И ушел.

Вообще такое поведение не слишком-то соответствовало нраву Вадима, и с большей вероятностью можно было ожидать от него другой реакции: криков, оскорблений, драки в конце концов. Но была одна деталь, благодаря которой он поступил именно так: неожиданно для всех и самого себя, глупо и малодушно (как он сам думал впоследствии), – он ее любил. По крайней мере, Вадим так считал. А на деле о том, являлось ли это чувство любовью, можно и порассуждать, и если это все-таки была любовь, то вот вопрос: к кому? Не к себе ли?

Так или иначе, любовь (о какой бы ни шла речь) была уязвлена, и впервые настолько сильно, поэтому первая его реакция была похожа на растерянность, порыв – сбежать, сперва сбежать отсюда, а потом уже решать, что делать дальше. Хотя что делать и так было ясно. С ней – уже ничего. А вот с ним – с тем, который ее вчера… Конец ему. А впрочем, отложить, все отложить до завтра. Завтра решить. Нет, сегодня же… Убить его…

Выйдя на улицу, Вадим все же решил ехать домой. Да и других вариантов, в общем-то, не было, если не считать кабаков, всегда в таких случаях распахивающих свои дружеские объятия. Но в кабак не хотелось, к тому же изрядная доза алкоголя в крови уже была. Вадим поднялся на пятый этаж, позвонил. Открыл Витя. Хотя никогда раньше Вадим на отчима особо не огрызался, но в этот раз агрессия, скопившаяся внутри, видимо, сделала свое дело, и он, заходя в квартиру, рявкнул на него:

– Ну чё стал?! Отвали, урод!

Витя завелся мгновенно, сжал зубы и прошипел:

– Ты, пьяный придурок! Опять нажрался!

Вадим как будто получил то, чего в глубине души хотел, какой-то толчок, искру – и, уже толком не контролируя себя, с криком «Ах ты, сука!» нанес размашистый удар Вите в челюсть. Удар вышел неточным, скользящим и большого вреда не причинил, хотя и был неприятным. Витя, в свою очередь, не готовый терпеть такое обращение, запустил увесистый кулак Вадиму в нос. И этот удар имел большой успех: что-то хрустнуло, Вадим откинулся назад и почти упал, брызнула кровь, растеклась по Вадиному лицу, заляпала куртку, руки, которыми он инстинктивно закрылся от возможного продолжения… Но продолжения не было. Витя был в достаточной степени здравомыслящим человеком, чтобы не продолжать. Вадим сполз на пол и, размазывая руками сопливо-кровавое месиво, скулил и матерился.

Подбежала Юля, вся в слезах, кинулась спасать сына и ругать Витю, что, мол, инвалидом сделал ее единственное чадо, что своих детей нет, так над чужими издевается, что она терпеть такого не будет, а на замечание Вити, что сын ее – пьяный придурок и сам начал драться, сказала, чтобы тот убирался к черту. Конечно же, Витя дальше соседней комнаты никуда убираться не хотел, а потому пошел смотреть телевизор, оставив остальных участников этой семейной драмы наедине друг с другом, сломанным носом, ручьями слез и лужей крови.

Уже лежа на диване и не находя себе места от всхлипываний жены, совершенно неуместных, Витя крикнул:

– Ничего с ним не случится! Выспится, к врачу сходит и все на этом! А то совсем оборзел уже!

Ответа от жены не последовало, зато раздался вопль Вадима:

– Ну все, пиздец тебе, урод! Сдохнешь скоро! Молись!

И опять – завывания Юли из коридора, потом из кухни.

Вадим разделся, залез в ванну. Он сидел, глядя на плавающие от выпитого и после удара квадратики плитки на стене, вытирал все еще сочившуюся кровь, сопли, слюни – и думал, злобно думал о том, как отомстит он своим врагам, которых отныне было трое: его теперь уже бывшая подруга Ира, ее новый, пока еще неизвестный Вадиму любовник и Витя, этот урод, посмевший поднять руку на любимого сына женщины, с которой живет. Что касается Вити, тут было просто – поговорить с ребятами и избить ублюдка, и как можно раньше, может быть даже завтра. С остальными сложнее. Ириного дружка нужно было еще найти. А с ней… С ней – отложить напоследок. А может, и вообще ничего не делать. Что с нее взять. Дура. А вот тот на чужую бабу залез. Этого простить нельзя.

Вадим рассматривал плывущим взглядом комнату, слышал звук вибрирующего телефона (тогда у него уже был мобильный телефон, большой и неудобный). Опять. Наверное, она. Он вылез из ванны, вытер руки, взял телефон. Нет, не она. Звонил его друг Денис по кличке Дед, который получил свое прозвище за привычку сутулиться при ходьбе, неспешность и в самом деле стариковские манеры. Кроме того, он был уважаем среди пацанов, к его мнению прислушивались, и зачастую его слово было решающим – что-то вроде местного авторитета в этой компании. Вадим взял трубку.

– Алло.

– Вадя, ну ты чё? Куда уехал? Чё случилось?

– Все нормально. Тут просто проблемка одна. Дома. Вы продолжайте там без меня.

– Слушай, ну твою днюху отмечаем же. Как без тебя?

– Я, может, позже приеду. Короче, скажи там, чтоб не переживали, все нормально.

– Может, подъехать куда, помочь?

– Нет. Я дома. Серьезно, дома. Все. Завтра обсудим. Давай.

Вадим положил трубку, зашел в меню и пролистал журнал пропущенных вызовов. Три от Деда, еще три с неизвестных номеров. От Иры ни одного. Вот сука, даже не позвонила ни разу. Потом вспомнил: да у нее же мобильника нет. Как она позвонит-то? Витя, мудак, похоже, мозги хорошо сотряс.

Вадим положил мобильник, залез обратно в ванну, стараясь не упасть, и продолжил думать. Итак, первым в очереди на расправу был Витя, и заняться им следовало завтра же, сразу после посещения больницы и всех необходимых манипуляций со сломанным носом…

Однако, как это часто бывает, события пошли по какому-то своему плану, и как-то по-дурацки, гораздо хуже и для Вити, и для всех. А вышло так, что Гоша на другой день позвонил Юле спросить о каком-то документе, который никак не мог найти и подумал, что, может быть, он у нее остался. И Юля на вопрос о том, как там сын, сказала, что вчера Вадим с Витей подрались. Быстро сообразила она, что болтнула лишнего, и попыталась успокоить Гошу, говоря, что все в порядке, но было уже поздно. Гоша что-то прошипел и положил трубку. Затем он позвонил Вадиму убедиться, что с ним все нормально и действительно убедился. Однако это убеждение никак не изменило ход дальнейших событий и никак не повлияло на реализацию плана, уже созревшего в Гошиной голове.

В больнице Вадиму сделали снимки, сказали, что трещина есть, но ничего страшного, само должно зажить, главное – беречься и драк избегать. Прямо из больницы Вадим поехал на съемную квартиру, где после вчерашней и сегодняшней пьянки с сильным похмельем боролись уже известный нам Денис Рубанов по прозвищу Дед, Леха Овсеенко по кличке Овес и Артем Иванов, он же Иван. С ними оказались три девицы, которые бог знает в какой последовательности, кем и как использовались, а потому, собственно, были не в счет. Своих постоянных подруг у этих ребят не имелось, поэтому они всегда находили разных – или знакомились (что было предпочтительнее), или вызывали временных спутниц (что доставляло меньше радости, но все же было действенным вариантом, когда хотелось любви и нежности). Этих, раз они так надолго задержались, скорее всего, не вызывали. По крайней мере именно так подумал Вадим, когда через открытую входную дверь зашел в накуренное, пропитанное запахом перегоревшего спирта помещение и увидел в нем весь этот коллектив.

Четверо сидели за столом – Дед, Овес и две девушки, а Иван расположился на диване с третьей девушкой, навалившись на нее и поглаживая гладкую кожу ее бедра. Дед первым увидел вошедшего Вадима и от удивления вытянул шею, как жираф:

– Твою ж мать! Вадя, чё у тебя с рожей?

– Да так.

Вадим вошел в комнату, пожал руку каждому из друзей, девушек проигнорировал – не поздоровался, не представился и вообще повел себя так, как будто их и вовсе не было, сел за стол.

– Так, что тут у вас? Пиво есть?

Вопрос был риторическим, потому что пиво как раз было, его-то друзья и пили. На столе стояли пивные бутылки и остатки вчерашней закуски. Овес буркнул сидящей рядом девушке:

– Оля, дай стакан.

Та молча встала, подошла к шкафу, достала стакан и поставила перед Вадимом. Овес открыл бутылку, Вадим налил себе, отхлебнул и задал еще один риторический вопрос:

– Ну как вы вчера?

Овес ответил:

– Да как. Нормально. Сам видишь. В клуб поехали, а потом обратно, сюда.

«Да уж, – подумал Вадим. – Вижу».

Повисла пауза. О других подробностях вчерашнего веселья Овес рассказывать не торопился. Иван по-прежнему сидел на диване и молча наблюдал за происходящим, поглаживая свою подругу. Дед разглядывал распухшее и посиневшее лицо Вадима. Он-то и прервал тишину, повторив свой вопрос:

– Так что с лицом-то?

– С лицом… Да нашелся тут один мудак. Сейчас обсудим.

Дед посмотрел по очереди на подружек и скомандовал:

– Девочки, подождите-ка нас на кухне. Или в другой комнате телик посмотрите. Возьмите себе вот пива, вина. Еды какой-нибудь. А мы сейчас поговорим и придем к вам.

Была у этих друзей привычка не обсуждать, как они это называли, «дела», при девушках – эдакий признак взрослого подхода, по их мнению: мужики дела делают, а женщины парят рядом в блаженном неведении и мужиками восхищаются, вдохновляя их на новые подвиги. И хотя эти подруги никакими вдохновительницами не были, но с ними, как и всегда, изображалось одно и то же. Да и нечего им знать лишнего: мало ли какими решениями могло закончиться сегодняшнее обсуждение, здесь может и криминалом попахивать.

Девочки вышли, и Вадим рассказал друзьям обо всем произошедшем вчера: и о том, как узнал про измену Иры, и о том, как подрался с отчимом. Начало драки, правда, он описал несколько иначе, чем было на самом деле, – вроде как отчим на него накинулся, когда открыл дверь и увидел, что Вадим пьяный.

Иван, до этого молчавший, прокомментировал:

– Да, Ирка сука.

Овес высказал свое мнение:

– Я бы на твоем месте придушил ее… Вместе с тем уродом.

А Дед, как всегда смотревший на проблему немного шире, чем остальные друзья, решил уточнить:

– Слушай, Вадя, а чего он накинулся на тебя? Раньше же такого не было?

– А я почем знаю? Ну да, сказал я ему типа отвали и типа рукой толкнул. А он сразу в рожу.

Дед не слишком-то поверил такому объяснению, но глубже решил не копать. Смысла в этом не было никакого: о чем пойдет речь дальше, он предполагал (да это было очевидно), а что касается его самого и собственных действий, то для себя он все уже решил. А потому просто спросил:

– И что делать будешь?

Вадим ответил, не задумываясь:

– Наказать их надо. С этой сукой я пока не знаю, что делать… Сам разберусь с ней… Потом… А Витю надо отпиздить, и того ублюдка найти. Короче, пацаны, с Витей надо решать сегодня же. Помощь ваша нужна.

Такая просьба, особенно на фоне выпитого, Овса и Ивана сильно взбодрила, и они выразили свою готовность идти бить Витю хоть немедленно:

– Да не вопрос, Вадя. Он у нас таких выхватит, что кланяться тебе будет каждый раз. Пидор… Пошли!..

Вадим, однако, сказал, что сейчас идти рано: только три часа, отчим на работе и придет около шести. Поэтому надо выдвигаться в половине шестого и караулить его в подъезде. Двое друзей даже обрадовались такому графику, потому что у них имелось еще два с лишним часа, чтобы допить остатки спиртного. И только Дед не выказывал признаков радости и, после того как шум по поводу принятого решения идти бить Витю немного поутих, сказал:

– Пацаны, погодите. Само собой, этого хмыря надо проучить. Я ему лично ногу сломаю. Но предлагаю завтра.

Вадим посмотрел на Деда как на предателя и возмутился:

– Почему завтра? Я тут со сломанным носом и синей рожей хожу, а он, падла, гуляет, как ни в чем не бывало. Ты чё, Дед?

– Да ты посмотри. Мы со вчерашнего дня не просыхаем. Не соображаем уже ни хера. Осталось еще на пьяную голову дел натворить. Или убьем на хер его, или вообще ничего не получится. Овес щас выйдет за дверь и уснет. Иван вон уже на диван присел. А ты говоришь, еще два часа ждать. Мы ж не ждать будем, а бухать. Сам нас через два часа собирать будешь? Надо поспать хотя бы. Тут еще шлюхи эти. Щас при них поговорим, типа все нормально, замяли тему. А завтра все сделаем, так же вечером, красиво.

В итоге все поддержали благоразумную идею Деда отложить казнь Вити. Назавтра же сговорились встретиться в полшестого вечера и поджидать Витю у подъезда.

Однако предложение Деда основывалось отнюдь не на стремлении к тому, чтобы обставить это дело как можно лучше и как можно надежнее его организовать. Им двигало совсем другое: он с самого начала решил, что участвовать в этом не будет. А потому и нужно было перенести дело на завтра: сегодня-то ему не отвертеться, он уже здесь, а завтра – это завтра: и заболеть можно, и неприятность какую-то получить, да и вообще что угодно… К тому же сама идея идти бить Витю в подъезде казалась ему идиотической. Ну что там? Так, потолкаться только. Ну, еще так же дать в рожу. И на этом все. А не дай бог ненароком нанести серьезные травмы? Тут и соседи, и прохожие, и, небось, полно других свидетелей окажется. Но если хотят – пусть сходят, думал Дед, а я пас.