Текст книги "Их кто-то дергает за веревочки"

Автор книги: Владимир Соболевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Соболевский Владимир
Их кто-то дергает за веревочки

Владимир О. Соболевский

ИХ КТО-ТО ДЕРГАЕТ ЗА ВЕРЕВОЧКИ

Романюку снилось, что его будит сам командир части – подполковник Горобец, а он ему отвечает что-то типа "Ну еще одну минутку, мамочка, пожалуйста!" Потом он понял, что его будят действительно. Но всего лишь сержант Чумак.

Романюк резко поднялся и сел на кровати.

– Сколько уже?

– Без десяти два, – сказал Чумак, – Быстрей давай одевайся. Кардан уже встал.

Кардан – это дежурный по части сегодня, прапорщик. Он всегда присутствует на смене наряда ночью – ему нравится будить спящего на посту часового.

Романюк одел под афганку теплый свитер, который привез из дому, и все заправил в штаны – по ночам уже становится холодно – и пошел в оружейку.

Все прошло как всегда. Он уже не первый раз ходил в наряд часовым. Все, конечно, проходило не по уставу, а побыстрей.

Смена пришла на территорию. Чумак по дороге свистнул. Кардан посмотрел на него, но промолчал – если часовой спит, то все равно не услышит. Что и требовалось доказать – часового не было в положенном для смены месте. За 10 лет службы в ПВО прапорщик разузнал все нычки, где могут спать часовые в любую погоду. После нескольких дежурств с новичками Кардан мог наверняка сказать, где тот спит. Конечно, были такие солдаты, которых он ни разу не заставал спящими, когда приходил на смену. Но где гарантия, что они не спали до этого момента, а потом, повинуясь внутреннему будильнику, просыпались и были в нужном месте в нужное время. Тот же Романюк – служит уже больше года, 10 месяцев ходит часовым. И никто из дежурных по части ни разу не заставал его спящим на посту. На приемном центре – было пару раз, но то совсем другое дело. Там грех не спать между проверками связи. А когда тебя вызывают, то приемник так пищит морзянкой, что мертвый проснется. Нельзя сказать, чтобы прапорщику не нравились такие солдаты. Но относился он к ним с подозрением – ему не нравилось то, что он не мог поймать солдата спящим. Ведь он считал, что все солдаты спят в карауле. А Романюк был вообще себе на уме, как не без оснований считал Кардан, и еще несколько офицеров, с которыми он обсуждал эту тему за поллитрой...

Вот и сейчас часовым был Шаповаленко. Значит искать его надо где-то возле будки высотомера. И точно – солдатик дрых, привалившись боком к колесу, и крепко держал автомат обеими руками, прижав его к груди, да еще и похрапывал.

– Не спи, моряк, проспишь пучину! – гаркнул ему в ухо Кардан, и Шаповаленко вскочил, что-то хотел сказать, но увидел прапорщика и стал усердно отряхивать и поправлять форму. Затем выпалил:

– Товарищ прапорщик, за время моего дежурства никаких происшествий не было, – с каждым словом энтузиазм Шаповаленка убывал.

– Проспал ты все происшествия, идрить твою за ногу! – Кардан остался недоволен тем, что не смог сыграть над солдатом свою любимую шутку – забрать у спящего автомат, а потом наблюдать, как тот глядит по сторонам, и выкручивается. Шутка, если ее получалось провернуть, всегда удавалась. Хотя солдаты и знали о ней, но поди пойми – действительно ли Кардан забрал автомат или кто-то другой.

– Ладно, солдат, пошли в казарму, – по уставу требовалось еще проверить пластилиновые печати на замках гаража, складов, мастерской и прочих объектов на территории. Но...

– Рядовой Шаповаленко дежурство сдал!

– Ефрейтор Романюк дежурство принял.

– Ефрейтор, а лычек не носишь, – проворчал прапорщик. Он знал, но не понимал этого никак, что солдаты не любили это звание и ефрейторские лычки носили неохотно. И старались не попадаться без них на глаза Горобцу, – а то потом каждое утро в течении недели будет строить и проверять наличие оных.

Прапорщик, Чумак и Шаповаленко ушли. Романюк начал обход. Что бы там не думали, он спал на дежурстве всего один раз. На самом первом. Зимой. И чуть это не стало его последним дежурством и последним днем, а точнее – ночью, в жизни. Но никто в части об этом не знал. Даже домой он не написал. С той ночи он просто не мог заснуть в карауле. И все оставшееся время бродил по территории. Но он нашел способ, для себя, как скоротать медленно ползущие часы дежурства – он напевал в полголоса песни любимых групп, какие помнил. На ходу или сидя на вышке. Правда, вышка – это условное название. На самом высоком холме, и на единственном, поставили будку – три стены по пояс и крыша. В ней полагалось находиться часовому днем и наблюдать за территорией. А ночью положено было ходить по дороге, которая вела от казармы мимо приемного и через территорию к радиолокационному комплексу "Гроза-1" – нескольким будкам-прицепам, "ответчику" и огромному сдвоенному локатору. Сейчас он выделялся на фоне ночного звездного неба силуэтом огромной пирамиды со срезанной верхушкой. На нем всегда нес боевую вахту Кисель. Он почти не вылазил из комплекса – там спал, духи ему туда носили жратву, его даже в наряды не ставили. И когда он приходил в казарму – это было событием дня.

Справа от дороги, если идти к комплексу, на территории был высотомер, гаражи, сад, мастерская и дальше – офицерские огороды. Слева – четыре врытых наполовину в землю склада НЗ, ГСМ и "вышка". Правда мало кто знал, есть ли в гесеэме что-нибудь или нет, но он все равно был номером один среди охраняемых объектов. После огородов.

Романюк двинулся в сторону "Грозы" и локатор стал надвигаться на солдата черной исполинской тенью. На территории почти не было освещения за исключением прожектора и нескольких лампочек возле гесеэма. Но они еще больше сгущали тени там, куда их свет не доходил. И в ясную погоду ночью небо было усыпано звездами и даже бледной змеей протянулся Чумацкий Шлях над головой. А спутники носились по небу во всех направлениях. Романюк родился и жил в городе, и там такую каритну можно было увидеть очень редко. Ему нравилось смотреть на звезды, следить за спутниками, дышать терпким степным воздухом, чувствовать в руках надежный АКМ, а на бедре – запасной магазин. Ну что может случиться с ним, если он не спит на посту. Если не спит...

*** Романюк старался не вспоминать первый свой наряд часовым. Он не знал, что заставило его проснуться. Но это спасло ему жизнь. Чуть позже – и не помог бы даже АКМ...

Его перевели из духов в самцы. Он уже первым из своего призыва ходил на приемный на самостоятельные дежурства, за три месяца выучив морзянку, и мог на приличной скорости принимать радиограммы и донесения о воздушных целях. Конечно, цифры принимать легче – их всего 10, и напевы их проще, хоть и из пяти слогов:

– и-тооооль-коооо-оооод-наааа (точка и четыре тире – 1),– две-не-хоооо-роооо-шоооо (. . – – – 2),– три-те-бе-маааа-лоооо (. . . – – 3),– че-тве-ри-ти-каааа (. . . . – 4),– пя-ти-ле-ти-е (. . . . . 5),– поооо-ше-сти-бе-ри (– . . . . 6), – даааай-даааай-за-ку-рить (– – . . . 7),– воооось-моооо-гоооо-и-ди (– – – . . 8),– ноооо-наааа-ноооо-наааа-ми (– – – – . 9),– нооооль-даааа-оооо-коооо-лоооо (– – – – – 0).

Романюк даже напевал их, когда исчерпывался запас песен. А с буквами было сложнее. Там количество слогов варьировалось от одного до пяти. С пятью была одна буква – Э: э-ле-роооо-ни-ки (. . – . .). А другие... Ну, например, как отличить Щ от З на большой скорости :

– щаааа-ваааам-не-щаааа (– – . -) и – заааа-каааа-ти-ки (– – . .).

Но у Романюка был хороший музыкальный слух. А это для радиста немаловажно. Без слуха пойдешь в планшетисты, раз уж попал в ПВО, будешь ползать по планшету со стеклографом.... И вот он первый раз шел в наряд часовым. Наряд вообще состоял в части из 7 человек – дежурный по роте из числа ефрейторов и сержантов, один на кухню, двое дневальных – один на тумбочку, второй на улицу, и трое часовых. Новый наряд заступал в 18:00. Первый часовой – с 18:00 до 22:00, второй с 22:00 до 2:00, третий с 2:00 до 6:00 и дальше аналогично. Романюку тогда "выпала" третья смена. Самая сонная. Хоть наступила зима, было относительно тепло. А если под афганку одеть свитер – жить можно. Правда шея оставалась открытой – шарфов не было. Да и перчатки – большая редкость. А поверх сапог – валенки. Романюк шел на смену с одним желанием – найти укромное, недоступное ветру местечко и баиньки, а утром будь-что будет.

Он так и сделал. Правда, местечко искал с полчаса, если не больше. Снега еще не было. Но земля – мерзлая и покрыта высохшей желто-бурой травой. Между складами летом росли высокие бурьяны. Их так и не скосили. Сейчас они засохли – замечательная постель, если нарвать их и выстелить землю. Голова и туловище – на одном склоне, ноги – на другом вверх, а задница посредине. Чудненько. Но немного неудобно. И можно простудить почки. Зато ветер не задувает.

Небо было чистым, и в небе сияла полная Луна. Романюк лежал и смотрел на полет спутника. Тот уже приближался к горизонту, и солдат скорее угадывал, чем видел, движущуюся в небе точку.

Ремень автомата он перекинул через одно плечо, и автомат лежал на груди. Приятно было ощущать его тяжесть. Одной рукой он держал АКМ за ствол, другой – за приклад. Включилась "Гроза-1" и начала набирать обороты, убаюкивающе гудя. Где-то залаяла, а потом и завыла на Луну дикая собака. Романюк тихо передразнил ее и стал погружаться в сладкую дрему под нежный гул РЛК. Сейчас он не помнил, что ему тогда снилось...

От чего он проснулся, до сих пор Романюк сказать не мог. То ли от того, что выключился РЛК (значит проспал он часа два), то ли подсознательно почувствовал опасность. Просто внезапно сон как рукой сняло, он открыл глаза и увидел прямо над собой оскалившуюся собачью пасть. Инстинктивно Романюк двинул ее автоматом и откатился в сторону. Удар получился не сильный – он укоротил до предела ремень, – но достаточный, чтобы отогнать пса. Пес зарычал, но отошел. Романюка напугали глаза собаки – сверкающие голодной злостью в свете Луны.

Солдат вскочил, и пес, поскуливая, удрал. Когда выбранная им жертва лежала спящей, псу было легче с ней справиться. Он вцепился бы в горло, ничем незащищенное, и уже не выпустил бы ни за что. А сейчас жертва стояла на двух ногах с тяжеленной палкой в руках – Романюк снял ремень с шеи и держал АКМ наперевес, готовый к атаке животного. Стрелять бы он не стал. Просто отбивался бы автоматом, как дубиной. Но пес удрал.

Только сейчас Романюк понял, как он был близко к смерти. Даже ощущал ее смрадное дыхание из пасти собаки...

*** Со временем воспоминания об этом стерлись, забылись. Романюк очень редко уже вспоминал этот случай так ярко и полно, как сейчас. Ведь прошло 9 месяцев. В армии это срок немалый, да что там, большой. Но сегодня воспоминание было самое яркое за все это время. Ярче даже тех снов с окровавленными собачьими мордами, что снились ему несколько недель после происшествия.

Солдат дошел уже до комплекса. Развернулся и пошел обратно, но потом решил заглянуть на гесеэм, – просто так, – и повернул направо.

И вдруг он почувствовал, что все вокруг как-то изменилось. Это было такое же чувство, как в ту ночь. То же ощущение, – он только сейчас разобрался в нем, – близкой опасности. Но теперь оно было намного сильней. Романюк огляделся, если можно так сказать о напрасном вглядывании в темноту. Вроде все как раньше. Светят звезды. В 150 метрах впереди бьет на высотомер луч прожектора. Возле ГСМ горит одинокая лампочка. Тихо.

Да, тишина! Изменилась тишина. Она стала, если можно так сказать, плотней и глуше. Минутой раньше были слышны шорохи, крики редких здесь ночных птиц и дружное кваканье лягушек – буквально в 100 метрах за частью был пруд, постепенно превращающийся в болотце. А сейчас звуки как бы отдалились. Или скорее изменились так, как меняются они, когда заходишь с улицы в помещение. И у тишины появился какой-то еле уловимый тон. Он, скорее всего, и вызывал это ощущение давления на перепонки, а через них на мозги.

И тут Романюк почувствовал спиной, что сзади кто-то есть, и этот кто-то смотрит на него. Солдат снял автомат с предохранителя и стал поворачиваться. Во время поворота он заметил боковым зрением движение между деревьями. Он ощутил, как все внутри сжимается, и сердце – бум-бум-бум – быстро-быстро.

– Сто... – с первого раза не получилось. – Стой, кто идет!

Ни звука. Но чувство опасности уже переросло в страх. В ужас, пронизывающий все его естество.

– Стой, стрелять буду!

В ветвях что-то зашелестело. Романюк инстинктивно дернул автомат вверх, и палец сам нажал на курок. И тут началось...

*** Когда прапорщик вернулся в казарму, то не смог заснуть. Что-то его начало беспокоить. Это, как вышел из дома, и всю дорогу вспоминаешь, выключил ли утюг (газ, свет) в квартире. Кардан проверил дневального на тумбочке, оружейную комнату. Вышел на улицу и обошел вокруг казармы, разбудив спящего под деревом второго дневального. Пошел к свинарнику. Вот и свиньи тоже вели себя беспокойно. Повизгивали, но не радостно, и энергично топтались. Но вроде бы все вокруг было тихо. Кардан вернулся в казарму. Попытался опять заснуть, но сон не шел. Он глянул на часы – 2:39. Тогда прапорщик пошел в комнату отдыха, включил видик и достал первую попавшуюся кассету с полки. Это оказалось "Смертельное оружие". И увлекся фильмом, хотя смотрел его много раз.

Вошел Чумак.

– Товарищ прапорщик, разрешите я тоже посмотрю, чтой-то не спится?

– Смотри, смотри, – отмахнулся тот, не отрываясь от экрана. Потом глянул на часы – 3:35.

И тут ему показалось, что на улице стреляют. Правда, на экране тоже палили, взрывались машины. Но этот звук был посторонним. И более живым. Вот опять. Он оглянулся на сержанта. Тот крутил головой, стараясь лучше расслышать.

Вдруг в коридоре раздался грохот солдатских сапог по дереву. В комнуту вломился дневальный с улицы.

– Товаиш папошик, на теиторрии стрельба, ошшередями, ах-ххы-ыы, – он запыхался и пытался говорить и отдышаться одновременно.

Сержант и Кардан вскочили на ноги и, разбрасывая стулья, помчались к выходу.

На улице точно было слышно стрельбу, доносящуюся со стороны "Грозы". Кардан определил – где-то возле ГСМ. И стреляли очередями. Длинными. Он метнулся назад, в помещение.

– Сержант Чумак, за мной, получишь оружие.

И на ходу достал ключи от оружейки. В казарме уже повскакивало несколько солдат.

– Все остаются в казарме. Никто не выходит! – Скомандовал прапорщик, и увидев среди проснувшихся старшего сержанта Брюховца, – Брюховец, остаешься за старшего, как мы выйдем, закроешь дверь. Вот ключи от оружейки. А сейчас звони в штаб – доложи, что у нас возле ГСМ стрельба, – и выбежал с Чумаком на улицу.

Раздалось еще несколько очередей и затихло. Потом длинная непрерывная очередь. И тишина.

– Он что, ..... оба магазина израсходовал?!

Чумак лишь промычал что-то в ответ.

Через пару минут они подбегали к ГСМ, нигде по пути не увидев Романюка. Только тут они его нашли – он стоял, вжавшись в забор и выставив перед собой автомат. На лицо падала тень, и его не было видно.

– Что за стрельба? Поче... – подойдя ближе, прапорщик похолодел, желудок судорожно сжался – солдат продолжал нажимать на курок.

– Ты, че, очумел совсем?!! А, черт... – Кардан обжегся, схватившись за ствол автомата. Он перехватил дальше за деревянную часть и с трудом вырвал автомат из рук Романюка. И только теперь он рассмотрел лицо солдата. И Кардану стало еще хуже. Глаза солдата были широко раскрыты и направлены куда-то сквозь или мимо прапорщика, и в них пряталась пустота, глубокая-глубокая. Лицо оскалилось в гримасе ужаса и, одновременно, отвращения.

Романюк, оставшись без оружия, обхватил голову руками и даже не сел, а повалился на землю. И начал что-то мычать или рычать. Прапорщик пытался его поднять, но тот не стоял на ногах, а падал, подтягивая коленки к груди. И его начало трясти.

– Товарищ прапорщик, – Кардан аж вздрогнул, забыв о Чумаке, – тут никого нет. Я обошел вокруг. И ничего. Только...

Чумак замялся.

– Ну чего, выкладывай.

– Сваливать надо отсюда, уносить ноги и побыстрей, – аж взвыл вдруг сержант, – у меня такое чувство, что за мной все время кто-то следит и готов прыгнуть, аж мурашки по спине, и очко сжимается.

– Гмыыы... – протянул прапорщик. Он оставил Романюка, выпрямился, и как бы прислушался к себе, к своим ощущениям. И тоже почувствовал. Кто-то наблюдает, не сводя с него глаз. Что ж это такое, что ему 60-ти патронов было мало? Прапорщик повесил автомат Романюка на плечо.

– Ну, бери его под руки, понесли в казарму. – Они нагнулись и подняли часового. Тот так и остался между ними висеть с поджатыми ногами.

– Тяжелый, зараза... – Чумак поудобней перехватил руку Романюка. И тот весь вдруг расслабился, ноги разогнулись и ударились об землю.

– Сознание, что ли, потерял, – прапорщик остановился. – Ложи его на землю.

– Эй, Романюк, – сержант хлопал его по щекам, а потом потрогал пульс на шее. – Пульса нет.

– А ну, взяли и побежали. – Они подхватили солдата и помчались, подгоняемые страхом. И каждый ощущал на себе взгляд, чей-то жгучий голодный преследующий везде взгляд.

Возле казармы уже стояло два газика. К ним навстречу шел Горобец.

– Что с ним? – спросил он, увидев, что они тащат тело.

– Пульса нет. Это он палил. 60 патронов.

– Что там? – подполковник, как всегда, был краток.

– Хрен его знает! – и прапорщик рассказал, в каком состоянии нашли Романюка. Только о своем состоянии и своих чувствах промолчал.

Над Романюком уже присели фельдшер и начальник медслужбы капитан Воронько.

– Товарищ подполковник, он похоже того, помер, – неуверенно сказал капитан.

Подполковник и все остальные уставились на него. Горобец подошел к телу, нагнулся, пощупал пульс, наклонился ухом к груди, потом ко рту.

– Вызывайте скорую, – рявкнул вдруг он. Лицо у него покраснело и кадык ходил вверх-вниз. Горобец растегнул верхнюю пуговицу. И ослабил галстук.

– Уже вызвали, – капитан смотрел пристально на прапорщика. Тот поежился под его взглядом и опустил глаза, непонятно почему.

– Ты что-то недоговариваешь, Кардан. – Тому пришлось рассказать о своих ощущениях, но тихо, только капитану и Горобцу. Чумак подтвердил его слова. Но к их удивлению оба офицера серьезно отнеслись к рассказу.

Вдали послышался вой сирены. Никто ничего не говорил, все стояли молча, подавленные и сонные. И здесь тоже, слабее, но ощущалось какое-то напряжение и тревога. Кардан глянул на часы. "Ничего себе, – подумал он, – уже почти пять. Скоро начнет светать."

*** Подъехал рафик скорой. Санитары забрали Романюка, а капитан Воронько подошел к врачу и что-то начал ему объяснять. Тот кивнул.

– Товарищ подполковник, я поеду с телом. – Он был уверен, ну почти, что Романюк умер.

– Хорошо, езжай. Все остальные – в комнату отдыха. Одеваться не надо, добавил Горобец, увидев, что некоторые солдаты повыскакивали на улицу в нижнем белье. Машина развернулась и уехала. Кардан задумчиво смотрел ей вслед, потом спохватился и последним забежал в казарму.

*** Начало светать. Было где-то около шести. Рафик отъехал от части уже километров на десять. Скоро будет город. Водитель рафика Бабий, он же санитар, часто выезжал в расположенные вокруг города воинские части. Как и сидящий рядом другой санитар – Журибида. Они давно работали вместе. И повидали немало. Несколько раз возили упившихся до чертиков офицеров – это было смешно. Но были случаи и страшные, связанные с оружием. Возили вынутых из петель солдат, в основном новобранцев; с перерезанными венами. Везли как-то год назад труп солдата (второй был в другой машине) почти без головы. Ему потом рассказали, что случилось. Эти двое спускались по лестнице на построение наряда. У одного был автомат. Он игрался затвором, предохранителем, прицепил магазин с патронами. Ну и... Автомат выскользнул из рук и от удара об пол выстрелил. Прямым попаданием в сердце товарищу. Тот сразу откинул копыта. Так, этот с автоматом, не долго думая, приставил ствол к голове и... Предохранитель стоял на автоматической стрельбе. И вышло из магазина с десяток патронов. Жуткая картина была на лестнице.

Но самый нелепый и страшный случай произошел около двух лет тому назад. Одна часть проводила учения – пехота. Они должны были, Бабий точно не знал, атаковать какие-то позиции. Ну и ошиблись они или что-то перепутали в штабе, – вышла атака на другую часть. Там ничего не поняли, не разобрались, – да и кто будет разбираться, когда на тебя несутся ночью люди с автоматами, – и встретили нападавших боевым оружием. Перебили человек двадцать, пока разобрались что к чему. А раненых...

Но сегодня что-то новенькое. Труп (он был склонен считать это фактом) цел, нигде ни царапинки. Но выражение лица... Бабий такого никогда не видел, даже в фильмах ужасов. И не хотел увидеть опять. Он собирался было что-то сказать Журибиде по этому поводу, но тут его внимание привлек удар или скорее громкий шлепок сзади. Между кабиной водителя и задней частью фургона стояла перегородка – верхняя часть из стекла. Бабий сам ее поставил. Водитель повернулся глянуть что там. И увидел это кошмарное лицо, прижавшееся к стеклу. Кто-то пытался его сзади оттащить – капитан или врач. А Бабия приковало к этому пустому взгляду солдата. Так он смотрел секунд десять, забыв о машине, о дороге...

Журибида тоже глянул назад, и сразу с проклятиями отвернулся.

– Смотри на дорогу, кретин! – вдруг заорал не своим голосом он. Но было слишком поздно. Когда Бабий с трудом оторвался от созерцания ожившего солдата и повернулся к дороге, передние колеса были уже в воздухе. Водитель прозевал поворот перед мостом над оврагом и уже чисто по инерции ударил по тормозам. Овраг в этом месте был широким – метров пятьдесят. Солнце уже чуть-чуть поднялось над горизонтом. Бабий бросил руль и закрыл глаза. Но Журибида смотрел как зачарованный на приближение каменистого дна. Сзади кто-то орал. Машина грохнулась на дно прямо носом и перевернулась на крышу, а потом – на левый бок. Сыпались битые стекла. Повалил дым.

Машина замерла. Но в ней кто-то двигался. Открылась задняя дверца, и из нее вывалился Романюк. Он не умер, как решили в части, он просто полностью отключился после того, что с ним произошло. Но сейчас он даже не хотел об этом думать. Когда в машине он очнулся, то увидел над собой склоненные лица. Он решил, что его достали те, на веревочках, и кинулся вперед. Став причиной катастрофы. Но ему повезло. Он остался жив, отделался легким испугом, не считая нескольких ушибов и царапин.

Сейчас он вскочил на ноги и стал карабкаться по склону оврага, но соскользнул. Попытался снова, но здесь было слишком круто. Романюк оглянулся на машину и, спотыкаясь, побежал под мост. Машина вовсю горела, и через несколько секунд взорвалась.

Романюк нашел удобное место для подъема, выбрался наверх и направился назад в часть. Он не задумывался, что вызовет его появление в части. Он вообще не мог в данный момент думать. Он просто шел...

*** Солдаты и офицеры сидели в комнате отдыха уже около часа. За окнами было совсем светло. Вошел дневальный и направился к подполковнику.

– Товарищ подполковник, я связался с приемным – у них все нормально. А с комплексом связаться не могу – не отвечает.

– Кто на комплексе? – Горобец уже овладел собой и, как ему казалось, ситуацией.

– Как всегда, Кисель, и еще двое новеньких – операторы РЛС – Савчук и Кулеба.

– Так... – протянул подполковник.

В коридоре зазвонил телефон. Дневальный кинулся к нему.

– Да, товарищ майор... Понял... Так точно... Что... – он удивленно посмотрел на трубку. – Алло! алло! товарищ майор... алло...

К нему подошел Горобец.

– Что там опять?

– Звонил майор Тыквин с приемного. Сказал, что у них что-то с аппаратурой начало твориться, а потом я услышал крик, что-то грохнуло и разбилось, и все... связь прервалась...

– Какой крик? – Горобец начал опять краснеть и обливаться холодным потом.

Дневальный после секундного раздумья:

– Жуткий...

– Звони туда.

– Слушаюсь! – дневальный стал накручивать ручку аппарата. Но без результата. – Нет, связи нет...

Тут в комнате дежурного по части зазвонил городской телефон.

– Слушаю. – Горобец остановил жестом выбежавшего из комнаты отдыха Кардана. – Да, я, – брови подполковника поползли вверх. – Что?.. Как? – от былой уверенности в себе ничего не осталось. Он сразу как-то постарел.

– Кто-то жив?.. Скольких?!.. Опознали? – и изменившимся дрожащим голосом. – Вы уверены?..

Он медленно положил трубку и сразу уставшим, обреченным голосом произнес:

– По дороге в город скорая слетела с моста в овраг... Нашли только четверых – двоих санитаров, врача и капитана Воронька...

– А Романюк? – но вопрос Кардана повис в воздухе.

Потому что открылась входная дверь, и послышались шаги в коридоре. А потом вошли: Кисель, Кулеба, Савчук, майор Тыквин. И еще несколько человек толпилось сзади.

– Ну, слава Богу, а мы уже беспокоиться начали... – но Горобец не закончил.

У первых троих афганки были изрешечены пулевыми отверстиями, и все двигались как-то неестественно.

Чумак вдруг сказал, ни к кому не обращаясь:

– Их кто-то дергает за веревочки, чтобы они ходили. – Это были последние слова сержанта Чумака.

С этими на веревочках ворвался в помещение ужас такой, что хотелось закрыть голову руками, поджать коленки к груди и вжаться в какой-нибудь угол...

*** По дороге в часть v NNNNN промчались два газика с офицерами. Романюк рассмотрел их сквозь высокую траву. Он не шел по дороге – она петляла между невысоких холмов; он пробирался напрямик через степь. "Что-то там еще происходит", – думал он.

Пришел в часть солдат около 12 часов дня. Там никого не было. Стояли пустые газики. Было тихо. Нормальная тишина. Если только не считать, что не должно быть тихо в это время. Внезапно включился большой локатор "Грозы-1". Романюк хотел было побежать туда. Но передумал. Открыл дверцу ближайшего газика. Ключи были на месте. Мотор завелся сразу. Он посмотрел на показатель топлива – бак почти полный. У солдата где-то были с собой деньги. Вещей, с которыми было бы жалко расставаться, в казарме не было. А если быть честным, то Романюк просто боялся заходить в казарму.

Когда он отъезжал, то услышал, как в помещении зазвонил телефон. Его звон провожал Романюка до самого КПП части. Локатор набирал обороты.

Романюк знал, кто включил локатор, надеясь заманить его туда. Знал, но он это оставит при себе. Пропала вся часть – кто кинется искать его одного. Военные машины редко останавливают для проверки.

Солдат возвращался домой...