Текст книги "Калиакрия (Собрание сочинений)"

Автор книги: Владимир Шигин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Владимир Шигин
Калиакрия (Собрание сочинений)

 
…Запад есть Запад, Восток есть Восток,
И с места они не сойдут,
Пока не предстанут Небо с землей
На страшный Господень суд.
 

Р. Киплинг

© Владимир Шигин

Пролог

Над Петербургом метался зимний балтийский ветер. У Зимнего дворца, спасаясь от мороза, жгли дымные костры ямщики. Поодаль переминались с ноги на ногу замерзшие вельможи. Все ждали. Наконец, ровно в полдень на парадной лестнице показалась закутанная в меха императрица Екатерина Вторая. Несмотря на холод, она была улыбчива и весела.

– Ну что ж, господа, будем рассаживаться! – обвела всех близоруким взглядом.

Путаясь в длинных шубах, вельможи и послы, генералы и фрейлины расселись по стоявшим на Дворцовой площади дорожным возкам.

– C богом, – перекрестилась императрица. – В добрый путь!

Гикнули ямщики, всхрапнули застоявшиеся кони, заскрипели по накатанному снегу полозья. Санный поезд тронулся в безбрежную стылую даль.

Так в канун Рождества 1787 года началось знаменитое южное путешествие императрицы Екатерины Второй, прочертившее Россию от моря Балтийского до моря Черного.

Путь был не близок: через Смоленск и Чернигов на Киев, а потому ехали не торопясь, со всем двором, посольским корпусом и обозом лакеев. Три месяца Екатерина провела в древней русской столице, вникая в дела Малороссии. Дальше двинулись уже по Днепру на галерах.

Во главе гребной флотилии расписанная золотом и устланная коврами галера «Десна» под началом бравого лейтенанта Шостака. Гремела музыка, метались лакеи с подносами, небо и волны расцвечивали вспышки оглушительных фейерверков. Лейтенант Иван Шостак вел свою галеру ювелирно. Посол Франции граф Сегюр, глядя на это, говорил Екатерине:

– Это, наверное, у вас, государыня, лучший из лучших!

– Вовсе нет, – смеялась та в ответ, – у меня все моряки бравые!

В Кременчуге императрицу встречал властитель южных провинций империи князь Потемкин. При нем, прибывши в поисках славы из Франции, принц Нассау-Зиген.

Вдоль берега выстроились конные полки с саблями наголо. Приветствуя речной караван, ударили холостыми зарядами пушки. Солдаты перекатами кричали оглушительное «ура». Бывшие при императрице послы французский граф Сегюр, английский Фиц-Герберт и австрийский граф Кобенцаль то и дело переглядывались. Масштабность увиденного впечатляла. Но куда большие удивления их еще ждали впереди!

Екатерина Вторая в дорожном костюме, 1787.

Из Херсона навстречу Екатерине Второй уже спешил австрийский император Иосиф. Предстоящая встреча должна была решить будущую совместную политику на их южных рубежах. Именно поэтому Екатерина пригласила Иосифа посетить вместе с ней свои причерноморские владения. Австрийский император приглашение принял и выехал навстречу российской императрице под именем мифического графа Фалькенштейна.

В глухой степи у Новых Кайдаков оба монарха встретились. Свита обоих где-то отстала, и некому было даже приготовить обед двум голодным монархам. Пока императрица беседовала с императором, за приготовление еды самолично взялся князь Потемкин. Пока князь ловко обжаривал молочного поросенка, принц Нассау-Зиген с не меньшей ловкостью сервировал стол на четверых, рассказывая одновременно свежие парижские анекдоты, что вызывало всеобщий смех.

Наконец все расселись. Первый тост по праву хозяйки провозгласила Екатерина:

– Я пью за дружбу двух верных союзников!

Иосиф, поднимая ответный бокал, был изысканно галантен:

– Я горд быть Вашим другом, мадам, и счастлив лицезреть эти полуденные края – истинную жемчужину Вашей империи!

9 мая прямо среди огромного макового поля Екатерина торжественно заложила новый губернский город Екатеринослав. В тот же день она пожаловала князю Потемкину кайзер-флаг главнокомандующего над юным Черноморским флотом. Это было не только признанием заслуг уже оказанных князем Отечеству, но и авансом на будущее.

Светлейший князь Григорий Потёмкин-Таврический

Затем галеры двинулись дальше к устью Днепра. У коварных Ненасытинских порогов, императрица и свитой покинули суда и перебрались в кареты. Потемкину, рвавшемуся было показать свою удаль при форсировании порогов, Екатерина велела быть при ней и наблюдать проход галер между камней с берега. Первым на глазах у всех ювелирно провел впритирку к оскаленным камням свою «Десну» отчаянный Шостак. За ним маневр не менее блестяще повторили остальные.

– Это у тебя лучшие из капитанов? – теперь уже сама Екатерина поинтересовалась фаворита.

– Обычные! – деланно пожал тот плечами.

12 мая кортеж уже торжественно въезжал в Херсон. На восточных воротах города красовалась надпись на греческом языке: «Дорога в Византию». С новостроенных бастионов гремели и чадили клубами дымов пушки. После торжественной литургии в соборной церкви Святой Великомученницы Екатерины, именитые херсонские граждане были допущены к монаршей руке.

Затем Екатерина с Иосифом отправились смотреть корабельные верфи. Императрица при этом, сообразно моменту, была в белом флотским мундире, Иосиф – в темно-зеленом армейском. Снова гремела музыка. По смазанным салом полозьям один за другим величаво съехали и закачались на пологой днепровской волне 80– пушечный линейный корабль «Иосиф», 70-пушечный «Владимир» и 50-пушечный «Александр». Тут же Потемкин представил Екатерине и генерал-аншефа Суворова, о котором уже шла слава, как о первом полководце империи.

Александр Васильевич Суворов

В 1787 году Суворову было пятьдесят семь лет. На вид он был хил и сгорблен, с седою головою и морщинистым лицом. Однако при этом здоров, проворен и неутомим.

О его странностях уже рассказывали легенды, как обычно сильно все преувеличивая.

На сопровождавших Екатерину иностранцев Суворов произвел сильное впечатление. Посол Сегюр сразу узрел в нем гения, о чем немедленно с тревогой известил Версаль.

Генерал-аншеф знал, что в придворных кругах распускаются слухи о его немощности и дряхлости и не преминул при случае доказать обратное. Во время первой же прогулки с императрицей по воде, когда лодка приставала к берегу, Суворов ловко первым ловко на спрыгнул на берег.

– Ах, Александр Васильевич, какой вы молодец! – рассмеялась Екатерина.

– Какой же я молодец, матушка, когда говорят, будто я инвалид! – хитро улыбаясь, ответил генерал.

– Едва ли тот инвалид, кто делает такие сальто-мортале! – возразила Екатерина.

– Погоди, матушка, еще не так прыгнем в Турции! – отвечал ей, довольный произведенным эффектом Суворов.

Император Иосиф, осмотрев Херсон, не отказал себе в удовольствии упрекнуть сиятельного князя.

– Ваши укрепления выведены наскоро, – показывал он ему рукой, – Фасы слишком длинны, а куртины, наоборот, коротки, верхи небрежны. На мой взгляд, не все благополучно и в вашем флоте, ведь корабли из сырого дерева!

Путешествие Екатерины II в Херсон. 1797

Потемкин особо не возражал. Яркое солнце дробилось в бриллиантах его перстней.

– Рядом турки, а потому мы все делаем торопясь, и на них оглядываясь. Придет время, все поправим как должно. Пока же ждать десять лет пока лес корабельный высохнет нам некогда. Флот нужен сегодня, и он у нас есть, а это главное!

Секретарь императрицы Храповицкий, тем временем, торопливо записывал ее слова: «Народа здесь… великое множество и разноязычие с большей части Европы. Смогу сказать, то мои намерения всем крае приведены до такой степени, что нельзя оных оставить без достодолжной похвалы. Усердное попечение везде видно и люди к тому избраны способные».

Затем по приглашению Суворова Екатерина решила было посетить Кинбургскую крепость, что разместилась на конце длинной песчаной косы против турецкого Очакова. Но затем от этого намерения пришлось отказаться. Приезд русской царицы на черноморские берега и без того всполошил турок. По существу, с приездом в Херсон из Константинополя российского посла Булгакова и австрийского Герберта, там собрался настоящий международный конгресс, обсуждавший вопрос закрепления России в северном Причерноморье.

Турки оставаться равнодушными к столь явному демаршу не были намерены, а потому Константинополь срочно выслал к Очакову свой линейный флот. Подойдя к самому Кинбурну, армада турецких кораблей недвусмысленно ощетинилась сотнями орудий. Впрочем, Екатерина турецкой демонстрации нисколько не испугалась и долго наблюдала за ней с берега.

– Султана я нисколько не боюсь, но война нам сейчас ни к чему! – говорила она всем. – Нам нужно еще хотя бы десять мирных лет, чтобы укрепиться, но к достойному отпору мы готовы и сейчас! Французскому ж послу графу Сегюру, чье правительство не без оснований считали главным подстрекателем турок к войне, она заявила тут же напрямую:

– Эти паруса! – итог интриг вашего кабинета против меня!

Граф неловко оправдывался:

– О, ваше величество, действия Высокой Порты вызваны лишь военными демаршами дюка Потемкина! Она стишком испуганна!

17 мая Екатерина покинула гостеприимный Херсон. Теперь ее путь лежал в Крым. У Перекопа кортеж императрицы встретили донские казаки атамана Иловайского. Джигитуя, с гиканьем носились они перед изумленными зрителями.

– Импосибл! – развел руками посол английский.

– Дас ист фантастиш! – обрел дар речи посол австрийский.

На подъезде к Бахчисараю в почетный эскорт вступили крымские татары. Бывшая столица разбойного ханства встретила российскую самодержицу толпой длиннобородых мулл во главе с муфтием. Императрица остановилась в ханском дворце. С особым интересом осмотрела комнаты бывшего гарема.

– Ведь это золотая клетка! – печально сказала она, сопровождавшему ее Потемкину. – Бедные женщины, ведь они старились и умирали, не покидая этих стен!

В тот вечер Екатерина писала в Петербург: «Весьма мало знают цену вещам те, кои с уничижением безолазили приобретение сего края: и Херсон, и Таврида со временем не только окупятся, но, надеяться можно, что если Петербург приносит восьмую часть дохода империи, то вышеупомянутые места превзойдут плодами бесплодные места».

А царский поезд уже подъезжал к Инкерману. Теперь, поражая взор именитых путешественников, в эскорте кортежа мчались на тонконогих конях обворожительные греческие девушки – амазонки. Дочери неукротимых корсаров, они бесстрашно поднимали на дыбы своих скакунов.

– Это словно сказка Шахерезады! – улыбалась императрица.

– Это сказка, ставшая явью! – отвечал ей светлейший князь.

На берегу моря гостям устроили павильон для обеда. Когда же все расселись за столами в предвкушении обильной трапезы, внезапно упал занавесь и взору потрясенных вельмож и послов предстал во всем своем блеске новорожденный Черноморский флот. В тот же миг Потемкин взмахнул платком и стоящие на рейде корабли грянули дружным артиллерийским залпом.

Пораженный увиденным, граф Сегюр записал в свой путевой дневник: «Все придавало Севастополю вид довольно значительного города. Нам казалось непостижимым, каким образом в 2000 верстах от столицы, в недавно приобретенном крае, Потемкин нашел возможность воздвигнуть такие здания, соорудить город, создать флот, утвердить порт и поселишь столько жителей; это действительно был подвиг зонной деятельности».

Черноморские ж корабли, меж тем, отсалютовав императрице, открыли внезапно ожесточенный огонь по стоящему на берегу макету крепости. Свистели ядра, летели разнесенные в щепу бревна укреплений, вспыхивали в местах метких попаданий брандскугелей деревянные бастионы. Едва смолк последний залп к берегу лихо подошел гребной катер.

– Прошу вас посетить флагманскую «Славу Екатерины»! – склонил голову перед императрицей Потемкин.

Гребцы четко держали весла «на валек». По одному борту сидели блондины, по другую, наоборот, брюнеты. Садясь в катер, Екатерина поприветствовала матросов:

– Здравствуйте, друзья мои!

– Здравствуй и ты, матушка, царица наша! – дружно ответите те.

– Как далеко я ехала, чтобы только увидеть вас! – улыбнулась черноморцам императрица.

– Да что этакой матушке-царице с этого станется! – услышана она внезапно для себя весьма двусмысленный комплимент.

Удивленная Екатерина обернулась к стоящему подле, начальнику Севастопольской эскадры графу Войновичу:

– Какие ораторы, твои матросы!

История сохранила имя этого матроса – Иван Жаров.

Гости на шлюпках объезжали стоящий на якорях флот. Матросы выстроены по реям, отовсюду несется «ура». Катер Екатерины подходит к парадному трапу корабля своего имени. Императрица поднимается на борт. Теперь она в форме полного адмирала с тремя положенными по чину золотыми пуговицами на обшлагах мундира. Граф Войнович представляет ей своих капитанов:

– Ушаков, Голенкин, Алексиано…

Капитаны подходят поочередно, склонив завитые париками головы, целуют протянутую им руку. В кают-компании царица провозглашает тост:

– Я пью за черноморских офицеров и их доблестный флот! За тех, кто готовы выплеснуть моря и сдвинуть горы!

На следующий день Екатерина продолжила осмотр города и порта, ознакомилась с руинами древнего Херсонеса.

Желчный и умный граф Сегюр (недруг) выделил для себя самое главное.

– За каких-то сорок восемь часов ваш флот может объявиться у Константинополя! Скажу прямо, что это меня ни столько восхищает, сколько пугает! – сказал он после увиденного в Севастополе Потемкину.

– Что ж, – пожал плечами в ответ светлейший, – Восхищайтесь и…пугайтесь!

Зато император Иосиф (друг) был увиденным доволен вполне, ибо видел в этом залог успешной совместной борьбы с турками:

– Воображаю себе, – смеялся он вечером за рюмкой сладкого местного вина, – Что за мысли должны теперь занимать султана! Ведь он отныне находится в постоянном ожидании, что ваши молодцы придут и побьют пушками стекла его сераля!

Биограф князя Потемкина А. Брикнер писал: «Флот… в Севастополе чрезвычайно понравился Екатерине, отчасти даже Иосифу и внушал сильные опасения Сегюру. Роль его могла быть чрезвычайно важною».

Вечером того же дня бомбардирский корабль «Страшный», оглушительно паля своими тяжелыми мортирами, в четверть часа сжег выстроенный для него на берегу деревянный городок. Это был финальный аккорд пребывания императрицы в Севастополе, и он удался на славу!

Оглохший от взрывов начиненных порохом бомб, Сегюр подошел к Потемкину:

– Я скоро уезжаю в отпуск во Францию и обещаю вам, что непременно расскажу там о сказке, которую вы нам явили! Прежде ж всего о Херсоне с его огромными верфями и блестящем Черноморском флоте!

– Что вы, граф, – ответил Потемкин. – Это лишь начало, то ли будет потом!

Для истории сохранились бесценные свидетельства пребывания Екатерины II в Тавриде.

Прежде всего, надо отдать должное объективности императора Иосифа II: «Надобно сознаться, что это было такое зрелище, красивее которого трудно пожелать. Севастополь – красивейший порт, какой я когда-либо видел… Настроено уже много домов, магазинов, казарм, и если будут продолжать, таким образом, в следующие три года, то, конечно, этот город сделается очень цветущим. Все это очень не по шерсти французскому посланнику, и он смотрит страшно озадаченным… Судите же, мой любезный маршал, на какие неприятные размышления все это должно наводить моего собрата – повелителя правоверных, который никогда не может быть уверен, что эти молодцы не явятся, не ныне завтра, разгромить у него окна пушечными выстрелами… Императрица находится в восторженном состоянии по поводу всего, что она видит, и при мысли о новой степени величия и могущества, на которую это возводит русскую империю. Князь Потемкин в настоящее время всемогущ, и его чествуют выше всякого представления».

Французский же посланник граф Сегюр писал в своем отчете в Версаль следующее: «Мы увидели в гавани в боевом порядке грозный флот, построенный, вооруженный и совершенно снаряженный в два года. Государыню приветствовали залпом из пушек, и грохот их, казалось, возвещал Понту Эвксинскому, что есть у него повелительница и что не более как через 30 часов корабли Ея могут стать перед Константинополем, а знамена ее армии развеваться на стенах его… Нам казалось непостижимым, каким образом в 2 000 верстах от столицы, в недавно приобретенном крае Потемкин нашел возможность построить такой город, создать флот, укрепленную гавань и поселить столько жителей, это был действительно подвиг необыкновенной деятельности».

Действительно, Екатерина в полной мере оценила значение приобретения Крыма и предрекла новому краю процветание. В адресованном генералу Еропкину письме из Бахчисарая она писала: «Весьма мало знают цену вещам те, кои с уничижением бесславили приобретение сего края: и Херсон, и Таврида со временем не токмо окупятся, но надеяться можно, что, если Петербург приносит восьмую часть дохода империи, то вышеупомянутые места превзойдут плодами бесплодные места… С сим приобретением исчезает страх от татар, которых Бахмут, Украина и Елисаветград поныне еще помнят с сими мыслями, и я с немалым утешением, написав сие к Вам, ложусь спать сегодня, видя своими глазами, что я не причина вреда, но величайшую пользу своей империи».

После осмотра красот Южного берега, Екатерина направилась в Полтаву. Император Иосиф засобирался в Вену. Отъезд его ускорили тревожные новости о беспорядках в Нидерландах.

– Я приглашаю вас посетить меня в Петербурге! – протянула на прощание руку австрийскому императору российская императрица.

– С огромным удовольствием принимаю это приглашение! – отозвался Иосиф, руку ее целуя.

Однако с Екатериной австрийский император более уже никогда не встретится. Иосиф Второй скоропостижно умрет несколько месяцев спустя. Но главное он все же успеет сделать: обеспечить союз двух держав в начавшемся противостоянии с Турцией.

Путешествие Екатерины по южным окраинам империи имело характер политической демонстрации, и эта демонстрация получилась весьма впечатляющей. Европа с удивлением узнала, что в русском Причерноморье уже выстроены города и крепости, созданы армия и флот. Однако было очевидным, что полного господства над северными берегами Черного моря Россия еще не имела. Турция сохранила там все свои важные крепости. Решить окончательный вопрос господства на этих берегах могла только новая война. Российскую партию войны возглавлял Потемкин.

В своих разговорах с Сегюром, Потемкин прямо обвинял Францию в поддержке варваров-турок, и говорил о необходимости определить для Турции «более удобные границы ради избежания дальнейших столкновений».

– Я понимаю, – возражал Сегюр. – Вы хотите занять Очаков и Аккерман! Однако это почти-то же самое, что требовать у султана Константинополя! В таком случае война неизбежна!

– Что ж, – пожимал плечами светлейший. – Иногда приходится объявлять войну с целью сохранения мира!

Европейские послы в Петербурге, однако, дружно считали в ближайшее время войну России с Турцией невозможно, по причине полной неготовности России. Саксонский посол Гельбиг, сообщая в донесении своему правительству о русской армии, доносил, что численность ее на бумаге сильно преувеличена и смертность в войсках ужасающа. Тоже писал и прусский посол Келлер.

Что касается вездесущего Сегюра, то он всем рассказывал придуманный им же самим анекдот, что возможная война будет иметь для России единственную цель – дать Потемкину Георгиевскую ленту.

На обратном пути российская императрица уже нигде не задерживалась. К этому времени к ней уже начали постучать неприятные известия о военных приготовлениях Стокгольма. Шведский король Густав Третий усиленно вооружал армию и флот, недвусмысленно грозя нелюбимой им России. Трясясь в карете, Екатерина с тревогой рассуждала:

– Нам бы еще несколько лет мира на рубежах южных, да удержаться в мире на рубежах балтических. Не дай бог грянет где-нибудь! Но будем надеяться, что все обойдется!

Увы, не обошлось! Война грянула да не одна, а сразу две!

Со времени путешествия императрицы от Балтики до Черного моря пройдет совсем немного времени и России придется вступить в долгую и кровавую борьбу за обладание этими морями.

Часть первая
Сражение за Кинбурн

Глава первая
На пороге войны

В конце восьмидесятых годов восемнадцатого столетия Россия вступала в новую полосу больших европейских войн. И если на северных рубежах жаждал реванша за Полтаву и Гангут самолюбивый и азартный шведский король Густав Третий, то в придунайских степях собиралось неисчислимое турецкое воинство, чтобы вновь навалиться всею силой на дерзких московитов.

В Петербурге нервничали изрядно. Императрица Екатерина Вторая войны не желала. Наши силы на юге были в сравнении с турками явно неравными. Новостроенный Черноморский флот состоял всего из шести линейных кораблей, полутора десятков фрегатов и нескольких десятков более мелких судов.

Для удобства флот, правда, разделили на две эскадры: Корабельную контр-адмирала Войновича в Севастополе и Лиманскую контр-адмирала Мордвинова в Херсоне. Но, как первая, так и вторая эскадры, были все равно очень слабы для столкновения с огромным турецким флотом. Не лучше было положение дел и в армии. Пустынные степи только начинали заселяться переселенцами. А из трех рекрут что гнали из русской глубинки до черноморских берегов доходил лишь один.

Между тем, шли уже последние мирные месяцы….

* * *

Еще в феврале 1787 года министр иностранных дел Высокой Порты – реис-эфенди Нишаджи Сулейман-эфенди, известный своей ненавистью к России и сумасбродным нравом, пригласил к себе нашего представителя в Турции Лошкарева.

– Мы недовольны тем, что на наших границах стоит много ваших войск! – заявил он. – Неужели мы больше не друзья?

Лошкарев, понимая, что реис-эфенди говорит с подачи английского посла, к которому всегда прислушивался, был с ответом резок:

– Вы слушаете советы мнимых друзей, кои имеют свои интересы, но не интересы Высокой Порты. Так уже было в прошлую войну, когда все пользовались выгодами, и только Порта осталась обманутой. Что же касается нашего военного ополчения на юге, то народу у нас много и такие войска мы содержим на всех границах!

– Что же вы желаете?

– Желаем же мы едино, чтобы соблюдался трактат, заключенный между нашими империями!

Министр и посланник расстались холодно.

Высокая Порта спешно вооружалась. Янычарам увеличили жалование, и они пока присмирели. В Константинопольском адмиралтействе чинился и вооружался флот. На литейном дворе день и ночь лили для кораблей новые медные пушки. В один из дней с проверкой в Топханы – турецкое адмиралтейство явился визирь Юсуф-паша, глава партии войны. Его встречал адмиралтейский начальник – чауш-баши и вице-адмирал Хассан-бей, замещавший капудан-пашу Эски-Гассана, который наводил порядок в Египте.

– Чем могу помочь, досточтимый, Хассан-бей? – вопросил великий визирь вице-адмирала, когда они испили четыре чашки крепкого кофе.

– Трудами и молитвами мы уже снарядили большую часть нашего флота, который добудет славу падишаху вселенной, вот только две последние шебеки на волне шатки и тихоходны!

– А кто их строил? – поднял бровь визирь.

– Мастер Георгий Спаи!

Визирь кивнул, стоявшему в дверях капуджи-баши. Тот мгновенно исчез.

Когда хозяин и гость выпили пятую чашку, капуджи-баши возник в дверном проеме снова.

– Воля господина исполнена, нечестивый мастер повешен на адмиралтейском заборе!

– Доволен ли ты моей помощью, досточтимый Хассан-бей? – повернул голову к хозяину гость.

– Спасибо тебе, о разумнейший из разумнейших! – оторопело склонил голову вице-адмирал, который только что лишился лучшего корабельного мастера. – Не зря говорят люди, что ум твой есть награда Аллаха всему миру!

– Всегда рад помочь лучшему из властителей моря! Мой палач всегда к твоим услугам!

Едва визирь покинул адмиралтейство, раздосадованный Хассан-бей принялся диктовать письмо султану, в котором слезно просил нанять у англов или франков хотя бы одного корабельного мастера, так как свой «внезапно неожиданной болезнью помер», а заодно и морских офицеров. Французы оказались понятливыми, и буквально через полтора месяца из марселя прибыл известный корабельный мастер Лероа с помощниками. Вместе с ними появились и военные инструктора, которые должны были помочь туркам воевать в море по-европейски.

То, что увидели французские офицеры в турецком флоте, повергло их в полное изумление. Удивляться и на самом деле было чему! Целыми днями турецкие матросы валялись у своих пушек на войлоках, там же курили свои длинные трубки и пили кофе, больше их совершен ничего не волновало. Зато в каждом орудийном деке имелось по две кофейни, где беспрестанно жарили и варили крепчайший кофе. Обходя корабль, редко можно было встретить спешащего куда-то матроса. Все только лежали, курили и кайфовали. Когда же инструкторы по собственной инициативе лазили на салинг, то турки собирались поглазеть на это действо, как на настоящее чудо, потому, как сами без хлыста и понуканий никогда бы туда не полезли.

Но ужасней всего было для педантов французов то, что в крюйт-камерах порох был насыпан на палубу кучами, а ее содержатель лежал рядом с открытым люком, лениво попыхивая чубуком.

Что касается Хассан-бея, да и всех других турецких адмиралов, то такое положение дел они считали вполне обычным делом и весьма удивлялись, когда французы пытались им что-то доказать.

– И чего эти франки всем недовольны! Так плавали наши деды еще при великом Барбароссе, так плаваем мы, так будут плавать и после нас!

Самого Хассан-бея сейчас куда больше волновал вопрос с набором команд. Турки, да и греки, служить и воевать на судах не желали и разбегались, лишь только узнавали об очередном флотском наборе. Хватать поэтому приходилось всех, кто попадался под руку. Для охоты за будущими моряками Хассан-бей разослал в разные стороны с десяток адмиралтейских чиновников-чаушей, но и им удалось немногое.

Французы же, в лице посла, помимо помощи с мастерами, еще раз заверили турок в том, что «в настоящих худых обстоятельствах не оставят Порту без помощи и что „на сей конец в Тулоне уже во всей готовности стоит 22 корабля, чтобы отправиться в случае нужды в Архипелаг для крейсирования“».

– Не бойтесь русских! Если вам будет нужна наша помощь королевский флот немедленно встанет в Босфоре!

Помимо всего прочего французский посол передал великому визирю и особый план обороны границ. Толку с этого плана, правда, не было никакого, так как написан он был по правилам армии Людовика Шестнадцатого, а не армии султана Абдул-Гамида, но туркам такая забота все равно была приятна.

На приеме у султана Юсуф-паша, показав хитроумный французский план, сказал:

– Войско и флот готовы показать московитам, как сражаются любимцы Аллаха! Пора объявить белой царице, что ее место в гареме султана, а не на троне!

Абдул-Гамид полистал французский план. Ничего из него толком не понял, но важно покачал головой:

– У Блистательной Порты много друзей и бояться нам московитов не стоит! Пришла пора вытаскивать ятаганы!

Уже 14 апреля в Черное море вышла передовая эскадра под командованием Челеби-капитана, чтобы доставить войска и припасы в Очаков. Провожал уходящих в море сам султан, взиравший на проплывающие суда с балкона своего дворца. Увы, поход славой не увенчался. Вначале из-за штормовых противных ветров эскадре пришлось встать на якорь в Каварйе. Едва корабли бросили якоря, как матросы-галионджи толпой ринулись к шлюпкам. Измотанные качкой, они не желали больше плавать по морям. Челеби-капитан попытался, было, им воспрепятствовать, но едва не лишился головы и спасся только тем, что сбежал на другой корабль.

Тем временем в Очакове тоже готовились. Гарнизону читали фирман султана о скорой войне. По крепости шныряли французские инженеры, укрепляющие крепостные стены и бастионы.

Спустя две недели, следом за незадачливого Челеби, в море вышли и главные силы флота под командованием самого Хассан-бея, получившего титул «поверенного капудан-паши».

Эскадра «крокодила морских сражений» была представительной: восемь линейных кораблей, четыре фрегата, шебеки, бомбардирские суда, галеры, канонерские лодки, киргингичи и купеческие вооруженные суда.

Пока Хассан-бей был в море, в Константинополе решили еще больше усилить флот и ввели новую должность – командующего флотом на Черном море, отдав ее трехбунчужному паше Бекир-бею, отец которого в свое время тоже был капудан-пашою. Новопожалованного Бекир-пашу принял визирь, «который… почтил его обыкновенной лошадью с убором» и повелел немедля направиться в Черное море.

– Пора вернуть единоверный Кырым! Не надо бояться схватки с московитами, так, как доподлинно известно, что нас поддержит король шведский! Московитов можно запугать одним приготовлением к войне, тогда они все вернут и без кровопролития! Чернь в нищих кварталах Константинополя также требовала войны и дележа будущего награбленного добра, в противном случае грозя свержением султана.

Более осторожные члены Дивана сетовали:

– Аллах лишил реис-эфенди и его приспешников остатков разума! Казна пуста, а войско вот-вот разбежится!

Что касается султана, то он пребывал в больших сомнениях и ждал знака свыше.

«Тамошнее министерство разделилось на две партии, – писал в те дни один из современников, – одна желает продолжать войну, а другая требует мира. Сказывают, что которые останутся последними, заплатят жизнью».

В июле возобновились переговоры между российским полномочным министром Яковом Ивановичем Булгаковым и реис-эфенди.

– Мы строго соблюдаем все мирные трактаты и не помышляем о войне! – честно заявил Булкаков.

Яков Иванович Булгаков

– Мы тоже молимся за мирные дни под солнцем! – цокал языком Нишаджи Сулейман-эфенди. – Но у нас есть требования!

– Какие же? – удивился Булгаков. – Кажется, мы ничего не нарушаем!

– Вы обязаны выдать союзного вам молдавского господаря Маврокордато и сменить там вице-консула, который нам не нравится. Как посол, вы не имеете права больше давать убежище сбегающим к вам русским невольникам. Отныне запрещается вывозить на судах из Порты масло, пшено и мыло. Кроем этого султан должен иметь своих консулов в Крыму, а кроме всего прочего, вы должны отступиться от царя Ираклия, как подданного Порты и нарушающего тишину в Грузии и Азербайджане.

– Не многовато ли! – невольно вырвалось у Булгакова.

На выполнение этих неимоверных требований Порта давала какой-то месяц. Столь малый срок был не реален даже для того, чтобы претензии были доставлены в Петербург, там обсуждены и отписанный ответ достиг берегов Босфора.

Выслушав реис-эфенди, Булгаков, как гласят исторические хроники «отвечать отказался, вызвав неприкрытую ярость».

Нишаджи Сулейман-эфенди обиделся и побежал жаловаться султану, требуя немедленно заточить дерзкого московита в замок Едикуль, а заодно вместе с ним всех русских купцов Абдул-Гамид министру отказал, но велел продолжать военные приготовления.