Текст книги "Трясина (не) равнодушия, или Суррогат божества"

Автор книги: Владимир Шеин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

7.

Фёдорова Кристина Алексеевна проживала в небольшом двухэтажном особняке из красного кирпича в одном из самых престижных районов города на Набережной. С конца 90-х годов ХХ века здесь строились и облагораживали территории наиболее обеспеченные лица: бизнесмены, чиновники и преступники. Ко всем ним следовало добавить «крупные». К концу второго десятилетия ХХI века их число проредила жизнь: кого убили, кого посадили, кто успел избежать первых двух вариантов и скрылся за границей. Особняк, который Фёдорова приобрела по приезде в Россию, ранее принадлежал заместителю мэра города. Четыре года назад государство за многочисленные преступления обеспечило его жильём на ближайшие 12 лет, дом же конфисковали и продали. Ничего особенного он не представлял: типовой проект, с претензией на красивую архитектуру. Главным, как я понял, при его строительстве была функциональность помещений. Особняк располагался на огромном земельном участке, огороженным металлическим фигурным забором. На территорию можно было попасть только через единственные ворота, где располагался пост охраны. Сада, как такового на участке не было, имелись многочисленные в разнообразном порядке разбросанные хвойные и лиственные деревья. По сути, это был разросшийся парк, лишь несколько облагороженный в местах, где были проложены дорожки. Из-за этого часть дома была скрыта от глаз.

Пройдя необходимую процедуру проверки на посту охраны, я один, без сопровождения направился по асфальтированной дорожке к дому. Когда я подошёл ко входной двери в дом, та немедленно открылась и меня встретила сама хозяйка дома. Кристина Алексеевна выглядела даже лучше, чем на фотографиях, которые я видел в Интернете. Мне было известно, что сейчас ей 45 лет. Но выглядела она значительно моложе. Следов пластики я не заметил, хотя жёлтая пресса указывала на злоупотребление госпожой Фёдоровой медицинскими процедурами. Я бы дал ей лет 40. Высокая брюнетка, некоторые даже сказали бы статная, с выдающимся бюстом и замечательной фигурой. Её лицо явно не было образцом классической красоты, но отличалось какой-то очаровательностью. Иногда таких женщин называют миленькими. Я в отношении хозяйки дома такого эпитета не применил бы: её портил жёсткий взгляд серо-голубых глаз. Эта жёсткость чувствовалась сразу. Несмотря на то, что перед началом разговора она одарила меня улыбкой, я сразу же понял, что передо мной женщина серьёзная и с ней необходимо вести себя очень осторожно.

– Господин Талызин. – констатировала Фёдорова. – Или товарищ?

– Можно обойтись без официоза госпожа Фёдорова. – и продолжил, надеясь растопить лёд. – Или миссис?

В ответ она рассмеялась. Очень естественно, смех был настоящий, не наигранный.

– Раз мы так хорошо пониманием друг друга, может быть перейдём на ты? – она вопросительно посмотрела на меня и продолжила. – Долгая жизнь за границей отучила от использования отчества.

– Не вижу в этом проблемы. Итак, Кристина?

– Лучше просто Криста. Я могу обращаться к тебе по имени, Вячеслав?

– Да. Не люблю укороченные варианты своего имени.

– Договорились. В таком случае проходи в дом, а то мы уже пять минут стоим в дверях, что, с моей точки зрения, не очень хорошо.

Когда мы зашли в дом, хозяйка провела меня в небольшую гостиную на первом этаже, где мы уселись друг напротив друга в небольшие кресла около кофейного столика. Она тут же вызвала прислугу и после выяснения моих предпочтений попросила принести мне кофе, а ей бокал мартини.

– Итак, Вячеслав, ты решил взяться за дело моего сына. – опять утвердительно начала она. – Что тебя больше заинтересовало, деньги или само дело?

– Ни то, ни другое.

– Не понимаю тебя.

– Криста, если бы твой пасынок захотел и раскрыл своё алиби, он бы не отказался в тюрьме. В этом деле меня интересует психология, впервые вижу человека добровольно и (пока для меня) при отсутствии причины стремящегося в места лишения свободы. Если он, конечно, не лжёт.

– Неожиданно. Но Степан для меня является сыном. Сыном, а не пасынком. Обрати на это внимание, пожалуйста.

– Как ты стала для него матерью? Каким образом взаимоотношения мачехи и пасынка переросли в отношения матери и ребёнка?

– Это не твоё дело. – Фёдорова вскинула подбородок. – Но я отвечу. Я лишена возможности иметь детей. Когда я осталась одна с маленьким мальчиком на руках, с большими проблемами, мы сблизились. У него тоже никого не было. Вот мы и потянулись друг к другу. Степан для меня только сын, и никто иной. В то время и ему, и мне было тяжело. Тебе этого не понять.

– Честно говоря, и не собираюсь. Хорошо, мы определились, что ваши семейные отношения – это ваши семейные отношения. Меня больше интересует дело. Что ты успела узнать об алиби своего сына?

– Практически ничего. – Фёдорова не была удивлена моим вопросом, я же нисколько не сомневался в том, что она потратила значительную сумму денег и время на то, чтобы собрать доказательства невиновности сына. – Я никогда не контролировала его, сейчас он уже большой мальчик и вправе жить так, как ему хочется. Охраной он не пользовался, хотя мне это не очень нравилось. После того, как Стёпу задержали, я наняла несколько специалистов, которые попытались установить, где он находился 28 июня. Со слов людей, которые их рекомендовали, это были профессионалы. Результатов никаких. Также не удалось установить таинственного абонента, имя которого мой сын отказался раскрывать.

– Понятно, что ничего не понятно. Почему Степан может скрывать данные собеседника? Я думаю, что ты осознаёшь, насколько важно было бы установить это лицо и допросить.

– Всё я понимаю. Он не захотел делиться данной информацией даже со мной.

– Ладно, оставим этот вопрос в стороне. Пока. Как долго твой пасынок… извини, сын употребляет наркотики?

– Около 5 лет. С его слов это не является для него проблемой. Насколько мне известно, употреблял он кокаин, иногда марихуану.

– И ты спокойно воспринимали медленное самоубийство, которое совершал твой сын? – я всё-таки начал привыкать называть Фёдорова её сыном.

– Конечно, нет. Но у Степана сложный характер, он упрям, упорен в достижении своих целей. Лишь однажды я уговорила его пройти лечение в одной из частных клиник Англии. Это ничего не изменило.

– Какие ещё черты характера мне необходимо учитывать в общении с ним?

– Стёпа бывает вспыльчив, и это вызвано не употреблением наркотиков. С детства такой, вроде спокойный и вдруг взрывается. Но быстро отходит.

– У него имелись проблемы с деньгами? Хватало ли ему на приобретение этой отравы?

– Конечно, хватало. В его распоряжении всегда имеются приличные суммы. Его расходы никто не контролирует, в тратах он самостоятелен.

– Что тебе известно об его знакомстве с убитым?

– О Костомарове я до задержания сына вообще ничего не знала. Я просто поражена, как Степан умудрился познакомиться с таким отребьем.

– Теперь стандартный вопрос. Если ты и твой сын считаете, что он невиновен, как произошло, что его осудили?

– Не знаю. Я не очень верю, что его могли подставить, для этого должны быть враги, сильные, могущественные, умные. Таких на моём горизонте я не вижу. Скорее это стечение обстоятельств, роковое стечение обстоятельств.

– Как сказал Бернард Шоу, люди всегда сваливают вину на силу обстоятельств. Звучит банально, но ссылка на эти самые обстоятельства Степану не поможет. Что, по твоему мнению, я ещё должен знать?

– В человеческой жизни порой возникают обстоятельства, при которых здравый смысл оказывается бессильным, Джейн Остин, Нортенгерское аббатство. Ни один ты знаком с хорошей литературой. – Кристина с укором посмотрела на меня. – Мы встретились не для философского либо литературного диспута. Степан не виновен. – она на мгновение запнулась, после чего продолжила. – Он не убийца. Я слишком хорошо его знаю, у него есть недостатки, но он не убийца.

– К сожалению, суд с тобой не согласился. – прозвучало это жёстко, но я и не собирался кого-то успокаивать. – Что можешь сказать о характере Степана? Какой он?

– Он, он, – задумчиво начала Криста, – он интересный. Сильный, не физически, я думаю, ты меня понимаешь. Стёпа упорный, иногда до одержимости. Пойми, он добрый мальчик, не способный на убийство. Единственная его проблема – это наркотики.

– Ты говорила об его вспыльчивости? Это может иметь отношение к обвинению его в убийстве?

– Я думаю, что нет. Наверное, из-за наркотиков, у него последние года три в поведении иногда взрывы вспыльчивости участились. Нет, – она посмотрела на меня, – ничего серьёзного, он просто взорвётся, покричит, помашет руками, и успокоится. Случается это только в моём присутствии. Не слышала, чтобы он позволил себе подобное поведение при посторонних, всё-таки лондонское воспитание.

– Чем его можно вывести из себя?

– Точно, если затронуть его семью. Он очень трепетно к относится к этому вопросу. Не любит разговаривать на тему своей зависимости.

– Эта вспыльчивость опасна для окружающих? Были случаи применения насилия с его стороны? Из-за чего она возникает?

– Сложно сказать. Для меня Степан не опасен. Я не видела, чтобы он применял к кому-либо насилие.

– Не видела? – вмешался я. – Тогда может быть слышала?

– Не… нет. – не совсем уверенно ответила Фёдорова.

– Хорошо. – продолжил я, понимая, что сейчас больше из неё ничего не вытяну. – Что ещё я должен знать.

– Думаю, всё. Мой сын не виновен.

– Это я уже понял. – со вздохом сказал я. – Я думаю, пока мы разговор закончим. Тебе осталось ознакомиться с соглашением и, при согласии с условиями, подписать его. – я протянул ей тот же бланк соглашения, на котором уже стояли подписи её сына. Она быстро пробежала текст документа глазами, после чего подписала и передала мне. Я же продолжил. – Что с моим гонораром?

– Сегодня половина будет переведена. Этого достаточно?

– Пока да. Но если возникнут дополнительные расходы я не замедлю предъявить их к оплате.

– Хочешь найти таинственного собеседника?

– Может быть, может быть. – не в моих правилах раскрывать методы и способы работы. Когда клиенту становится известно, каким образом я добился успеха, он почему-то старается мою работу обесценить, что мне очень не нравится. – У меня не возникнет проблем с Плотниковым? И он, и я некомандные игроки.

– Думаю, нет. Постарайтесь сделать так, чтобы их не было.

– Тактичность – не мой конёк.

– Это я уже поняла. Пожалуйста, постарайтесь не мешать друг другу. Жизнь моего сына важнее твоей гордости и самомнения господина Плотникова.

– Хорошо. На сегодня всё. Всего доброго.

– До свидания. – Криста проводила меня до входной двери, после чего я покинул её дом.

На улице, за воротами я закурил сигарету и задумался. Или задумался и закурил сигарету? А…. всё едино! Подытожим: у меня есть клиент, который считает себя невиновным, но отказывается доказывать свою невиновность; есть его мачеха, которая не мачеха, которая уверена в невиновности своего сына, который ей не сын и у которой нет доказательств, подтверждающих его невиновность. Короче все всё знают, все во всём уверены, но меня пока никому убедить не удалось. Плюс господин Плотников, с которым мне придётся работать в тандеме. Вся эта ситуация мне не нравилась, поэтому я решил направиться домой. В деле Фёдорова следовало сделать паузу, которую можно с успехом потратить на подготовку апелляционной жалобы по делу Сазанова. Перед этим же следовало направиться домой, поужинать и отдохнуть. Последнее я и сделал.

ЧАСТЬ 2

1.

Если у тебя поджимают сроки, то не торопись, потому что торопиться необходимо неспеша. Или спешить не торопясь? Чёрт знает, как правильно! Вот он богатый русский язык! Вперед и без раздумий бежит только дурак. Короче, я решил сделать паузу в одном деле, чтобы спокойно заняться другим. 20 ноября я посвятил написанию апелляционной жалобы по Сазанову. Кирилл заслужил качественного отношения к делу. Первая половина дня ушла на тезисное оформление моих доводов по поводу доказательств, которые, по мнению суда, подтверждали виновность Кирилла. Вторая половина – самое сложное, построение красивого и логичного текста самой жалобы, в который нельзя было вставлять нецензурные выражения и саркастические выпады. Последнее особенно расстраивало меня. К вечеру текст получился, притом на удивление «сытным». Привлечённая в качестве критика Анастасия Кирсанова, прочитанное одобрила, исправив попутно несколько стилистических и орфографических ошибок. К сожалению, это норма при любой работе с текстом, во всяком случае у меня. После этого я потребовал кофе, получив который отправил Анастасию домой, дав ей задание на следующий день отправить апелляционную жалобу почтой. В тишине и покое, с замечательным чувством удовлетворения от выполненной работы, я задумался о деле Фёдорова. А подумать было над чем!

Сначала необходимо определиться, какие цели передо мной стоят. Без этого не разобраться, какие способы и методы использовать. В любом случае необходимо будет привлечь Самсонова. Фёдор Петрович, опытный сыскарь, с которым я ранее неоднократно работал, ещё будучи следователем. С того момента, как я стал адвокатом, практически ничего не изменилось. Вышедший на пенсию Петрович от моих предложений поработать не отказывался, так как работу свою любил, с возрастом запала не потерял. Ну и плюс деньги, которые для российского пенсионера лишними никогда не бывают. Но для того, чтобы привлечь Самсонова к работе, необходимо определиться, что я хочу узнать. Это самое сложное.

Ещё в университете я понял, если ты определил цель, то способы и методы, которыми ты будешь достигать поставленной цели придут сами собой. Искать просто так и что-то непонятное слишком напоминает русскую сказку, в которой «иди туда, не знаю куда, найди то, не знаю, что». К действительности, к сожалению, данная формула не применима. По результатам ознакомления дела меня заинтересовали некоторые обстоятельства. Первое, слишком интересный, я бы даже сказал, очень необычный кортик, обнаруженный на месте происшествия. Следователь данному орудию убийства внимания не уделил, а следовало бы. Значит, необходимо найти его владельца и узнать историю предмета. Второе, господин Фёдоров в силу своей глупости либо иных мало уважительных причин отказался рассказывать, с кем он разговаривал в момент убийства. И следователь, и суд, и даже мать моего клиента затратили много усилий, чтобы узнать, кто был его собеседником. Я пойду с другой стороны, мне плевать с высокой колокольни, с кем говорил Степан. Необходимо узнать, где он находился в момент разговора. Отправная точка есть – имеется статистика соединений с его телефона с указанием базовых станций. Третье, свидетель Костин. Очень хочется узнать, где он находится и поговорить с ним. Тот факт, что он не явился в суд и его якобы не смогли найти и доставить в судебное заседание только подогревают мой интерес. Так просто свидетелей обвинения не прячут. Детский лепет о невозможности найти пресловутого наркомана – сказочка для идиотов. Что-то с этим Костиным не так, определиться бы, что именно. Четвёртое, отпечатки пальцев Степана в квартире Костомарова. Либо кто-то прибрался в квартире потерпевшего, оставив не тронутыми лишь отпечатки Фёдорова, что само по себе выглядит бредово, либо что-то с этими отпечатками не так. Последнее наиболее вероятно, поэтому в этом направлении также следует поработать. Во всём этом замечательным является лишь одно – по всем направлениям работу буду выполнять не я, так как работа сыщика меня никогда не привлекала, бегать я не люблю. Поручим всё, за небольшим исключением Самсонову, если не справится он, то точно никто не справится. В зависимости от результатов и будем думать.

С этой замечательной мыслью, которая по мере приближения к дому, нравилась мне всё больше и больше, я и закончил рабочий день.

2.

На следующее утро, находясь в офисе, я окончательно оформил план, которому собирался следовать. Первым делом я позвонил Самсонову, разбудив его, и договорился о встрече. После этого я решил заняться сбором информации об орудии убийства. В этом мне могла помочь незабвенная Виктория Кирсанова, к которой я в последнее время подходить опасался. Её непонятный интерес ко мне, как предмету воздыханий, почему-то постоянно возрастал. Мои увещевания, отказы, зачастую грубые и даже оскорбительные, на неё не действовали. Виктория в своём упорстве была просто невозможна. Поэтому я решил заранее о встрече с ней не договариваться. Предупреждён, значит вооружён. Кирсанова, как женщина, и как знаток военной истории, эту истину ставит во главу угла. Если я предупрежу её заранее, она подготовится: «боевая раскраска», умопомрачительный наряд, который скрывает все, кроме того, что необходимо скрывать. Был у меня уже такой опыт, рассказывать о котором можно только некоторым друзьям. Супруге об этом знать точно не следует.

В 09 часов я направился в музей. Дело в том, что Виктория работает в музее Великой Отечественной войны, история этой мировой трагедии очень её интересует, она автор достаточно большого количества работ на данную тематику. Часть из них я читал, с большим интересом: у неё понятный язык, тексты читаются легко. Кроме этого, Кирсанова большой знаток оружия, в том числе холодного. Но и это не главное. Особое значение для меня сейчас имели её связи среди антикваров, у которых она пользовалась большой популярностью как эксперт в области оружия. Мне было известно, что основным её заработком было проведение как раз таких экспертиз – на зарплату музейного работника не проживёшь. У меня было чувство, вернее, даже надежда, что кортик с места происшествия должен был заинтересовать антикваров. Значит какую-то информацию я смогу почерпнуть.

Да, я забыл сказать, что Кирсанова красивая брюнетка 26 лет, среднего роста, кареглазая, длинноволосая, длинноногая и стройная. Последнее, как категория не меняется, не смотря на её пристрастие к сладкому, что меня, честно говоря, удивляет. Когда Виктория не в гневе, она очень очаровательна, мила и притягательна. В плохом настроении всё наоборот: она груба, бесцеремонна, не следит за своим языком, из-за чего у неё периодически возникают проблемы со своим работодателем. Мне общение с Викторией напоминает беседу с сумасшедшим – никогда не знаешь, что ей взбредёт в голову в следующую минуту. При всём при этом, она замечательная девушка, отличный друг и очень крутой профессионал. В общем и целом, Виктория Кирсанова мечта и ужасный сон каждого нормального мужчины одновременно.

В 09.30 я уже был у здания музея. В руках у меня была коробка с пирожными, я надеялся, что кофе меня угостит госпожа Кирсанова. В музее меня все знали, так как в прошлом я помог работникам разрешит спорный вопрос о выплате заработной платы, в связи с чем всегда был желанным гостем для них и очень нежеланным для руководства. Подойдя к кассе и сообщив о своём приходе, я сразу направился во внутренние помещения здания, закрытые для обычных посетителей. Когда я оказался в длинном коридоре, ведущем, в том числе, в кабинет Кирсановой, то понял, что пришёл явно невовремя. Весь коридор был заполнен возмущёнными криками Кирсановой, среди которых нецензурная речь перемещалась с полуцензурными саркастическими выкриками и оскорблениями в адрес пока неизвестной мне жертвы. Дойдя до её кабинета, я увидел, что жертвой оказался директор музея – Плетнёв Иван Сергеевич. Последний находился в плачевном положении, прижатый к одной из стен кабинета, а Кирсанова стояла перед ним, размахивая тяжёлой папкой с какими-то документами, норовя нанести увечья.

– Стоп, стоп, стоп! – вмешался я. – Вика, успокойся.

– Талызин, отстань. – переключилась на меня Кирсанова. – Не вмешивайся в то, что тебя не касается.

– Ну как же не касается? Мне же придётся защищать тебя в суде, когда тебя будут привлекать к ответственности за причинение вреда здоровью твоему же начальнику.

– Ну и что! Он заслужил не только это, но и смерти!

– Так, успокойся. – я решительно взял у неё из рук папку с документами, уронив при этом пирожные на пол. После этого встал между ней и Плетнёвым. – Всё. Конец. Конфликт переходит в стадию переговоров, которые будут начаты позднее. – я обернулся к Ивану Сергеевичу. – Вы бы шли пока отсюда.

Плетнёв не стал ждать, чтобы его уговаривали. Учитывая, что ему уже за 60, он удивительно быстро ретировался. Мне бы такую форму в его возрасте. После его ухода, я вновь повернулся к Кирсановой:

– Что случилось, Виктория? Иван Сергеевич, неплохой человек, но и он не выдержит твоих выкрутасов и уволит тебя.

– Да и чёрт с ним, пускай увольняет. Представляешь, он закрывает экспозицию, посвящённую первым дням Великой Отечественной войны для обновления.

– Это же хорошо. – не понимал я её гнева.

– Что в этом хорошего?! Этот старый козёл решил исключить из экспозиции экспонаты, которые были найдены поисковыми отрядами, в том числе письма, оружие и т.д.

– Вероятно, для этого есть причины.

– Для этого не может быть причин. Ладно, он у меня ещё своё получит. – уже более спокойно сказала Кирсанова, но с достаточной долей злорадства. – Ты зачем пришёл?

– Я хотел угостить тебя пирожными, но ты не позволила мне этого сделать в достаточно агрессивной форме. – я показал ей на раздавленную коробку со сладостями, лежащую на полу. – И мне нужна твоя консультация.

– Понятно. Так просто ты ко мне зайти не можешь? – вновь стала заводиться Виктория.

– Успокойся. Мне нужна твоя помощь. Так просто я к тебе зайти не мог, так как в нашу последнюю встречу ты угрожала меня убить, если ещё раз увидишь меня.

– Мог бы и рискнуть жизнью ради меня. – ничуть не смутилась она. – Что у тебя случилось?

– Понимаешь, на одном месте происшествия нашли интересный кортик. Я таких никогда не видел. Может быть, ты сможешь мне что-нибудь рассказать про него?

– Может и смогу.

– В таком случае приглашаю тебя на чашечку кофе.

– С пирожными? – с улыбкой и уже спокойно спросила Кирсанова.

– Нет. Одну коробку ты уже уничтожила. – я широко ей улыбнулся.

– Ничего, разоришься ещё на одну. Пошли, пока я не передумала.

Выйдя из музея, мы направились в кафе «У Степаныча», расположенном через дорогу от музея. Почему так называлось кафе, мне неизвестно, хозяйкой была молодая бизнес-леди, интересы которой я несколько раз представлял в суде. Кафе славилось своим кофе и сладкими десертами. Пирожные в кафе были действительно шикарные, поэтому я часто заезжал сюда с детьми. Мне же в нём нравился кофе. Зайдя в кафе, мы уселись за столик, стоявший у окна, из которого прекрасно было видно здание музея. Подошедшей официантке мы сразу же заказали зелёный чай и парочку пирожных с непроизносимым названием для Вики, американо для меня.

– Рассказывай. – настроение Кирсановой в предвкушении десерта улучшалось прямо на глазах. Я давно заметил, что Вика, как и все музейные работники, с которыми я знаком, является любительницей сладкого. – Что за кортик тебя интересует?

– Вот этот. – я протянул ей фотографии орудия убийства.

– Ничего себе. Неужели они ещё у кого-то остались? – мой консультант по оружию явно заинтересовался. – У кого его нашли? В настоящее время это редкость, на рынке к нему возник бы интерес среди коллекционеров.

– То есть ты можешь мне рассказать, что это за кортик? – задал я вопрос, беря у официантки чашку с кофе.

– Об этом может тебе рассказать любой мало-мальски интересующийся оружием человек, – Виктория прервалась для того, чтобы набить рот сладким, – или историей государственных органов. Кстати, ты меня должен просвещать по поводу данного кортика, а не я тебя.

– Не понял. Ты долго будешь ходить вокруг, да около? Что это за оружие?

– Оружие? Моё мнение – этот кортик является чисто декоративным. Хотя нет, не совсем декоративным. – поправилась она. – Это форменный кортик сотрудника прокуратуры СССР.

– Что? Какой к чёрту форменный кортик! – её слова оказались для меня полной неожиданностью. – Этим, как ты называешь «декоративным», кортиком убили человека.

– Обычный. – Виктория была спокойна и полностью поглощена едой, со скоростью и напористостью шредера уничтожая принесённые сладости. – Ладно, слушай. В период Великой Отечественной Войны, в 1943 году, Сталин издал приказ или что-то подобное, в соответствии с которым в прокуратуре была введена форма. Сначала согласно данному приказу прокурорам полагалась шпага33
  Кто сомневается, может ознакомиться с Постановлением СНК СССР от 16.09.1943 «О введении форменной одежды для прокурорско-следственных работников органов Прокуратуры СССР», а также Распоряжением СНК СССР от 10.11.1944 года №21208 «О внесении изменений в форму одежды прокурорско-следственных работников органов прокуратуры СССР».


[Закрыть].

– Введена форма? Шпага? – я прервал рассказчицу. – Ты шутишь?

– Нисколько. Сам можешь почитать специальную литературу на эту тему, если не веришь. До 1943 года у прокуроров не было формы, её ввели в период войны. Итак, сначала прокурорам дали шпаги, но ненадолго. Через год их заменили на кортики. То есть кортики появились у прокуроров в 1944 году. Насколько я помню, их отменили уже после смерти Сталина, в 1954 или 1955 году. Обрати внимание, что кортик и шпага полагались только высшему составу и именовались они форменным холодным оружием.

– Зачем прокурору кортик? Бред. Ты издеваешься надо мной? Может им полагались ещё пулемёт и сапёрная лопатка?

– Слава, чего ты на меня накинулся?! – Кирсанова вновь стала заводиться. – Ты пришёл ко мне с этими фотографиями, я тебе сообщила, что мне известно. Смотри сам: видишь, на рукояти из желтой пластмассы, на верхней втулке – гравированное изображение герба СССР с 11 лентами. Если бы ты предоставил мне ещё и ножны, то я показала бы тебе, что устье с лицевой стороны украшено изображением герба СССР, а с оборотной – гравированным изображением символики Народного Комиссариата Юстиции. Я такие клинки видела лишь на фотографиях, они не очень распространены. Коллекционеры к ним относятся без энтузиазма, так как и кортик и ножны изготовлены не из дорогого материала, да и красотой не отличаются. Одна пластмассовая рукоять что стоит! А цвет! Претензии по поводу своей безграмотности в данной области предъявляй себе сам: ты же работал в прокуратуре, мог хотя бы поинтересоваться историей данного органа.

– Можно как-нибудь узнать, кто являлся владельцем кортика?

– Вряд ли. Дело в том, что клинки выпускались без клейм и номеров. Иногда сам владелец наносил травлением свои инициалы или фамилию. Но это редкость.

– Кому полагались шпаги и кортики?

– Всем от старшего советника юстиции до действительного государственного советника юстиции.

– Переводя на русский язык – от полковника до полного генерала. Это же уйма народу.

– Я думаю, их было не мало. Все мальчишки вне зависимости от возраста любят поиграть в солдатиков либо почувствовать себя ими.

– Ты могла бы поинтересоваться у своих знакомых антикваров, не приобретал ли кто-либо у них данный кортик. Может им что-либо известно о нём. Любая информация, любая зацепка.

– Я поспрашиваю, конечно. Но имей в виду, что антиквары народ серьёзный, закрытый. Мало кто из их числа захочет разговаривать на такие темы: раскрывать владельца антикварной вещи не принято.

– Я всё понимаю. Постарайся, пожалуйста. Для меня это очень важно, даже не для меня, а для человека, интересы которого в настоящее время я представляю.

– Я же сказала, что поговорю. Но на результат слишком не надейся.

– Спасибо.

– Спасибо слишком много. Я потом придумаю, что ты мне должен. – Виктория загадочно и как-то плотоядно улыбнулась. – Расскажи лучше, как там моя сестрёнка.

– Как работник, она меня устраивает. Кстати, именно из-за неё я ввязался в это дело: она умудрилась пропустить клиента, который сумел уговорить меня поработать.

– Я сомневаюсь, что в этом есть её вина – в каждом правиле есть исключение. Ты бы лучше помог ей, всё-таки она учится на юридическом, твои практика, опыт и знания будут для неё полезными. Не будет же она всю жизнь работать секретарём.

– Об этом пока слишком рано говорить. Посмотрим, что можно сделать.

– Посмотри, посмотри. У тебя ещё есть вопросы? – тарелки перед Кирсановой были пусты, чай выпит. – У меня ещё есть дела, работа. Ссора с Плетнёвым ничего не изменила.

– Нет, пока ничего. Спасибо.

– В таком случае, пока. – Вика стремительно вскочила, схватила фотографии орудия убийства, быстро чмокнула меня в щёку и убежала.

– Пока. – проговорил я уже ей в спину.

Так, с одним делом закончено. Выпив ещё чашку кофе, я направился к Самсонову, на него я больше всего надеялся. Фёдора Петровича я знал давно, ещё с тех времён, когда пришёл работать следователем. Сейчас ему уже было за 60, хотя на данный возраст он выглядел и десять, и пятнадцать лет назад. Сам он невысокого роста, около 1 метра 65 см, плотный, седовласый, с бородой и усами, за которыми тщательно ухаживал. Одевается всегда аккуратно: на какой бы свалке нам не приходилось работать, одежда на нём всегда была чистой и отглаженной, как будто, только из прачечной. Самсонов был аккуратист, но не денди. Наиболее ценное главное в Петровиче – порядочность, полная отдача сыскной работе, которую он любил и любит по настоящее время, а также поразительная интуиция и прямо-таки маниакальное внимание в деталях. Я помню десятки случаев, когда только благодаря ему удавалось раскрыть заведомый «глухарь»44
  Уголовное дело о преступлении, виновник в совершении которого неизвестен, и установить виновника не представляется возможным в связи с отсутствием очевидцев и свидетелей преступления, иных следов, которые позволили бы раскрыть преступление.


[Закрыть]. Мне нравилось с ним работать и даже после того, как я стал адвокатом, я старался с ним поддерживать связь, периодически звонил. Делал я это не только из эгоистического интереса, но и из-за того, что Петровича уважал, а его дружбу ценил.

Когда я приехал к дому Самсонова, который проживал на окраине города, он стоял у ворот и разговаривал с какой-то женщиной. Подойдя ближе, я увидел, что это не женщина, а совсем юная девушка.

– Приветствую, – обратился Самсонов ко мне, после чего обратился к юному созданию, – Светлана, это мой коллега и друг, Вячеслав Талызин. Я тебе когда-то о нём рассказывал. – затем он повернулся ко мне. – А это моя внучка Светлана. Прошу любить и жаловать.

– Рад знакомству. – несколько ошарашенно отреагировал я.

– Очень приятно. – отреагировала внучка.

– Ладно, Светлана, до пятницы. У нас с Вячеславом есть дела, о которых тебе ещё рано знать.

– Пока, дедушка. – Светлана кивнула мне и пошла в сторону автобусной остановки.

– Да, Фёдор Петрович, не устаёшь ты меня удивлять. Внучка? – я вопросительно посмотрел на него. – Ты никогда не говорил, что у тебя есть внуки.

– То, что я об этом не говорил, не значит, что их у меня нет. – он с ухмылкой посмотрел на меня. – Проходи в дом, послушаем, во что ты опять вляпался.

Мы прошли в дом, в просторную кухню. Самсонов, указав мне на стул, сразу же занялся приготовлением чая. Этот процесс, который у меня занимал не более пяти минут, у него превращался в священную процедуру: каждое действие выполнялось чуть ли не с религиозным выражением лица точными, отработанными и одновременно скупыми движениями. Пока Фёдор Петрович занимался любимым делом, я задумался о том, чем могла заниматься его внучка. Сыновья по его стопам не пошли: один работал в банковской сфере, второй ушёл в политику. Отношения между ними, насколько я знал, были ровными. Светлана выглядела лет на 20, самое время определяться с будущей профессией.