Текст книги "Этика футбола. Часть 1. Околофутбольные страсти (СИ)"

Автор книги: Владимир Лопырев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Да-с... Похоже, есть смещение, – доктор задумчиво оглядел футболиста. – Что-нибудь еще беспокоит? Голова не кружится, не тошнит?

– Вроде, нет. Просто словно на плечах котел чугунный и болит сильно.

– Ну, милейший, а как вы хотели? Хорошо... для начала выпьем валерьянки и используем лед.

После этих слов внутри Весенина произошло какое-то шевеление, словно затаившийся зверь наконец решил выйти из укрытия, отчего он вскочил и быстро заходил по кабинету. Лев Егорович вопросительно смотрел поверх очков:

– Похоже, вы чего-то недоговариваете. Может быть, не хотите лед прикладывать?

У Родиона было странное ощущение – он не мог управлять своим телом. В каждой клеточке потревоженного организма зудела маленькая пчела и не давала стоять на месте. Когда же он начинал двигаться, то чувствовал себя лучше. Минуты три, под изучающим взглядом доктора, пациент колесил по комнате. Потом смог остановиться и рассказать о своих ощущениях доктору.

– Ничего страшного, не волнуйтесь, – сказал Лев Егорович. – Болевой шок, тормозивший нервную систему, проходит, и возбуждение, возникшее в ней после пережитого, проявляется сильнее. Ваш организм нормально реагирует и скоро все закончится. Если вам от этого легче, то продолжайте ходить. Пелагея, приготовь валериану и грелку со льдом.

В раскрытых дверях показалась медицинская сестра с уже приготовленными средствами, она по обыкновению угадывала желания Льва Егоровича заранее: вместе они работали очень давно. После того, как Родион выпил валерьянку, прошло минут десять, и доктор большими пальцами обоих рук с тихим щелчком поставил хрящик носа на место. Движения его завораживали плавностью и какой-то интеллигентностью, легко угадывалось желание облегчить страдания больного, в поселке доктор – положительный герой. Процедура, конечно, было не очень приятной, но что делать, иначе так на всю жизнь и останешься с кривым носом, а Родион этого не хотел. По утрам в зеркале ему казалось, что он достаточно симпатичный молодой человек имеющий шанс понравится девочкам. Расставаться с этой мыслью как-то не хотелось.

– Вот и все. Сейчас ложитесь на кушетку, аккуратно прижмите лед к переносице и отдохните так часок. Потом я Вам выпишу необходимые лекарства, и отправитесь домой. А через денек-другой придете мне показаться.

Выйдя вслед за доктором, сестра прикрыла дверь в коридор, и Весенин остался в тишине...

От соседнего кабинета его отделяла легкая перегородка – стенка, не доходящая до потолка около полуметра. По верху проходили узкие окошки без стекол, из которых свет проникал в смежную комнату. Такие перегородки были во многих помещениях поликлиники.

Примерно через полчаса, когда нервы начали потихоньку приходить в порядок, в соседний кабинет вошли доктор с новым пациентом. Прислушавшись, Родион понял, что это Хавацкий, голоса слышались вполне отчетливо. Футболист жаловался на головную боль и спрашивал, нет ли у него сотрясения мозга, в ведь он доиграл матч до конца. Как же оппонент Весенина по спортивной площадке переживал за свое драгоценное здоровье! Прямо противно слушать!.. После душеспасительной беседы Лев Егорович заверил Хавацкого, что сотрясения нет и нужно просто успокоиться. Потом, извинившись, вышел.

Сквозь закрытую дверь Родион услышал отдаленный голос Золышкина. Видимо, так как матч уже закончился, Николай быстро переоделся и пришел справиться о друге. Вслед за этим зажурчал спокойный баритон Пантелеймонова.

"Морозовец" в соседней комнате продолжал что-то отрывисто произносить, похоже, разговаривал вслух сам с собой. Слова звучали негромко, но в тишине пустого кабинета было слышно практически все:

– Успокоиться... Нужно успокоиться... Безвыходных положений не бывает... Но... Они же не могут простить, не могут. Закон... Нет, ведь не все потеряно... Нужно успокоиться...

Странно, Родион знал Хавацкого, как уверенного в себе человека, даже местами наглого. А тут! О чем это он? Может, футбольные страсти так захватили, что голову потерял. Или... Ура-А-А!.. Наверное, ребята выиграли матч и теперь практически на девяносто девять процентов "Новогиреево" – чемпион. Вот молодцы!

– Я должен взять этот Кубок... Должен... – бормотание продолжалось, – Иначе конец... Других вариантов нет... Конец!.. Нужно успокоиться... Успокоиться...

По коридору раздались шаги Пантелеймонова, тихо послышалось снова:

– Успокоиться... Успокоиться...

В соседнюю комнату вошел Лев Егорович и, вручив нападающему лекарство, посоветовал ему отправляться вместе с командой домой. А уже через минуту доктор зашел к Родиону:

– Приходил ваш приятель – очень хороший молодой человек – так энергично рвался вас повидать! Насилу я его угомонил, объяснил, что все в порядке и отправил домой. Приятно, однако, видеть такую дружбу.

– Спасибо, доктор. Николай действительно – мой самый лучший друг... – Весенин положил грелку на тумбочку. – Раз уж вы всех отправляете домой, то может, и я пойду.

Пантелеймонов улыбнулся:

– Да, пожалуй. Как чувствуете себя? Ничего?.. Ну, слава Богу. Вот возьмите рецепт и потихоньку идите. Вы же, насколько я знаю, здесь недалеко живете? И не забудьте, через пару дней ко мне.

Мама только покачала головой и сказала:

– Ну что, уделался! Горе ты мое...

4.

Тогда Родион не придал словам Хавацкого особого значения, думал – проиграли, расстраивается человек, хочет Кубок Фульды еще раз выиграть. Но теперь, когда кубок украли, его слова зазвучали по-другому. И оказалось, что неприятности уже у "Новогиреево" и положению команды не позавидуешь.

Футболисты по-прежнему сидели на перилах в беседке, но Зола уже не болтал ногами, а рассеянно смотрел на солнечных зайчиков, улыбающихся в лужах, переваривая рассказанную Весениным историю. Небо окончательно очистилось от туч, и все вокруг сияло первозданной свежестью.

– Я хоть и грешил на "морозовцев", но сам до конца не верил, – наконец сказал Николай. – Неужели Хавацкий взял... Зачем?

– Чтобы опорочить нашу победу.

– Только для этого? Мелковато. Неужели Аркадий такой гад, ведь вместе же в футбол играем?

– По крайней мере – это единственная причина, которую я себе представляю. Да и слова его собственными ушами слышал. Факт на лицо.

– Надо его вывести на чистую воду. Взять с поличным и представить общественности.

– А если все-таки не он? Может Кубок Фульды имеет какие-то другие достоинства, которых мы не знаем, может быть за ним кто-то давно охотиться?

– Но почему такое совпадение: только "Новогиреево" победило – и сразу украли? – не сдавался Николай.

Да, совпадение слишком явное, вариант с Хавацким представлялся самым правдоподобным. Но ожидать такого от футболиста просто чудовищно. Необходимо было ехать в Орехово и разбираться.

– Слушай, – задумчиво сказал Родион. – У меня же в Орехово тетка живет, мамина сестра – Евдокия Георгиевна! Мама сама родом оттуда. Я могу к ней съездить погостить несколько дней и послежу за Аркадием. Вдруг он меня выведет на место, где прячет Кубок. А?..

В то, что Кубок украл их товарищ по спорту, по-прежнему верилось с трудом.

– Точно, и я с тобой! – оживился Зола, но потом воскликнул – Черт, меня же с работы не отпустят!..

Николай работал в вагоноремонтных мастерских в Перово, а дисциплина там была строгая, если что – сразу уволят без лишних разговоров.

– Родь, давай в выходной поедем.

– Нет, ждать до выходного нельзя – время дорого. Может, он его продать хочет или на серебро переплавить. Да мало ли что.

– А тебе-то на работе разрешат отлучиться? – использовал мой приятель последнюю возможность.

– Да, мной довольны. Проблем, думаю, не будет.

– Елочки точеные, ну почему мне так не везет! Я тоже хочу вести расследование... Может, в полицию заявим? – Зола очень расстраивался, он привык всегда быть в самой гуще событий.

– Не кипятись, я с тобой буду связь поддерживать по телефону. А в полицию нельзя, вдруг Аркадий все-таки не при чем. Не хватало только еще одного скандала в футбольном мире. Скажут: точно "Новогиреево" кубок стащило и сваливает на "морозовцев". Вообще не отмоешься.

Золышкин насупился и, глядя в сторону, пробурчал:

– Извини, про полицию это я сгоряча ляпнул, не подумав. Ты прав, конечно.

Долго Николай в состоянии меланхолии находиться не мог и тут же затараторил:

– Только звони почаще, каждые два часа.

– Что ты, обалдел что ли! Как я успею? Буду звонить при первой возможности. В крайнем случае, на телеграф к нам сообщение пришлю, а ребята тебе передадут. Не будешь же ты весь день на почте сидеть, тебя же с работы не отпустят. Успокойся, пожалуйста. Это тогда проще вместе поехать, но тогда тебя могут уволить.

– Тебе хорошо говорить. Ну, а Алевтине Георгиевне что скажешь?

– Объясню сложившуюся ситуацию. Про Хавацкого говорить не буду. Скажу, что от имени команды хочу уточнить детали кражи прямо на месте, а заодно и тетку повидаю. Давно собирался.

Зола тяжело вздохнул, окончательно смирившись со своей участью. Каких усилий ему это стоило словами не передать!

Родиону тоже было жаль, с другом было бы надежней и веселей. Умопомрачительная его шустрость могла очень пригодиться, он гонял по поселку со страшной скоростью – словно одновременно находился сразу в нескольких местах. Но что поделаешь, других вариантов он не представлял сейчас. Хотя, может еще и в Новогиреево придется побегать – кто знает? Незаметно для себя, Весенин рассуждал уже как начинающий детектив.

Друзья вышли из беседки и направились к дому. Сад высох после дождя и стоял очарованный этим ясным осенним днем. Оставшиеся листья на деревьях пожелтели и трепетали на слабом ветерке, словно махали на прощанье, провожая Родиона в дорогу. Тонкая грусть ранней осени смешивалась с грустью расставания и создавала неповторимую волшебную атмосферу ожидания. Солнце заливало все кругом ярким светом, придавая краскам сочность и, в то же время, прозрачность, акварели. Но Весенин ничего этого не замечал, его мысли были уже далеко – в Орехово...

– С собой, что будешь брать, – вернувшийся уже от грустных мыслей Зола теперь не унимался. – Надо маскировку придумать, тебя же все ореховские футболисты знают, да и болельщики тоже. Начнутся расспросы: зачем, почему. Лучше инкогнито.

– Сюртук возьму длиннополый с высоким воротником, на голову – котелок. Хорошо бы еще усы накладные или бороду, только где их взять.

Надо сказать, что наши молодые люди обожали детективные романы, начинающие набирать популярность в те годы. Ах, какие находчивые были в них сыщики!

– Можно в парикмахерской попробовать. Хотя нет, еще в канцелярию полиции доложат, лучше не рисковать. Давай из воротника от моего старого пальто попробуем сделать.

– Не похоже на человеческие усы будет, – Родион сомнительно покачал головой. – Он же из ондатры у тебя.

– Нормально, мы аккуратненько сделаем. Я как-то пробовал. Такие густые усы получаются – будешь, как настоящий армянин.

Николай, поднимаясь по ступенькам крыльца, продолжал:

– Эх, тебе бы револьвер с собой...

Весенин поднялся следом за ним в дом и закрыл дверь.

5.

Уже при подъезде к Орехово поражаешься обилию фабричных труб: не смотрите, что поселок, а на деле – настоящий город. В центре селения над прочими домами возвышаются огромные корпуса фабрик, складов. Жизнь местного населения практически полностью посвящена ткацкому делу. Если судьба уготовила тебе родиться в Орехово, то хочешь – не хочешь, а будешь фабричным. Производство здесь имеет законченный цикл: только закупается сырье, а на выходе уже готовая продукция, причем качественная, славящаяся не только в России.

Панорама поселка произвела на Родиона сильное впечатление. Рядом с трубами стремительно уходит ввысь колокольня Богородице-Рождественского храма. Располагающийся на возвышении, он построен с размахом, и не уступает по красоте лучшим московским церквям. Словно исполинский белый лебедь величественно плывет над людским морем. Картина действительно символична: две прекрасных человеческих особенности местных жителей – трудолюбие и вера в Бога, позволили произойти здесь чудесам промышленного прогресса. Невольно в душу закрадывается вопрос – что главное? Какое качество сильнее?.. И, все же, железнодорожные пути приводят сначала к храму...

Савва Васильевич Морозов основал свою ткацкую империю на берегу реки Клязьмы почти сто лет назад с немалым размахом и любовью. С тех пор фамилия Морозовых известна по всей необъятной России, как символ целеустремленности и настойчивости, и с разных мест едут люди сюда на работу. Сыновья и внуки Саввы Васильевича переняли у отца дело и выстроили новые фабрики. Разрослось Орехово и сомкнулось с близлежащим Зуевым. Губернскими властями давно рассматривается вопрос, и говорят, скоро будет решен, об именовании Орехово-Зуево уездным городом.

Много сделал для этого умерший десять лет назад Савва Тимофеевич, внук основателя фамилии, которого простые люди называли с любовью Саввушкой. Какие морские глубины, какая небесная высь скрыты за этим немудреным прозвищем. Новомодные ныне революционеры называют капиталистов кровопийцами на теле пролетариата, но разве могут рабочие таким именем величать своего угнетателя. Нет, слишком большое уважение звучит в нем. По делам судит народ. По делам.

Старался не отставать и другой внук Саввы Васильевича – Викула Елисеевич. Если Саввушка хозяйничал в Орехово и Никольском, то Викула Морозов развернулся на другом берегу реки, на родине деда, – в Зуево. Совместными усилиями двоюродных братьев выросли: больница, парк народного гуляния с открытой сценой, школы, технические училища, благоустроенные казармы для проживания рабочих с семьями, зимний театр, турбинная электростанция и, наконец, стадион.

Давно уже, еще при Савве Васильевиче, появились здесь английские мастера ткацкого дела, появились сами и привезли с собой футбол. Сначала играли обособленно, но постепенно и русские люди начали гонять мяч на пустыре, полюбили игру и уже ей отдавали предпочтение перед лаптой и городками. Да и как такую игру не полюбить: скорость, азарт, единоборства. Победители – настоящие герои. Далеко не последнюю роль исполнили ореховские англичане в создании лиги, что и говорить – для развития футбола в Московии "морозовцы" сделали очень много. Давайте будем справедливыми.

Когда Родион ступил на платформу железнодорожного вокзала в Орехово, была уже вторая половина дня, многие возвращались домой из поездок и толпа, дружно сойдя с поезда, устремилась на площадь, где стояли извозчики. Лето уступило свои права и, хотя было еще достаточно тепло, налетающий порывами ветер не оставлял сомнений, что за спиной шелестящей желто-оранжевой осени притаилась русская зима с метелями и сугробами по колено. Мужчины, надев длиннополые сюртуки, котелки и легкие шарфы, деловито доставали из нагрудного кармана часы и, мельком взглянув на циферблат, с удовольствием хлопали крышечками. И тотчас изящные дорогие вещицы, блеснув инициалами, вновь исчезали в кармане. Женщины, в накинутых поверх платья длинных плащах, слегка кокетливо поглядывали на идущих рядом пассажиров. Кто-то нес с собой довольно громоздкий багаж, кто-то важно вышагивал впереди носильщика.

Были путешественники и попроще – ремесленники и рабочие в холщевых куртках, картузах и сапогах. Они звонко выстукивали каблуками по цементному перрону, прижимая к бокам завернутые в плотную бумагу инструменты и вещи, купленные в Москве и нужные для ведения хозяйства. Хотя и в Орехово было почти все для обустройства нормальной жизни, но местные рабочие – народ с понятием, и, например, за тульским самоваром, ехали если не в Тулу, то хотя бы в Москву.

Платформа напротив была построена из дерева, и чтобы доски не гнили, их прибили к поперечинам с расстоянием в дюйм, отчего вода, в случае дождя, скатывалась и уходила в землю, все здесь продумано до мелочей. Кого-то такая щепетильность может раздражать, а Весенину казалось, что так и должно быть, если уж делать, то на совесть. Пассажиров на платформе не наблюдалось, и только одинокий городовой прохаживался между дуговых фонарей ночного освещения. Такие фонари использовались на многих станциях Московско-Нижегородской железной дороги, в частности в Новогиреево. Светят они ярко некими таинственными синеватыми лучами, но это довольно опасные штуки – сам Родион однажды чуть не пострадал. В таких устройствах в качестве источника света используется "вольтова дуга", по сути дела – постоянный разряд молнии между двумя металлическими стержнями. И непрестанный потрескивающий противный звук будоражит нервы. Конечно вся конструкция закрыта сверху стеклянным колпаком, но ведь стекло такое хрупкое, а при повышенном любопытстве... Одним словом, когда Весенин пришел домой, вся растительность на правой руке до локтя отсутствовала. Дело было летом, и рукава рубашки он закатал.

– Хорошо, что только на руке! – укоризненно сказала мама, а в глазах светилось беспокойство. – Когда ты повзрослеешь, Родион?..

Впрочем, это дело прошлое.

Итак, надо было с чего-то начинать расследование. Если Родиону прямиком направляться к тетушке, то сегодняшний день можно будет считать потерянным, а ему хотелось бы побыстрее разузнать о Хавацком. Где живет? Кем работает? Кто его друзья? Вопросов много – времени не очень.

Как театр начинается с вешалки, так и футбол начинается со стадиона, – решил он. Возможно, у команды КСО сейчас вечерняя тренировка и тогда Аркадия надо искать в парке "Народного гуляния". Так сложилось, что у "морозовцев" два стадиона: один, старый, в парке и новое поле на котором проводятся только официальные игры. За годы выступлений в соревнованиях, проводимых Московской футбольной лигой, команда "Новогиреево" играла на обоих полях, и дорогу в храм футбола он знал отлично. Идти было не сильно далеко, через центр поселка в сторону реки, поэтому извозчика решил не брать, чтобы не привлекать лишнего внимания. Затеряться в толпе прохожих, поднять воротник, шарф повыше и порядок. Лицо у Родиона, на его взгляд, ничем выдающимся не отличалось, такое же, как у всех.

Главная улица поселка оставляла приятное впечатление – широкая, окруженная с обеих сторон двух, а иногда и трехэтажными зданиями, по преимуществу каменными. Телеги, экипажи, огромное количество прохожих, все, как в хорошем провинциальном городе. На первых этажах располагались лавки, мастерские и трактиры. Народ, проходя мимо, деловито всматривается в витрины. Вообще самое подходящее слово к местному населению – "деловитый", все чем-то заняты, праздно шатающихся нет. Эти люди знают, чего хотят, и умеют ценить время.

Ближе к концу улицы дома стали деревянными и одноэтажными, появилось больше грязи, а в переулочках угадывались какие-то подозрительные личности, шатающиеся от одной обочины дороги к другой. Прямо все впечатление испортили! Хорошо, что Весенину нужно было сворачивать к парку, здесь люд снова стал приличнее, и от сердца отлегло.

Нет в России ничего идеального. Нет. Что делать?!

Но вот, слава Богу, и место отдыха трудящихся. Достаточно большой зеленый массив с зонами для отдыха и развлечений, вдоль дорожек киоски с чаем, квасом и молоком – все довольно недорого, множество скамеек, играет духовой оркестр. Рай, да и только!

В конце главной аллеи открытая сцена летнего театра, рядом клумбы и деревья, огороженные скамейками для зрителей. Ага, отлично! Здесь за зданием театра начинается футбольное поле. Проскочить тропинкой, и спрятаться в кустах акации, кажется, они должны быть рядом.

Родион пересек площадку для зрителей. Поскольку артисты сегодня не выступали, то народу было мало, только две барышни расположились в дальнем углу с книгами.

Какое, все же, красивое сооружение, миновать такое, не обратив внимания, невозможно. На подобной сцене самому хочется запеть:

"Белой акации гроздья душистые

Вновь аромата полны,

Вновь разливается песнь соловьиная

В тихом сиянии чудной луны!

Помнишь ли лето: под белой акацией

Слушали песнь соловья?..

Тихо шептала мне чудная, светлая:

"Милый, поверь мне!.. навек твоя".

Годы давно прошли, страсти остыли,

Молодость жизни прошла,

Белой акации запаха нежного,

Верь, не забыть мне уже никогда..."

Казалось знакомые ноты так и звучат под симпатичной треугольной крышей, словно висящей в воздухе на ребрышках тонких деревянных планок, и откликаются эхом в двух ажурных нишах по краям подмостков. Какая естественная и тонкая красота! Словно знаешь заранее – театр подпоет тебе и не будет ни одной фальшивой ноты. Странное чувство, будто эта сцена тебе родная. Первый раз было такое с Родионом. Не такой уж он хороший певец, хотя дома есть гитара, и балуется иногда романсами.

Маме нравится, но это же – мама.

Впрочем, акация уже отцвела, и на веточках раскачивались тоненькие стручки с горошинами. Помните свистульки из детства? Наверняка каждый делал их. И запах, в песне верно поется, с одной стороны неповторимый запах цветов, с другой – запах распустившихся необычными кистями листьев. Один из ароматов детства – такой яркий и навсегда. Весенину захотелось остаться здесь, в кустах, надолго, может быть – навек.

Опять он отвлекся на воспоминания, а ведь ему повезло: на футбольном поле действительно шла тренировка. Ура!.. И, кажется, его никто не заметил, все игроки увлеченно выполняли упражнения. Отрабатывали навесы в штрафную площадь и "кики" по воротам. На поле находились первая и вторая команды, как обычно после отработки стандартных положений состоится двухсторонняя игра. Что ж, придется подождать, у всех команд лиги двухсторонка завершает тренировочное занятие. Ему действительно улыбнулась фортуна.

6.

С вечера небо затянули тяжелые серые тучи, и к ночи пошел дождь. Земля, за последние несколько дней и так разбухшая от воды, моментально стала черной и скользкой. Захолодало и от надгробий, разогретых днем на все еще жарком солнце, исходил едва заметный пар, но дождь стал сильнее, и они быстро остыли. Сгущающаяся темнота и пелена дождя скрыли очертания отдаленных могил, мир сузился до нескольких метров, поблек и опустел. Все пока еще живое искало пристанища и таилось, готовясь к ночлегу.

Старый, сгорбившийся от прожитых лет, сторож Афанасий не успел до дождя обойти территорию кладбища и теперь с тоской смотрел на небо. Краем глаза приметил мокрого черного пса, прошмыгнувшего между могильных камней. Убежал...

Обход все равно придется делать, таковы правила. Батюшка не любит беспорядка. Но Афанасий не хотел торопиться: глядишь, совсем похолодает, и тучи рассеются – в такое время года могут и ночные заморозки грянуть. Старик всякого повидал на своем веку и ничему не удивлялся. Был он один на этом свете, один как перст. Бог не дал ему детей, а жена и родители давно умерли. Больше не женился, потому что, честно признаться, ростом не вышел и женщин всегда побаивался, особенно крупных с большим бюстом. Так и жил один. Привык. Помыкался на белом свете и, в конце концов, прибился к зуевскому кладбищу. Здесь было тихо, и его никто не обижал. Батюшка относился к нему с пониманием, но соблюдения распорядка и чистоты требовал, Афанасий и сам это хорошо понимал – покойники требуют уважения. Впрочем, батюшка был "ненастоящий", это сторож его так называл для простоты. Какой может быть поп в беспоповской старообрядческой церкви? Старые священники давно умерли, а новых по канонам без епископа и быть не могло. Просто для совершения служб и обрядов прихожане сами выбрали наиболее толкового единоверца, пользующегося общим уважением. И все.

Работы на кладбище немного: присматривать за могилами, посетителям помочь, да наводить чистоту в часовне после богослужений. Бывало, его просили ухаживать за могилами, платили медяки, но он и им радовался. Вот она часовня, совсем рядом. Пока не окончательно стемнело можно различить ее облик.

Дождь громко стучал по оббитому железом небольшому куполу церкви. Конструкция часовни, как говорят строители, – "восьмерик" на "четверике". Первый этаж – четырехстенный, второй – восьмистенный. Справа пристроен дополнительный придел. Все здание бревенчатое, стоит на каменном фундаменте. Бревна покрыты специальным маслом, чтобы не разрушались от времени, и от этого кажутся совершенно черными. Такие же и оконные рамы, а вот наличники и ставни по какой-то невероятной прихоти выкрашены в ослепительно белый цвет. Когда становится темно, закрытые на ночь окна сияют, словно глаза огромного чудовища, годами чего-то ждущего в этом далеком от суеты жизни уголке. Сторож работал здесь давно, но никак не мог привыкнуть к такой картине, и явственно понимал, что не привыкнет никогда. Просить батюшку, чтобы ставни перекрасили, он не решался, а заняться этим сам – боялся.

Неожиданный порыв ветра распахнул настежь дверь сторожки, вырвав ее из рук Афанасия, и бросил в лицо горсть холодных капель. Старик поежился, захлопнул плотнее дверь и скрылся внутри. Здесь находился его дом и кров. Свой прежний дом он продал за бесценок, кто дал бы хорошие деньги за такую развалюху, и решил доживать свои дни на кладбище. Близость покойников не пугала, а наоборот умиротворяла его, заставляя размышлять о вечном.

Афанасий, вздохнув, глянул на висевший в углу старый плащ и видавший виды картуз, и подумал, что дождь все-таки не кончится и придется изрядно вымокнуть, обходя кладбище. Он решил подождать еще часок и уже тогда в любом случае идти, а пока забрел на маленькую кухоньку и налил в плошку на полу молока.

– Где этот шалопай мотается в такую погоду? – вздохнул старик. – Придет мокрый и грязный. Еще и заболеет. Тоже живой, поди.

Шалопаем являлся кот Васька – любимец и, по всей видимости, его последняя привязанность в жизни. Наверное, никогда и никого не любил он больше, прощал ему все проказы, кормил и ласкал. Кот, как всякое животное, все замечательно понимал и отвечал Афанасию искренней взаимностью.

...Час пролетел незаметно, но дождь по-прежнему не переставал. Правда, он был уже не такой сильный, о чем говорил стук капель, и старик принялся одеваться. Выполнит свои обязанности, позовет кота и ляжет спать – что-то устал за сегодня. Оделся, напялил картуз и прихватил масляный фонарь.

На дворе окончательно стемнело, только силуэты погостов, железных оград да глазастой часовни темнели на еле светящемся фоне неба. Ни огонька вокруг. Под ногами мокро липла трава, и хлюпали нескончаемые лужи, словно Клязьма опять, как весной, разлилась и поглотила Зуево.

Кроме всего прочего поднялся приличный ветер и играл поникшими кронами деревьев, срывая сырые осенние листья и заглушая временами шум дождевых капель.

– Может и тучи разгонит, да разве можно ждать, – по привычке вслух рассуждал старик.

Прошаркав по тропинке до угла часовни, Афанасий выглянул на главный простор старого кладбища и замер.

...Этот человек, если конечно он человек, опять был здесь!..

Высокая фигура в темном мокром плаще с накинутым капюшоном, в одной руке зажженный фонарь, вторая прижата к груди. Он стоял ровно посередине кладбищенского участка, водя головой из стороны в сторону. Спиной к часовне. Сквозь шум дождя и порывы ветра слышалось отчетливое бормотание, словно человек читал молитву. В тусклом свете ночного неба фигура казалась неимоверно длинной и угрожающе зловещей.

Сторож прижался к стене и сунул фонарь за спину, за угол часовни, чтобы не дай

Бог не привлечь внимание. Дрожь стремительно пронеслась по телу...

Опять он пришел! Даже дождь ему не помеха!.. Несколько дней не было, и вот опять. Афанасий уже тешил себя надеждой, что этого больше не произойдет, что случайность. Мало ли в жизни странного!

Господи, зачем здесь этот черный человек?..

Внезапно пришелец шагнул в проход между могилами и оглянулся. Лицо его закрывала маска, и видны были только глаза – все, как и в прошлые разы. Он начал двигаться вперед, держась за ограды могил, на руках – перчатки. Словно что-то скрывал от похороненных здесь людей. Неверные отблески фонаря скользили по складкам плаща. Человек зашагал медленным шагом, пристально всматриваясь в надписи на могильных плитах.

Это началось два месяца назад, летом. До той поры служба Афанасия не предвещала никаких странностей. Заходили иногда ночевать бродяги, пьяницы искали, где выпить и чем закусить, но со всеми он как-то справлялся. А об этом черном человеке не говорил никому, даже батюшке. Какой-то внутренний стопор в душе появился. Членораздельно объяснить, почему так поступает, он не мог. Некая вышестоящая сила всецело овладела его волей, словно околдовала и управляла им. Человек приходил уже наверно шестой раз, если память не изменяла ему, и действовал всегда одинаково. Вот сейчас остановиться...

Действительно, у одного из захоронений фигура в плаще затормозила, приблизив фонарь почти вплотную к могильному камню. Минуту человек всматривался в надпись, затем отставил фонарь в сторону и стал рыться в складках своего плаща, откуда вскоре появился предмет по очертаниям напоминающий небольшую лопату. Сторож знал наверняка – сейчас начнет раскапывать могилу...

Так и произошло: заступ зачавкал в сырой земле, и комья полетели в сторону. Через какое-то время человек снова схватил фонарь и опять принялся разглядывать надпись...

Внезапно он бросил лопату и поднял лицо к небу, раздался звук, напоминающий звериное рычание. Создавалось полное ощущение, что человек грозит кому-то наверху, предупреждая о возмездии. Потом он нагнулся к земле, взял заступ и фонарь и двинулся дальше по тропинке. Так повторялось каждый раз, иногда по несколько заходов за ночь. Сторож заворожено наблюдал за происходящим, как за спектаклем в нескольких действиях.

Вот и сейчас, незнакомец вновь остановился и принялся рассматривать могилу. Он протянул руку, по всей видимости освобождая плиту от налипших мокрых листьев, затем снова выпрямился. Фигура его выражала нетерпение и злость. Он знал наверняка то, о чем сторож Афанасий не имел ни малейшего представления – надписи на могильных плитах менялись. Днем имена и даты были одни, ночью совершенно другие. Черный человек обязан найти только одно имя, и он найдет его, во что бы то ни стало. После чего жизнь его перемениться. Навсегда!..

По верхушкам окружающих деревьев пробежал ветерок и дождь вместо того, чтобы закончиться пошел сплошной стеной. Он будто бы подталкивал пришельца к выходу. Шум ливня заполнил кладбище, поселок, весь мир, напоминая об иной жизни и иных мыслях. Он словно объединял собой желания всех живущих, их стремление к новому солнечному дню, к тому, чтобы тучи поскорей рассеялись. Как мало надо для счастья – чтобы дождь начался и прошел. Но сначала начался!

Человек спрятал лопату, взял фонарь и направился к одному из боковых выходов, через которые всегда проникал на кладбище. Плотная стена дождя скрыла его от глаз...