Текст книги "С другой стороны"

Автор книги: Владимир Серебряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Владимир Серебряков
С другой стороны

—…Я одним ударом раскроил его от плеча до пояса, так что смазка брызнула, но робзбойники не устрашились, и…

Разряд.

Темнота. Тишина.

Скафандр перезагружался постепенно, посистемно. Изображение на визоре пропало на секунды, вернулась в оптическом диапазоне. На мгновение Данилу открылась заново жуткая красота окружающего мира.

Тысячи оттенков черного, бурого, металлически-серого. В глиняном небе плыли асфальтовые тучи, рассыпаясь непрерывными каскадами молний, озарявших пейзаж ярче невидимого солнца. Ветви из черненого хрома раскачивались на магнитном ветру. Лиловые радуги играли на кляксах разлитой смазки, и желтели наросты ферроцена у высыхающих бензиновых луж.

По мере того как подгружались маскирующие алгоритмы, мир терял причудливое величие. В чужой монастырь не лезут со своим взглядом – местные жители воспринимали мир, по большей части, эхолокацией в непрестанном громе разрядов, и трудно было преобразовать их не-зрение в формы, ясные для землянина. Ограничиваться оптикой не позволяли условности контакта: то, что аборигенам казалось очевидным, в зрительном диапазоне могло не существовать вовсе.

Последним заработал, отойдя после электромагнитного удара, переводчик.

– …И я гнал их в одиночку до самой Медной горы, хвала Всепрограммисту! Ха, славная была драка!

Барон от избытка чувств стукнул кибаргамака по крупу передней левой ногой. Скакун благородной булатной масти даже антенной не повел: выучка у него была под стать могучим электрыцарским дестройе, но в отличие от тех баронский трактор мог не только нести на себе закованного в изолирующую броню воина, но и мчаться, если нужно, с невиданной быстротой – качество крайне полезное для его хозяина, сделавшего себе карьеру капитана ландскнехтов как громкими победами, так и своевременными отступлениями.

– Да ты никак не слушал меня, бледнотик!

– Прошу прощения у благородного, – заученной фразой ответил Данил. – Меня оглушило молнией.

– Вот нелепое создание! – скрежетнул рехнриттер, размахивая свободной рукой и презрительно подергивая задними конечностями. – Если бы не объявленная тобой награда, никогда бы не взялся я… хм… совершить героический подвиг, избавив мироздание от злокозненного графа Дракула. Хотя, конечно, взялся бы, ибо достойно рыцаря изничтожать эксротаторов, имя и титул свои позорящих, низкопуляторов, сажекопов… – Барон понемногу распалялся; еще немного – и ему удалось бы убедить себя, что идея разбить дружину пресловутого графа, самого Дракула зарезать, а владения его вместе с титулом – присвоить, пришла ему в железную башку совершенно самостоятельно, из высших соображений феодальной морали, а не была туда вколочена при помощи крупной суммы денег. Конечно, бОльшая часть аванса утекла по карманам срочно нанятых солдат: собственной банды ландскнехтов барону Ферроплексу для выполнения поставленной задачи определенно недоставало.

Рядом снова ударила молния, избавив Данила от необходимости выслушивать поток вычурных ругательств.

– …По указке существа интернально склизкого, хлюпоумного и дисферричного! – закончил барон. – Слышал ли ты меня, бледнотик?

– Слышал. – Данил чуть было не кивнул молча, но спохватился. Мимику обитателям Станислава заменяла в основном жестикуляция обоими парами ног, дополненная непроизвольным радиописком.

– Это хорошо, – заключил барон. – Постыдно было бы мне повторяться ради создания, от всякого разряда в обморок падающего, будто из банки лейденской без меры хлебнув!

Землянин промолчал. Его не оставляло чувство, будто он чего-то не понимает в происходящем.

Отчасти виноваты были переводчики. Семантическую базу для них составляла та самая экспедиция от Неоафинского университета, которую Данил прибыл спасать. Квестор пытался за время прыжка на Станислав ознакомиться вначале с отчетами экспедиции, потом – с основными работами «новой гуманитарной школы», необходимыми для того, чтобы понимать отчеты экспедиции, и пришел к выводу, что приверженцев новой гуманитарной школы вообще нельзя выпускать за ограду университета. Объем данных о том, что в глазах ганзейского купца и составляло основную ценность планеты Станислав – биохимии, биологии и в особенности технологий, разработанных обитателями уникального мира, – был ничтожен, зато о литературе и фольклоре аборигенов Данил узнал гораздо больше, чем ему хотелось бы, и все равно не мог отбросить смутного ощущения неправильности. Переводы, которые предлагала ему семантическая база, были выразительны, многозначны, даже поэтичны местами, но квестор уже не первый день подозревал, что к сути происходящего они имеют отношение крайне отдаленное.

Лес подступил к самому проселку. Чешуйчатые стволы медленно колыхались, соединяя хрупкую корку земли с заслоняющими небо гроздями ртутно блестящих шаров. Робослик меланхолически перебирал восемью ногами, пытаясь не отстать от длиннолапых скакунов. Свора алмазных псов, похожих на перекати-поле, трусила по обочине. Неярко переговаривались в оптическом диапазоне ландскнехты, искрил под копытами карборундовый песок, и с неба сыпался черный сажеснег.

Что-то протяжно засветилось в чаще. Ехавший одесную знаменосца с бунчуком из латунной проволоки наемник напрягся, перехватив поудобнее копье-разрядник, но то, что глядело на проезжающую банду тысячей ушей, не решилось связываться с солдатами.

– Граница близко, – проворчал сержант, и, словно в ответ над дальней грядой, скрывшейся покуда за лесом, встало призрачное зарево. Где-то в глубине, под тонким слоем кипящей магмы и континентальными плитами спрессованного графита, лопались и заживали даже не трещинки – слабины в тысячекилометровой карборундовой мантии. Внутреннее строение планеты порождало сильнейшее, но катастрофически изменчивое магнитное поле. Домены плыли и сталкивались, перезамыкались силовые линии, и там, где проходили стыки между ячейками относительной стабильности, пролегали Границы – поля хаоса, населенные невиданными киберями, способными выжить там, где вскипал электрический разум аборигенов.

Владения маркграфа Дракула пролегали вдоль Границы, прикрывая от ее выползков многонаселенные и высококультурные земли Электриции, колыбели кибернийской цивилизации, достигшей в своем блистательном развитии таких высот, как феодализм, междоусобица, рыцарский роман и охота на ведьм с последующим преданием оных электрическому разряду за неимением костра: в угарном газе огонь не горел. Печи у местных кузнецов были индукционные.

– Мне говорили, что о графе ходит много недобрых слухов, – заметил Данил как бы невзначай, надеясь выудить из барона что-нибудь новое о существе, похитившем шестерых земных исследователей.

– Пустые бредни чернофрезцев, – отмахнулся барон. – Если верить всяким россказням, в замке-на-холме восседает не благородный маркграф, а сущий роборотень!

Он нелепо вывернул заднюю ногу, чтобы почесать бок под изолирующей броней, отчего грушевидное его тулово опасно накренилось в седле. Железные чешуи заскрипели. Металлическая корка, рассеченная пугающе асимметричными трещинами, покрывала аборигенов не полностью: на сгибах, в мягких, уязвимых местах, из-под нее проглядывало сплетение черных жил, похожее на облитую смазкой резину.

Данил лишний раз помянул редакторов семантической базы недобрым словом. Никакими роботами аборигены не были. Их породил тот же эволюционный процесс, что землян, а также жителей Мглы, Имира, Товии, Абсента, Гробницы, Малахита и еще нескольких десятков планет, где возникала разумная жизнь, – правда, работать этому процессу пришлось с иным материалом. Планета сформировалась из пылевого облака с повышенным содержанием углерода – это обычное дело для систем более молодых, нежели Солнечная. Вместо оксидов из раскаленного газа выпадали, слипаясь комьями, карбиды, кометы приносили на поверхность планеты метан и сухой лед. Двухфазная биохимия живой ткани, возникшей из хлопьев сажи на границе капель метанола и бензина, перерабатывала летучие карбонилы, так легко возникавшие в атмосфере из угарного газа, наращивая из переходных металлов каркасы и оболочки, опоры и оборки. Железо на Станиславе служило биологическим сырьем. Нервы у местных жителей были без преувеличения стальные.

– Конечно, злодействами сей муж кибернийский запятнан без меры, однако ж тех грехов, что приписывает ему молва, на нем нет и быть не может, поелику не бывает такого и быть не может между границ, чтобы дворянин высокого роду осквернил себя программерзкими занятьями, – пояснил барон. Злодейства графские выражались в демонстративном пренебрежении королевскими указами, королевскими прево и в особенности – королевскими мытарями. Барон, как верный подданный его величества Фульгурана Молниеметного, пообещал с этой порочной практикой покончить, чем вызвал сдержанное одобрение своей авантюры со стороны инженераль-интенданта. – Магии же черной, роборотничества и электрупырства на свете вовсе нет.

– А как же вчерашнее… – начал Данил.

– Суеверия, – отрезал Ферроплекс. – Крестьянские суеверия.

Повисла пауза, беременная статическим зарядом.

– Далеко ли до ристалища? – спросил квестор, чтобы сменить тему.

– За лесом, – снисходительно бросил барон, подкручивая антенны, точно усы. Были они у него раскидистые, как рога: четыре пучка тонкой проволоки на том месте, где у человека находятся виски, по сторонам зрительных эхокамер. – Волей Всепрограммиста, если ничто не помешает, через час-другой выедем. А там останется только дождаться супостата, дабы выйти против него, согласно обычаю, в честной схватке электрыцарской.

Честная схватка подразумевала, что противники выставят на поле нанятых солдат, и те будут молотить друг друга разрядниками, покуда не выявится победитель: нечто среднее между шахматами и футболом, с поправкой на летальные исходы. Иногда наниматели выходили на поединок, сражение прерывалось, и обе стороны с интересом наблюдали, как их высокородия тешат дурь. В этом случае до смертоубийства не доходило. Отщепенцев, готовых отказаться от заведенного порядка ради какой-то там победы, терпели разве что в пограничье… где банда сейчас и находилась. Данил надеялся только, что у барона припрятан какой-нибудь козырь в рукаве на такой случай, потому что у землянина из оружия при себе был только тяжелый кошель с монетами.

Данил глянул на небо. Призрачный диск солнца скатывался все ниже по гнойно-желтому небу, цепляясь за облака. К тому времени, когда сражение начнется, короткий день уже подойдет к концу. Туземцам с их сонарным зрением это не помешает, а вот землянин надеялся заснять происходящее, чтобы аналитики потом поработали с нативным материалом. Этнографы приходят и уходят, а Ганза остается. В конечном итоге контакт с цивилизацией местные жители установят не как материал для диссертаций, а в качестве торговых партнеров.

Время тянулось неторопливо, как цокали по графитным плиткам стальные копытца скакунов. Данил подремывал на ходу, не давая себе уйти в сон глубоко, но напрочь отрешившись от экспрессивных монологов барона. Тянулись вдоль обочин плети колючей проволоки, усыпанные фрактальными цветами.

Наконец лес расступился. Дорога круто забирала влево, вдоль опушки. Впереди раскинулся широкий болотистый луг, за которым вновь начиналась чаща на склонах замкового холма. На вершине щетинился башнями и громоотводами замок: кажется – рукой подать, а реши добраться – и потратишь не один час – той же узкой лесной дорогой, мимо нищих деревень, мимо сухих полей. Далеко здесь горизонт, высоко облака, и редко льется с неба спиртовой дождь, смывая пыль с листьев и лиц.

– Поживей, ржавчики! – заорал барон, выводя Данила из спячки. – Строиться! Покажем эксротатору, что такое настоящие солдаты! Его отребья еще не видать – точно по хлевам хоронятся, трусы! Стройся, кому говорят, химозг!

И вот так у них все, подумал квестор. Начиная с клеточного уровня: точней, дендритного, потому что местным аналогом клетки служила ветвистая углеродная мономолекула на стыке фаз. Все двойственно, все до странности зыбко для существ, облеченных в живую сталь. Вот и нервная система у аборигенов двойная: высшими процессами управляет бег электрических токов по проводам между полупроводниковыми кристаллами, но одновременно с ним тело подчиняется сугубо химическим процессам во втором, медлительном мозгу.

Драгунских скакунов согнали в табунок на ближнем краю поля, под охраной алмазных псов. Многоногие гончие потявкивали огоньками, стрекали стальными щупальцами, стоило безмозглым тракторам шагнуть в сторону. Пехотинцы натягивали тяжелые резиновые доспехи, проверяли заряд в батареях копий. Сержанты вполголоса, лоб в лоб и антенна в антенну, вразумляли в чем-то самых бестолковых подчиненных. Кавалеристы держались поодаль, заняв тактически важный взгорок, чтобы в нужный момент ударить по вражескому строю искристым клином разрядников.

– Позвольте поинтересоваться, ваша светлость, – спросил квестор, когда суета немного унялась, а барон занял подобающее командиру место в тылах, рядом с обозом, откуда при помощи складной прожекторной вышки собирался руководить сражением. – Когда нам ждать… э… узурпатора Дракула?

– Узурпатора? – переспросил Ферроплекс, чей электразум, очевидно, занят был обсчетом предстоящего боя, препоручив общение с инопланетником туповатому химозгу.

– Разумеется. Узурпатора, занявшего принадлежащий вашей светлости по праву графский престол, – разъяснил квестор, подавив смешок.

– А-а! Да. Конечно. Ждать… – Барон, втянув антенны, глянул в располосованное молниями небо. – Скоро. Уже скоро. Я опасался, что придется посылать гонца в замок, чтобы передать вызов, но нас, кажется, и так заметили – вон, на башне донжона звонит ответный колокол.

Данил про себя подивился избирательной зоркости аборигенов. Даже усиленным шумоподавителями сонаром скафандра было совершенно невозможно выделить из непрестанного грохота колебания атмосферы, потревоженной далеким набатом. С другой стороны, зрение служило туземцам сугубо вторичным органом чувств; о существовании солнца за облаками они едва догадывались, мир в их представлении накрывала Сфера громов.

Сейчас облака утихли. В розовом зареве над Границей уже зарождалась разность потенциалов для очередного грозового припадка, но пока сетка молний в вышине расползлась на отдельные нити.

И с потемневших небес на выстроившиеся как по линейке ряды ландскнехтов обрушился дракон.

Силуэт чудовища рвался в глазах, рассыпаясь осколками: тут вскинутое для удара крыло, там сверкающие когти, – но то в сонарном диапазоне, а в оптике покрытый гасящей звук войлочно-комковатой шерстью дракон проявлялся целиком, вот только увидеть его во всем ужасе не удавалось. Слишком он был огромен. Тут хромированная лапа сметает солдат одного за другим, но не успеет соскользнуть взгляд, как на ее месте уже крутятся, отблескивая в лучах цвета хаки, алмазные ротовые фрезы. Чья-то рука вместе с копьем разлетается железными опилками под слепящий вой умирающего и пронзительное ржание скакунов.

Робослик встал на дыбы, сбросив седока. Данил шмякнулся в смоляную лужу, влипнув в полужидкий асфальт спиной. Ядовитое небо раскинулось над ним на миг и тут же скрылось за непроглядными перепонками драконьих крыл. Огромная лапа впечаталась в землю рядом, раздавив тушу раненого скакуна, – во все стороны брызнули спирт и бензин, забрызгав сенсоры шлема. Мелькнуло, пролетев, копье-разрядник, полыхнули синие и золотые искры – тут же лязгнула броня – и снова откуда-то фонтаны черно-желтой двухфазной крови.

– Назад! – сверкнуло лазерными бликами. – Все назад!

Дракон поднялся на дыбы. Из многофрезной пасти исторгся механический вой, озаривший эхом поле бойни. Передние лапы молотили направо и налево, разрывая на запчасти скакунов и всадников.

– Прочь, ржавцы!

Лейтенант банды, презрев приказ, задал скакуну стрекал. Дестройе набирал ход неторопливо, как разгоняется комета, соскальзывая в потенциальную яму далекой звезды, и так же неумолимо. Электрыцарский лэнс вонзился в уязвимое место под крылом, в узел черных жил, не прикрытых проволочной шерстью. Вонзился – и вырвался у ландскнехта из рук, когда дракон поднялся, чтобы прихлопнуть когтистой лапой и всадника, и скакуна. Древко копья развалилось в труху, когда крутящиеся жвалы сомкнулись на нем. Разрядник откатился в сторону, выпав из разжавшейся руки. Кроме руки, от лейтенанта не осталось ничего.

– Отступаем!

Зычный голос барона озарил поле синеватыми отблесками ужаса.

– Проклятый роборотень! Отступаем! Прочь! Прочь!

Но отступать было уже некому. Чудовище додавливало последних пехотинцев, как тараканов, всадники полегли первыми вместе со своими тракторами. Возможно, барону и удалось уйти – быстрые ноги кибаргамака спасали его прежде не раз, – но, влепленный в асфальт, точно муха, Данил этого не видел.

Тварь замерла на миг, не обращая внимания на беспомощного бледнотика, поводя наблой башки из стороны в сторону. С застывших фрез стекал керосин, капая на низко растущие антенны. А на грудной пластине, приваренной поверх природной брони, проступали, облитые кровью, знаки местной письменности – то ли девиз, то ли тавро.

Черные лапы бросили вверх призрачную мозаику тела, крылья оперлись о плотный воздух, и дракон взлетел. Из сдвоенной глотки вырвался пронзительный свист, озаривший ристалище эхом, мелькнул в черном небе двойной отблеск хвоста, и чудовище скрылось среди низких полупрозрачных туч.

Данил приподнялся, с трудом выдернув плечи из липкой смолы. Вокруг стояла оглушенная тишь. Поле было истоптано, тут и там валялись брошенные копья, тюки, туши скакунов, тела солдат. Один из ландскнехтов был еще жив, но, прежде чем землянин успел хотя бы спросить себя – чем помочь существу, в биологии которого не разбираешься, – антенны туземца поникли, и с последней вспышкой сигнальных огней солдат испустил дух. Робослика нигде видно не было – должно быть, глупое создание удрало в лес, на корм железным волкам.

И тут квестор понял три вещи. Во-первых, он остался совершенно один в двухстах километрах от базы, на планете, где радио не пробивалось сквозь кипящую ионосферу, лидарные лучи гасли в облаках сажи, и единственным способом связаться с «Бао Чжэном» на орбите было – задействовать эвакуационный маяк. Во-вторых, наружный термометр показывал плюс пятьдесят восемь, и, когда батареи скафандра разрядятся, Данил начнет медленно вариться в своей скорлупе. Еще никому не удалось утрамбовать действующий термоядерный реактор в габариты рюкзака. В-третьих, его отделяло добрых двадцать километров от замка, где, помимо графа Дракула и его ручного дракона, находились четверо из шести похищенных ученых. И, должно быть, трупы остальных.

У него не было оружия, у него не было связи, у него не было времени и не было никакого представления о том, что делать дальше.

Квестор пожал плечами под издевательски белым скафандром и, подняв брошенный лейтенантский разрядник, зашагал по дороге, вымощенной черным кирпичом, в сторону далекого замка.

Солнце зашло, и наступила темнота.

Днем раньше Данил только начинал подозревать, что дело обстоит сложней, нежели ему представлялось.

– Упрямиться вздумал, быдло?! – взревел барон, нависая над деревенским старостой, точно осадная башня.

– Да как можно, ваша пришлая светлость! – проныл тот, еле держась на ногах. У запуганного старосты подгибались разом все четыре колена. – Толька-а… нельзя ли…

Данил слушал вполуха, озираясь по сторонам. Зрелище ему открывалось не слишком впечатляющее, зато весьма поучительное – если вы питаете слабость к азбучным истинам. Образами деревушки на краю владений графа Дракула можно было иллюстрировать старую максиму: «Нищета везде одинакова».

Крестьяне отличались от жителей Грабенграда, где располагалась университетская база и где Данилу удалось нанять банду ландскнехтов, даже внешне. Низенькие, широкие, они больше походили на груши о четырех ножках, нежели горожане, более близкие к землянам пропорциями. Железная броня на боках нарастала кривой и тонкой, местами в ней зияли дыры, а у одного перекошенного ее покрывала ржавчина, невероятная в нейтральной атмосфере планеты. Плохое питание, тяжелый труд, болезни – все как в земном Средневековье, подумал про себя квестор. Ну и сверхэксплуатация, как же без нее.

Навесы здесь крыли пластинами графита, шестиугольными, как соты. Поверх старой черепицы нарастала то ли трава, то ли плесень, такая же черная. Вместо стен – гасящие звук циновки, плетенные из углеволокна. На одной крыше Данил увидал местный аналог козы: похожее на гусеницу существо царапало графит слабыми жвальцами и протяжно мигало боковой линией.

Вначале квестор подумал, что барон именно эту козу и пытается у крестьян реквизировать – то ли на прокорм ландскнехтам, то ли в других, простому бледнотику непонятных целях. Потом он понял, что речь идет о быдле иного племени. Манера станиславской аристократии одним словом называть крестьян и их скотину хорошо вписывалась в феодальный шаблон, но похоже было, что барон собирается взять с деревни подать кровью, или машинным маслом, как тут принято говорить, в обход номинального владетеля здешних земель, графа Дракула. Староста оказывался между двух огней: отказать значило лишиться головы, а согласиться – лишиться работника сразу, а головы – потом, когда об измене проведает граф.

Поэтому староста тянул время, электразумом уже понимая, что сдастся, но медлительным химозгом еще сопротивляясь очевидности.

– Так, ваша пришлая светлость!.. Помилосердствуйте!

Ферроплекс метко ткнул крестьянина тракторным стрекалом в бок, между тонких кружев прохудившегося жестяного корпуса.

– А ну, живо, скот, кому сказано!

Лейтенант многозначительно пристукнул разрядником по булыжной кромке бассейна, где под толстой коркой желтой пены досыхали последние капли дождевого спирта.

– Слушаюсь, ваша пришлая светлость! – Староста едва не царапал днищем землю, раскорячив колени на манер паука.

– Да смотри, скот, не ржавчика какого-нибудь! – рявкнул барон. – Молодца химозгом послабже. Есть у вас такой, чтобы графу… – автопереводчик замялся, – …не давал клятвы?

– Да как же не быть? – Староста шарахнулся, едва не повалив стоящее у столба ведро ферроценовой крошки. – Бесперечь кого-нибудь приложит, так что память вон, я уж стараюсь как могу, своего ума вкладываю, да много не вложишь. А наша светлость-то, он такой… про него знаете что говорят? Правду говорят. Электроборотню-то невместно до нас, простых, спускаться… Сироти-инушки мы!.. – завыл он внезапно, чуть не ослепив квестора.

– А ну, пошел прочь, скот! – Барон замахнулся на старосту, и тот, подволакивая заднюю правую ногу, посеменил прочь. – Электроборотней он, видишь ли, испугался.

Ферроплекс помигал сердито налобным фонариком.

– Однако, если злокозненный Дракул, – на этом месте Данил вздрогнул. В баронской речи имя графа лишь недавно обзавелось непременным эксплетивом, – оставил без внимания столь важное тактически место, как сия деревня, то дела его, верно, совсем плохи, и до самого замка встречи с наймитами его подлыми ожидать не следует. Или же, напротив, уверен в силах своих эксротатор и низкопулятор сверх меры и надеется устоять пред силами нашими вблизи гнезда своего родового, в каковом случае опять же близкого сражения не предвидится. Так или иначе у нас есть время от знамения недоброго избавиться, по вине зольдата излишне ретивого приключившегося.

Излишне ретивый солдат ухитрился во время перестроения на марше заплестись в собственных ногах – химозг попутал, не иначе – и повредить левый двойной шарнир. Туземная нумерология придавала особое значение простым числам, а в отряде ландскнехтов с потерей бойца осталось 256 туземцев – 28 – число не просто составное, но четное, если так можно было выразиться, многократно, и притом четное число раз, что сулило какие-то совсем уже немыслимые беды, Данил робко намекнул на разбиение по Гольбаху, за что был осмеян как невежественный бледнотик, не имеющий понятия об основах матемагии. Поэтому отряд предстояло любыми средствами пополнить, и кому-то из крестьян предстояло отведать прелестей электрицийской рекрутчины.

Рекрута провожали половиной села. На взгляд землянина, процессия напоминала похоронную, только виновник передвигался своим ходом. Крупный абориген – почти человеческого роста, несмотря на подгибающиеся колени; при местном тяготении он весил, должно быть, пару центнеров – перебирал ногами вяло. С одной стороны его поддерживала старушка-мать (низкорослая пожилая особь условно-женского пола, поправил себя Данил), с другой суетился староста.

Площадку рядом с бассейном заняли ландскнехты, растолкав крестьян, скотину и своих товарищей. Земляне бы расставили свидетелей симметрично; станиславцы опирались на простые числа – солдаты встали по углам квадрата: один, двое, трое и пятеро, – похожие друг на друга, точно близнецы. Барон Ферроплекс мог быть напыщенным, самовлюбленным скрягой, но дисциплина в его отряде царила железная. Данил успел уже убедиться, что ландскнехты могут двигаться точно пальцы одной руки – когда захотят, потому что вне службы более неуправляемой толпы стоило еще поискать. В этом они походили на своего нанимателя, устроившего в честь заключения контракта грандиозную попойку в самом большом трактире Грабенграда, с хоровым пением и битьем лейденских банок.

Сам барон стоял посредине площадки, сняв ради такого случая резиновый шлем. Жестяное забрало на его морде слегка приподнялось, обнажив четыре ротовых фрезы.

Рекрута толкнули вперед в четыре руки и добавили тупыми концами разрядников в спину, так что здоровяк повалился перед Ферроплексом на колени. Деревенские жители глядели на него во все уши, покачиваясь, точно водоросли.

– Не ржавец, – промерцал барон себе под нос, – не фартунг… телом крепок, химозгом слаб – для солдата в самый раз… А ну признавайся, смерд, – обернулся он к старосте, – где изъян? В жизни не поверю, чтобы вы, отродье низкопуляторское, благородного электрыцаря надуть не попытались.

– Не извольте беспокоиться, ваша пришлая светлость, никакого изъяна, – залебезил староста и тут же, покосившись на сдвоенные наконечники копий, добавил: – Только вот… эта… пастух он у нас.

– И что? – не понял барон.

– Так это… хотя не положено… а без того со скотиной не управиться… – прошептал староста, вжимаясь в землю.

– Низкопулятор, что ли? – понимающе клацнул забралом барон. – Дурь из него в строю быстро выбьют. Это Дракулу вашему, господину вскорости бывшему, вольно было быдло свое распустить, а у мене вот где будете все!

Дли убедительности он показал сжатый кулак. Ветвистые черные пальцы оплетали друг друга, словно щупальца морской звезды. Данилу пришло в голову, что внешнее устройство местных жителей повторяет внутреннее: так же ветвились и безоболочные аналоги клеток в здешней биологии, и углеродные молекулы-цепочки, на которых строился метаболизм обитателей планеты.

– Ладно уж, прощу на этот раз, быдло Дракулье, – проворчал Ферроплекс, хотя ясно было, что ему просто недосуг вколачивать нормы морали в пока еще чужую собственность, а крестьяне в Электриции полагались собственностью дворянства. Неоафинские этнографы не сошлись во мнениях, считать ли это состояние крепостничеством или рабством. Во всяком случае, имен здешнему зависимому сословию не полагалось. Крестьян называли по владельцу, но квестор не сразу осознал, что правило это распространялось не только на них. Ландскнехты, даже не из рядовых, тоже не имели личного имени. Землянин не удивился бы, если б им давали номера, как роботам.

– Ваша светлость как никогда снисходительна, – пробормотал Данил, зная, что барон не уловит иронии.

– На колени! – повелел Ферроплекс, хотя рекрут так и стоял на коленях, не двигаясь. – Сим приемлю тебя, скот, под свою длань, дабы твоя воля конгруэнтна стала моей.

Он нагнулся, ткнувшись бывшему пастуху антеннами в антенны. Шорхнуло, заискрило. Тело рекрута содрогнулось, ощутимо вытягиваясь под давлением напряженных мышц. Черные тяжи заходили под железной чешуей. Толпа забормотала, но слов было не разобрать.

И вот тогда квестор сделал то, что собирался сделать уже несколько дней. Он отключил транслятор.

– Моновалентный режим перепада. Повторить перевод последней фразы, – скомандовал Данил в безопасной глухоте шлема.

– (Неиэвестно), – сообщил транслятор. – (Неизвестно) (неизвестно) я/мое/мне (неизвестно) (наложение смыслов) (неизвестно).

– Вернуться к поливалентному режиму, – растерянно потребовал квестор.

Ни единый набор световых сигналов, которые выдавал барон, не соответствовал по своему семантическому спектру тем переводам, какие мог предложить транслятор. Программа просто устанавливала соответствия между русскими словами и смысловыми единицами электрицийской речи, причем делала это, похоже, случайным образом. Или потому, что первый из неоафинских лингвистов оказался заворожен поверхностным сходством увиденного с прочитанным в учебниках истории. Достаточно было неправильно перевести всего одно-два ключевых понятия, чтобы остальные последовали, как лавина за первыми снежинками, сметая остатки грубой реальности сокрушительной волной рационализации.

Что на самом деле произошло перед тем, как к банде Ферроплекса присоединился новый солдат? Теперь Данилу оставалось гадать. Невежество было приятней: спокойней.

Новоиспеченный солдат с трудом поднимался на ноги. Остальные ландскнехты обступили его, колотили по жестяным наплечникам кулаками и ярко ухали лицевыми огнями: то ли приветствовали товарища, то ли веселились за его счет – без транслятора трудно было сказать, а переводчику квестор больше не доверял.

Барон отошел, держась поодаль от подчиненных. Крестьяне разбредались понемногу; только староста крабом обходил площадь посолонь. поглядывая на бывшего пастуха. Быть может, их связывало что-то? Устройство семьи в Электриции оставалось для Данила полной загадкой; статья руководителя станиславской экспедиции, доктора Симин Йекта, не прояснила ничего в этом вопросе, осмысленные словосочетания вроде «смоподобные графы фамильных связей» и «непрямое соответствие генеалогических деревьев и графа вассальных связей» вязли в новогуманитарной трескотне.

Данил двинулся прочь, пользуясь тем, что большинство крестьян глазело скорей на барона и его ландскнехтов, чем на привязавшегося к тем бледнотика, – аборигены низкого происхождения или состояния вообще не отличались любопытством по отношению к инопланетянам – еще одна загадка, вместе с прочими вызвавшая к жизни гипотезу о том, что сословия туземного общества на самом деле принадлежат к двум разумным видам. Опровергалась эта гипотеза с легкостью: в подчиненные сплошь и рядом уходило потомство титулованных электрыцарей, не обделенных ни любопытством, ни ростом, ни электрической активностью полупроводникового надмозга.