Текст книги "Без названия"

Автор книги: Владимир Савватеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Ко мне пришел Славка. Он как всегда залез на мою подушку и развернул свежий выпуск "Веселых картинок". Мы начали читать. У Славки был синий фломастер и мы по ходу чтения подправляли некоторые недоработки, допущенные художниками журнала. Дорисовали ворота в сцене доисторического хоккея. Потом мы вдруг наткнулись на такие строчки:

Я взял бумагу и перо,

Нарисовал утюг.

Порвал листок, швырнул в ведро,

В ведре раздался стук.

Это было довольно неожиданно и смешно для такого журнала, и мы так долго смеялись, что потом с трудом пришли в себя.

У всех послеоперационных больных из живота торчат два провода. Они подключены прямо к сердечной мышце и это сделано для того, чтобы в случае чего их можно было подключить к источнику высокого напряжения. Жить с проводами очень неудобно. Они постоянно цепляются за майку, создавая при этом весьма неприятные ощущения в месте их выхода наружу. А при раздевании для медосмотра, конкретно, при снятии майки через голову есть риск их вообще выдернуть. Но ко всму можно привыкнуть. Привык и я, и когда подоспело время эти провода удалять, я пошел на это дело без всякой охоты. Впрочем, эту неохоту можно было объяснить и другим, менее выгодным для меня образом. Дело в том, что удаления проводов я БОЯЛСЯ. Даже больше, чем пункции. Я ходил и выспрашивал у всех, кому провода уже вытащили обо всех подробностях этой процедуры. И с каждым рассказом боялся все сильнее. И вот настал тот день. Я взгромоздился на стол в процедурном кабинете. Было открыто окно. В кабинете было довольно свежо и меня сразу прохватила крупная дрожь. Дрожь усиливалась по мере того, как я углублялся в смысл и сущность этой процедуры. Подошла медсестра с бодрым видом. Сняла повязку с проводов. Я мысленно вскочил и убежал. Затем она начала шевелить провода, причиняя мне те неприятные ощущения, о которых сказано выше. Я стал собирать остатки воли в кулак. Медсестра сказала: "Подыши глубоко." Я подумал: "Вот, сейчас я подышу глубоко, потом она скажет чтобы я затаил дыхание и рванет из меня провода." Я начал глубоко дышать и тут почувствовал, как слегка вздрогнуло сердце и медсестра сказала: "Все!" Я подумал: "А второй провод?" Но, к моей радости, оказалось, что медсестра одним рывком удалила сразу оба провода. Она даже показала их мне, чтобы я удостоверился. Тут напряжение в моей нервной системе упало и я опять стал благодушен и весел, насколько позволяло мне тогдашнее состояние здоровья и сознание того, что мне еще предстоит снятие швов.

Я иду по переходу, соединяющему новый и старый корпуса ВНЦХ. Переход – это застекленный коридор-мост на уровне 2-го этажа. На улице холодно, идет крупный дождь. Люди в зонтах. В переходе тепло, сухо. Еле слышен приглушенный стеклом шум дождя. Настроение тоже какое-то приглушенное. Пол в коридоре идет под уклон.

Громадное дерево во дворе Центра, пышно-зеленое в пору, когда я ложился "на обследование", теперь было серым, скучным и лишь кое-где грязно-желтым.

Потом пошел снег. Из окна моей палаты видны были перила балкона, покрытые пухлым слоем свежего снега. Снег навевал невеселые мысли о скорой выписке, разлуке со Славкой и со всем этим окружением.

На днях выписали Витьку. На прощание он зашел ко мне в палату. Мы зачем-то обменялись адресами. Пожали друг другу руки. Он вышел и я больше его никогда не видел.

Встречаю в коридоре Наташку. Она спрашивает меня про швы. Я говорю, что их мне еще не сняли. Она удивляется: "Как у тебя все долго!" (Примерно десятый день после операции)

Наконец день снятия швов. Все утро хожу на взводе. В животе неприятная пустота. Назначили время после обеда. Очень смутно: медсестра в повязке. Что-то режут на животе. Щелкают кусачки. Один есть! Я с трудом разлепляю глаза. Спрашиваю: "Еще много?" Меня почти презирают. Наконец я без швов. Нестерпимо жжет и чешется. Чем-то мажут. Жжение стихает. Все.

В столовой. Славка со своей мамой сидят вокруг меня. В столовой почти нет народу. Мы со Славиком едим. Я вяло ковыряюсь вилкой в тарелке. Славка останавливается, смотрит на меня и говорит: "Володька, покорми меня с ложечки." Я отмахиваюсь: "Я тебя так покормлю, что ты у меня ложку не поймаешь" Смеемся.

Цветной телевизор в холле греется. И когда он перегревается, он перестает быть цветным, а если позволить ему греться дальше, он перестает быть и черно-белым. Чтобы не допустить этого, послеоперационные больные по очереди подходят к задней стенке телевизора со своими воздушными шарами и выпускают из них результаты своего получасового труда, стараясь попасть струей воздуха на греющиеся элементы внутренностей телевизора.

Мы с Мамой сидим в вестибюле. Там тепло. Мы сидим в креслах. Возле стоят какие-то ящики. На стенку ящика выбегает таракан. Он останавливается и водит усами. У меня хорошее настроение. Я отламываю кусочек булки и протягиваю его таракану. Насекомое чует хлеб, привстает на цыпочки, трогает угощение усами. Откусывает. Мы с Мамой решаем его назвать Кешей. Прилепляем ему крошки на стенку ящика. Кеша ест.

Мы сидим в вестибюле. Я, Мама и Аркаша. Выходит Славик. Он по широкой дуге подруливает к нам и садится мне на ногу. Я знакомлю Славку с Аркадием. Славка спрашивает – правда ли, что Аркаша служил в десанте. Удостоверившись, просит показать ему какой-нибудь прием. Мама говорит, что Аркаша и Славка одной породы. Они оба светловолосые и чем-то похожи друг на друга. Мы смотрим слайды, которые мы с Аркадием снимали в нашем с ним походе на скалы.

На этаж положили какого-то Эдика. Ему лет 13. Славка зовет его Йодик.

Мы со Славкой сидим у меня в палате. Глубокий вечер. Мы спорим о том на какой срок посадили Новикова. Потом Славка без перехода начинает петь:

У павильона пиво-воды

Стоял советский постовой,

Он вышел родом из народа,

Как говорится, парень свой...

Мелодия для песни позаимствована из:

Вот кто-то с горочки спустился

Наверно миленький идет...

Во время пения Славка часто облизывает губы языком. Это у него такая привычка. Песня исполняется вся целиком, до самого конца.

Сидим в столовой. Весь народ уже поел. Я ем, а Славка сидит со мной за компанию и пьет томатный сок. Он набирает сок в рот и громко чавкая "дегустирует" его. Затем, внезапно решившись, залпом выпивает весь стакан. От быстрого питья у него на глазах выступают слезы. Славка явно доволен жизнью.

Программа радио здесь совпадает с реальным временем. Это удобно. Утром услышал, что вечером будет передача о песнях Высоцкого. Заранее готовлюсь. Регулирую радио. Радио в палате совмещено с коммуникационной системой. У приемника есть ряд клавиш. Назначение двух из них мне понятно: радио и вызов медсестры с поста. Приемник стоит в тумбочке. Я заранее предупреждаю Славку, чтобы он не беспокоил меня во время передачи. Я знаю, что если будет что-то смешное, то я ничего не услышу кроме Славкиного хохота. Точно ко времени иду в палату, включаю радио и ложусь. Больше всего понравилась песня "Вперед 500, назад 500" и ее строчки: "А я ему – ты не канючь, а он за гаечный за ключ". Пел Высоцкий, в палате стоял сумрак, горела ночная лампа, где-то в коридоре бегал Славка...

Мы со Славкой вдвоем едем в лифте. Я говорю Славке: "Хочешь мы сейчас застрянем?" Конечно он хочет. Вдоль стен кабины укреплены перила. Я распираюсь на них в одном углу. Славка в другом. Давления на пол нет. Лифт застревает. Славка сначала хохочет, потом пугается. Я звоню дежурному Через некоторое время мы трогаемся.

Поздний вечер. Темно. В палате горит только ночной свет. Я сижу один. Вдруг в коридоре раздается грохот, будто кто-то, неосторожный, нес жестяную ванну и, вдруг, запнулся, полетел, упал, свалился в непосредственной близости от моих дверей. Через несколько секунд в палату зашел Славка. Я тут же увязал его появление с предыдущим шумом и оказался прав: Славик шел ко мне, когда навстречу ему попался медбрат Ваня. Медбрат Ваня, будучи навеселе, и поэтому в широком настроении, решил отечески потрепать по макушке встретившегося Славку, но промахнулся и попал рукой в потолочное перекрытие, выбив при этом несколько теплоизоляционных плиток и произведя описанный выше шумовой эффект.

В палату ко мне вбегает Славка. Рассказывает как они сейчас напугали Ветвицкого. Эти малолетние хулиганы укрылись за дверью, и когда Ветвицкий, ничего не подозревая, беспечно бежал по лестнице откуда-то с верхних этажей, внезапно выскочили из укрытия и своими дикими криками чуть было не обратили в бегство молодого врача. Потом, мы со Славкой и Ветвицким едем в лифте. Славка спрашивает Ветвицкого: "А здорово мы вас напугали?" Тот оживляется: "Да, слушай, это кошмар просто!" Я говорю, что Славка мне уже доложил.

Мы со шпаной стоим на лестнице после неудачных попыток играть в волейбол моим мячом (он не круглый и не пружинит как Настин, который мы проткнули). Смотрим в окно. Там видна Пироговская улица, крыши, автобусно-троллейбусная остановка и странная надпись "Каучук". Ближе к горизонту видна решетчатая Шуховская башня. На улице ветрено. За окном планирует неизвестно как залетевший на высоту 9-го этажа, желтый лист. Мы стоим на подоконнике, ненадежно отделенные от бездны оконным стеклом, и боимся высоты.

Одно из самых светлых воспоминаний-ощущений того времени: я и Славка стоим на втором этаже у большого, во всю стену окна. С улицы ярко светит солнце. Мы стоим, щуримся на солнце, нам тепло, хорошо... Разговариваем. Я вспоминаю, что когда ложился в ВНЦХ еще было лето, все деревья были еще зеленые, а теперь..."Стоят лысые" – добавляет Славка. У меня отличное настроение. Мне все нравится. И солнце, и окно, что оно такое большое, и то что за окном, и то что рядом стоит Славка... Видимо в тот день организм мой окончательно решил пойти на поправку.

Наконец был назначен день Славкиной операции. Весь вечер с ним была его мама и нам почти не удалось поговорить. Только поздно вечером, когда его мама ушла, Славик подошел ко мне и я неуклюже попытался его подбодрить. Славка сказал, что операции совсем не боится. Я подтвердил, что бояться действительно нечего. Мы договорились, что я его дождусь из реанимации (меня на днях должны были уже выписать) И Славка пошел спать.

Утром я проспал момент когда его повезли в операционную.

Почему-то я был абсолютно уверен, что у Славки все будет хорошо. Поэтому я особо за него и не волновался. Потом сказали, что Славка уже в реанимации и операция прошла успешно.

На следующий день меня выписывали. А Славку все не спускали из реанимации. Мне уже начали оформлять документы на выписку. Я забеспокоился. Наша пресловутая бюрократия и бумажная волокита была сейчас как нельзя кстати. Наконец из грузового лифта вывезли каталку со Славкой. Я встретил его в коридоре. Славка смотрел довольно бодро. Его завезли в палату и я помог ему перебраться на кровать. Славка выглядел неплохо, конечно он был немного бледный, но ни на что не жаловался и вообще, держался очень хорошо. Я бы даже сказал – мужественно. Не распускал нюни.( Когда из реанимации привезли Витьку, он накрылся с головой одеялом и плакал навзрыд от жалости к себе и от радости, что остался жив. Мне потом даже стало неудобно и я вышел из палаты.) Пришла моя Мама. Она обрадовалась увидев Славку. У Славки, как и у всех послеоперационных больных сиплый голос – голосовые связки травмированы интубационной трубкой. Я советую ему пить гоголь-моголь. Приношу ему свой стакан с уже готовым гоголем-моголем. Славка с удовольствием пьет. Чуть ли не в последний момент вспоминаю, что до сих пор не обменялся со Славкой адресами. Славка диктует, я записываю. Индекса он не помнит. Так как после выписки я еще месяц должен был жить в санатории в подмосковном Переделкино, мы договариваемся, что я ему оттуда позвоню (что я потом и делал несколько раз). Славка приглашает меня к себе в гости в Минск. Он уверен, что мы обязательно еще увидимся и погуляем по Москве. Я в этом совершенно не уверен, наоборот, я думаю, что вижу Славку в последний раз, но чтобы его не расстраивать, соглашаюсь с ним. Потом я решил спуститься в вестибюль за Славкиной мамой, но встретил ее в дверях лифта. Ей передали, что Славка уже тут. Она принесла Славке обещанную электронную игрушку "Ну-погоди". Славка доволен. Возле Славкиной кровати собрались, наверное все дети отделения. Нам не дают как следует поговорить напоследок. Потом меня вызывают к старшей сестре. Я думаю что уже пора. Мы со Славкой жмем друг другу руки. Я беру с него слово, что он будет писать. Прощаемся с его мамой. Документы уже оформлены. Все, внизу уже ждет машина, которая должна везти меня и еще нескольких больных в Переделкино. Мы с Мамой напоследок заскакиваем в Славкину палату. Ему обрабатывают шов, а так как я уже одет по-граждански, то зайти в палату я не могу. Я машу Славке рукой. Славик машет мне. В глазах у него слезы.

Всю дорогу до санатория я думал о том, что вот и закончилась одна из светлых глав в моей жизни и это уже безвозвратно...Но, к счастью Славка оказался прав, и мы с ним еще не раз увиделись.

Раз в год, в конце августа я и Славка со своей мамой приезжали в ВНЦХ на проверку. Мы отпускали его маму бегать по магазинам, а сами отправлялись гулять по Москве. По Арбату, по паркам. Фотографировались, стреляли в тире. Вобщем неплохо убивали время. Запомнился один случай. С фонтаном. Он очень характерен для Славки и поэтому я его расскажу поподробнее.

В первый или второй наш приезд в Москву мы – я Славка и его мама, гуляли в парке Горького. Подошли к большому фонтану-бассейну. Бортик у фонтана сделан пологим и через него постоянно стекает вода в специальную щель. Славка со словами :"Володька, сфотографируй меня на фонтане!", полез на бортик. В последний момент мама успела ухватить его за бока и снять на землю. Славка надулся. Через год, в следующий наш приезд мы со Славкой гуляли по парку Горького уже без его мамы. Ну и конечно же не миновали фонтан, где Славка и реализовал наконец свои прошлогодние планы. Пользуясь тем, что у меня доброе сердце и были заняты руки, он все таки вскочил на бортик фонтана. Не удержался на сыром граните, подскользнулся и встал на четвереньки в воде. Я подскочил и стал его вытаскивать. Славка поднялся, снова подскользнулся и полетел теперь уже в щель, в которую стекает вода. Но тут я успел его подхватить. Мы под взглядами гуляющих в парке людей прошли и сели на скамейку. Славкины кроссовки хлюпали от воды. Я заставил его разуться и мы стали выжимать его носки. Все это сопровождалось бурными всплесками Славкиного веселья. Упал он довольно удачно – промокли только обувь и рукава. Хоть и было солнечно, но все же – начало осени. Я перепугался за Славкино здоровье и побежал в ближайший киоск, где за любые деньги хотел купить Славке какие-нибудь носки. Как назло носков не оказалось. Я вернулся к скамейке. Славка уже обулся. Я схватил его за руку и мы помчались в кафе, где из горячего оказался только горячий шоколад. Я купил Славке сразу три чашки. Славка был доволен. Еще бы! Вместо заслуженной нахлобучки – такая вкуснятина. Потом, когда я сдавал это чадо его маме, я пообещал ей, что если она еще когда-нибудь отпустит Славку со мной, мы будем за километр обходить все открытые водоемы.

Был я и в Минске в гостях у Славки. До сих пор мы с ним переписываемся. Вот только писать он не любит, за что я его и ругаю каждый раз при встрече. Да разве его переделаешь. Такой он человек – Славка. Сейчас, конечно, он уже взрослый – ему 20 лет, но для меня он навсегда останется веселым и немного разболтанным ребенком с торчащими в разные стороны волосами, звонким смехом и ясной душой.

Тому у кого-то хватило терпения дочитать вышеизложенное до конца я хочу сделать некоторые пояснения. Дело в том, что все это писалось мной в течение нескольких лет, и предназначалось исключительно для "внутреннего применения". Просто мне хотелось каким то образом задержать, все более стремительно уходящее от меня, то ощущение покоя и беззаботной ясности, которое я испытывал только в детстве и вот еще в ВНЦХ. Я набросал для себя некий каркас, который обрастает в моих воспоминаниях цветом, звуком и пространством. Вряд ли то же самое может произойти с посторонним человеком при чтении моих заметок. Для этого текст должен обладать хоть какими-то литературными достоинствами. Но теперь, когда я обрел столько близких мне по духу друзей, я могу надеяться, что есть люди, которые поймут меня...

04-03-96 06:09pm