Текст книги "Антология 2.8"

Автор книги: Владимир Погудин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– П-простите… – испуганно пролепетал мальчик.

– …а из отрубленных пальцев получается замечательная похлебка! – закончил свою мысль Пиглион II.

– Ешь!

И хавронья со стуком поставила перед Адрианом на подоконник миску с едой. В жирном наваристом бульоне плавали крупные листья капусты, а меж них торчали обваренные человеческие пальцы!

Только усвоившееся в желудке молоко мгновенно исторглось обильным потоком из Адриана наружу. Уже начавшая сворачиваться в желудке масса, перемешанная с желчью и желудочным соком, а потому имевшая уже весьма неприятный характерный запах, забрызгала подоконник, пол, стены и шторы, а вслед за ней на полу оказалось и отвратительное варево, опрокинутое неаккуратным движением Адриана с подоконника.

– Ты что наделал, мерзавец?!! – в гневе пронзительно взвизгнула хавронья и, подскочив к скрючившемуся на подоконнике Адриану, наотмашь ударила его твердым копытом по лбу. От удара мальчик свалился с подоконника и растянулся в луже собственной блевотины на полу. От полученного рассечения по лбу у него потекли теплые струйки крови, а перед глазами в безумную пляску пустились разноцветные звезды. Комната стала быстро кружиться перед его взором, а озлобленные морды Пиглиона II и его жены удаляться от мальчика и меркнуть. Вскоре кто-то выключил свет, и наступила тьма.

– Как ты себя чувствуешь, дорогой? – ласковый голос матери доносился откуда-то издалека. Адриан с трудом смог открыть глаза. Он лежал в своей мягкой постели, в своей комнате, а на краю кровати сидела его мама, живая и невредимая, и с любовью и заботой смотрела на сына.

– Адриан, милый, я спрашиваю, как ты себя чувствуешь? – с нежной улыбкой повторила вопрос она.

– Неплохо, наверное… – неуверенно ответил ей мальчик.

– Крепкий сон – хороший лекарь, – изрекла народную мудрость мама.

– Лекарь?.. – непонимающе спросил Адриан. – А где Пиглион II, где отец и дядя Фрэнсис, и тетушка Мэгги?..

– Милый мой, они все на работе на ферме, где им и положено быть в это время, а твой мини-пиг Пиглион II уже давно сбежал, ты что, не помнишь? – рассмеялась мать, а потом вдруг заботливо добавила:

– У тебя был сильный жар, ты уже вторые сутки с кровати не встаешь, ты что же, правда не помнишь?..

– Припоминаю… – подыграл ей Адриан.

Что ж, если все случившееся ему привиделось в бреду из-за болезни, так даже лучше! Удивительно, насколько реалистичными могут быть образы, сотворяемые нашим мозгом во сне!

– Ты не голоден?

– Пожалуй, что нет! – ответил ей Адриан, тут же вспомнив привидевшуюся ему похлебку из человеческих пальцев.

– Давай-ка я тогда сменю тебе компресс!

Адриан нащупал у себя на лбу влажное махровое полотенце, которое он даже не почувствовал, придя в себя, и протянул его матери. Случайно его пальцы скользнули по тому месту, в которое пришелся удар свиноматки. К своему ужасу Адриан почувствовал под пальцами грубый рубец.

– Мама, срочно подай мне зеркало! – воскликнул побледневший мальчик.

– Господи-Боже, что случилось?! – видя испуг сына, встревожилась мать.

– Откуда у меня этот шрам на лбу? – несколькими минутами позже спросил ее Адриан, глядясь в принесенное матерью настольное зеркало. В его отражении у мальчика на лбу розовел продолговатый выпуклый рубец около пяти сантиметров длиной, почти прямой. Шрам был старый и хорошо затянулся, однако, видимо, рана, его оставившая, была довольно глубокой и зашита была весьма грубо, отсюда и выпуклый рубец.

– Видимо, тебе еще совсем не полегчало! – с огорчением покачала головой мать мальчика. – Это же тебе твой старший брат Стефан зарядил качелью, когда тебе еще не было пяти лет! Я тогда оставила его присмотреть за тобой, а сама ушла стирать, а он…

– Мама, я вас всех очень люблю! – отложив зеркало в сторону, признался Адриан. Он точно знал, что этого с ним никогда не происходило, но это было не важно – главное, что он снова был дома в окружении родных и близких, и все они были живы и здоровы!

– И мы тебя, сынок! Выздоравливай, я скоро вернусь!..

– Маааам! – окликнул ее на пороге комнаты Адриан. – Знаешь что?

– Что?

– Я никогда не буду разводить и забивать свиней!

– Ты еще не до конца здоров, милый, отдыхай! – отмахнулась от Адриана мать и тихо прикрыла дверь в его комнату.

Беглец

Подгоняемый страхом, весь израненный, он продирался сквозь плотные заросли колючего кустарника, ветви которого больно хлестали его по лицу, рукам и ногам, оставляя кровавые полосы на коже, но тугие струи тяжелого дождя, падавшего с неба, тут же смывали с его тела кровь. Преследователи, гнавшиеся за ним всю предыдущую ночь и уже практически истекший нынешний день, похоже, наконец, отстали. Видимо, ему удалось оторваться от них или сбить со следа на реке, переправляясь через которую он был подхвачен бурным течением, которое увлекло его за собой, несколько километров протащив его по острым камням, отбив о них ему все ноги и ребра и выбросив на другой берег на изгибе русла. Но животный ужас, поселившийся в нем в момент встречи с неведомым почти сутки назад, не давал ему остановиться хотя бы на минуту и гнал его все дальше от того ужасного места, из плена которого ему каким-то чудом удалось вырваться. Кто были те существа, пытавшиеся пленить его, и каковы были их цели, он не знал, как не знал и того, где он находился и кто был он сам. Он не помнил вообще ничего, что происходило с ним до его побега за пределами минувших суток, не помнил даже, как его зовут. Он знал лишь одно: надо двигаться дальше, забыв об усталости и боли, превозмогая себя, чтобы как можно дальше и как можно быстрее убраться от этого места. Страх не давал ему остановиться, и он продолжал продираться сквозь лес, уже на пределе своих сил.

День 3.

Ночь в лесу наступает быстро и рано, особенно, когда небо затянуто грозовыми облаками. Когда под сенью лесного полога сгустились сумерки, и он уже не мог разобрать дороги, он все-таки был вынужден остановиться на ночлег. Он устроился в яме в корнях какого-то огромного дерева, но заснуть так и не сумел. Сначала во всполохах молний лесные тени принимали самые причудливые очертания, и ему в них мерещились злобные твари, подкрадывавшиеся к нему и готовые в любой момент на него наброситься, а когда гроза стихла, лесные твари явились к нему во плоти. Сначала он только слышал их протяжный вой, доносившийся откуда-то издалека, но со временем он стал слышать его все ближе и ближе, и вот он уже видел их темные силуэты, рыскавшие подле его убежища, их сверкавшие во тьме глаза, и стал различать их тяжелое дыхание и приглушенный рык. Прижавшись спиной к холодной сырой земле свода своей импровизированной норы, он трясущимися руками нащупал у себя на поясе длинный армейский нож, и когда, наконец, одна из этих хищных тварей сунула оскаленную острыми клыками морду к нему в убежище, он без раздумий вонзил свой кинжал по самую рукоять ей в горло. Хищник, все-таки успевший вцепиться ему в ногу, тут же разжал свои крепкие челюсти и, жалобно взвизгнув, отскочил от входа в яму обратно во тьму. Вскоре из темноты ночи раздались звуки какой-то возни, свирепый и ожесточенный рык, вскоре сменившийся на крики агонии разорванного сородичами раненного зверя. Больше к беглецу эти звери не совались, видимо, насытив свой голод плотью собрата, но и сам беглец до самого рассвета не смог сомкнуть глаз. С рассветом страшные тени исчезли, и теперь страх, который загнал на ночь его в эту яму, выгнал его наружу и велел ему продолжить свой путь.

Жажду он утолял дождевой водой, во множестве скопившейся в лужах и низинах на его пути. На удивление, голода он не испытывал, и от одной мысли о еде его буквально воротило. Утром к чувству страха добавилось какое-то новое ощущение, сродни слабому сигналу или импульсу. Оно подсказывало ему направление его движения, и по мере его продвижения в выбранном направлении начинало постепенно усиливаться. Теперь, подгоняемый страхом, он шел на зов этого сигнала: страх не давал ему остановиться, а сигнал указывал ему путь. Однако вместе с откликом на этот сигнал к нему пришла и боль. Раны и ушибы, в великом множестве полученные им за последние день и две ночи, об обработке которых он даже и не подумал позаботиться, стали воспаляться, нарывать и пульсировать то острой, то тупой болью. Это отнимало у него последние силы.

На исходе дня, на подгибающихся ногах, он вышел заплетающимся шагом на широкую лесную прогалину, оканчивавшуюся большой поляной. В голове у него гудело, а зрение стало подводить его, но ему показалось, что на дальнем конце этой поляны он увидел расплывавшийся силуэт какого-то строения. Импульс, пульсировавший в его голове, подсказал ему, что двигаться нужно в ту сторону. И он пошел. Когда ноги отказали и он упал, он пополз, впиваясь ногтями в землю и сбивая пальцы в кровь о камни и корни. Чувство дикого ужаса неожиданно нахлынуло на него с новой силой, и он решил, что его преследователи снова напали на его след, что они уже идут у него по пятам и вот-вот настигнут его. Вот и чей-то нечеткий силуэт, похожий на силуэты преследовавших его существ, отделился от строения и выдвинулся к нему навстречу. Сигнал подвел его, завел в западню! Он попался! Ему конец!..

День 5.

Беглец открыл глаза. Примерно с минуту помещение, в котором он находился, кружилось и плыло перед глазами, но, наконец, он смог сфокусировать взгляд и осмотреться. Он лежал на жесткой кушетке, придвинутой к стене, и был накрыт грубым шерстяным одеялом. Тонкие матрас и подушка, постеленные на кушетку, своим наличием на ней отнюдь не добавляли мягкости и комфорта. Беглец находился в небольшой комнате какого-то дома, сложенного из круглого неотесанного бруса. В углу потрескивала небольшая чугунная печь, на ней в котелке варилась ароматная похлебка. Напротив кушетки у окна стояли грубо сколоченные деревянные стул и стол, у которого спиной к беглецу возвышалась косматая фигура, похожая на человеческую, и что-то со стуком нарезала на разделочной доске. Одето существо было в ветхий бушлат и толстые зимние штаны, на ногах его были утепленные сапоги.

При виде этого существа страх тут же вернулся в сознание беглеца, и он принялся судорожно соображать, как же ему отсюда выбраться. Косматое существо тем временем закончило орудовать ножом и, отложив его в сторону, направилось с доской в руках к бурлившему на печурке котелку. Стряхнув с доски все внутрь котелка, существо повернулось в сторону кушетки и взглянуло на лежавшего на ней беглеца. Их взгляды встретились. Существо выглядело как преклонного возраста мужчина, с длинными седыми волосами и такой же длинной и седой бородой. Все в его облике выдавало человека, за исключением глаз, спрятанных глубоко под кустистыми бровями. Их взгляд беглецу показался странным.

«Оно лишь прикидывается человеком, маскируется! – догадался он. – Оно хочет ввести меня в заблуждение! Но я не так прост, я не позволю ему себя обдурить!».

И беглец рывком попытался подняться с кушетки и броситься к двери, но сил ему хватило лишь на то, чтобы слегка приподняться на локтях, после чего он снова рухнул на спину.

– Пришел в себя – это хорошо! – хрипло вымолвил старик. – Ты провел в бреду прошлые сутки, у тебя был сильный жар! Сильно тебя потрепало, солдатик!

«Что ж, раз у меня пока нет сил, чтобы сбежать, буду ему подыгрывать! Нужно понять, что ему от меня надо! – решил беглец. – Но почему он так меня называет: «солдатик»?..».

– Солдатик? – переспросил мужчину беглец.

– Ты что же, ничего не помнишь? – удивился старик. Беглец лишь в ответ отрицательно покачал головой.

– А как зовут-то тебя хоть помнишь?

– Не помню…

– Плохо твое дело, – грустно вздохнул старик и, после непродолжительного молчания, добавил:

– На тебе была военная форма, правда, сильно потрепанная. Ты полз по прогалине к моему дому. Когда я заметил тебя, ты был уже практически без сознания. Я затащил тебя в дом, обмыл и обработал твои раны, переодел. Твоя форма сложена на полу в углу, но врядли она пригодна для дальнейшего использования. На груди форменного пиджака была нашивка. По всей видимости, тебя зовут П.О.Морган. Правда, странно, что форма твоя была без каких-либо знаков отличия по принадлежности к родам войск и без погон, но кинжал у тебя добротный! Я оставил его в ножнах на ремне, он висит у двери на гвоздике…

– Ничего не помню… – признался беглец, а про себя подумал: «Добраться бы мне только до моего кинжала!..».

– Что ж, не удивительно, ты был очень плох! – покачал головой старик. – Тебе нужно набираться сил, тогда, глядишь, и память к тебе вернется! А пока я буду называть тебя Морганом! А ты зови меня Джеральдом. Я – местный егерь, служу в этих угодьях вот уже 30 лет!..

– Морган и Джеральд… – тупо повторил беглец.

– Да, все верно! – усмехнулся егерь. – На вот, напейся воды, свеженькой, ключевой!

Старик зачерпнул полный ковш воды из стоявшего рядом со столом ведра и поднес его Моргану к губам. Беглец недоверчиво покосился на егеря и уже хотел отказаться от «угощения», но внезапно почувствовал нестерпимую жажду. Облизнув пересохшие губы, он осторожно прикоснулся кончиком языка к прохладной жидкости и сделал робкий, совсем небольшой глоток. Вода приятной живительной прохладой разлилась по его пищеводу и желудку. Поддавшись соблазну, уже в следующую секунду Морган жадно прильнул к ковшу с водой и принялся пить буквально взахлеб, большими глотками, расплескивая холодную жидкость на одеяло.

«Это просто вода! У нее совершенно обычный вкус! – убеждал себя он. – Ему незачем было сутки меня выхаживать, чтобы потом тут же отравить! Наверное, он хочет выведать у меня какую-то информацию, которую я сам пока не помню! Но я выясню, что ему надо!».

После того, как Морган вдоволь напился, Джеральд предложил осмотреть его раны. И хотя беглец отнюдь не желал этого, противиться егерю у него не было сил, и он был вынужден согласиться и на это. Как только мужчина откинул одеяло и снял с Моргана одежду, они оба почувствовали резкий зловонный запах, исходивший от тела беглеца. Его раны загноились, а воспаление перекинулось на здоровые ткани. Ушибы приобрели темно-пунцовый цвет.

– Плохо твое дело, очень все это погано выглядит! – с сожалением покачал головой старик и принялся промывать раны солдатика, обрабатывать их имевшимися у него в доме средствами, а после наложил Моргану свежие повязки.

Когда Джеральд закончил с Морганом, суп, томившийся на печурке, уже был готов. Егерь предложил Моргану поесть, но от одного вида еды того замутило так сильно, что чуть не вырвало. Вскоре беглеца начал снова одолевать сон, и как он не пытался его перебороть, боясь засыпать в присутствии этого ужасного и опасного существа, лишь прикидывавшегося добродушным егерем, сон все-таки взял свое, и Морган провалился в забытье.

День 10.

Прошедшие 5 дней оказались для Моргана весьма противоречивыми. Не смотря на то, что раны его продолжали гноиться и стали постепенно переходить в гангрену на руках и ногах, поразив все здоровые ткани вокруг себя и источая из себя ужасно зловонную белую жидкость, беглец только набирался сил и мог уже самостоятельно передвигаться по комнате. От еды его по-прежнему воротило, и пил он с каждым днем все меньше. Джеральд лишь диву давался и не мог найти происходившему разумного объяснения, а сам Морган этого сделать и не пытался. С улучшением его самочувствия угнетавший его страх днем начал отступать, уступая место все сильнее пробивавшемуся сигналу, звавшему его вырваться из этого заточения и продолжить свой путь, однако ночью сигнал затихал, а страх возвращался к беглецу с новой силой. Из-за него ночью он практически никогда не спал, а начиная со второй ночи к дому стали приходить зловещие мертвецы. Они толклись возле стен дома, часами стояли бледными силуэтами у его окон, заглядывали внутрь своими белесыми ввалившимися глазами. Их обезображенные разложением лица почему-то казались Моргану знакомыми, но он гнал прочь от себя мысли о том, что мог знать этих существ при жизни. У всех мертвецов почему-то были отрублены кисти рук, и они скребли своими культями по стеклам и по входной двери, но не могли ее открыть и проникнуть внутрь дома. Мертвецы кряхтели и скрипели снаружи, а иногда начинали разговаривать с Морганом. Они призывали его впустить их в дом или самому выйти к ним наружу, но он лишь затыкал уши ладонями и вжимался в твердую стену. Егерь же, уступивший Моргану свою скромную постель и спавший на полу у печки, ни разу за все это время не просыпался, что лишний раз указывало Моргану на то, что под личиной пожилого мужчины кроется такой же точно монстр, как и окружавшие его дом снаружи создания. И даже собака, огромный алабай про кличке Гера, который, как оказалось, жил вместе с егерем в доме, никак не реагировал на ночных пришельцев, и Морган стал задаваться вопросом, уж не скрывается ли и под личиной собаки какое-то неведомое существо. Но с рассветом мертвецы исчезали, а проникавший с первыми лучами утреннего солнца в мозг Моргана сигнал развеивал все его страхи. Джеральд же ежедневно продолжал расспрашивать Моргана о его прошлом, стараясь воскресить в его памяти хоть какие-то воспоминания, однако сам Морган все больше уверял себя в том, что старик пытается выведать у него какие-то секреты, которых сам беглец пока не помнил, однако, раз, оказывается, он был военным, наверняка знал. Между делом старик рассказывал и о себе, но Моргана его россказни мало интересовали, ведь все это было выдумкой. Единственной полезной информацией, полученной от старика, было его сообщение о том, что недалеко от его угодий, буквально в трех днях пути, находилась закрытая территория, где располагалась секретная военная база. По всей видимости, именно оттуда и сбежал Морган, только вот что толкнуло его на это, оставалось загадкой. Ведь чем занимались на этой базе военные, никто не знал, однако в последнее время, по словам старика, он периодически стал замечать в темное время суток странное неоновое свечение, исходившее откуда-то с закрытой территории базы, а воздух в это время словно напитывался озоном, как перед грозой. Как только Морган услышал об этом, внутренний голос тут же сказал ему, что настала пора действовать, и будто острая игла кольнула у него в затылке.

«Старик в сговоре с военными, и ждет только, пока я наберусь достаточно сил, чтобы они могли снова ставить на мне свои ужасные опыты! Ведь это вовсе не военные, это жуткие твари в обличье людей, и они жаждут заполучить меня! И он выдаст меня им, как только представится удобный случай! Он – такой же, как они!» – убеждал себя Морган следующей ночью, вжавшись в стену и наблюдая за тем, как скрюченные мертвецы ковыляют вдоль окна в лунном свете.

День 11.

– Какой же дрянью они тебя там накачали, что ты до сих пор держишься бодрячком, в таком-то состоянии?! – давался диву Джеральд, в очередной раз меняя Моргану повязки. Кожа под ними начала уже буквально лоскутами отделяться от плоти, прилипая к размокшим бинтам.

– Сам я тебя не выхожу! – вскоре решил старик. – Связи с внешним миром здесь у меня никакой нет, остается только попробовать обратиться за помощью к военным на базе, если они меня, конечно, не пристрелят на территории своего секретного объекта!..

«Вот оно! – тут же сообразил Морган. – Он решился меня им сдать! Значит, пора действовать! Медлить дальше уже точно нельзя!».

– Правда, до их базы дня три ходу, но, я думаю, ты еще сможешь протянуть и раза в два-три дольше… – продолжал рассуждать Джеральд. – Пожалуй, завтра с утра я туда и отправлюсь!..

Дождавшись, пока старик ночью крепко уснет, Морган бесшумно поднялся с кровати и осторожно прокрался к двери, рядом с которой на вбитом в стену гвозде висел его ремень с армейским кинжалом. Мертвецы, не заставившие себя долго ждать с наступлением темноты, равнодушно наблюдали за действиями Моргана через окно. Беглец медленно вытащил из ножен свой кинжал и аккуратно приблизился к лежавшему на полу у печурки егерю. Гера, свернувшаяся подле хозяина, встрепенулась и подняла голову. Увидев нависшего над Джеральдом Моргана, собака оскалила зубы и негромко предупреждающе зарычала, однако стоило беглецу бросить на нее свой холодный взгляд, как могучий алабай прижал уши и трусливо попятился в сторону. В лунном свете, сквозившем через окно, Морган выглядел ничуть не лучше тех мертвецов, что наблюдали за ним с улицы. Бледный, как полотно, с ввалившимися холодными глазами с отсутствующим взглядом на исхудалом изможденном лице, покрытом редкой щетиной, тонкий, словно тень, ведь он ничего не ел уже 11 дней и неделю не спал, обмотанный бинтами, свисавшими с его рук вместе с полосками кожи, Морган выглядел, словно древняя мумия, внезапно ожившая и восставшая из своего саркофага. Жизни в нем практически не осталось, и только какая-то иная, неведомая темная сила подпитывала и направляла его. Собака почувствовала эту потустороннюю силу, и инстинкт самосохранения подсказал ей не вставать у этой силы на пути.