Текст книги "Идиотская история любви (СИ)"

Автор книги: Владимир Круковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

  Да, идиотская история, и все правда! А в чем дело-то? Да в том, что после этой истории самая ветреная женщина, меняющая любовников одного за другим, представляется ему истинным героем рассказа Джека Лондона «Любовь к жизни», отчаянно борющимся за свое замечательное право дышать и есть, а любовь между мужчиной и женщиной, самая обыкновенная, преходящая – великим таинством, необъяснимым и прекрасным. Но коварна дорога, ведущая к этому таинству, и полна она опасностей и разочарований. Разве что встретится вам на пути странствующий рыцарь в боевой мини-юбке, из-под которой выглядывают стройные ножки в сексапильных колготках. Встретится и докажет делом, к чему ваше тело предназначено. Но путеводных рыцарей пасут зоркоглазые оруженосцы, и не всем по душе и по карману их театральные наборы очистительных упражнений. И многим выпадает на долю обжигаться на молоке или кое-чем другом, добытом неосторожными губами и фантазиями. Обжигаться, разочаровываться и парить, парить над многообразием любовных форм, с опаской высматривая новую избранницу своего счастья.

   *

  А началось все, так же, как и закончилось – физически ничем. Была у него одна знакомая, и писал он ей письма и уже не надеялся, что полюбит она его. Так она ему сразу и сказала: никогда этому не бывать! А раз не бывать, то оставалось лишь придумывать разные истории, в которых искала она своего принца. Искала, находила, но всякий раз не того. А вместе с нею искал и он свою любовь, и пока искал, вдохновение не покидало его, и любая девушка становилась для него прекрасной, и оставалось только решить, кого выбрать. А первой-то он выбрал ее – свою музу, но ошибся и не знал почему.

  Влюбился ли он в ту музу с первого взгляда? Нет, это уж точно! Стройненькая она была, порывистая, но какая-то слишком пристально-возбужденно-внимательная. Глаза слишком широко раскрыты, косметики на лице многовато, а когда нет косметики, есть веснушки. Правда, ему это нравилось. Смотрела она с интересом, но без большой приязни и теплоты.

  Но была – не была! Как-то раз, на праздничном вечере, пригласил он ее на танец. Страшно она обрадовалась, но только с табурета слезла, как прибежала к ней подруга и позвала к своему столику. Муза тогда ему сказала, мол, встретимся потом. Обязательно! Потом, так потом. Жаль, конечно, нравилась она ему в этот вечер необыкновенно. Правда, плечики чуть желтоваты, ну да бог с ними. И еще. Странным немного показалось ее поведение – видно был у нее кто-то на этом вечере.

  Все бы хорошо, да только второй девушкой, с которой он тоже хотел познакомиться, оказалась та самая подружка, что подбегала к музе, тоже стройная, рыженька, с маленькой грудью, казавшейся ему изысканно-возбуждающей. С этой подружкой он уже давно переглядывался в столовой. И такими чистыми были эти взгляды, такими нежными, словно тишина воцарялась вокруг, и оставались в этой тишине только он и она. И плыли они куда-то, а куда и сами не знали. И он все думал: Надо бы познакомиться, может чего и выйдет. Она ему подарит любовь, искренность и верность, а он ей все то же самое, да еще свое вдохновение. И будет она самой прекрасной для него, и неважно будет, ровные у нее зубки или нет, простое у нее лицо или сложное, и много ли она читала и думала в детстве и в юности или немного.

  Так вот, увела его музу именно она – рыженькая подружка. Проводил он их взглядом и вдруг нечто странное увидел, словно, плоскими стали они обе, как будто нарисованными. И почувствовал он тогда, что не видать ему ни первой, ни второй. Так оно и вышло.

  На том вечер и закончился, а жизнь продолжалась. Музе он писал письма, и чем больше писал, тем красивее она для него становилась. И глаза у нее стали огромными, и губы – спелыми клубничками, и ножки – как у балерины. Но только проку от той красоты не было никакого. Никакого проку, кроме постоянного вдохновения. И тогда он сказал музе, что подружка ее рыженькая, очень ему нравится, и хочет он поближе с ней познакомится и написать, как она хороша. Он и раньше о ней писал, и светилась она для него ясным солнышком, все ярче и ярче, все заманчивее и заманчивее. Рассказал, чтобы муза ему помогла в трудном деле знакомства. Но не тут-то было! Нет! Не подходит она ему, не подходит! Растреплет она всем, его письма и восторги, растреплет! И смеяться над ним будут! Ох, как смеяться!

  Тогда он подумал: Не иначе, как ревнует она к солнышку. Даже приятно, что ревнует, сладко так становиться. Ладно, будем действовать сами. Только из ревности, помешать она может, дураком озабоченным выставить, и потому, об этой ревности нужно солнышко предупредить. Мягко так, ненавязчиво, чтоб сразу подружку простила. Это же так естественно, даже мило!

  Короче, сам написал он светлому лучику и все расписал, что чувствует. И в гости зашел, чтобы посмотреть, как на откровения его нежные реагирует. А хорошо реагирует! Сразу огонек в глазах зажегся, и живость откуда-то появилась. Совсем он обрадовался такой перемене в солнышке и музе на радостях взял да и рассказал об удачном начале. Но она о подружке и слышать ничего не хочет. Все! Больше ни слова! Знать ничего не хочу! Сам разбирайся!

  Хорошо. Разберемся. Приглашает он рыженькую погулять, та соглашается, но тянет до последнего, все откладывает, пока уж было, не плюнул он на приглашение свое. Но не плюнул – дождался. И вот, сидят они в баре, солнце глазками по сторонам стреляет, а он ей о себе рассказывает. И так хорошо ему становиться, так спокойно! И ничего-то на него не выплескивается, и ничего-то с него не требуется! Только покой и радость. И еще тепло. И кровь сама быстрее бежит по жилам и пробуждает его. И чувствует он неотвратимое возбуждение – такое, что думай о чем хочешь – все равно хочешь. И можешь! Но на прощанье, у подъезда, он в губы ее не целует – что-то ему мешает. Идет он, обратно, к автобусной остановке и не понимает, что именно ему помешало. Что, черт возьми?! Так он этого ждал, даже снилось ему один раз, и так здорово во сне было. Правда, муза сказала, что поцелуй во сне – это обман. Может, ревновала, а может и правда. Да, хрен с ним, с первым поцелуем-то, второй не хуже будет!

  Пришел он домой и музе, своей ненаглядной, решил позвонить, спросить о чем-то постороннем, но не удержался и все про солнышко выложил. И даже про то, что он проговорился про их переписку и истории всякие про принцев, а та только смеялась и говорила:

  – Да-а-а?

  – Пра-а-а-вда?

  – Ты не вре-е-е-шь? Ла-а-а-дно! Телефончик подружкин напомни, а то забыла.

  Странно. Проверяла, что ли?

  И, когда он музе об этом рассказал, та вся взбеленилась, разоралась, сказала, что он гад такой, предатель, подставил ее! Она так нежно их тайну хранила и верила ему, а он самым умным себя считает, а она с такими вести себя умеет, и, если что – защитить себя сумеет, а была бы мужиком, так морду бы ему начистила, и про рыжуху эту он еще ничего не знает. Пусть только попробует, что ни будь рассказать! Вот! Она про нее тоже расскажет. Да еще похлеще! И трубку бросила!

  Он тогда совсем обалдел. Понять ничего не может, полным идиотом себя чувствует. А за что его презирать так-то? За последнего прокаженного держать? Чего ж она про него наговорила солнышку, что та теперь и общаться с ней не захочет? Надо бы выяснить.

  И он выясняет. Звонит солнцу и все рассказывает, и спрашивает: было ли чего нехорошее про него сказано? Нет? Ничего не было? Даже наоборот?! Почему он об этом спрашивает? Да, есть у него причина: про нее она кое-что говорила. Явное вранье, а зачем – он не понимает.

  – Ах-ах-ах! А почему она так говорила?! Почему-у-у-у?

  Да, не понимает он почему. Хотела, наверное, чтобы они не общались. Прости ее, она хорошая.

  – Ну-у-у. За что-о-о? Что плохого она ей сделала?

  И стоны, стоны разнесчастные. Ведь, так хорошо она к ней относилась, так хорошо! Причитала, причитала, а потом и говорит:

  – Ладно, ладно, подружке ничего не скажу и спрашивать ни о чем не стану. Спокойной ночи.

  А через день:

  – Все! Общаться с тобой не буду! Подружка моя – самая лучшая на свете! А ты все врешь! И гадости обо мне говоришь! Про внешний вид!

  – Ну... говорил... что грудь маленькая, так имел ввиду совсем другое, прямо противоположное!

  Только все уж без толку. Потом, вроде что-то сдвинулось, да как-то слишком тягомотно. Мол, занята я. Да, там видно будет. Да, напишу я тебе и так далее. И так продолжалось пока, вконец истомившись, не стал он шутливые разговоры о замужестве заводить.

  А на что это он намекает? Уж, не предложение ли сделать хочет? А что, согласна она? Ну, через год? Да, не знает она, не знает, депрессия у нее, депрессия. Пространственное состояние какое-то. Пусть позвонит в девять. О"Кей? О"Кей!

  И вот, звонит он в девять и для начала спрашивает, как понравилось ей письмо. Какое письмо? Да, то, что утром прислал. Ну, то, то, в котором рассказывается сон, в котором муза целует ее в губы. Его же собственный сон, только слегка переделанный. Не возникло ли у нее неприятных ассоциаций в этом месте. А солнышко ему и отвечает:

  – Да, какие неприятные-то? Какие неприятные?! Одни только приятные! Даже очень!

  – Да??? А что, целовалась ли она с женщинами наяву?

  – А как же!

  – И понравилось ли ей?

  – Еще бы!

  – А остальное?

  – В полном объеме!!

  – А с кем лучше?

  – Да, какое может быть сравнение!!!

  – А как же мужчины, может и сам-то он ей не нужен?

  – Ну, почему не нужен, не отказываться же от мужчин из-за настоящей любви.

  – Но серьезно ли она все это?

  – Серьезно, серьезно! Серьезнее некуда!

  – А как же замуж она хочет?

  – Хочет, еще как! А согласен ли он на такие условия?

  – Это что, вроде как банщиком, или они втроем будут трахаться?

  – Нет, не втроем, она ревновать будет!

  – Ладно, ласкать они будут ее одну.

  – Все равно, будет ревновать!

  – А что, встречаться она с ним не хотела, потому, что так музе обещала?

  – Ну-у-у-у... да!

  – А парня своего с полгода как бросила по той же причине?

  – Ну, да-а-а-а...

  И потом что-то еще говорит про свою любовь к подруге, и голос такой счастливый, прямо радостью светится. Но от этой радости в душе у него все твердеет, словно солнце весеннее тонет в закатной дымке, и подтаявший снег становиться хрупким и колючим. Охо-хо-хо-хо! Что-то кофе у него остыл.

  – Ну, пока?

  – Пока.

  Кофе-то остыл и осел, а в голове у него черной мутью повис вопрос: кто они – эти муза и рыжуля? Разуверившиеся лодочки, укрывшиеся в тихой гавани? Или, напротив, молодые охотницы, идущие по следу крупной дичи и развлекающие друг друга на привалах? А может, они и в самом деле – любят. Этакие утонченные половинки, стремящиеся слиться в одну, блистательную и самодостаточную. Может быть, может быть.

  На балкон он вышел и курит одну сигарету за другой. И все понятно ему становиться. Муза-то – почестнее была. Сразу все сказала, сразу. Но не будет он мстить никому, не будет. Хотя гадко, так на душе, точно женился на девушке, а в постели у молодоженушки нечто весьма мужское нащупалось. Хорошо еще, что тогда не целовался. Слава тебе, господи, уберег! И предчувствие его, тоже не обмануло, там, на празднике. А ревновали-то они не его, а друг друга. Вот, задницы! Что же, это, он им про мужей-то писал? Самых верных и прекрасных! А-а-а, лишь бы денежки были! Ой! И много ли их, таких, вокруг?

  Да еще он вспомнил, как поехал с праздника очередного – а время далеко за полночь было, и домой он не успевал – к парню одному домой, и, как хихикала и предлагала им не отвлекаться одна девушка, которую они зачем-то решили проводить и даже наполовину проводили. А перед тем, как поехать к тому парню, сказал он об этом другому. И тот раза три потом подходил, к себе звал. Даже обиделся. Ну и тошнота! Вот почему девушка та так презрительно на него смотрела на следующий день! Тем он себя сейчас и чувствует, за кого его посчитали! Нет! Бред! Бред! Бред!..

  Но падает снег, и кажется ему, что время идет вспять, и снова ему шестнадцать. И не было у него еще женщины, и не знает он, как к ней подступиться. И теперь вряд ли вспомнит. Все перепуталось, руки дрожат, сигарету чуть не выронил вниз. А муза-то, подлюка, и вправду, честно его предупреждала, что рыжая не подойдет – другая ему нужна: лет на пять моложе его самого, со светлыми волосами, но с карими глазами (он все шутил, что крашенная), ростом – метр семьдесят и по образованию детский доктор. Ну и где она, такая? Ау? Приди, объясни, как тебя найти и не вляпаться.

  И тут, самое интересное начинается. Смотрит он с балкона вниз и видит: идет по дорожке муза, подходит к подъезду и останавливается. И вверх смотрит. Он ей ручкой в бреду каком-то помахал, и она ему тоже. И в подъезд зашла.

  Подбежал он к двери – открыл, лифт слушает. А лифт мимо проезжает – значит не к нему, значит соседка с верхнего этажа. Немного успокоился и звонит зайке, что не может он, теперь, ей ничего написать. Мол, не разбирается в подобных отношениях. И все, пока.

  Но тут, ему самому звонит соседка, которую он за музу принял. Что это он ручкой машет? Забыл, какой муж у нее агрессивный? Любому ножки повыдергает. Ну, обознался он, бывает, голова кругом идет от несчастной любви. От несчастной, говоришь? А вот с этим-то она и поможет. Запиши-ка телефон и позвони прямо сейчас!

  Записал он телефон и звонит, а там его ждут, не дождутся. Прямо как в сказке, видно, успели переговорить. И отправляется он в соседний дом, и душу там отводит аж до трех часов ночи и все свои несчастья выкладывает, а в ответ ему сочувствуют и смеются с большим пониманием. И невдомек ему это понимание, планы он уже строит, потому, что подходит ему эта женщина сразу по двум параметрам: врач и блондинка. Только мелочи не совпадают: глаза голубые, рост пониже и возраст побольше.

  А на следующий день, мутный, но счастливый, идет он вечером к своей новой любви и встречает на пороге молоденькую девушку. Хозяйка ее провожает, а сама спит на ходу. Проводила и говорит, мол, сегодня он опоздал, к тому же, заявился слишком рано. Пусть приходит завтра или лучше послезавтра. Все равно, толку сейчас от него будет немного.

  Наоборот много? Э-э-э, не понял он ничего. Кто у нее был? Да, он же ее видел. Ну и что-о-о? Люблю, кого хочу! Ну и дурак! И дверь перед ним захлопывает.

  Ну, как тут матом не поругаться? И смехом идиотским не посмеяться? Хорошо только, что спать очень хочется. Вот он и поспит. Разве что старой своей знакомой позвонит и про беды свои расскажет. Есть же еще на свете нормальные женщины.

  А нормальная женщина его выслушала и говорит:

  – Знаешь, от всего-то у тебя шок. Большинство людей бисексуальны, и это нормально. И вообще, что-то много у тебя проблем, к психиатру пора сходить.

  А он все об одном, да об одном, мол, ладно, ласкайте себя на здоровье, целуйте, любите, но не ревнуйте так странно, не ревнуйте!

  – Да, ревность, ревность...

  Задумчиво говорит старая знакомая.

  – ...где любовь, там и ревность.

  И что-то еще, в чем явная обида звучит. И выясняется, что ей спать давно пора, а он ее огорчил. Заставил сомневаться, может ли правильно понимать и принимать то, что так просто и близко.

  Вот и поговорили. И лег он спать. А во сне в него палками острыми тыкали и гоняли по строительным лесам, как обезьяну с ветки на ветку. И маленький он стал, как пенис на морозе.

  А утром – утро дурное, вместо доброго. И все страньше ему, и страньше, как Алисе в Стране Чудес. Страньше и настороженней. Ходит он по коридорам своей конторы, как по диким мультфильмам, и везде ему мерещатся человечки райских оттенков, с пластмассовыми органами и надувными отверстиями. Чайку только попьет, покурит и, вроде – ничего, жить можно. Крутится в нем все, но уже медленнее, нехотя так.

  Все проходит, и все прошло уже. Не сердится он на них больше. Пусть, будут такими, какие есть. Идет он вечером мимо киосков и палаток, слышит музыку и чувствует вдруг, что звучит она в нем как-то по-особенному. Выдыхает ее он и плывет в ней, и каждый перелив мелодии проникает в каждую клеточку его души. И вдохновение вновь поднимает и кружит его над мокрыми, суетливыми улицами. И будет он счастлив, обязательно будет!

  И они, муза и солнышко, пусть тоже будут счастливы.

  ...

  А может над ним подшутили? Не-е-е, все – правда!

   1997