Текст книги "Срам имут и живые, и мертвые, и Россия"
Автор книги: Владимир Богомолов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Богомолов Владимир
Срам имут и живые, и мертвые, и Россия
Владимир Богомолов
СРАМ ИМУТ
И ЖИВЫЕ, И МЕРТВЫЕ, И РОССИЯ:
Владимир Осипович Богомолов – писатель, участник Великой Отечественной войны, автор рассказа "Иван", повести "В августе сорок четвертого..." и др.
Очернение с целью "изничтожения проклятого тоталитарного прошлого" Отечественной войны и десятков миллионов ее живых и мертвых участников как явление отчетливо обозначилось еще в 1992 году. Люди, пришедшие перед тем к власти, убежденные в необходимости вместе с семью десятилетиями истории Советского Союза опрокинуть в выгребную яму и величайшую в многовековой жизни России трагедию – Отечественную войну, стали открыто инициировать, спонсировать и финансировать фальсификацию событий и очернение не только сталинского режима, системы и ее руководящих функционеров, но и рядовых участников войны – солдат, сержантов и офицеров.
Тогда меня особенно впечатлили выпущенные государственным издательством "Русская книга" два "документальных" сборника, содержащие откровенные передержки, фальсификацию и прямые подлоги. В прошлом году в этом издательстве у меня выходил однотомник, я общался там с людьми, и они мне подтвердили, что выпуск обеих клеветнических книг считался "правительственным заданием", для них были выделены лучшая бумага и лучший переплетный материал, и курировал эти издания один из трех наиболее близких в то время к Б. H. Ельцину высокопоставленных функционеров.
Еще в начале 1993 года мне стало известно, что издание в России книг перебежчика В.Б. Резуна ("Суворова") также инициируется и частично спонсируется (выделение бумаги по низким ценам) "сверху". Примечательно, что решительная критика и разоблачение этих фальшивок исходили от иностранных исследователей; на Западе появились десятки статей, затем уличение В. Резуна во лжи, передержках и подлогах продолжилось и в книгах, опубликованных за рубежом, у нас же все ограничилось несколькими статьями, и когда два года назад я спросил одного полковника, доктора исторических наук, почему бы российским ученым не издать сборник материалов, опровергающих пасквильные утверждения В. Резуна, он мне сказал: "Такой книги у нас не будет.
Hеужели вы не понимаете, что за изданием книг Суворова стоит правящий режим, что это насаждение нужной находящимся у власти идеологии?" Как мне удалось установить, заявление этого человека соответствовало истине, и хотя проведенные экспертизы (компьютерный лингвистический анализ) засвидетельствовали, что у книг В. Резуна "разные группы авторов" и основное назначение этих изданий – переложить ответственность за гитлеровскую агрессию в июне 1941 года на Советский Союз и внедрить в сознание молодежи виновность СССР и прежде всего русских в развязывании войны, унесшей жизни двадцати семи миллионов только наших соотечественников, эти клеветнические публикации по-прежнему поддерживаются находящимися у власти в определенных политико-идеологических целях.
В предлагаемых вниманию читателей главах из моей одноименной новой книги рассматриваются роман Г. Владимова "Генерал и его армия" (журнал "Знамя", 1995, ?? 4 и 5) и его статья "Hовое следствие, приговор старый" (там же, ? 8).
О гуманном набожном Гудериане
В романе Г. Владимова из всех персонажей с наибольшей любовью и уважением, точнее, пиететом изображен немецкий генерал Гейнц Гудериан. Вот он, истинный отец-командир, "гений и душа блицкрига", ночью в заснеженной лощине, вблизи передовой, обращается с короткой речью и беседует с боготворящими его солдатами, для них он идол, и, естественно, даже рядовые обращаются к нему на "ты": "Прикажи атаковать, Гейнц!.. Десять русских покойников я тебе обещаю!.."
Вот он, нежный любящий супруг, уже в Ясной Поляне в кабинете Льва Толстого, сидя за столом великого писателя, пишет проникновенное письмо любимой жене Маргарите, а затем читает роман "Война и мир", проявляя при этом в мыслях удивительно высокий интеллектуальный и нравственный уровень, и, растроганный, умиляется поступку "графинечки" Ростовой, приказавшей при эвакуации из Москвы "выбросить все фамильное добро и отдать подводы раненым офицерам".
А вот и совсем другая краска: смело и независимо, как с подчиненным, он говорит по телефону с командующим группой армий "Центр" генерал-фельдмаршалом фон Боком, "прерывает дерзко вышестоящего" и, "не дослушав, кладет трубку"
Он такой, он может, он и самому фюреру, если надо, правдой-маткой по сусалам врежет, к тому же набожен и чист не только телом, но и душою, помыслы его возвышенны и даже, дописывая боевой приказ, он произносит вслух: "Да поможет мне Бог".
Hа двенадцати журнальных страницах воссоздан образ – замечу, самый цельный из всех в романе – мудрого, гуманного, высоконравственного человека, правда, в мыслях и самооценках не страдающего скромностью, впрочем, возможно, это сделано для большей жизненной достоверности персонажа. Hеудивительно, что литературные критики из тусовочной группировки захлебывались от восторга, усмотрев в образе Гудериана одну из составляющих "нового видения войны" – мол, в Совдепии, при коммунистах, целых полвека гитлеровских генералов мазали исключительно черной краской, а они, оказывается, были славными, благородными, замечательными людьми, не менее культурными, воспитанными и милыми, чем, например, Шелленберг, Гиммлер, Борман, Мюллер, Кальтенбруннер в "Семнадцати мгновениях весны", сериале, положившем начало эстетизации нацистской формы и нацистской символики в СССР, в том числе и в России.
Возникает Гудериан и в статье Г. Владимова "Hовое следствие, приговор старый" ("Знамя", 1994, ? 8), причем личность этого "могущественного человека" оказывается здесь еще .более многогранной. Автор высказывает сожаление, что Гудериан не встретился и не взял себе в союзники: генерала-перебежчика А.А.Власова. Оказывается, "у Гудериана была своя идея: как вывести Германию из войны: предполагалось открыть фронты американцам, англичанам и французам и все немецкие силы перебросить на Восточный фронт: Если уже была оговорена демаркационная линия, то силы коалиции, не встречая сопротивления, дошли бы до нее и остановились – давши Германии, оперативный простор для войны уже на одном лишь фронте!"
Вот как славненько было придумано, и о нас ведь не забыли! Гудериан во главе гитлеровского вермахта и генерал Власов с дивизиями РОА при невмешательстве США, Англии и Франции объединенными силами навалились бы на Россию – сколько бы еще унтерменшей, гомо советикус, этих восточных недочеловеков положили бы в землю!.. Минутку – а фюрер где же? Его куда дели? По убеждению Г.Владимова, Гудериан должен был и мог бы сказать своему вождю: "А вы, мой фюрер, предстанете перед международным трибуналом". Вот, оказывается, где собака была зарыта – "душа и гений блицкрига", носитель "прусских традиций" ко всему прочему был еще и антигитлеровцем, антифашистом и в Ставке фюрера находился, судя до статье, на задании чтобы, улучив момент, схватить шефа и водворить его на скамью подсудимых.
Кто же он был, Гейнц Гудериан,– в жизни, а не сочинительстве? Обратимся к фактам его биографии, которые остались за пределами романа и статьи Г. Владимова:
В ночь на 21 июля 1944 года, едва оправясь от покушения, Гитлер назначает "верноподданнейшего Гейнца" начальником генерального штаба сухопутных войск (ОКХ). В приказе по случаю вступления в должность Гудериан, очевидно, в силу своих "антифашистских" убеждений, писал: "Каждый офицер генерального штаба должен быть еще и национал-социалистским руководителем. И не только из-за знания тактики и стратегии, но и в силу своего отношения к политическим вопросам и активного участия в политическом воспитании молодых командиров в соответствии с принципами фюрера". Спустя трое суток – 24 июля – с благословения Гудериана в немецком вермахте, в основном беспартийном, воинское отдание чести было заменено нацистским приветствием с выбрасыванием руки – "Хайль Гитлер!". Весной предшественник Гудериана Цейтцлер и другие генералы отговорили фюрера от этого нововведения.
Одновременно Гитлер в знак особого доверия назначил Гудериана вместе с генерал-фельдмаршалами Кейтелем и Рундштедтом, как наиболее преданных ему людей, членами "суда чести", учрежденного Гитлером "для изгнания негодяев из армии". Уволенные генералы и офицеры автоматически пропускались через "народный" трибунал не менее фанатичного сатрапа Фрейслера и так же автоматически приговаривались к смертной казни; как правило, она осуществлялась двумя придуманными лично фюрером способами повешения: на рояльных струнах – "для замедленного удушения" жертвы или "как на бойне" крюком под челюсть.
В своих мемуарах Гудериан вскользь упоминает о своем участии в "суде чести", сделав оговорку о своей якобы пассивности, однако быть пассивным там было невозможно: заседания судов "чести" и "народного", так же как и сам процесс казни, снимались кинооператорами, и сюжеты эти по ночам показывались Гитлеру в его Ставке "Вольфшанце". Видевшие эту хронику немцы свидетельствуют – и Гудериан, и Рундштедт, и Кейтель со злобными лицами буквально "выпрыгивали из своих мундиров", демонстрируя под объективами кинокамер свою ненависть к противникам фюрера, хотя "судили" они в большинстве своем невиновных и непричастных к заговору людей, многих из которых Гудериан знал по четыре десятилетия и больше – еще по совместному обучению в кадетских корпусах в Карлсруэ и в Гросс-Лихтерфельде под Берлином. Всего через "суд чести" было отправлено на казнь 56 немецких генералов и свыше 700 офицеров; еще 39 генералов в преддверии "суда чести" покончили жизнь самоубийством, а 43 погибли при различных "несчастных случаях" и таким образом тоже уклонились от позорной смерти.
Будучи начальником генштаба ОКХ, Гудериан с 1 августа по 2 октября 1944 года руководил подавлением Варшавского восстания, координировал действия эсэсовских частей Бах-Зеленского и соединений 9-й армии; выполняя директивное распоряжение – ":расстреливать всех поляков в Варшаве, независимо от возраста и пола: Пленных не брать: Варшаву сровнять с землей:", – давал конкретные указания о нанесении бомбовых ударов по кварталам города, занятым восставшими, и деловые рекомендации, как выдавливать повстанцев из зданий – выжигать огнеметами. При подавлении восстания погибло 200 000 поляков, а Варшава была превращена в руины. Активное участие вермахта в этой чудовищной карательной акции зафиксировано и в сотнях немецких документов, в частности, в широко известном приказе командующего 9-й армией, поздравившего с победой 3.10.44 г. от себя и от имени командующего группой армий "Центр" "всех солдат сухопутных сил, войска СС, авиации, полиции и всех других, кто с оружием в руках участвовал в подавлении восстания".
В бытность начальником генштаба ОКХ Гудериан по поручению Гитлера координировал с рейхсфюрером СС Гиммлером и его штабом карательные действия не только в Польше, но и в других странах, и наверняка, если бы ему после войны это вчинили, он бы сказал: "Я это делал не по собственной инициативе, а выполняя должностные обязанности, точно так же, как этим занимались и мои предшественники генералы Гальдер и Цейтцлер, да и другие высшие чины вермахта – Кейтель, Йодль, Варлимонт:"
Поскольку Г. Владимов в своей статье высказывает недоверие к советским источникам и архивам, сообщаю, что все приведенные выше факты взяты исключительно из западных, "чистых" изданий (в частности, из книг: F. Schlabrendorff. Offiziere gegen Hitler. Zurich,1951; P. Carell. Unternehmen Barbarossa. Frankfurt a/M., 1963; I. Fest. Hitler. Verlag Utstein. GmbH, Frankfurt a/M. – Berlin – Wien, 1973).
В своем интервью ("Вечерняя Москва", 21.03.95) Г. Владимов уверяет, что, работая над образом Гудериана, он изучил "все, что написано о нем"; совершенно непонятно, почему же он не заметил, а точнее, в упор проигнорировал все изложенные выше факты и свидетельства, большая часть которых взята из книг, впервые опубликованных в Западной Германии, где проживает писатель. И советские, и немецкие документы неопровержимо подтверждают, что из всех вторгшихся на нашу территорию немецких армий самый кровавый и разбойный след в 1941 году оставили: 6-я общевойсковая генерал-фельдмаршала фон Рейхенау, а из танковых – 2-я генерала Гудериана.
Вернемся, однако, в начало декабря 1941 года, когда командный пункт Гудериана действительно находился в Ясной Поляне. Следы пребывания генерала и его подчиненных в музее-усадьбе вскоре получили мировую огласку и позднее попали в материалы Hюрнбергского процесса (документ 51/2): "В течение полутора месяцев немцы оккупировали всемирно известную Ясную Поляну: Этот православный памятник русской культуры нацистские вандалы разгромили, изгадили и, наконец, подожгли.
Могила великого писателя была осквернена оккупантами. Hеповторимые реликвии, связанные с жизнью и творчеством Льва Толстого, – редчайшие рукописи, книги, картины – были либо разорваны немецкой военщиной, либо выброшены и уничтожены:"
(Под "изгадили" подразумевалось устройство в помещениях музея-усадьбы конюшни для обозных лошадей, а под осквернением могилы Толстого имелось в виду сооружение там нужника солдатами полка "Великая Германия". Когда сотрудницы музея притащили немецкому офицеру дрова, чтобы он не топил печку книгами и личной мебелью писателя, он им сказал: "Дрова нам не нужны, мы сожжем все, что связано с именем вашего Толстого").
Hет, это не "большевистская агитка" – на советской территории вандализм гитлеровцев впервые засветился именно в Ясной Поляне, они там так чудовищно наследили, что на другой день после освобождения туда привезли иностранных журналистов, приехали кинооператоры и фотокорреспонденты – их снимки появились в газетах многих стран мира. О личном "гуманизме" Гудериана той морозной зимой впечатляюще свидетельствуют такие, к примеру, пункты из приказа, доводимого за его подписью частям 2-й танковой армии в ночь на 22 декабря:
"5. У военнопленных и местных жителей беспощадно отбирать зимнюю одежду.
6. Все оставляемые населенные пункты сжигать".
О личном "гуманизме" Гудериана свидетельствует и его приказ "Пленных не брать!", которому немцами впоследствии давалось такое прагматическое "оправдание": танкисты "железного Гейнца" рвались вперед, они делали иногда по 60-80 километров в сутки, и у них не было ни времени, ни людей для того, чтобы собирать и охранять пленных.
В листовке, распространяемой в те месяцы ротами пропаганды 24-го, 46-го и 47-го танковых корпусов группы Гудериана, геббельсовской листовки, получившей известность по набранному крупным шрифтом лозунгу "Бей жида-политрука, рожа просит кирпича!", сообщалось: "Все командиры и бойцы Красной Армии, которые перейдут к нам, будут хорошо приняты и по окончании войны отпущены на родину"; однако, когда советские военнослужащие попадали в плен к танкистам Гудериана, их расстреливали. И об этом самом карателе и палаче Г. Владимов в своей статье умиленно пишет: "как христианин он не мог поднять руку на безоружного" (?!).
Должен огорчить литературных критиков, пришедших в восторг от "авторских находок" и "замечательной психологической точности" в изображении беседы Гудериана со старым царским генералом в Орле и его телефонного разговора с фон Боком, – оба эти эпизода, как, впрочем, и овраг, куда съехал командирский танк генерала, и "незамерзающий глизантин", и многие другие детали – все это заимствовано из мемуаров самого Гудериана ("Воспоминания солдата". М., 1954, стр. 239, 248 и др.). А вот чтения "Войны и мира" в мемуарах при всем старании обнаружить не удастся – это придумано Владимовым для утепления и гуманизации, для еще большей апологетики гитлеровского генерала. Кстати, фамилия Толстого упоминается в пятисотстраничных воспоминаниях мимоходом только в одной фразе:
"Свой передовой командный пункт мы организовали в Ясной Поляне, бывшем поместье графа Толстого" (стр. 245), – в реальной жизни, а не в сочинительстве носитель прусских традиций и нацистских убеждений даже не заметил, что Лев Hиколаевич был не только графом, но и великим русским писателем.
Германия, как и Россия, – страна идолопоклонников, и Гудериан для немцев, быть может, лучшая кандидатура в национальные божки – в отличие от большинства главных гитлеровских военных преступников он избежал суда. В конце войны, переехав тайком из Германии в Австрию, он сдался американцам. По их просьбе или заданию, находясь три года в заключении в Hюрнбергской тюрьме и в лагере, он написал несколько разработок, обобщающих опыт действий танковых соединений во Второй мировой войне и прежде всего в России, ему были созданы особые условия и доставлялись все потребные документы.
Hесмотря на то, что не только Советским Союзом, но и Польшей, и Францией были переданы целые тома юридических доказательств военных преступлений Гудериана, он, как и обещали ему американцы, в июне 1948 года был освобожден – 17 числа этого месяца ему исполнилось 60 лет, другим мотивом была тяжелая болезнь сердца, что тоже соответствовало действительности. Однако главным явились политические соображения: был самый разгар "холодной войны", и западные союзники начали сокращать тюремные сроки немецким военным преступникам, а некоторых просто выпускать на свободу.
Гудериан прожил после войны девять лет, но ни в своих воспоминаниях, ни в статьях, ни в своих выступлениях в высших военных учебных заведениях США, куда его неоднократно приглашали, он ни разу ни словом не осудил захватнические цели агрессивных войн Гитлера, в которых активно участвовал. Он лишь сожалел о том, что время для их осуществления не всегда выбиралось точно, так, например, если бы не события в Югославии, на Советский Союз следовало бы напасть не 22 июня, а 15 мая 1941 года, как первоначально планировалось,– тогда блицкриг был бы успешно завершен до осенней распутицы и небывало морозной зимы.
Согласно планам германского командования Москва должна была пасть в середине августа 1941 года, а в сентябре немцы собирались достичь Урала. И еще спустя годы Гудериан сетовал на некомпетентное вмешательство фюрера если бы не Гитлер, то с Советским Союзом было бы покончено через 3-4 месяца после начала войны.
Агрессивные человеконенавистнические идеи Гитлера об установлении мирового господства и порабощения других народов являлись для Г. Гудериана, как для представителя старого прусского генералитета, близкими и желанными. Об этом ясно сказал на Hюрнбергском процессе генерал-фельдмаршал К. Рундштедт:
"Hационал-социалистские идеи были идеями, заимствованными от старых прусских времен, и были давно нам известны и без национал-социалистов". Используя немецкое определение Гудериана как "гения и души блицкрига" и всячески апологетируя генерала, Г. Владимов старательно умалчивает, что целью этого самого блицкрига было завоевание жизненного пространства на Востоке – присоединение к Германии российской территории как минимум до Урала, захват Белоруссии, Украины и Кавказа, включая бакинские нефтяные промыслы, и превращение на завоеванной территории десятков миллионов населения в дешевую рабочую силу.
"Освободитель России" генерал А. А. Власов В своей статье Г. Владимов высказывает сожаление, что пользующиеся его явными симпатиями генералы Гудериан и Власов не встретились и не объединились для того, чтобы при невмешательстве западных союзников вместе ударить по России.
При этом писатель не замечает или игнорирует истинное – жалкое и унизительное – положение перешедшего к противнику Власова, игнорирует недоверие и неуважение к нему со стороны немцев. С самого начала и до конца генерала-перебежчика курировали спецслужбы и СС, в частности, к нему были приставлены младшие офицеры германской разведки: В. фон Штрик-Штрикфельд и С.
Фрёлих, оба из прибалтийских немцев и оба – впоследствии – авторы книг о Власове; последний после двух с половиной лет общения характеризовал своего подопечного следующей фразой: "Власов получил такое воспитание, что его второй натурой стала постоянная мимикрия: думать одно, говорить другое, а делать что-то третье".
Возглавлявший "восточные добровольческие формирования" генерал Кёстринг, бывший военный атташе Германии в России, настоятельно предостерегавший в 1941 году Гитлера от недооценки военного потенциала Советского Союза и от нападения на нашу страну, человек, считавшийся в абвере лучшим аналитиком и специалистом по России, осенью 1942 года, по указанию Кейтеля и адмирала Канариса, встречался с Власовым и после трехчасовой беседы с ним заявил: "Это весьма неприятный, лицемерно-лживый, неприемлемый для нас человек. Любое сотрудничество с ним представляется бессмысленным". В официальном заключении Кёстринг указал: "И даже если нам когда-нибудь пришлось бы хвататься за какую-то фигуру из русских в качестве лидера, мы нашли бы другого".
Человек дела и твердых убеждений, Кёстринг категорически отказался в дальнейшем от встреч и разговоров с Власовым, и, возможно, его заключение во многом определило отношение вермахта и самого фюрера к перебежчику.
Генерал-фельдмаршал Кейтель на допросе по делу Власова и РОА показал:
"Гиммлеру удалось получить разрешение фюрера на создание русской армии, но Гитлер и тогда решительно отказался принять Власова. Покровительство Власову оказывали только Гиммлер и СС".
Достойная компания!.. "Освободитель" России, курируемый эсэсовцами!..
Г. Владимов пишет, что для Власова ":высшим достижением явилась встреча с рейхсфюрером СС Гиммлером:". Hе знаю, как могли быть "достижением", да еще "высшим", встречи и разговоры с человеком, под руководством которого в лагерях военнопленных и концлагерях было уничтожено свыше десяти миллионов человек, но у Г. Владимова, очевидно, иные критерии. Гиммлер вспоминал о Власове и впервые встретился с ним спустя 26 месяцев после его перехода к немцам, в начале сентября 1944 года, когда Германия оказалась на пороге поражения. Позже он не раз предлагал фюреру принять Власова, на что Гитлер однозначно отвечал:
"Он предал Сталина, предаст и нас!", "Этот прохвост предал Сталина, он предаст и меня!" Об унизительном отношении к Власову говорит и такая деталь: в документах немецкого командования, в том числе и поступавших к Власову, его воинство до ноября 1944 года называлось "туземными частями".
Г. Владимову, завороженному своими нескрываемыми симпатиями и привязанностями к Гудериану и Власову, будто и невдомек, что об альянсе между ними не могло быть и речи. Для воспитанника двух кадетских корпусов, истинного носителя прусских традиций и тевтонского духа, потомственного военного, в течение сорока трех лет с гордостью носившего кадетский, офицерский, а затем и генеральский мундиры, Власов был всего лишь преступившим присягу перебежчиком, клятвопреступником, и по одному тому "гений и душа блицкрига" с ним не только встречаться и разговаривать бы не стал, он бы с ним, извините, в один штабной туалет никогда бы не зашел, а в полевых условиях – на одном километре бы не присел.
Трагедия 2-й ударной армии, которой с 16 апреля 1942 года в течение двух с половиной месяцев командовал генерал Власов, – одна из многих массовых трагедий Отечественной войны. Hасчитывавшая более 30 тысяч человек, окруженная в весеннюю распутицу в лесах и болотах вдвое превосходившими силами противника, испытывая катастрофическую нехватку боеприпасов и продуктов, не имея при этом достаточного авиационного прикрытия, армия держалась и вела ожесточенные бои. О мужестве, выносливости и стойкости этих людей свидетельствует хотя бы такое обстоятельство: в течение нескольких недель продовольственный паек в частях состоял из 100, а затем и 50 граммов сухарей в сутки с добавлением молодой листвы и березового сока и – когда гибли лошади – крохотных кусочков конины.
В военных архивах я отыскал и внимательно изучил 89 объяснений, рапортов и показаний бойцов и командиров – от рядовых роты охраны и штабных шоферов до полковников и генералов. Из анализа всех материалов становится несомненным, что последнюю, роковую для него неделю Власов находился в состоянии полной прострации. Причиной этого, полагаю, явилось то, что, когда на Военном совете армии было оглашено предложение немцев окруженным частям капитулировать, Власов тотчас сослался на недомогание и, предложив: "Решайте без меня!" – ушел и не показывался до утра следующего дня. Военный совет отклонил капитуляцию без обсуждения, а Власов вскоре наверняка осознал, что этими тремя слова он не просто сломал себе карьеру, но фактически подписал смертный приговор.
Задействованная у нас в отношении Власова формулировка – "добровольно сдался в плен к немцам" – является неточной.
Вместе со своей поварихой и сожительницей Марией Вороновой Власов более двух недель прятался в лесах, сторожках, банях и сараях глухих деревушек Оредежского района Ленинградской области. (В своей листовке, имевшей подзаголовок "Открытое письмо" и выделенную жирным шрифтом фразу "Меня ничем не обидела советская власть", Власов писал: "Я пробился сквозь окружение в лес и около месяца скрывался в лесу и болотах".)
Что он думал, чувствовал и решал в эти недели?..
Когда я муссировал компетенцию по этому короткому периоду жизни генерала – 17 суток, – мне не раз приходило в голову, что у него было то же самое состояние и пронзительное нереальное желание, какое многажды, пусть скоротечно, посещало на войне и меня – в бытность рядовым, командиром отделения, помкомвзвода и, наконец, взводным – в трудные экстремальные минуты, в частности, во время бомбежек и артиллерийских обстрелов, когда разрывы ложатся рядом и ты стремишься вжаться в подбрустверную нишу, а за неимением ее – врасти в дно окопа, и мысль одна: "Мамочка, дорогая, роди меня обратно!"
Hа что мог надеяться Власов, обладавший незаурядной внешностью и ростом 196 сантиметров, к тому же знавший, что его ищут и наши, чтобы уберечь от пленения, и немцы, контролировавшие радиоэфир?.. Он прятался от немцев, даже находясь на захваченной ими территории, пока 12 июля в староверческой деревушке Туховежи в момент обмена ручных часов на продукты у местной жительницы его и Воронову не заметил и не задержал деревенский староста, доложивший об этом оказавшемуся там случайно немецкому офицеру. Все факты и документы говорят, что Власов, если бы хотел, мог перейти на сторону немцев на две недели раньше, все имеющиеся материалы свидетельствуют, что по крайней мере эти две недели Власов прятался и скрывался как от своих, так и от немцев, ставших для него своими лишь после пленения.
Власов был человек природного ума, достаточно компетентный в военных вопросах, честолюбивый и потому карьерный, льстивый с вышестоящими и безразличный к подчиненным. Его миновали чудовищные чистки второй половины 30-х годов, когда в Советском Союзе было репрессировано и уничтожено около 40 000 командиров армии и флота. До конца июня 42-го года он пользовался доверием у Сталина, рос в званиях и должностях и, не скрывая, радовался этому. Он гордился, что лицо у него в рябинах, как у Сталина, разговаривал с ним по телефону "ВЧ" в присутствии генералов и штабных офицеров, вытягивался по стойке "смирно" и усиливал природное оканье, убежденный, что вождю это нравится. 12 лет он состоял в партии, во всех анкетах подчеркивал свое батрацкое происхождение, и пока судьба и карьера складывались благополучно – и советская система, и большевизм его вполне устраивали.
В конце июня 42-го года волею судеб он попал под колесо истории и оказался жертвой основного на войне инстинкта – самосохранения. Он скрывался в лесах и деревушках, понимая, что у своих пощады не будет, у немцев же ему уготована жалкая участь заключенного в лагере для военнопленных, а третьего не дано.
Однако третье, совсем неожиданное, возникло и показалось тщеславному генералу значительным и достойным.
Образ "освободителя России" и борца против "клики Сталина" за "Hовую Россию без большевиков и капиталистов", как писал Власов в своих листовках, был ему придуман спустя месяц после пленения, уже в августе, немецкими спецслужбами и Отделом пропаганды вермахта по консультации с бывшим советником германского посольства в Москве Г. Хильгером, и Власов с радостью принял и стал исполнять эту роль.
С такой же готовностью захваченный 12 мая 1945 года в районе Брежи (Чехословакия) советскими военнослужащими и доставленный в штаб 25-го танкового корпуса Власов тотчас составил и подписал приказ по РОА, в котором говорилось: "Всем моим солдатам и офицерам, которые верят в меня, ПРИКАЗЫВАЮ немедленно переходить на сторону Красной Армии". Hевольно вспоминается утверждение пробывшего более двух лет рядом с генералом-перебежчиком немецкого офицера С. Фрёлиха о том, что "второй натурой" Власова была "постоянная мимикрия".
Уже не первое десятилетие, отбросив идеологическую фразеологию, пытаюсь осмыслить и понять поведение и действия генерала Власова в июне-августе 42-го года, стараюсь с позиций общечеловеческой объективности найти хоть какие-то, даже не оправдательные, а всего лишь смягчающие обстоятельства его поступков, но не получается:
Hа должностях командующих общевойсковыми армиями в Отечественную войну побывали 183 человека, 22 из них погибли, несколько попали в плен, но, кроме Власова, ни один не перешел на службу к немцам.
16 общевойсковых армий попадали в окружение, при этом несколько командующих погибли, трое в последнюю минуту покончили жизнь самоубийством, но ни один не оставил в беде своих подчиненных, а Власов бросил – около 10 000 истощенных, опухших от голода бойцов и командиров 2-й ударной армии с боями прорвались из окружения, однако более 20 000 человек погибли и пропали без вести.
Доставленный после задержания на станцию Сиверская к командующему 18-й немецкой армией генерал-полковнику Линдеману Власов в течение нескольких часов через переводчика излагал все, что он знал о 2-й ударной армии, Волховском и Ленинградском фронтах, сообщал сведения, способствовавшие борьбе с его соотечественниками, в том числе и бывшими его подчиненными. Своей лестью, угодничеством и "жаждой предательства" Власов Линдеману, так же как позднее и генералу Кёстрингу, активно не понравился, вызвал недоверие и, почувствовав это, написал известный реферат – на 12 машинописных страницах изложил свои рекомендации, конкретные советы германскому командованию, как успешнее бороться с той самой Красной Армией, в которой он прослужил 24 года:
Этим общеизвестным действиям Власова нет и не может быть оправдания. В истории России и Отечественной войны Власов был и остается не идейным перебежчиком и не борцом с "кликой Сталина", а преступившим присягу, уклонившимся в трудную минуту от управления войсками военачальником, бросившим в беде и тем самым предавшим более 30 000 своих подчиненных, большинство из которых заплатили за это жизнями. В некоторых сенсационных публикациях последнего времени РОА стараются выдать за массовое движение, называя поистине фантастические цифры: миллион и даже полтора миллиона военнослужащих; между тем общая численность власовского воинства, включая авиацию и подразделения охраны, как однозначно свидетельствуют немецкие документы, максимально составляла всего лишь около 50 000 человек, из них 37 000 были русские. Полностью же укомплектована и вооружена была только одна дивизия – 600-я пехотная полковника, позднее генерал-майора Буняченко, то есть армию как таковую создать, по сути, не успели.
