Текст книги "28 панфиловцев. Велика Россия, а отступать некуда, позади Москва!"

Автор книги: Владимир Першанин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 4
Волоколамский рубеж

Как и другие части, 1073 й стрелковый полк зарывался в землю, зная, что не сегодня завтра продолжится немецкое наступление. Полк занимал центральный участок обороны. Самыми опасными считались фланги, а поэтому полоса обороны полка занимала около двадцати километров.

Лейтенант Краев вместе со своим взводом копал окопы. Холодный дождь, который не прекращался целый день, заставил комбата выделить часть людей для сооружения землянок и временных шалашей.

К ночи доставили боеприпасы, а полевая кухня привезла горячий ужин. Вымотанные тяжелой земляной работой, люди ели без аппетита. Набросились на старшину:

– А водку почему не выдали?

– Наркомовские сто граммов с наступлением холодов положены!

Старшина Снитко усмехался:

– Вы еще холодов настоящих не видели. А водку начнут выдавать с наступлением морозов.

– Зато себя не обделил. Хватнул где-то хорошо.

– Хорошо или плохо, никто не видел. Ешьте кашу, пока не остыла. Еду, махорки привез, а вы все бурчите. Спасибо сказать надо, что старшина такой заботливый.

Краев, проходя мимо, остановился, оглядел старшину Снитко. Тот держался крепко, но был явно выпивши.

– Имеются замечания, товарищ лейтенант? – улыбался во весь рот старшина. – Я свои обязанности выполняю, как положено.

Будь это месяц-два назад, когда Андрей еще не побывал в бою и не хоронил ребят из своего взвода, он бы прошел мимо. Старшины в ротах считали себя куда выше взводных лейтенантов.

Как правило, они поддерживали дружеские, далеко не уставные отношения с ротными командирами. Снабжали их продуктами получше, водкой и всячески втирались в доверие. Не у всех это получалось. Но Степан Снитко сумел найти общий язык с ротным Лимаревым, зная, что тот любит выпить и не откажется от хороших консервов или папирос.

Лимарев всячески поддерживал старшину, и связываться со Снитко было бы себе дороже. Но на этот раз лейтенант при виде самодовольного, хорошо выпившего старшины не выдержал.

– Смирно! – негромко скомандовал Краев. – Если увижу тебя еще раз в таком виде, будешь сидеть в яме под караулом, пока не протрезвеешь. Сумел урвать тайком спирту, хлебай его в стороне и поменьше ухмыляйся.

Растерявшийся от неожиданности Снитко переступил с ноги на ногу и заявил:

– Я ужин и боеприпасы привез. А до остального вам дела нет. У меня командир роты начальник.

– Стоять смирно. Я команды «вольно» не давал.

Краев знал, что во взводе бойцы его уважают, и не хотел терять авторитет, позволяя дурить выпившему старшине.

Сержант Коржак придвинулся поближе. Сделал вид, что отряхивает шинель старшины, и дернул его с такой силой, что Снитко едва удержался на ногах, черпанув синими офицерскими бриджами жидкую грязь.

– Осторожнее, товарищ старшина, – удержал его от падения Коржак. – Брючки у вас командирские, а заляпаны грязью. Пить поменьше надо. Товарищ Краев расхлябанности не терпит.

– Чего руки распускаешь? – начал было Снитко. – Я старше тебя по званию и… вообще. Знаешь, что бывает за нарушение устава?

Но Краев резко скомандовал:

– Свободен, товарищ старшина! Марш по своим делам. И больше в таком виде у меня не появляйся.

Вроде пустяк. Но Снитко, обидевшись на такое неуважение к своей личности, пожаловался ротному Лимареву, что его толкнули и вообще обращались во взводе Краева грубо, нарушая субординацию.

Старшему лейтенанту, кроме дополнительного пайка, Снитко принес фляжку разбавленного спирта – начальство надо уважать! Тот остался подарком доволен, но когда старшина снова завел разговор про неуважение к нему, Лимарев недовольно поморщился.

– Не разводи лишние склоки. Краева комбат уважает. Не сегодня завтра ротным поставит.

– А на чье место? – сразу среагировал Снитко, остро чуявший нежелательные для него перемены.

Простой вопрос смутил Лимарева. Сам он пока ничем не отличился. Рота имела какой-то авторитет лишь благодаря удачно проведенному Краевым бою. Возьмут и поставят лейтенанта на его место.

– Это я так, в принципе, – стушевался Лимарев. – В боях, сам знаешь, убыль людей большая. И вообще, меньше шляйся по взводам!

На ужин Лимарев Краева не позвал, назначив дежурным по роте. Посидели, выпили с политруком, двумя другими взводными, обсудили положение на фронте.

– Пока дороги развезло, немцы вряд ли полезут, – рассуждал Лимарев. – В грязи увязнут.

– К ночи подморозит, – заметил один из взводных. – Вон звезды высыпали, и ветерок холодный.

– Значит, нечего рассиживаться, – разозлился ротный. – Допиваем, что осталось, и по местам.

Младший лейтенант оказался прав. Ночью похолодало градусов до пяти мороза. К утру, хоть мороз и спал, земля оставалась твердой. Комбат Суханов прислушивался к звукам канонады и обходил позиции.

Его батальону достался участок шириной километров шесть. Видимость затрудняли участки леса, порой обширные. Отсюда в любой момент можно было ожидать удара. В разных местах виднелись холмы, где наверняка укрывались немецкие наблюдатели. Стояла тишина, и это было хуже всего. Тишина всегда скрывает что-то недоброе.

В полку имеется разведвзвод. Наверняка их посылали в поиск. Только много ли высмотрят одна-две группы на двадцатикилометровом участке? Пройдут, а через час немцы могут появиться.

Комбат позвонил командиру полка и попросил разрешения выслать группу батальонных разведчиков:

– Шесть километров полоса. Может, фрицы уже подтянулись, когда подморозило.

Командир полка дал добро. Только предупредил:

– Человек пять, не больше, пошли. И предупреди, чтобы в засаду не влетели. Если кто из твоих в плен угодит, головой ответишь.

– Ясно, – отозвался комбат Суханов.

В батальоне своя разведка штатами не предусмотрена. В каждой роте есть несколько бывалых бойцов, умеющих ориентироваться и действовать быстро. Комбат вызвал Краева, который после дежурства собрался вздремнуть. Объяснил задачу.

– Кого пошлешь?

– Сам пойду, – начал было лейтенант, но капитан перебил его:

– Отвыкай от своей привычки везде самому лезть. У тебя взвод, сорок с лишним человек в подчинении.

– Уже меньше. Убывают люди.

– Пошли Коржака и еще четверых ребят покрепче. Пусть осторожно пройдут километра полтора-два вперед. В бой по возможности не вступать.

– Понятно, – кивнул Андрей.

– И еще. – Лимарев с минуту помолчал, потом продолжил уже другим тоном: – Я гляжу, ты, лейтенант, слишком уверенным стал. Предупреди своих, на рожон не лезть. Сумеют взять языка – хорошо, но самое главное, никому в плен не попадаться. Новая дивизия оборону заняла. Фрицы наверняка будут рады кого-нибудь в засаду заманить и живьем взять. Ты это понял или нет?

– Так точно. Если такие предосторожности, зачем тогда затеваться?

Краев задал больной вопрос. Лимарев уже и сам жалел, что затеял эту разведку. Хотел активность показать, но если кто в плен попадет, отвечать в первую очередь придется ему.

– Разведка нужна, потому что мы ни черта не знаем обстановку. Может, за тем холмом уже минометную батарею установили и наблюдатели норы выкопали. Хватит лишних вопросов. Иди, готовь группу. Пять человек.

– Может, двоих-троих хватит? Коржак и Савенко что надо и вдвоем высмотрят. А пятеро – это целая толпа.

Лимарев был согласен со своим взводным. Но звонить снова комбату не решился. Если тот приказал пять человек послать, то пять и пойдут.

Война катилась и напоминала о себе с разных сторон. Сразу в нескольких местах слышалась отдаленная орудийная канонада. Высоко в небе проплыли штук пятнадцать тяжелых немецких бомбардировщиков в сопровождении истребителей.

Их обстреляли наши зенитки. Но батарея была всего одна, и бомберы миновали без потерь редкие облачка разрывов, лишь увеличили высоту.

Группа двигалась по низине, поросшей деревьями. Впереди Иван Коржак, следом остальные красноармейцы. Замыкал отделение Тимофей Савенко, которому тоже недавно присвоили «сержанта». Пять винтовок, гранаты, у Ивана Коржака трофейный штык-нож в ножнах.

– Тимофей, – подозвал Коржак своего помощника. – Поднимись чуть выше по склону, там обзор получше. Оглядись вокруг хорошенько.

Савенко кивнул и отозвался:

– Там мы с тобой и вдвоем могли бы пройти. Тащим целую толпу.

Молодой красноармеец заметил с обидой:

– Мы не толпа. А в немцев я уже стрелял. Наткнемся на засаду, много вы вдвоем навоюете.

– Угомонись, Федосеев. По сторонам смотри, – оборвал его Коржак.

Антону Федосееву, рослому рыжеволосому парню, было всего восемнадцать. В том первом бою под Боровичами он действовал неплохо, поэтому Коржак и включил его в группу разведки.

Егор Веселков, небольшой, крепко сбитый охотник с Алтая, шагал бесшумно, внимательно всматриваясь по сторонам. На вершине холма он остановился. Виднелись следы мотоциклетных колес, втоптанные в землю сигаретные окурки. Немцы пробыли здесь не меньше часа-двух.

– Фрицы здесь побывали. Наверное, вчера ближе к вечеру.

– Они и с воздуха могли нас засечь. Дивизию в кусты не спрячешь.

Антон Федосеев двинул затвором, загоняя в казенник патрон.

– Ребята, не суетитесь. А ты, Антоха, поставь винтовку на предохранитель. Нам только случайного выстрела не хватало. Гранаты тоже не трогать. Здесь, на холмах, фрицы наверняка остались.

Дальше продвигались осторожнее. Миновали почти бегом низину, которая успела оттаять. Ботинки вязли в грязи, хотя Коржак старался выбирать травянистые места. Здесь тоже все было размешено колесами повозок и массой людей.

– Ботинки-то наши, – показал на следы Савенко. – Вчера под дождем топали.

У подножия следующего холма остановились передохнуть. Счищали с ботинок комья грязи, сворачивали самокрутки.

– Курить-то можно? – запоздало спросил Антон Федосеев.

– Ты уже задымил. Чего спрашиваешь? – засмеялся Коржак.

– Я и погасить могу.

– Гаси! – вдруг выкрикнул Савенко и, выдернув самокрутку, втоптал ее в землю. – Самолет приближается.

Группе повезло, что предусмотрительный Иван Коржак остановился на отдых у крутого, почти отвесного склона, где росли с десяток молодых сосен. Укрытие так себе, но небольшую группу оно защитило.

Разведчик «Хеншель 126» с широким крылом, поднятым над фюзеляжем, прошел на высоте четырехсот метров. Савенко отчетливо разглядел наблюдателя в открытой задней части кабины.

Немец-наблюдатель в кожаном шлеме следил за местностью. Перед ним торчал пулемет, который он мог пустить в ход в любую секунду.

Этот самолет с ярко-оранжевым капотом и хвостом, торчавшими колесами и несуразным крылом не производил впечатления грозного противника. Однако два пулемета (один впереди) и запас бомб делали его опасным противником.

Тимофей Савенко невольно закрыл глаза. Казалось, его взгляд приковывает внимание летчиков.

– Пронеси тебя черт, – бормотал красноармеец, тесно прижавшийся к сосне. – Летают, как у себя дома.

Не пронесло. «Хеншель» замедлил скорость и начал разворот.

– Мужики, не шевелиться, – предупредил свою команду Коржак.

Легкий разведчик наверняка бы разглядел пятерых русских солдат, но пилотов больше интересовал участок леса на вершине холма – удобное место для обороны.

Вниз полетели две небольшие бомбы, а затем открыл огонь из кормового пулемета «МГ 15» наблюдатель. Скорострельный «машингевер» посылал длинные очереди (16 пуль в секунду), прочесывая лес в поисках замаскированных русских орудий.

Заканчивая ленту, наблюдатель послал очередь в сосны под склоном. Тимофей услышал, как вскрикнул красноармеец, прижимавшийся к сосне. Когда самолет улетел, он окликнул его:

– Все в порядке?

Тот разразился руганью:

– Гадина, пулю в сосну всадил на вершок выше головы. Детей сиротами чуть не оставил.

– Вершок – это сколько? – насмешливо спросил Коржак.

– Во, четыре пальца! Еще чуть-чуть, и башка бы вдребезги.

Осмотрели след пули. Она прошла сантиметров на двадцать повыше, но ударила с такой силой, что на выходе вышибла длинную острую щепку.

– Ладно, успокойся, – хлопнул по спине бойца Иван Коржак. – Считай, боевое крещение получил.

Дальше двигались двумя группами. Впереди Коржак с Федосеевым, метрах в пятидесяти Савенко и два красноармейца.

Видели следы бомбежки. Немцы накрыли колонну в низине и сбросили десятка два бомб. Прошли мимо разбитой повозки, воронок, заполненных мутной водой.

Размякшая почва частично спасала людей. Бомбы зарывались глубоко, и осколки шли вверх. Но несколько мертвых тел так и остались лежать. Похоронить их спасавшаяся от бомбежки рота или батальон не смогли. Невольно сняли каски и тоже поспешили дальше.

В одном месте разглядели на возвышенности легкий бронетранспортер. Он находился довольно далеко, и его сумели обойти незамеченными. Зато следующая встреча закончилась внезапным и коротким боем.

Комбат Суханов все же не зря послал свою собственную разведку, не надеясь на полковую. Он был уверен, что со стороны немцев готовится удар и выдвинуты вперед наблюдатели.

Насчет наблюдателей Суханов оказался прав.

Их было двое: немецкий лейтенант и радист. Они добрались до одного из холмов на мотоцикле «БМВ», без коляски (его было удобнее замаскировать) и достаточно мощном, чтобы уйти от погони даже в дневное время, когда земля раскиснет.

Немецкий офицер разведки гаубичного дивизиона и радист укрылись в кустарнике на склоне холма в двух километрах от линии советской обороны.

Восьмикратный бинокль позволял разглядеть систему укреплений, которая была, по мнению артиллериста, довольно примитивной и вряд ли смогла бы противостоять атаке танков. Особенно если ее обработать огнем 105 миллиметровых гаубиц.

Лейтенант планировал закончить наблюдение к полудню, но пришлось задержаться. Он разглядел и нанес на карту лишь одну легкую полевую батарею. Хотя был уверен, что русский полк прикрывают противотанковые пушки. Кроме того, где-то должны находиться гаубицы, но их, видимо, хорошо замаскировали.

Немец бы очень удивился, если бы узнал, что легкая батарея – это вся артиллерия, которой располагал полк. Орудий, а особенно противотанковых пушек, в советских войсках не хватало. Их теряли в непрерывных боях и под бомбежками.

Помощник лейтенанта, радист, был дисциплинированным солдатом, но уже пару раз деликатно намекал своему командиру, что оставаться дальше здесь рискованно. Если русские их заметят, то могут окружить и попытаться взять наблюдателей в плен.

– Еще час и уходим, – успокоил радиста лейтенант. Но этого часа у них уже не оставалось.

Алтайский охотник Тимофей Савенко почувствовал, что на склоне холма кто-то есть, еще издалека. Кустарник был подмят, а неподалеку сидели на ветке дерева две вороны. Они терпеливо ожидали, когда люди уйдут, – после них наверняка останутся какие-то съедобные кусочки.

Коржак тоже остановился. Все пятеро залегли в траве, наблюдая за подозрительным местом. Вороны, увидев скопление людей, с карканьем поднялись в воздух. Лейтенант и его помощник уже увидели русских. До них было метров триста, возможно, они пройдут мимо.

Но когда пять человек залегли, лейтенант понял свою ошибку. Он слишком увлекся наблюдением за передним краем, а радист больше занимался аппаратурой.

Оба артиллерийских разведчика были вооружены автоматами с запасными магазинами, имели несколько гранат. Лейтенант относился к русским с пренебрежением. Он видел колонны пленных, разбитую советскую технику и считал, что до зимы война закончится.

Это была самоуверенность, свойственная молодости, плюс подготовка в лагерях гитлерюгенда и престижном военном училище. Наблюдая в течение дня за цепочкой окопов с торчавшими оттуда винтовками со штыками, за громоздкими русскими пулеметами, он представлял, во что это превратится после того, как откроет огонь его дивизион.

Двенадцать гаубиц способны обрушить в минуту не менее полусотни снарядов весом в пятнадцать килограммов каждый. Лейтенант уже прикинул, что наиболее эффективным будет обстрел шрапнелью.

Бетонных сооружений здесь нет, а бризантные снаряды обрушат сверху массу металлических шариков и осколков, от которых в окопе не спасешься. Такие снаряды взрываются в воздухе и подметают как железной метлой все живое. От них может спасти только прочное перекрытие.

Пулеметы «максим» имеют хорошую плотность стрельбы и поражают цели за километр, но они легко уязвимы. Достаточно несколько шрапнельных пуль или осколков, чтобы продырявить кожух и вывести пулемет из строя.

А когда русские, не выдержав, выскочат из окопов, начнется мясорубка. Лейтенант уже видел поля под Смоленском, сплошь усеянные телами убитых. Красноармейцы разбегались, а сверху их выкашивали бризантные заряды.

Сейчас, когда передний край обороны был нанесен на карту, следовало позаботиться о себе. И снова лейтенант совершил ошибку. Желая показать радисту, что ему наплевать на кучку русских солдат, уже ползущих к ним, он демонстративно не спешил.

Аккуратно укладывал карты в планшет, бинокль – в чехол, и лишь затем приказал радисту:

– Заводи нашу лошадку.

Когда заработал двигатель «БМВ», лейтенант передернул затвор автомата:

– Ну-ка, умерим им прыть, Юрген. Огонь!

Два магазина опустели за полминуты, скашивая траву и прижимая русских к земле.

– Вот так, – меняя магазин, удовлетворенно сказал лейтенант. – Теперь по местам. Когда они придут в себя, мы будем далеко.

Мотоцикл набрал скорость за считаные секунды. Мощный двигатель и отсутствие коляски позволяли лейтенанту уходить от преследователей со скоростью семьдесят километров.

Хлопнул винтовочный выстрел, затем сразу два или три. Пули свистели довольно близко, и лейтенант прибавил газу. Не отрывая взгляда от колеи, он весело прокричал:

– Страшно, Юрген?

– Не очень… господин лейтенант.

– Еще минута, и мы оторвемся от этой шайки.

Один из лучших стрелков во взводе Егор Веселков промахнулся и сейчас целился снова. Привычно задержав дыхание, плавно надавил на спуск.

Мотоцикл уже набрал скорость под восемьдесят (господин лейтенант любил быструю езду) и уже летел над колеей. Лейтенант не успел удивиться этому полету. Острая боль прожгла плечо. Рука онемела, а мотоцикл пошел куда-то в сторону. Подскочил на ухабе и с маху завалился на бок, крутнулся, ломая лейтенанту ногу.

Радист покатился по жесткой осенней траве, обдирая лицо и ладони. Но серьезных повреждений не получил и сразу схватился за автомат.

– Юрген, помоги, – стонал лейтенант.

– Русские, они бегут сюда. Все пятеро.

– Вызывай помощь… Быстрее. Мы с ними не справимся.

Наверное, девятнадцатилетний лейтенант сам не понимал, что говорит. Рацию сорвало со спины, крепко ударило о землю, а пятеро русских бежали с винтовками наперевес.

Радист служил в вермахте с тридцать восьмого года и много чего повидал. Он сразу понял, что они крепко вляпались, но, повинуясь долгу, открыл огонь.

После второй или третьей очереди свалил одного из русских, немного приободрился. Однако вскоре понял, что если не побежит, то его застрелят или возьмут в плен. Бросить раненого командира стало бы преступлением.

Загоняя очередной магазин, оглянулся. Может, лейтенант уже умер? Зацепило его крепко. Шинель на плече пропиталась кровью. Вывернутая нога была тоже окровавлена, но лейтенант шевелился и даже достал из кобуры пистолет.

У радиста Юргена было двое детей, хороший дом. Он не хотел умирать, но не видел выхода. Теперь он стрелял поверх голов бегущих к ним русских. Вертелась мысль, что можно сдаться в плен. Ведь положение безнадежное.

– Бросай в них гранаты, – хрипел лейтенант. – Ты их прикончишь и вывезешь меня.

Радист выполнил этот приказ, как выполнял до этого десятки других. Он успел бросить две гранаты, которые не долетели до цели, но ранили одного из красноармейцев.

– Эй, не дурите, сдавайтесь! – крикнул Иван Коржак.

Пуля ударила радиста в грудь под горло, а Коржак, обернувшись, выругался.

– Нужен «язык». Не стрелять.

Но с «языком» ничего не получилось. Когда добежали, радист был мертв, а офицер истекал кровью. Пуля пробила ему легкое, была сломана нога.

Мотоцикл тоже никуда не годился. Зато достался планшет офицера с картой и другими бумагами. Рация от удара разбилась. В качестве трофеев сняли с обоих немцев часы, собрали оружие: автоматы, пистолет и четыре гранаты с длинными, удобными для захвата рукоятками.

Один красноармеец был убит автоматной очередью, другой ранен осколком в бок. Когда собрали трофеи, Федосеев примерил сапоги радиста. Вопросительно глянул на Коржака:

– Ничего? А то у меня ботинки развалились.

– Бери, если надо. Не противно фрицевскую обувку таскать?

– Не противно, – резко отозвался здоровяк. – Без хорошей обуви не повоюешь. А мой размер трудно найти.

Документы, доставленные разведгруппой Ивана Коржака, подтвердили догадку комдива Панфилова, что удар будет нанесен на левом фланге.

На рассвете 15 октября 1941 года на позиции 1075 го полка обрушилась мощная артиллерийская подготовка. Вели огонь немецкие полевые орудия, 105 миллиметровые гаубицы, минометы. Грохот не стихал более часа.

За три дня полк сумел врыться в землю, часть людей отвели в глубину обороны. Командир четвертой роты Павел Гундилович находился на своем командном пункте, а точнее, в глубоком окопе, перекрытом бревнами.

Тройной накат и метровый слой земли держали мины. Но прямое попадание 105 миллиметрового фугасного снаряда могло закончиться гибелью. Телефонист и ординарец, оглохшие от непрерывного грохота, уже не верили, что доживут до конца обстрела.

Когда огонь ослаб, капитан выглянул наружу. Полоса обороны дымилась, земля была сплошь изрыта воронками. Некоторые окопы были разрушены снарядами или минами, вряд ли в них кто-нибудь уцелел.

Между окопами бежал политрук Василий Клочков. Иногда наклонялся, заглядывал в окопы, перекидывался с бойцами несколькими словами. Добежав до окопа Гундиловича, спрыгнул вниз, тяжело переводя дыхание.

– Ты чего под огнем бегаешь? – недовольно спросил капитан. – Бойцам дух поднимаешь? Бросай эти шутки, если не хочешь под мину угодить.

– Надоело в окопе сидеть, – отмахнулся Клочков. – Никаких нервов не хватит ждать, когда на тебя фугас свалится. И наша артиллерия молчит. Хоть бы пару залпов в ответ дали.

– Не хотят себя обнаруживать. К тому же гаубицы и минометы с закрытых позиций бьют. Их так просто не достанешь.

– Два окопа прямыми попаданиями разворотило, – сказал Клочков. – В других контуженные есть, но земля пока спасает. Как думаешь, Павел, танки пойдут после артподготовки?

– Думаю, что они еще не настрелялись. Если сумели подтянуть хотя бы одну тяжелую батарею, то обязательно врежут. Я их повадки немного изучил.

Павел Гундилович не ошибся. По непролазной грязи трудно было подтянуть дальнобойную артиллерию. Но немцы сумели доставить батарею тяжелых пехотных орудий «Зиг 33», калибра 150 миллиметров.

Эти пушки не обладали большой дальностью стрельбы, но это от них и не требовалось. Короткоствольные орудия «Зиг 33» весили меньше гаубиц этого же калибра, а снаряды весом 38 килограммов обладали значительной разрушительной силой.

Четыре орудия завершили артподготовку. Делая три-четыре выстрела в минуту, батарея дала десять залпов бризантными снарядами.

Они взрывались над окопами, рассеивая железный дождь осколков и круглых пуль. Бойцы снова сжимались на дне окопов, но глубокие, вырытые на совесть укрытия спасали не всегда.

Командир пулеметного расчета Иван Москаленко увидел, как затрещал двойной дощатый настил, под которым прятали от огня «максим». Брызнули отколотые щепки, отлетел кусок доски.

Вскрикнул третий номер расчета. Круглая пуля пробила насквозь ботинок и ступню. Когда разрезали шнурки и сорвали ботинок, увидели пузырящуюся кровью рану.

Такие попадания, разбивающие кости ступни, очень болезненны, и боец временами терял сознание, затем снова приходил в себя. Ему промыли рану спиртом, перевязали.

– Жди, когда обстрел кончится. Отнесем в санчасть.

– Я не умру, дядя Иван? – умоляюще смотрел на сержанта молодой боец лет восемнадцати. – Болит, сил нет.

– Кто же от раны в ступню умирает? – протягивая флягу с остатками спирта, успокаивал парня сержант Москаленко. – Хлебни, легче станет.

Веер шрапнели хлестнул по накату командирского окопа. Сквозь отверстия между бревнами посыпалась земля. Осколок шрапнельного стакана выбил доску и врезался в землю у ног Клочкова. Политрук хотел дотронуться до него, но капитан предостерегающе крикнул:

– Руку сожжешь.

Раскаленный осколок дымился, пахло горелым железом.

– Такой башку оторвет, – пробормотал телефонист и носком ботинка отпихнул дымивший кусок металла в угол.

В некоторых окопах шрапнель и осколки настигли цель. Красноармеец погиб от попадания в голову. Каску пробило насквозь, он дернулся и остался сидеть, прижимая к себе винтовку. Еще несколько человек были тяжело ранены.

Сделав короткую передышку, немецкие артиллеристы открыли огонь фугасными снарядами. Они не причинили особого урона, но мощные взрывы, грохот, толчки земли сотрясали окопы, контузили, глушили людей. Когда наступила тишина, красноармейцы вылезали наверх, жадно вдыхая воздух.

Он был пропитан ядовитой гарью взрывчатки, медленно оседали дым и завеса искошенной взрывами земли. Несмотря на риск, что снова полетят снаряды или мины, людям требовалось хоть немного прийти в себя.

Капитан Гундилович и политрук Клочков быстро обходили окопы. Санитары уносили раненых, бойцы протирали затворы, откапывали засыпанные землей гранаты.

Сержант Москаленко вместе со вторым номером сняли с «максима» старые шинели и фуфайки, подняли пулемет на дощатый стол и осмотрели механизмы. Казенник и кожух были целы, лишь погнуло в двух местах щит и пробило осколком одну из коробок с пулеметной лентой.

– Все в порядке? – спросил капитан.

– Пулемет исправен. А вот третьего номера в санчасть унесли. Ступню насквозь просадило.

– Готовьтесь к отражению атаки.

– Готовы, – кивнул Москаленко. – Только казенник почистим, и можно будет стрелять.

– Вдвоем справитесь?

– Если можно, пришлите парня посмышленее. Ленты набивать.

Командир роты молча кивнул. Он разглядел в бинокль танки, сползающие с дальнего холма. За ними двигалась пехота. Танки пока не стреляли, зато дала несколько залпов «для бодрости» минометная батарея. В воздухе повисла тишина и знакомая гарь отработанной взрывчатки.