Текст книги "28 панфиловцев. «Велика Россия, а отступать некуда – позади Москва!»"

Автор книги: Владимир Першанин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 3
Путь на Москву

Планы немецкого командования относительно «блицкрига» (молниеносной войны) предусматривали в течение 8—10 недель захватить Москву и выйти на линию Архангельск – Северная Двина – Волга – Астрахань.

В самоуверенности Адольфу Гитлеру было не отказать. Хотя заглотить такой кусок советской земли и не подавиться было трудно, а точнее, невозможно. Попутно (между делом) фюрер собирался победить Великобританию и захватить северное побережье Африки.

Немецкие войска продвигались быстро. Танковые клинья разрывали слабо организованную оборону, окружали дивизии, армии, сминали фронты. Особенно успешным для вермахта стал июль сорок первого года. Горький месяц для всей нашей страны.

К концу этого месяца немцы продвинулись на сотни километров в глубь Советского Союза, захватили большую часть Белоруссии, Прибалтику, стояли у ворот Киева. Но сами немцы потом скажут: «Это был месяц успехов, которые не стали победой». Именно в июле немецкая армия, от рядовых и до генералов, почувствовала, что в России не так все просто.

Советские войска несли огромные потери, по дорогам двигались колонны военнопленных, было захвачено большое количество военной техники, в небе хозяйничала германская авиация.

Но в июле хорошо налаженный механизм вермахта споткнулся. Два месяца – с 10 июля по 10 сентября – продолжалось ожесточенное Смоленское сражение. К концу августа уже предписывалось взять Москву, однако вместо этого под Ельней была разгромлена и была вынуждена отступить крупная группировка немецких войск.

Это уже был срыв «блицкрига». В Смоленском сражении самая мощная группа армий «Центр» потеряла половину своих танков и двадцать процентов личного состава (в основном передовые, наиболее боеспособные части). Но как бы то ни было, а вермахт продолжал наступать.

В официальных документах начало битвы за Москву отмечено датой 30 сентября сорок первого года. Понесшая большие потери группа армий «Центр» была усилена за счет войск, переброшенных из-под Ленинграда.

Два миллиона немецких солдат и офицеров, 1700 танков, почти полторы тысячи самолетов и масса артиллерии повели упорное наступление на Москву на фронте протяженностью около тысячи километров, пытаясь охватить столицу с нескольких сторон.

Это было одно из самых тяжелых сражений для нашей армии. «Москву не отдадим!» – таков был общий настрой. Но как не хватало нам в ту осень людей, танков, орудий и самолетов! Немцы превосходили нас в этом сражении по большинству показателей в полтора-два раза.

На защиту Москвы перебрасывались дополнительные части. Одной из них была 316 я стрелковая дивизия генерала Панфилова Ивана Васильевича. В нее входили три стрелковых полка (1073 й, 1075 й, 1077 й), артиллерийский 857 й полк, а также несколько отдельных подразделений.

Это была обычная дивизия Красной армии, пока ничем себя не проявившая. Но ей будет суждено войти в историю великой войны и сыграть важную роль в обороне Москвы.

Четвертая рота капитана Гундиловича (1075 й полк) занимала несколько вагонов в середине длинного эшелона, состоявшего в основном из теплушек и нескольких открытых платформ с артиллерией.

Во время нахождения в резерве на Северо-Западном фронте его роте почти не пришлось участвовать в боях. Она, как и большинство подразделений дивизий, находилась в резерве.

Однако боевое крещение получила. В конце сентября возле деревни Невий Мох немцы предприняли разведку боем и вклинились в оборону. Если лейтенанту Краеву из соседнего полка пришлось практически в одиночку отбивать удар, то здесь немецкая группа, что называется, нарвалась.

Четвертая рота и взвод пешей разведки отбили нападение. Немцы отступили, оставив несколько убитых. Значение этого небольшого боя заключалось в том, что произошел он в важном для обороны месте.

В окрестностях озера Ильмень среди лесов и кустарника имелось много болот, которые тормозили продвижение немецкой техники.

На участке четвертой роты немцы настойчиво пытались нащупать переправу через болото. Возможно, в этом месте планировалось наступление. После боя, убедившись, что переправа надежно перекрыта, немецкая разведка на этот участок больше не совалась.

Для многих бойцов эта стычка с немецкой разведкой стала первым боем. Его долго и оживленно обсуждали, рассматривали захваченное трофейное оружие. Молодой командир взвода показал на автомат «МП 40».

– Нам бы побольше автоматов. В лесной местности удобное оружие. С нашей трехлинейкой, да еще со штыком, в чаще не слишком развернешься. Неплохая штука.

Молодой командир взвода Михаил Шишкин и несколько бойцов вопросительно смотрели на своего ротного, которого уважали за рассудительность, опыт и смелость.

Капитан, обычно отвечавший на вопросы прямо, на этот раз замешкался. Автоматов в полку практически не было, за исключением нескольких «ППД 40» в комендантском взводе.

Много чего не хватало в полку. Противотанковых пушек, минометов. Имелся минимум боеприпасов. Но обсуждать недостатки вооружения принято не было. За этим бдительно следили особисты и политработники.

Павел Гундилович ответил в полушутку:

– Хороший стрелок из винтовки немца за триста метров снимет, а из этого автомата дай бог за сто шагов попасть. Хотя в ближнем бою штука неплохая. Наладится производство, будут у нас и свои автоматы.

В этот момент подошел один из политработников штаба полка. Прибыл он, как водится, после боя. Повертел в руках трофейный автомат, снисходительно заметил:

– Ты, капитан, обратил внимание, что у этого «шмайссера» ствол длиной тридцать сантиметров? Им только ворон пугать. Да и патронов не напасешься.

– Это не «шмайссер», а «МП 40» последнего образца, – заметил Павел Гундилович.

– Хоть первого, хоть последнего, – отмахнулся политработник в звании батальонного комиссара. – А ты чего, Клочков, молчишь? Ты ведь политрук роты.

Василий Клочков неохотно отозвался:

– В ближнем бою автоматы эффективно действуют. Неплохо, если и мы хотя бы по несколько штук получим.

– Для ближнего боя пока ничего лучше русского штыка не придумали, – уверенно рассуждал батальонный комиссар. – Ну и гранаты. Так, что ли, товарищи бойцы?

Те из красноармейцев, которые видели, как от автоматного огня в считаные минуты погибли несколько их товарищей, промолчали. Другие кивнули, соглашаясь с батальонным комиссаром.

– Вот так, товарищ Шишкин, – похлопал взводного по плечу политработник. – Ясно? Штыковой бой в училище на какую оценку сдал?

– На «хорошо», – козырнул лейтенант.

– А надо бы на отлично. Ничего, в боях научишься.

Капитан Гундилович и его политрук Василий Клочков терпеть не могли, когда непростую военную науку смешивали с пустыми рассуждениями, отдающими ненужным бодрячеством, которые не прибавляли авторитета командирам.

Половина бойцов их роты была из числа ополченцев, пришедших в армию в качестве добровольцев. Многие были в возрасте тридцати лет и более, повидали жизнь и реально понимали обстановку. Разговаривать с ними как с зелеными новобранцами было просто неразумно.

По штатам начала войны в стрелковом полку полагалось иметь на вооружении тридцать восемь станковых пулеметов «максим» и 80 ручных пулеметов системы Дегтярева. В общей сложности по семь-восемь пулеметов на роту.

Однако в четвертой роте имелся всего лишь один «максим» и четыре «дегтярева». Винтовок хватало, однако осваивали их теоретически.

Учения по метанию боевых гранат проводить не рекомендовалось во избежание несчастных случаев. Предлагалось отрабатывать навыки, кидая деревянные гранаты.

– Какие навыки? – возмущались командиры, особенно те, кто участвовали в войне с Финляндией или в боях на Дальнем Востоке. – Пока каждый солдат по две-три боевых гранаты не бросит, никаких результатов не будет. Не научили воевать сейчас, на войне поздно учиться будет. Большой кровью такая учеба обойдется.

Этот вопрос решили благодаря генералу Панфилову. Он два года воевал в Первую мировую войну, позже пошел добровольцем в Красную армию, был командиром взвода в Чапаевской дивизии, затем командовал ротой под Царицыном.

Генерал организовал в сформированной им дивизии не только обучение гранатометчиков, но и создал группы истребителей танков, как этого требовал Верховный главнокомандующий Сталин.

Гундилович, обучавший своих бойцов, видел слабую эффективность противотанковых гранат того времени, «РПГ 40» конструктора Пузырева М. И. Но за неимением лучшего придется воевать ими.

Большие надежды возлагались на артиллерию.

Однако в масштабах роты или батальона требовалось предусмотреть вероятность того, что с вражескими танками придется воевать, когда артиллерии поблизости может и не быть.

Пожалуй, самым сложным было преодолеть «танкобоязнь». Несколько раз устраивали обкатку танками «Т 26» и «БТ 7» окопов, где укрывались красноармейцы.

По инструкции бойцы пропускали танк, спрятавшись поглубже в окоп, а затем кидали учебные гранаты, целясь в моторную часть или под гусеницы. Для таких учений требовалось много времени, не хватало машин, и обкатку прошла лишь небольшая часть красноармейцев.

Ручных гранат «РГД 33» тоже не хватало, и боевые учения проводились в основном с сержантским составом. Еще сложнее обстояло дело с противотанковыми гранатами.

Их бросали из широких окопов. Поставленная на боевой взвод «РПГ 40» могла взорваться, если боец слегка задевал при броске край бруствера или от волнения ронял тяжелую гранату. Но как бы то ни было, а учения в дивизии шли, и на фронт люди отбывали, имея какие-то навыки.

Кроме того, месяц, проведенный на Северо-Западном фронте в относительно спокойной обстановке, капитан Павел Гундилович тоже использовал для подготовки роты. Он был призван из запаса, но уже имел боевой опыт, участвовал в боях с японцами у озера Хасан.

Политруком 4 й роты был Василий Клочков, родом из Саратовской области. У политрука тоже была непростая биография. Рано осиротел, батрачил. Обладая незаурядными способностями, заочно закончил к тридцати годам два института, в том числе Московский институт литературы.

Рота насчитывала 157 человек, теплушки были набиты тесно, учитывая, что с собой везли ротное имущество, теплую одежду, боеприпасы.

Куда направлялся эшелон, никто не знал, но уже через несколько часов стало ясно, что поезд движется на юго-восток.

– Наверняка к Москве, – сказал Клочков.

Несмотря на то что октябрьская ночь была холодная, в теплушках было душно. Дверь приоткрыли, свежий осенний воздух врывался в вагон.

Из-за суеты при погрузке с ужином припоздали. На коротких остановках разносили термосы с кашей, хлеб, махорку.

Непроглядной была октябрьская ночь. Везде действовало затемнение. Лишь на крутых поворотах виднелся сноп искр, выбивающийся из паровозной трубы. Вскоре большинство бойцов, за исключением дежурных, уже спали на нарах.

Павел Гундилович и Василий Клочков сидели возле двери, курили и вполголоса переговаривались. За два месяца, проведенных вместе, они успели привыкнуть друг к другу и подружиться.

Командир роты и ее политрук обладали одинаковыми правами. Принимая какое-то решение, ротный командир был обязан согласовывать его с политруком. Этот принцип двоевластия не нравился многим командирам. Тем более политруки зачастую не имели военной подготовки.

Гундилович и Клочков сумели избежать тех конфликтов, которые нередко возникали из-за этого двоевластия. Обоим было за тридцать лет, и свои поступки они взвешивали более обдуманно, чем молодые командиры.

Василий Клочков излишне не лез в чисто военные вопросы, а больше занимался с людьми. Это помогло выдвинуть четвертую роту по большинству показателей на передовое место в полку.

Вначале говорили о семьях, полученных письмах. Но внезапная переброска дивизии, судя по всему под Москву, заставляла обоих возвращаться к этой теме.

– Павел, ты военный человек, – говорил Клочков. – Как могло такое случиться? Ура, победили врага на его территории малой кровью, а получается, что до Москвы докатились.

Эту тему обсуждали тогда по всей стране. Чаще – в узком кругу близких друзей. За «пораженческие настроения» можно было нарваться на крупные неприятности. Но и молчать о сложной ситуации на фронте они не могли.

– Вот так и получается, – неторопливо рассуждал капитан. – Не готовы мы оказались, многое не предусмотрели.

Более горячий по характеру, Василий Клочков показывал на спящих красноармейцев и, стараясь говорить тише, высказывал свои невеселые мысли.

– Хотя бы наших бойцов взять. Кадровых солдат немного, в основном призывники и ополченцы, опыта никакого. В роте тридцать человек казахов, киргизов, узбеков, некоторые по-русски не говорят. Через переводчиков винтовки изучали.

– Научатся. Это не самое главное. Противника нельзя недооценивать. Иногда бои на озере Хасан вспоминаю. Чего нам япошки! А они, оказывается, воевать неплохо умеют. Почти две недели бои шли, и потери мы понесли немалые. А согласованность действий возьми! Основную массу артиллерии собрали в отдельные полки, бригады, а в полку всего десять-двенадцать легких пушек. Это на две с половиной тысячи человек.

– У нас в артиллерийском полку тридцать гаубиц и полсотни полевых пушек. Этого мало?

– А взвод Краева танковую атаку гранатами и бутылками с горючей смесью отбивал.

– У фрицев всего один танк был и бронетранспортер, – засмеялся Клочков. – Великая сила!

– Плюс пять мотоциклов, пулеметы, 80 миллиметровый миномет. Хватило бы прорвать оборону и батальон смять. Кстати, в батальоне тоже артиллерии не было.

– Ну ты скажешь, Павел, – покачал головой Клочков. – Одним танком и мотоциклами батальон уничтожить.

– Не в этом дело, один или три танка там было, – с досадой перебил Василия капитан. – Мало наших частей в окружение попадало и там же оставалось. Одними лозунгами бой не выиграешь. Кто мешал выдвинуть хоть одну легкую пушку вперед?

– Выдвинули, – отмахнулся Клочков. – На третий день. Зато ученые теперь будем.

– Дай бог, если так.

Выкурили еще по самокрутке и тоже улеглись спать.

Утром, когда миновали Вышний Волочек, на эшелон налетели немецкие самолеты: тройка пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс 87» и четыре «мессершмитта». Поезд спешно тормозил, а вдоль эшелона неслась команда:

– Воздух! Все в укрытия.

Капитан выталкивал из вагона замешкавшихся красноармейцев. Набравший ход состав замедлял скорость рывками, из-под колес летели искры. Ударили взрывы.

«Юнкерсы» с торчавшими шасси, изогнутыми широкими крыльями и черно-белыми крестами на фюзеляже сбрасывали бомбы с высоты пятисот метров. Высоковато, чтобы угодить в узкую цепочку вагонов и платформ.

Но опускаться ниже, как это было в первые недели войны, «юнкерсы» не рисковали. С платформ в их сторону вели огонь две счетверенные установки «максимов».

В первую очередь «юнкерсы» старались вывести из строя паровоз, чтобы обездвижить состав. Несколько «стокилограммовок» взорвались вдоль насыпи, но в паровоз бомбы не попали. Зато разнесло, как спичечный коробок, один из вагонов.

Взлетели обломки деревянной обшивки, искореженная крыша. Соседний вагон опрокинуло набок. Павел Гундилович придержал пулеметчика с «дегтяревым»:

– Подожди, вместе побежим.

Затем вытащил за шиворот из-под вагона забившегося туда паренька-узбека.

– В лес беги! Нельзя здесь оставаться.

Парень лет восемнадцати неуклюже зажал винтовку под мышкой и позвал на своем языке товарища, который свернулся клубком возле колеса.

Рядом грохнуло с такой силой, что взрывная волна опрокинула капитана, пулеметчика и парня-узбека. В стене вагона зияли несколько пробоин от осколков. Выполз второй боец-узбек, все вместе бросились к сосновому перелеску.

Неподалеку бежал политрук Клочков. Шапку со звездой сбило на землю, он поднял ее и торопил бойцов.

– Ребята, не отставать!

Эшелону повезло, что «Юнкерсов 87» было всего три. Не так много состояло этих пикирующих бомбардировщиков на вооружении люфтваффе. Способные нести тысячу килограммов бомб, они довольно эффективно поражали наземные цели, а бронированный корпус противостоял зенитным пулеметам винтовочного калибра.

Но пулеметчики учились быстро и знали наиболее уязвимые места «юнкерсов». Поэтому многие пилоты не рисковали пикировать слишком низко, тем более скорость «юнкерсов» была сравнительно невысока.

Тяжелее пришлось, когда эшелон и разбегающихся бойцов догнали две пары «мессершмиттов». Они пронеслись со скоростью 550 километров, сбросили несколько небольших авиабомб.

Разбили платформу и вагон, а затем обрушили на разбегавшихся бойцов огонь пушек и пулеметов.

Четыре ствола на каждом «мессершмитте» (по две пушки и два пулемета) выстилали сплошную полосу сверкающих трасс, догоняя красноармейцев, не успевших скрыться за деревьями.

На глазах Василия Клочкова упали и покатились по траве, покрытой инеем, сразу трое красноармейцев. Двое так и остались неподвижно лежать, пробоины в шинелях напитывались кровью. Помогая подняться третьему, политрук увидел, как парит, вытекая из пушечных ран, кровь.

Боец, которому он помог подняться, оказался невредимым. Упал, спасаясь от огня.

– Живой! Ей-богу, живой, – повторял он.

– Подбери винтовку! – крикнул, приводя его в чувство, Василий Клочков.

Пилоты «мессершмиттов», скоростных и хорошо вооруженных, чувствовали себя хозяевами в небе. Командир звена, молодой обер-лейтенант, снизился до двухсот метров, чтобы в полной мере использовать мощь бортового оружия.

Однако самолет из второй пары угодил под огонь счетверенной зенитной установки. Не меньше десятка пуль пробили корпус и повредили двигатель «мессершмитта».

Пилот с трудом вывел из падения дымящий самолет. Двигатель захлебывался, «мессер» уходил рывками в сторону своего аэродрома.

– Получил, гад! – кричали бойцы, добежавшие до леса.

Три оставшихся самолета развернулись и пошли на новый заход. Павел Гундилович с ручным пулеметом, укрывшись за сосной, выпускал длинные очереди, целясь в головной «мессершмитт».

Василий Клочков и несколько красноармейцев стреляли из винтовок. Немецкие истребители с ревом пронеслись над эшелоном, не обращая внимания на выстрелы с земли. На такой скорости в них трудно было попасть.

Зенитчики возле счетверенной установки, сумевшие подбить «мессершмитт», угодили под трассы. Пули и 20 миллиметровые снаряды опрокинули на платформу командира расчета и одного из бойцов, вывернули пулеметный ствол.

Вторая установка добивала остатки лент вслед уходящим «мессершмиттам». Через несколько минут установилась тишина. Слышались лишь голоса командиров, собирающих своих людей.

Отцепили разбитый вагон и столкнули его под откос. Несли раненых. Хоронить погибших (их было девять человек) времени не было – в любую минуту могла налететь другая группа самолетов.

Комендант эшелона приказал собрать документы, оружие и договорился с железнодорожниками, что они похоронят погибших сами. Паровоз снова набрал ход, состав двинулся мимо воронок, тлеющей хвои.

Первый эшелон 316 й дивизии прибыл на станцию Волоколамск седьмого октября, а три дня спустя подошли остальные. Дивизия уже через сутки заняла рубеж обороны, растянувшийся по фронту на пятьдесят километров, в двадцати пяти километрах западнее Волоколамска.

Командование Западного фронта здесь создавало Волоколамский боевой участок. В него кроме 316 й дивизии генерала Панфилова входили ряд других частей, в том числе два артиллерийских полка, зенитный дивизион, а также около тридцати танков.

Рота капитана Гундиловича окапывалась вместе с другими подразделениями полка на левом фланге оборонительного участка. Когда выгружались из эшелона, капитан дал задание старшине обеспечить роты нормальным шанцевым инструментом.

Оказалось, что задача эта не такая простая. Саперы, неплохо обеспеченные всем необходимым, раздавать свой инструмент никому не собирались. У интендантов удалось раздобыть лишь десяток саперных лопаток.

Рискуя отстать от полка, старшина Егор Первухин на подводе вместе с помощником заехали в одну, другую деревню и буквально выпросили штук пятнадцать штыковых и совковых лопат.

На заброшенной машинно-тракторной станции нашли две пилы (которые очень пригодились), кое-какой старый инструмент, в том числе несколько ломов, хоть и погнутых, тронутых ржавчиной, но пригодных для работы.

По дороге наткнулись на патруль. Двое красноармейцев во главе с сержантом долго проверяли документы. Номер недавно прибывшей дивизии им ничего не говорил.

Перед этим они уже отправили двоих дезертиров в комендатуру. Сержант поворошил солому, еще раз оглядел старшину. Человеком он оказался рассудительным и понял, что дезертиры не станут таскать с собой целую повозку старого инструмента. Вернул документы и посоветовал:

– Ищите быстрее своих, пока вас к какой-нибудь сборной роте не присоединили.

– Как там Москва? – спросил старшина, пряча документы.

– Москва на месте, – усмехнулся сержант. – А такие, как вы, мотаются по дорогам, свой полк найти не могут.

В темноте каким-то чудом выбрались на позиции соседнего полка, а через час были уже у своих. Капитан оглядел заляпанного грязью старшину, вздохнул. Но увидев повозку, загруженную инструментом, обрадовался.

Роты срочно окапывались. Погода стояла – хуже не придумаешь. Весь день моросил дождь, а к ночи ударил мороз. Люди, сменяясь, рыли окопы, траншеи, сооружали землянки.

– Целый день крошки во рту не было, – пожаловался Первухин.

– Привез инструмент, корми людей, – сказал Василий Клочков. – Кроме тебя, некому заниматься. Все укрепления роют, немцы совсем близко.

Пришлось сгружать инструмент и ехать к интендантам за продуктами. Уцелевшие после бомбежки полевые кухни не успевали готовить горячее. Тем более крупа – перловка – варилась довольно долго.

Поговорил с поварами, мужиками в возрасте. Один невесело рассуждал:

– Думают, самое теплое место у нас. А оно не теплое, а горячее. Бомба килограммов на двадцать пять прямо в нашу платформу угодила. Дружок мой вместе с полевой кухней под откос улетели. Подбежали, а по нему как трактор проехал.

– Второй руку сломал, когда падал, – добавил помощник.

– Война, – вздохнул старшина. – У вас хлеба пожевать не найдется, пока ждем? Ни крошки во рту уже сутки не было.

Первухину и его спутнику отрезали ломоть серого, плохо пропеченного хлеба и дали крупную, уже поржавевшую селедку.

– Жуйте, а воды вон в бочке сколько хочешь.

Затем отвезли одну из полевых кухонь в роту, покормили под дождем людей. Поспать так и не удалось.

Занятый своими хозяйственными делами, насквозь промокший старшина Первухин лишь на рассвете прикорнул с помощником в одной из землянок.

Егор оглядел кое-как вырытое укрытие с земляными нарами. Потрогал жерди и доски, сквозь которые сочилась вода.

– Переделывать надо. Поплывет такая землянка, – сказал он. – Ладно, отдохнем, а там видно будет.

Занятый своими делами, старшина Егор Первухин, как и остальные бойцы, не догадывался о том, какая обстановка складывается в месте дислокации 1075 го стрелкового полка.

Распутица сильно затрудняла продвижение немецких войск к Москве. Однако фельдмаршал фон Бок упрямо пробивался вперед, оставляя в непролазной грязи завязшие, вышедшие из строя танки, машины, мотоциклы.

Главной тяговой силой, которая могла одолеть бездорожье, были лошади и солдаты, толкавшие по колено в грязи артиллерию, буксующие грузовики.

Взобравшись на очередной холм, где было не так вязко, солдаты без сил валились на мокрую траву, жадно курили. Лейтенант всматривался в бинокль. Он видел впереди лишь ту же бесконечную равнину, залитые водой овраги, перелески, острова густого соснового леса.

Россия… Сто тридцать лет назад ее пытался завоевать великий Наполеон. Кажется, он шел этим же путем… и возвращался тоже.

Обозленные немецкие солдаты в деревнях, занимая под ночевку дома с деревянными, почерневшими от дождей крышами, выгоняли на холод и женщин, и детей. Летом они обещали освободить их от власти большевиков, сейчас про это забыли.

На околицах стучали выстрелы. Убивали подозрительных русских парней и мужиков, которые могли быть связаны с партизанами. Или не связаны… какая разница? Чем меньше останется русских, тем лучше.

Это было начало массового истребления гражданского населения Советского Союза. Мирных жителей погибло в той войне 13 миллионов человек. Запомни эту цифру, читатель! Такая была война, и такой враг напал на нас.

С 13 октября 1941 года развернулись ожесточенные бои на рубежах Можайского, а с 16 октября и Волоколамского укрепрайона.

Четырнадцатого октября сорок первого года у деревни Старая Мята принял первый бой пулеметный взвод лейтенанта Николая Шанева. Трудно сказать, что проявилось в нем больше – отчаянной смелости, которая присуща юности, самопожертвования или уверенности, граничащей со смертельным риском. Так или иначе, бойцы Панфилова сразу дали понять, с кем придется столкнуться немецким солдатам группы армии «Центр».

Взвод лейтенанта Шанева выдвинули в боевое охранение. Подразделение было неполное, четыре пулемета «максим» с расчетами, сам лейтенант, подносчики боеприпасов, наблюдатели, всего около двадцати человек.

Пулеметные окопы были выкопаны метрах в ста пятидесяти от дороги. Впрочем, как таковой дороги не существовало. Это была колея, залитая мутной жижей. Машины и повозки, обходя наиболее глубокие выбоины, размесили землю, как тесто, где ухабы чередовались с ямами и воронками.

Николай Шанев, наибольшего роста, светловолосый, закончил училище в сорок первом году, боевого опыта не имел, но ситуацию схватывал быстро.

Когда послышался шум моторов, он приказал никому не высовываться и огонь без команды не открывать. Сначала прошли несколько мотоциклов, следом три танка, два из них «Т 3» с 50 миллиметровыми пушками. Лейтенант знал, что вступать с ними в бой бесполезно, они расстреляют его взвод, даже не сворачивая с дороги.

Он послал связного доложить, что параллельно линии обороны полка, не приближаясь к ней, двигается довольно многочисленная немецкая передовая группа. Немного отстав от танков, шли четыре грузовика с солдатами, буксуя в грязи и тяжело переваливаясь на ухабах.

– Ну что, врежем по фрицам? – поглядел он на своего помощника Степана Авдеева. – Четыре «максима», устроим такую встречу, что сразу про Москву забудут.

Авдеев, старше возрастом своего командира, только вздохнул. У него была семья, дети, а бой вряд ли закончится в их пользу. Развернутся танки и сметут взвод снарядами или смешают с землей гусеницами.

Но Авдеев видел, что лейтенант уже загорелся предстоящим боем.

– Товарищ лейтенант, тебе решать, – отозвался Авдеев. – Можно ударить, но только голову не терять. Выпустим по ленте и сразу отходим. Иначе все здесь останемся.

Пулеметчики, молодые ребята, ровесники лейтенанта, а кто и моложе, уже наводили прицелы на ползущие в раскисшем месиве грузовики.

Ударили дружно. Три машины остановились, третья пыталась уйти под защиту кучки берез. Пули прошивали насквозь борта и кабины, немцы спрыгивали вниз. Некоторые оставались неподвижно лежать, другие спрятались за грузовики и открыли ответный огонь.

Большинство солдат были вооружены автоматами. Понеся первые потери, они стреляли часто и не точно. Четыре «максима», с их высокой плотностью огня, не давали немцам поднять головы, отползали прочь раненые. Один из грузовиков уже горел, остальные осели на пробитые шины. Вытекал бензин, который тоже мог загореться в любую минуту.

Прячась за машинами, немцы устанавливали пулемет. Но плотный огонь «максимов» накрыл его, поджег второй грузовик. Расчеты уже меняли расстрелянные ленты и вставляли в казенники новые.

– Николай, уходим! – тряс за плечо лейтенанта Степан Авдеев. – У нас уже двое ребят ранены.

Но азарт боя был слишком велик. Не так часто удавалось застать немцев врасплох и накрыть огнем сразу четырех «максимов». Кто-то считал убитых, одновременно стреляя из винтовки.

– Десятка два уложили!

– Надо остальных добивать.

Мотоцикл с пулеметом пытался прийти на помощь, но поединка не выдержал. Тяжелые «максимы» были дальнобойнее и прошили «БМВ» вместе с водителем. Однако немецкий пулеметчик успел разорвать несколькими пулями кожух одного из «максимов» и тяжело ранить командира расчета.

В сторону пулеметного взвода разворачивался один из танков. Николай Шанев понял, что пора срочно отступать. Вокруг позиций взрывались снаряды, пули с хлюпаньем вонзались в мокрую землю. Колеса пулеметов вязли в грязи, часть людей несла раненых.

Торопливо разбирали три «максима», четвертый вел непрерывный огонь. Но немецкий танк уже пристрелялся. Прямое попадание снаряда разбило пулемет, погибли два человека из расчета.

Взвалив два разобранных пулемета, то ли бежали, то ли прыгали по грязи. Четвертый «максим» катили на руках, добивая последнюю ленту. Снаряд взорвался в нескольких шагах. Упал второй номер, прошитый несколькими осколками.

Пулемет был тоже выведен из строя, смяло казенник, сплющило кожух. Подхватив раненого товарища, расчет «максима» догонял взвод.

Больше всего лейтенант опасался, что танк догонит уцелевших людей и перебьет остатки взвода. Чувствуя вину, Николай взял одного из бойцов физически покрепче, собрал противотанковые гранаты и приказал Авдееву как можно быстрее уходить.

Истек кровью и умер раненый пулеметчик. Шанев махнул рукой помощнику:

– Не задерживайтесь. Возьмите документы и уходите. Потом похороним.

Спрятавшись среди ивняка, лейтенант и красноармеец лежали с заряженными противотанковыми гранатами. Но «Т 3» остановился возле глубокой канавы, дал несколько очередей из пулеметов и двинулся в другую сторону.

Докладывая комбату о результатах боя, Николай Шанев ожидал выговора или чего похуже. Но получил благодарность. И не столько за убитых немецких солдат, как за своевременно открытую стрельбу.

Оказывается, звонили из штаба дивизии, узнавали, что происходит. Позже один из офицеров штаба вспоминал, что о бое и танках, двигающихся по направлению к левому флангу, доложили генералу Панфилову.

Изучив обстановку, он пришел к выводу, что основной удар будет нанесен на совхоз Булычева, на левом фланге, где держал оборону 1075 й стрелковый полк. Так оно и оказалось.