Текст книги "Сказание о Четвертой Луне"

Автор книги: Владимир Фирсов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

5

Незнакомца казнили на следующий день. Я получил награду и хотел по обычаю угостить своих друзей. Но ночью нас подняли по тревоге, выдали боевое оружие и куда-то повезли. Неизвестно откуда прошел слух, что в Империю вторглись орды Песьеголовых и пограничные войска, истекая кровью, с трудом отбивают их атаки.

Мало кто из нас мог заснуть в эту ночь. Мы возбужденно обсуждали новость и сошлись на том, что коварный враг будет разгромлен в самом ближайшем времени.

Разговоры стихли только под утро. Я улегся на полке в дальнем углу вагона и снова стал думать о сыне.

Последний раз я видел его в тот день, когда ему исполнилось десять лет. Как все мальчишки в Империи, он жил в Воспитательном лагере, приезжая домой только на летние каникулы. Как раз в это время Император провозгласил эпоху Скорого Благоденствия. С каким энтузиазмом мы встретили его речь! Тысячи людей добровольно отказывались от своих домов, от хозяйства, достатка, чтобы отдать свой труд для достижения Благоденствия. Равноправные – так назвали их, потому что они были равны во всем – в пище, одежде, развлечениях. Никто не был выделен и никто не был обижен, и труд каждого шел на пользу всем, а не ему одному. Я был в числе первых Равноправных и три года работал в шахтах Западной пустыни. Все эти годы я не видел сына. Он писал, что начальство довольно его успехами и его хотят послать в Воспитательную академию. Но спустя несколько лет я узнал, что сын стал врагом Императора, участвовал в заговоре, был схвачен, бежал и скрывается у Песьеголовых.

Сейчас я с трудом вспоминал его милое круглое лицо. Наверно, я не узнал бы его при встрече – за эти годы он превратился в мужчину. Я сосчитал – скоро ему должно исполниться тридцать лет. Самый цветущий возраст…

Мне было очень тяжело сознавать, что мой сын стал врагом Императора. Встав на преступный путь, он сам порвал все родственные связи. Но иногда по ночам его лицо возникало передо мной, и против воли в сердце вдруг поднималась теплая волна… Я старался подавить в себе это чувство, но оно никак не умирало, только пряталось куда-то вглубь, чтобы потом опять терзать меня.

Все эти годы я не имел о нем известий. Я не знал даже, жив он или нет. Лежавшая за Западной пустыней страна Песьеголовых была дика и страшна. Никто не знал, что делается там. Возведенная еще в древние времена Стена ограждала наши земли от набегов жестоких орд Песьеголовых. Очевидно, теперь им удалось каким-то образом прорваться. Но ничего! Наш ответный удар будет сокрушительным!

И опять мои мысли возвращались к сыну. Я не мог понять, что общего нашлось у него с Песьеголовыми. Мой добрый, веселый, круглолицый сын не мог превратиться в чудовище – я верил голосу крови. Но как он прожил среди них столько лет? Что там делал?

Только под самое утро сон сморил меня. Проснулся я от толчка, когда вагоны встали.

6

Нашу фалангу выстроили вдоль путей перед бронированными вездеходами, которые уже пофыркивали моторами. Вокруг простирались мрачные холмы Западной пустыни. На шее у меня висел тяжелый боевой автомат, левое бедро приятно холодила сталь меча. Стратег зачитал боевой приказ.

– Доблестные Носители мечей! Помните о своем главном долге перед Императором! Враги, вторгнувшиеся на священную землю Империи, должны быть разгромлены! Вашей высшей воинской доблестью будет пленение врага. Каждый, захвативший в бою Песьеголового, награждается двухмесячным жалованием!

Мы встретили это сообщение криками восторга. “”Да здравствует Император! Да здравствует Солнце!“” – кричали мы, поднимая ладони. И словно услышав наш крик, солнце разорвало пелену туч и озарило нас своими лучами.

Трудный марш продолжался весь день. Машины надрывались в безводных песках, пыль ослепляла глаза, раздирала легкие, но мы упорно двигались вперед. Лишь после захода солнца последовал приказ остановиться.

Ночи в Западной пустыне всегда холодны. К вечеру исчезают тучи, загораются колючие звезды, мороз крепчает. Палатки мы ставили уже в темноте. К счастью, взошла Первая Луна, и стало светлее. Вскоре взошла и Вторая Луна, самая маленькая, затем – Третья. Нам раздали консервы, и мы дружно застучали ложками, утоляя голод.

В это время тишину прорезал дикий вопль. Мы вскочили, хватаясь за оружие. Но это был не враг.

– Смотрите! – кричал кто-то. – Четвертая Луна! Четвертая Луна!

Мы замерли в ужасе. Из-за горизонта поднималась невиданная, небывалая Луна, превосходящая размерами и блеском все три остальных – Четвертая Луна!

Она плыла между звездами, озаряя холодные холмы своим голубым светом, а мы ошеломленно смотрели на нее, пораженные невиданным зрелищем. Довольно скоро она обогнала Третью Луну, поравнялась со Второй и закрыла ее…

И опять мы долго не могли заснуть. Испуганные Носители мечей дрожали в палатках, стараясь согреться друг о друга, и шепотом переговаривались:

– Не к добру это… Погибнем все до единого. Никто не вернется домой…

7

На рассвете мы двинулись вперед. Примерно через час показалась Стена, а далеко за ней был слышен приглушенный грохот.

Ворота в Стене были открыты, около них стояли заряженные тяжелые бомбометы. Повсюду виднелись палатки, штабели ящиков с боеприпасами, тянулись провода телефонов. Грохот вдалеке становился все сильней. Сразу за воротами нам стали попадаться машины с ранеными. Потом на бешеной скорости промчался вездеход. Борта его были прострелены, и сидевший в нем Носитель меча что-то кричал нам и махал рукой.

Над нашими головами, борясь с сильным встречным ветром, медленно проплывали боевые воздушные шары. Они двигались красивым строем – в форме меча, направленного острием вперед. Большой красный шар стратега помещался в основании рукоятки, а по сторонам, как перекрестье эфеса, плыли шары его личной охраны. Под кабиной каждого шара висел тяжелый заряд, который аэронавты, подходя к цели, будут по очереди сбрасывать на головы врагов. В открытых кабинах были видны обнаженные спины летной команды, усердно работавшей педалями, от которых вращались огромные тянущие винты, похожие на крылья ветряных мельниц.

Грохот боя приблизился. Мы сидели наготове, положив стволы автоматов на бронированные борта и мысленно посылая молитвы Солнцу.

Вдруг я снова заметил воздушные шары. Гонимые ветром, они стремглав летели нам навстречу, потеряв строй и угрожающе раскачиваясь. Заряды по-прежнему висели под ними – стало быть, шары отступили, не достигнув цели. Один из шаров стремительно снижался. Очевидно, его баллон был поврежден, и газ улетучивался из оболочки. Вдруг от шара отделился заряд и полетел прямо на голову нашей колонны. Шар взмыл вверх, и в тот же момент впереди рвануло. Наш вездеход наскочил на идущий впереди – водитель от испуга не успел вовремя затормозить. Вслед шару затрещали очереди, он вспыхнул и стал падать. Мы видели, как пилоты выбросились из кабины, над ними раскрылись парашюты. Один из вездеходов свернул в сторону и погнался за пилотами. Вскоре их привезли туда, где еще дымились остатки двух передних машин, и тут же отрубили им головы

Бросив тела казненных у дороги, мы двинулись дальше. Грохот почему-то прекратился. До места боя оставалось уже недалеко. Наша колонна развернулась в боевой порядок, вперед пошли дозорные машины. Но отъехав на сотню шагов, они остановились.

Это было какое-то наваждение. Как только очередная машина подъезжала к невидимой черте, ее мотор выходил из строя. Скоро все наши вездеходы замерли в неподвижности.

Мы еще не знали, что война проиграна. Но это было так. Противник каким-то таинственным образом вывел из строя все наши машины, и мы оказались без средств передвижения, лишенные подвоза боеприпасов, топлива, пищи, не имея возможности вывезти раненых. Наше отступление было страшным кошмаром. Мы брели по холодной пустыне из последних сил, оставляя ослабевших умирать на песке. Песьеголовые не нападали на нас. Иногда мы видели их патрульные машины, но они держались в отдалении и ни разу не приблизились на дистанцию огня. Весь транспорт по-прежнему бездействовал, и лишь несколько парусных буеров, пробившиеся через пустыню, вывезли в тыл стратегов. Это страшное отступление длилось пять суток. Когда впереди, наконец, показалась Стена, я уже не мог идти и полз по песку, раздирая колени и руки. Автомата я не бросил – сам не знаю почему. Возможно, я попросту не смог снять его с себя. Это спасло меня от смерти. Сразу за воротами всем Носителям мечей, пришедшим без оружия, отрубали головы…

8

События проигранной войны заставили меня на многое смотреть по-другому. Песьеголовые оказались прекрасно подготовленными. Это вовсе не был дикий и нищий народ, каким я его себе представлял. Особенно меня поразило, что они выпустили нас живыми, хотя вполне могли уничтожить всех до единого. Может быть, мой сын не стал зверем и преступником от того, что жил среди них?

Почему-то чаще всего я вспоминал не разгром, не наше бегство, а ту холодную ночь, когда над нами в недостижимой высоте проплывала Четвертая Луна. По ночам, когда я забывался беспокойным сном, я снова видел ее стремительный полет над безводными песками Западной пустыни, и в заливающем мир голубом зареве каждый раз появлялось знакомое и в то же время чужое лицо моего сына – не мальчика, но взрослого человека. Я просыпался и долго лежал с открытыми глазами, пытаясь что-то вспомнить – очень важное для меня, быть может, самое важное. Порой мне казалось, что я близок к разгадке, и я лихорадочно разматывал в своей памяти клубок прошедших событий, ища ответа и почему-то боясь его, но каждый раз нить обрывалась, а следующей ночью все начиналось сначала,

В это время в моей судьбе произошла большая перемена.

Однажды меня вызвали к стратегу. Я явился, недоумевая, для чего мог понадобиться такому большому начальнику Младший Носитель меча. Стратег долго изучал какие-то бумаги, лежащие перед ним, потом осмотрел меня и остался недоволен.

– Выдать ему новое обмундирование, – приказал он. – Переоденься и немедленно сюда. Через час ты должен выехать в столицу.

Когда я, одетый с иголочки, снова предстал перед ним, он довольно хмыкнул и вручил мне пакет.

– Явишься в императорский дворец и вручишь пакет консулу Лин Эсту, – приказал он. – Ступай.

На следующее утро я с волнением входил во дворец. Лин Эста пришлось ждать довольно долго. Наконец, он появился. Это был высокий крупный мужчина, превосходивший меня ростом на полголовы, с сильными руками и маленькими умными глазами. Лин Эст был одним из двенадцати Стоящих У Руля, и его роскошная тога из дорогой ткани была расшита красными кругами.

Я воздел ладони в знак покорности и уважения. Лин Эст вскрыл привезенный мной пакет, прочитал бумаги и испытующе посмотрел на меня.

– Приблизься, – приказал он. Я шагнул вперед.

– Ты доказал свою преданность Императору, – сказал мне Лин Эст. – Заслуги твои замечены, и ты заслуживаешь награды.

С этими словами он повесил мне на шею диск из красного золота – символ Солнца. Пораженный этой великой наградой, я по ритуалу прижал диск к сердцу и распростерся ниц. Когда я поднялся, Стоящий У Руля продолжал:

– Милость Императора безгранична. Сегодня ты делаешь первый шаг к славе, богатству и почестям. Отныне ты – Носитель меча в личной охране Императора. Только два лица во всей Империи имеют право приказывать тебе – Начальник охраны и сам Император…

Все происшедшее ошеломило меня. Я не понимал ничего и чуть было не совершил тяжкий проступок, но вовремя вспомнил, что Стоящим У Руля вопросов не задают, и только молча поднимал ладони в знак послушания и любви.

Некоторое время Лин Эст молчал, как бы раздумывая. Его маленькие пытливые глазки внимательно изучали меня.

– Сегодня тебя приведут к присяге, – сказал он наконец. – Но перед этим у тебя проверят кровь.

Наверно, я побледнел от ужаса. Все поплыло у меня перед глазами. Лин Эст сразу подскочил ко мне и схватил за грудь.

– И так как у тебя одиннадцатая группа, тебе завтра же отрубят голову… – прошипел он мне в лицо, брызгая слюной. – И не будет ничего – ни славы, ни богатства, ни почестей. Палач трижды обнесет твою голову вокруг плахи и насадит на кол, а тело твое сожрут отвратительные черви…

Ноги мои подогнулись, и я упал бы на роскошный паркет, если бы Стоящий У Руля не поднял меня за тогу с неожиданной силой.

– Слушай, ты, отважный Носитель меча! В охране священной особы Императора могут состоять только самые верные, самые надежные люди. Ты доказал свою преданность, поэтому я спасу тебя от смерти! Но за это ты станешь моими ушами, моими глазами возле Императора! Враг коварен, он способен проникнуть даже в ряды трижды проверенных. Я должен знать все, что ты увидишь или услышишь. Я должен знать, что делаешь ты и другие стражи, что делают твои начальники и даже сам Император. Только зная все это, я могу быть спокоен за безопасность Императора.

Ошеломленный, я только и мог вздымать свои дрожащие ладони. А Лин Эст продолжал:

– Все, что ты увидишь, услышишь или узнаешь от других, я должен узнавать самым первым. Возможно, в твоих донесениях не все будет заслуживать внимания, и я укажу тебе на это, чтобы ты не вводил в заблуждение своих начальников пустыми слухами и бабьими сплетнями. И помни, только безусловное повиновение поможет тебе сохранить жизнь. Тот день, когда я усомнюсь в твоей преданности, будет для тебя последним днем. А теперь иди!

9

Я достаточно долго работал в Проверке и знал, что приборы для определения группы крови безукоризненно точны. Поэтому, несмотря на слова Лин Эста, я отправился на проверку, переполненный страхом. Только огромным усилием воли мне удалось сохранить видимость спокойствия.

Очевидно, я не сумел скрыть свое волнение, потому что врач Тал сказал мне с улыбкой:

– Я вижу по твоему одухотворенному лицу, что ты полон рвения и жаждешь немедленно служить Императору. Надеюсь, что не забудешь пригласить и меня, когда будешь праздновать начало своей новой службы.

Я облизал пересохшие губы и хрипло сказал, что не мыслю праздника без него. Он подмигнул мне, быстро проверил аппарат и взял пунктор. Я протянул ему руку, чувствуя, что теряю сознание.

– Ох, уж эти мужчины! – засмеялся врач. – В бою они бесстрашны, как единороги, но игла шприца приводит их в трепет… – Тут он уколол меня в палец. – Вот и все. У тебя первая группа – как у самого Императора…

Я встал и попытался улыбнуться. Все плыло перед моими глазами.

– Так ты не забудешь? – крикнул Тал мне вслед. Я вышел за дверь и прислонился к стене, чтобы прийти в себя. Я все еще не верил, что спасен.

Здесь и застал меня Лин Эст.

– Вот текст присяги, – сказал он. – Выучи его наизусть. И помни, что проверку в любой момент можно повторить. Но тогда у тебя будет уже не первая группа…

10

Так началась моя новая служба.

Личная охрана Императора была самой привилегированной воинской частью в Империи. Даже власть зловещей Тайной Канцелярии не распространялась на нас. Казармы размещались на территории дворца, но это ничуть не стесняло нашей свободы – в часы, не занятые дежурствами, мы были предоставлены самим себе и проводили время главным образом в злачных местах, сконцентрированных вокруг площади Справедливости.

Начальника охраны звали Скант. Его длинное имя свидетельствовало о большой учености, а многочисленные ордена и особенно Большой Знак Солнца – о воинской доблести и особых заслугах перед Императором. Это он был одним из двух лиц в государстве, которым я обязан беспрекословно подчиняться. Другим моим начальником был сам Император, но я видел его довольно редко и только издали. Был, правда, еще один человек – третий консул Империи Лин Эст, один из двенадцати Стоящих У Руля… Но он пока не отдавал мне никаких приказов.

В первую же свободную субботу я устроил грандиозную выпивку для своих новых товарищей. Не забыл пригласить и врача Тала. Мы собрались в кабачке “Под Солнцем Справедливости”. Веселье длилось всю ночь. Напившиеся стражи обнимали меня и один за другим поднимали Кубок Братства. Кончилось все это тем, что я свалился под стол и больше ничего не помнил.

Уже в первые дни я узнал, что каждый из стражей чем-нибудь знаменит. В личную охрану Императора принимали лишь особо отличившихся и доказавших свою верность Императору. Это беспокоило меня, потому что я не знал за собой никаких заслуг. Мне все время казалось, что произошла непонятная ошибка, что меня приняли за кого-то другого и в любой момент могут разоблачить.

Регулярно я докладывал Лин Эсту обо всем виденном и слышанном. К моему удивлению, больше всего он интересовался прогулками Императора. Он тщательно расспрашивал, в какое время и где я видел Императора, подолгу ли он остается в каком-либо месте, не замечал ли я чего-нибудь странного в его поведении.

Кажется, мои сведения не очень устраивали Стоящего У Руля. Однажды он даже спросил меня, хорошо ли я вижу, и приказал немедленно проверить зрение. Я отправился к Талу, тот обследовал мои глаза и нашел зрение отличным. Но это отнюдь не успокоило Лин Эста. Он стал мрачнее обычного и велел внимательно следить за выражением лица Императора.

И вскоре я увидел то, о чем Лин Эст, очевидно, догадывался и о чем хотел услышать от меня. Это было невероятно, и когда я понял это, то поразился, что до сих пор ничего не замечал.

Императоров было несколько!

Сколь ни чудовищной казалась эта мысль, ничего иного придумать я не мог. Я долго мучительно размышлял, пытаясь найти другое объяснение увиденному, но снова и снова возвращался к этой мысли – подобно тому, как слепая лошадь у подъемника в шахте, где я когда-то работал, все время ходит по кругу. Ваш бессмертный, вечно юный Император, которому поклонялись многие поколения моих соотечественников, который был для всех средоточием высшей мудрости, справедливости и милосердия – такой Император вообще не существовал! Были несколько человек, и каждый из них по очереди выдавал себя за Императора!

Каждый житель Империи с детских лет знал и помнил никогда не меняющийся облик нашего вечно юного Императора. Изображение его прекрасного лица сопутствовало нам от детских пеленок до похоронной колесницы. Поэтому лишь волнение, от которого слезы застилали глаза, мешало мне увидеть, что человек, которого я принимал за Императора, вовсе не был им. Более того, это был не один и тот же человек, а разные люди, все удивительно похожие на Императора, но разного возраста – иногда моложе, иногда старше. Один раз Император выглядел как мужчина средних лет – в тот раз я видел его лишь короткое мгновение, когда он торопливо направлялся куда-то. Гораздо чаще он был молодым – почти таким, как на портретах, и тогда я начинал думать, не ошибся ли я… Но разница все же существовала, и этого я никак не мог постичь. Если Императора подменили злоумышленники, то они не могли не понимать, что изменения внешности не останутся незамеченными. А может быть, у Императора несколько братьев, и они царствуют по очереди?

Когда я доложил о своем открытии Лин Эсту, он так вцепился в мою тогу, что чуть не задушил меня.

– Никто не должен звать об этом! – прошипел он мне в лицо, как рассвирепевший камышовый кот. – Одно только слово – и твоя голова слетит с плеч. Храни эту тайну пуще Жизни! И еще я хочу знать – в какие часы меняется Император? Где это происходит? Наблюдай непрерывно. Если представится возможность выйти на внеочередное дежурство – не упусти ее. Твои сведения нужны мне как можно скорее…

11

Однажды, когда я сидел в кабачке “Под Солнцем Справедливости” перед бутылкой вина, кто-то хлопнул меня по плечу. Я обернулся. Передо мной стоял Гун.

Когда-то Гун был моим начальником, и я обязан был приветствовать его, стоя навытяжку. Сейчас я даже не привстал, а только лениво приподнял ладони.

– А ты теперь важная птица! – с завистью сказал он, садясь рядом. – Ба, да у тебя Знак Солнца!

На его тоге синела широкая нашивка “за ранение”, а на груди сверкал боевой орден. Судя по всему, Гуну было что порассказать.

Зная его привычки, я заказал полдюжины бутылок вина. Он обрадовался – видно, с деньгами у него было не густо. Скоро мы изрядно напились, и язык у него развязался.

– Ты здесь неплохо устроился, – разглагольствовал он, обнимая меня. – Еще бы! Личная охрана Императора! Опасностей никаких, кормят-поят хорошо, платят тоже неплохо, все развлечения под рукой. А мы все время рискуем своей шкурой. Кстати, за какие заслуги ты сюда попал? Я вот спас в бою командира, – он показал на свой орден, – но меня пока в охрану не зовут.

Я предпочел отмолчаться, но Гун этого даже не заметил – он был здорово пьян.

– Все последнее время мы торчим на границе, – жаловался он. – У нас задание особой важности – любой ценой' захватить живьем Песьеголовых. Половина нашего отряда полегла там, – он ткнул куда-то рукой, – и все напрасно. Они постоянно настороже. Мы пускаемся на всяческие хитрости, проникаем к ним тайком, прорываемся с боем, маскируемся под заблудившихся пастухов… Недавно забросили к ним в тыл группу на воздушных шарах. Ни один человек не вернулся! А стратеги ничего не желают знать. “Положи весь отряд, но захвати живьем Песьеголового”, приказывают они. А зачем мне Песьеголовый? Что я с ним не поделил? Почему я должен рисковать шкурой ради того, чтобы кто-то здесь мог полюбоваться, как ему отрубят голову?

Перепивший Гун уже кричал на весь зал. На нас стали оглядываться. Я попытался успокоить его, он разбушевался еще больше.

– Вы тут жиреете в столице, а мои лучшие ребята гниют в земле! Я сам заработал пулю, а ради чего? Совсем недавно за каждого Песьеголового нам давали трехмесячное жалование, а теперь обещают вдвое больше. Кто мне объяснит, в чем причина?

Недалеко от нас сидел один из стражей – толстый Сил. Он подошел к нам и схватил Гуна за тогу.

– Ты кричишь, как вонючий шакал, оскверняя слух охраны Императора, – сказал он. – Прочь отсюда! Гун вырвался из его рук.

– Ага, толстозадый, тебя-то мне и надо! Давно я тебя поджидаю!

И неожиданно для всех Гун выхватил меч и ударил Сила. Поднялся переполох, Гуна связали. Толстый Сил сидел на полу и раскачивался от боли. У него было довольно сильно разрублено плечо.

– Мне с утра на дежурство, – простонал он. – Предупреди…

– Я заменю тебя, – сказал я, удивляясь прозорливости Лин Эста. Или все это подстроено?

Я стал вспоминать слова, которые крикнул Гун, но в голове шумело, и я вернулся к последней еще не допитой бутылке. Тут к моему столику подошла совсем юная девушка – очевидно, новая служанка – и стала собирать пустые бутылки. Я хотел прогнать ее, но она вдруг наклонилась ко мне.

– Я друг твоего сына, – сказала она. – Мне нужно с тобой поговорить.

Пол кабачка словно качнулся под мной. Сын… Я столько Думал о нем в последнее время!

– Говори! – сказал я. Но она покачала головой.

– Не сейчас. Приходи сюда завтра вечером. И пожалуйста, не пей ничего…