Текст книги "Лодка"

Автор книги: Владимир Бровкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Бровкин Владимир Николаевич
Лодка

Владимир Николаевич Бровкин

ЛОДКА

Чюлюкин – умный мужик. До всего дотошный. А главное – мастеровой. В свое время лодку как-то смастерил.

Прс-о-ри-ги-наль-нейшую. Какую еще никто никогда в жизни не видывал. В селе его. В Пунькино.

Смотрят все на лодку, удивляются – это же надо таку башку иметь. Аи да Чюлюкин! Аи да Чюлюкин!

И уж не помню, кто, но кто-то надоумил его отвезти ту лодку в район. И там ее показать – дескать, вот у нас какие люди. В Пунькино.

Тот послушался.

Выбрал свободное время, заявляется в соответствующее районное учреждение. Дескать, так и так, я такой-то и такой, вот смастерил лодку, не изволите ли ее рассмотреть и резолюцию мне на нее дать.

– Изволим, – отвечают те. – Только критики-то не боишься?

– Не боюсь, – отвечает Чюлюкин.

А чего ему бояться – вон какая лодка добрая. Все в Пунькино это подтвердят – на такой хоть в Тихни океан.

– Ну тогда, – говорят они ему, – жди, мы вот тут комиссию соберем.

Чюлюкин ждет.

Те собрались, неспешно стали лодку осматривать,

Затем стали на лодку критику наводить.

– Только, – предупреждают, – наперед условие – не обижаться. Мы обидчивых не любим.

Первый говорит:

– Хороший самолет. Но, по-моему, не пойму – нет у него пропеллера?

Второй ему возражает:

– С чего вы взяли (и навеличивает первого), что это самолет? Это, заявляю авторитетно и ответственно, прежде всего – автомобиль. Только почему, – и уже обращается непосредственно к Чюлюкину, – мы не видим у вашего автомобиля колес?

– Нет, нет, – перечит первым двум третий, – это паровоз...

За третьим – следующие со своим мнением.

Вытаращил Чюлюкин глаза на комиссию и не поймет что зa обструкция? Сказано ведь русским языком – перед вами лодка.

– Нет, нет, – кричит очередной член комиссии, распалясь, – это вертолет. Только ответьте мне, почему лопасти у винта такие маленькие и сам винт расположен не там, где ему положено быть, сверху, но снизу и в таком неудобном месте?

Тут уж Чюлюкин осерчать захотел – что за чушь, тем более, вот и надпись. Но затем вспомнил, кто он да где он, застеснялся и передумал.

– Так это, – говорит, – не самолет, не грузовик, не пароиоз, ну п. естественно, не вертолет. Честное слово. Лодка это.

– Ну-ну, – понимающе усмехается в ответ ему первый (дескать, на чем-на чем, но на этой-то мякинке ты, дорогой друг, нас не проведешь), – лодки такие не бывают.

– А я, – говорит второй, – настаиваю на том, что это паровоз. Скажите-ка на милость, где вы видели такие лодки?

Но Чюлюкин не сдается.

– Лодка это, – стоит на своем Чюлюкин. – Она плавала у нас в Пунькино. В озере.

– Знаем, – отвечают. – Но вот то, что ты нам показываешь, за лодку, извини, признать не можем

Стоит Чюлюкин перед ними, пот со лба вытирает, не возьмет никак в толк, какой же еще ему довод применить, чтобы убедить тех в том, что сделанная им лодка – лодка.

А те свое:

– Нет, нет – какая ж это лодка? Уж ты поверь нашему опыту...

И с подковыркой далее:

– Образование-то у вас какое?

Видит Чюлюкин – крыть нечем, да в другую тогда крайность.

– А хочeте, – говорит, – я продемонстрирую, как она плавает.

На такой дешевке хотел купить их.

Да не тут-то было. Не на тех нарвался. Это кого другого бы испугал. Народ-то в комиссии тертый.

– О каком плавании речь вы ведете? – те ему. – И так наперед видно плавать она не будет. Так что вы уж тут бросьте нам сказки-то свои рассказывать.

Видит Чюлюкин, что более с ними сейчас ни о чем не договоришься, ругнулся про себя кучеряво и вышел.

Вышел, конечно, не без обиды – понятное дело, рефлексия разная в голову лезет.

– Что за чушь и парадокс: ты им – брито, они тебе – стрижено.

Понятное дело, рефлексия не только злая, но местами также и доброжелательная.

– Конечно, – рассуждает, – в чем-то они правы. Самолет без пропеллера – не самолет. Автомобиль без колес – не автомобиль. Паровоз без... (Хотя, к примеру, тот же самолет может быть и без пропеллера.) Но ведь делал-то я, если я еще в своем уме и насколько мне помнится, лодку.

И теперь уже так подумает и так – что же он делал?

А то, может быть, и в самом деле – не лодку.

Да нет – лодку делал.

Лод-ку!

С тем бы Чюлюкин, наверное, и сел. (Дяди у Чюлюкина в районе нет, по физкультурной части и характером Чюлюкин тоже слаб. Да и куда сильно-то в районе со своей городушкой разбежишься.) Да надоумил его кто то тут снова сходить к одному большого якобы сердоболия товарищу и попросить у него содействии.

Тот слыл в районе первым по части компетентности, -л главное, очень уж славился своей чуткостью.

Смелость день-другой подкопив, Чюлюкин к нему: войдите в положение, имею со всех сторон непонимание, но в вас вижу надежду.

– Понятно, – тот ему. – Но прислушиваться к мнению людей все же надо. Да – надо.

– Не возражаю, – ему Чюлюкин. – Только ведь смотря к чему прислушиваться.

– Тем не менее, тем не менее, – гнет тот свое. – Да и не может быть такого, чтобы абсолютно все говорили не по существу.

– А если говорят?

– Такого быть не может.

– А если такое есть?

– Нет, нет, так не бывает.

Не бывает так, да и все тут – вот ты тут с ним и подискутируй.

Поговорил с ним Чюлюкин, поговорил и вежливости, какая в нем была, как не бывало, видит – с ним не договориться.

– Курва ты! – говорит тому.

На прощанье.

Только и слов нашел. Остальные куда-то все улетучились.

И без всяких извинений дверью снова – хлоп, и был таков.

Подостывши, как человек умный и рассудительный, так решил, обмозговывая происшедшее: "Все, завязываю раз и навсегда, и окончательно в эту дурочку играть; чтобы я так-то вот ходил, а все бы мне голову морочили... Да что мне, делать больше нечего?" И так бы нерушимым оставил свое слово.

Да тут снова его кто-то надоумил: дескать, под лежачий камень вода не течет, а борьба – она двигатель прогресса, а поскольку ты за прогресс, то тогда вставай и двигай его.

Чюлюкин – снова по инстанциям. Да в переписку ударился.

Говорят, инстанций двадцать за каких-то там полгода обхлестал...

Правда, что то за учреждения, того я не знаю – меня в ту пору там не было, но только знаю я доподлинно теперь. что большую часть своей зарплаты тратит он ныне на элениум да прочие там всякие успокоительного действия и свойства микстуры.

Теперь несколько слов про мораль. Кaк известии, всякому рассказу желательно в самом конце иметь мораль.

Чтобы читатель не вынес из рассказа, упаси бог, чего худого. Чтобы он понял сказанное правильно. Но не превратно.

Так вот тут, и я тоже заявляю об этом ответственно и авторитетно, нет никакой морали. Лодка – есть. Есть башковитый мужик Чюлюкин. Есть микстуры и элениум.

А морали, как и внедрения, – нет. Нет – вот и вся туг мораль.

Что же до лодки, надо и о ней теперь сообщить, то та – рассохшаяся и ржавая, нынче никому не нужная, в лопухах за баней у него лежит.

И ее он, и всего прочего изобретательства теперь уже не касается.

Почему? А потому что вовремя понял, как человек умный, что важнее здоровья на белом свете ничего нет и не может быть.

Правда, в последнее время разработал он самостоятельно весьма оригинальную методику лечения неврозов, Успешно применяет ее на себе. Но поедет ли он с ней в район – сомнительно.

P. S. А в соседнем районе, говорят, некто кандидат каких-то там наук (фамилию его точно не помню – нетоНанырии, не то Болдырин) недавно точно такую лодку изобрел. Я о нем большую статью с фотографией в нашей Веселовской газете как-то читал. Эффект, пишут, – невообразимый. Главное, пишут, – изобретение актуально.

И страшно ко времени. Так из района нашего, я слышал, экстренно в тот район обстоятельную депутацию уже отрядили. Из представителей того самого учреждения, куда Чюлюкин заходил. Отрядили опыт перенимать.