Текст книги "Утро в пути. Стихи"

Автор книги: Владимир Соколов

ВЛАДИМИР СОКОЛОВ
УТРО В ПУТИ
Стихи

Памяти товарища

 
Что делал я тогда? Снопы вязал,
А может быть, работал на прополке,
Когда ты тоже полем проползал,
Где каждый метр изранили осколки.
 
 
Меня поймет, кто был для фронта мал,
Мальчишка, живший на Оби иль Каме.
Он тоже географию сдавал
По карте, сплошь истыканной флажками.
 
 
Ни на минуту друга не забыв,
Я жил, ни слова о тебе не зная.
Прошла война. Коль все ж придет другая,
Нам без тебя являться на призыв.
 
 
Но как ты жив! Не памятью, не тенью,
А так, что кажется: ты здесь вот рядом, сам,
Погибший на московском направленьи,
Быть может, самый юный партизан.
 
 
А дни бегут скорее и скорее.
Они спешат. Они торопят нас.
Не по годам, а по часам стареют
Учебники истории сейчас.
 
 
От нас военные года все дальше,
Все глуше громы незабвенных битв.
Но ты спокойно спи, великий мальчик!
Как и они, не будешь ты забыт.
 
 
А дни бегут. Большой весною дружной
Украшен мир, насколько видит глаз.
Как дорожить нам нашей жизнью нужно,
Когда она во столько обошлась!
 
 
Быть может, долгий век отпущен мне.
Я должен жизнь свою прожить такою,
Чтобы зачлась она моей страною
С твоим коротким веком наравне.
 

1948

ДОРОГА

Дорога

 
Сколько вьюг отдымилось,
Сколько рощ отцвело.
Ничего не случилось,
Только детство прошло.
 
 
Оборвавшимся змеем
В небе скрылось большом.
Мы о том не жалеем.
Пожалеем потом.
 
 
На горящем вокзале
С матерями вряду
Мы отцов провожали
В сорок первом году.
 
 
О, тревожащий запах
Эшелонных дорог!
Эти рельсы – на запад,
А твои – на восток.
 
 
Стук колес замирает…
Дым ушел в облака…
Серый снег налипает
На военный плакат.
 
 
В госпитальной палате
«5-й В» – на двери.
У отцовской кровати
Веселее смотри!
 
 
О морозе не помни.
О пайке позабудь.
Все трудней и огромней
Твой мальчишеский путь.
 
 
Твой недавно – веселый,
Твой недавно – лихой,
Путь от мамы до школы,
От весны до другой.
 
 
Где его половина?
Сколько верст до конца?
Он – и улицы сына,
И дороги отца.
 
 
Он – и дальние залпы.
Он – и ближний гудок.
Он – и рельсы на запад
И пути на восток.
 
 
Он – чернильниц на партах
Фиолетовый лед.
Шрамы сводок на картах,
Дни в цехах напролет.
 
 
Каждый день – как заданье.
Сколько дней? Сколько лет?
Это – в левом кармане
Комсомольский билет.
 
 
Встань, мой друг, и запомни,
Не сдаваясь ничуть, —
Стал трудней и огромней
Твой мальчишеский путь.
 
 
Через камни Берлина
С этих дней до конца
Он – и улицы сына,
И дороги отца.
 
 
«Жизнь мою, если хватит,
Всю, отчизна, бери!»
…В госпитальной палате
«5-й В» на двери.
 
 
Сколько вьюг отдымилось,
Сколько рощ отцвело.
Ничего не случилось,
Только детство прошло.
 
 
В заводские ворота
Наше детство вошло,
А вернулось с работы —
Не узнаешь его.
 
 
В двери предсельсовета
Постучалось оно.
Вышло в поле до света
А вернулось – темно.
То оно – или это?
Не признать все равно.
 
 
…Где-то в кузне без крыши,
Закопченной вконец,
Обучает мальчишек
Однорукий кузнец.
 
 
Эх, ребята-герои,
Сколько надо плугов!
И гвоздей для построек,
И штыков для врагов!..
 
 
Костромской иль московский,
Неприметный на вид,
Парень орден отцовский
Где-то дома хранит.
 
 
…Под пятой снегопада
Замер город ночной.
Фронтовая бригада
Не уходит домой.
 
 
…Ночью в поле косматом
Тяжело устоять.
Бьются с ветром ребята:
Надо снег удержать!
 
 
Ветер. Тьма. Канонада.
Гнется – валится щит.
…Фронтовая бригада
Третью смену стоит.
 
 
За недальнею далью,
Неприметный на вид,
Парень орден с медалью
Где-то дома хранит.
 
 
Что зимою, что летом —
Все парнишке с руки,
И об ордене этом
Говорят старики:
 
 
«Невдомек молодому,
Что достоин, поди,
Не хранить его дома,
А носить на груди».
 
 
Наша трудная школа!
Ты не парта одна.
Ты и голод, и холод,
Матерей седина.
 
 
Мы биномы учили
С «ППШ» наряду.
Нам повестки вручили
В сорок пятом году.
 
 
Шли солдаты до дому,
Им – салют и почет!
Взяли нас военкомы
На военный учет.
 
 
Мой отец, мастер кровель,
Друг, скажу я тебе,
Был строитель по крови
И солдат по судьбе.
 
 
В годы зимние эти
Строил он блиндажи.
У меня ж на примете
Новых школ этажи.
 
 
Мы совсем не герои,
Но скажу я опять:
Научились мы строить,
Научились стрелять.
 
 
И какие б там бомбы
Ни готовили нам:
Горячи наши домны,
Строй защитников прям.
 
 
И в строю этом верном,
Приглядись-ка, мой друг,
Ты узнаешь, наверно,
Стольких сверстников вдруг.
 
 
Одноклассников стольких,
И друзей по труду
В этом племени стойких,
В этом грозном ряду.
 
 
Ты спешишь? Понимаю…
Руку дай мне, прощай!
Я и сам уезжаю
Далеко на Алтай.
 
 
В мире дремлющих елок,
Там, где будет завод,
Молодой наш поселок
Пятый месяц живет.
 
 
Он такой еще малый
В складках хвойных одеж,
Что на карте, пожалуй,
Ты его не найдешь.
 
 
Дым рассвета, рассейся,
Полотно не тумань!
Разбегаются рельсы
В эту знобкую рань.
 
 
Разбегаются рельсы,
Чуть заслышат гудок,
И на северо-запад
И на юго-восток,
 
 
Под мосты, под колеса,
Переплетом и в ряд…
Ребятишки с откосов
Вслед вагонам глядят…
 
 
До свиданья, родные!
Здравствуй, ветер путей!
Мать-отчизна Россия,
Принимай сыновей.
 
 
Наши руки рабочие,
Нашей мысли полет,
Поезд дымом нас потчует
И о том же поет.
 
 
Пролетаем недолго
В дробном гуле моста,
Где под нами у Волги
Новостроек места…
 
 
Все свободней в вагоне
С нарастанием верст.
Только песня не тонет
В перестуках колес.
 
 
Сходит на полустанках
У причалов работ.
В шуме пил и рубанков
Наша песня живет.
 
 
Сколько вьюг отдымилось,
Сколько рощ отцвело,
Что случилось, что сбылось,
Все в ту песню вошло.
 
 
Лейтесь, рельсы стальные!
Песня, выше лети!
До свиданья, родные.
Ждите писем с пути.
 

1950

МИР

Мир

 
Мне нужны глаза мои и руки —
Листья видеть, собирать станки.
Мерить взглядом новых рек излуки,
На дома глядеть из-под руки.
 
 
Мне нужны утра мои и ночи,
Вечера нужны мои и дни,
Потому, что, человек рабочий,
Знаю я, чем дороги они.
 
 
Потому, что сильными руками
Должен я моря в бетон одеть.
Потому, что честными глазами
Должен я в глаза друзей глядеть.
 
 
Потому, что далей, лет безмерность,
Славных дел начала – впереди!
Милая, в глаза мне погляди,
Руку дай мне на любовь, на верность!
 
 
Снова нам враги пророчат муки,
Тяжкие утраты и разлуки.
Нет! Свершиться я не дам тому.
Мне нужны глаза твои и руки,
Встречи наши, свет в твоем дому.
 
 
Тем же, кто сегодня взглядом мутным
Ясный день окидывает мой,
Тем, кого тоска берет, что утром
Я иду по улицам живой, —
 
 
Говорю я: мне всего дороже
Даль полей без дотов и траншей,
Гул комбайна над колхозной рожью,
Грохот землю роющих ковшей.
 
 
Молотков монтажных перестуки,
Не боев, а созиданья звуки.
К кирпичу, к перу, к зерну тянусь!
Но, умело взяв винтовку в руки,
Я, прищурив глаз, не промахнусь!
 

1951

Большой Волге

 
Свободная, счастливая, большая…
Ты разве знала эти имена,
Когда, красы твоей не замечая,
Здесь шел бурлак с утра и до темна.
 
 
Был Дон Иваныч – тихий, золотой
Красавец Днепр – и быстрый, и широкий,
Ну, а тебя во все века и сроки
В народе звали грустною рекой.
 
 
И песни все, что про тебя сложили
И что сложить не раз еще могли,
Как ты, темны, грустны, протяжны были,
Из края в край, от сердца к сердцу плыли
С упреком «Жигули вы, Жигули…»
 
 
И славен тем твой берег был неровный,
Перевидавший всякие дела,
Что на бурлацкой, на тропе бечевной
Трава расти годами не могла,
 
 
Что от верхов и до низовьев устья
По камню, стершемуся от шагов,
Лаптями был разбитыми он устлан,
Пропитан горьким потом бурлаков.
 
 
Да лапти что! Сплести другие долго ль!
Нога иль грудь – глядишь, и зажила.
Но жизнь вернуть никто не сможет, Волга.
А сколько ты имен не сберегла!
 
 
А ведь они в любой, холодный, жаркий,
Проклятый день, с усталостью в борьбе,
Не лодки, не купеческие барки —
Россию волочили на себе.
 
 
И, может, боль и усталь сокрушая,
Вставала ты в тумане их очей
Свободная, счастливая, большая —
От южных и до северных морей.
 
 
И вот теперь, когда легко и вольно
Дышать у скал Могутовой горы,
Припомнил я, что ты звалась раздольной
Еще в сказаньях разинской поры.
 
 
Свобода, воля… Беглым да отпетым
Она сердца пьянила, как мечта.
Да под кнутом гуляли, под запретом,
Твои раздолье, голь и нищета!
 
 
…Плывут огни вечерние над Волгой.
Вода темна. А воздух все свежей.
И с парохода смотрят долго-долго
На правый берег, берег Жигулей.
 
 
Одна другую горы оттесняют,
И как всегда, нашедшийся знаток,
Мешая всем, туманно объясняет,
Где будет море, как польется ток.
 
 
Но это всем и так давно известно,
А с берега глядят на пароход.
И кажется, огромный мир окрестный,
И пароход, и берег – все плывет.
 
 
Плывет навстречу утру, счастью, славе.
И вижу я в том быль, а не мечту,
Что, может, внук бурлацкий судном правит,
Где выведено «Разин» на борту.
 
 
…У Волги песня новая отныне,
И хоть не только радостью полна,
Нет, не о горькой сложена судьбине —
О жизни щедрой, солнечной она.
 
 
Каналами, огнями украшая
Свой путь великий, ты плывешь в века,
Счастливая, свободная, большая,
Любимая народная река.
 
 
Мы ширь твою навеки полюбили.
Ты, Волга, сердцу помнишься всегда,
Как старый друг, с которым вместе были
Пережиты и счастье и беда.
 
 
Твоя растет и не угаснет слава,
Все крепнет в мире о тебе молва.
Твои моря светлы и величавы,
С донской твоя братается волна.
 
 
Твой Сталинград – земли краса и гордость.
Ведь это здесь, как ни мела, ни жгла,
Война в крутые берега уперлась
И в сторону обратную пошла.
 
 
Тот враг сломился под твоим ударом.
И то врагам всем будущим урок.
Могуча ты, бессмертна ты! Недаром
Твой в самом сердце родины исток.
 

1953

Жигули

 
Той самой осенью суровой,
Когда на подступах Москвы
Ночных пожарищ свет багровый
Ложился на «ежи» и рвы
 
 
И ночь была мала тревоге —
Сирена выла среди дня,
Мы были далеко в дороге,
Дворов московских ребятня.
 
 
Чернели берегом деревни,
И, мимо них спеша вперед,
Волну на две делил форштевнем
Наш затемненный пароход.
 
 
Он, торопясь, дышал устало,
Ни блика не бросал волнам,
И даже бакены, казалось,
Украдкою мигали нам.
 
 
Тянулись берега немые —
Ни фонарей, ни ламп не жгли,
Когда услышали впервые
Мы это слово: Жигули.
 
 
И загляделись мы, мальчишки,
Не замечая темноты,
На эти нефтяные вышки
И бесконечные плоты.
 
 
И разве думалось ребятам,
Что, может, в будущие дни
Сюда, к мохнатым горным скатам,
Душой потянутся они?
 
 
И будут так, как я сегодня,
В один из самых ясных дней
Широкой волжской гладью водной
Спешить к причалам Жигулей…
 
 
…Дрожала палуба от гула.
Мы быстро шли. И над водой
Уже смолою с гор тянуло
И липой пахло молодой.
 
 
А мы у поручней стояли,
Дыханье затаив, и вот,
Швырнув гудок в лесные дали,
На месте замер пароход.
 
 
Казалось: так он и остался,
А этот шумный берег сам
Неудержимо приближался,
Все увеличиваясь, к нам.
 
 
Притягивал лебедок пеньем,
Людьми, всей громкой жизнью той,
Что так мы ждали в нетерпеньи,
Версту считая за верстой.
 
 
Потом раскачивались сходни
Под топотом десятков ног…
Друзья, мы вышли вдаль сегодня
Одною из больших дорог.
 
 
Мы запаслись одним – уменьем,
Ведь не уместишь в рюкзаках
Всего, что мы храним и ценим,
Огромный мир держа в руках.
 
 
Мы входим в первые бригады
На стройках родины сейчас.
Так, если это будет надо,
И роты сложатся из нас.
 
 
Из нас, не знавших бед походных,
Но росших в школе трудных лет,
Из «необученных», но «годных»,
Как воинский гласит билет.
 
 
…Высокий, мирный день сияет.
Но он не минул, вечер тот.
Нас память наша подгоняет,
Торопит в грохоте работ.
 
 
И где мы некогда проплыли,
Не тихо нынче, не темно.
Там облако рабочей пыли
Над Волгой косо взметено.
 
 
Там люди – нет смелей, надежней,
Там экскаватора стрела
Флажок бригады молодежной
Над всею стройкой подняла.
 
 
Недаром родина решила,
Что здесь (и так тому и быть!),
Давая миру свет и силу,
Земное солнце будет жить.
 
 
И юность наша встала рано,
Умылась волжскою водой.
У рычагов, рулей и кранов
День начала свой трудовой,
 
 
Чтоб на земле светлее стало —
В домах, на поле, у станков,
Чтобы война не затемняла
Ничьих на свете берегов!
 

1951

Осенью

 
Дал воде с реглана стечь у входа,
Капюшон с лица откинул зло
И сказал: – Хорошая погода!
Все дороги к черту развезло.
 
 
Так сказал, и перед нами разом
Встал водой залитый котлован.
И, следя за яростным рассказом,
Каждый свой участок узнавал.
 
 
Катеров сирены там звучали.
И прорабы, сбившиеся с ног,
В провода охрипшие кричали
О размыве спусков и дорог.
 
 
– Лесу, щебня! Бревен для настила!
Что? Машины тонут, говорю! —
А вода в любой щели гостила,
Распевая славу сентябрю.
 
 
А вода текла по стеклам «МАЗов»,
Размывала путь и вкривь и вкось.
А вода смотреть мешала глазу,
Пробирала холодом насквозь.
 
 
А под боком темная качалась
Волга, закипая от дождя,
И на берег молча собиралась
Броситься минуту погодя.
 
 
Но рвались машины прямо к цели.
Вперевалку лезли на откос,
Так что комья жирные летели
Из-под задник сдвоенных колес.
 
 
За одной другая шла по следу.
А настил шатался, еле жив.
…Было нам уже не до обеда.
Мы молчали, ложки отложив.
 
 
Мы молчали, выходная смена,
В галстуках и чистых сапогах,
Думая, как там сквозь грязь и пену
Люди бревна тащат на руках.
 
 
Лишь теперь услышали:
по жести
Ливень бьет. А он давно уж бил.
Инженер, принесший эти вести,
Крепкий чай, не раздеваясь, пил.
 
 
Бушевала за окном стихия.
И взглянули мы, отставив щи,
На свои совсем еще сухие
И довольно чистые плащи.
 
 
«Ну, пора, – подумал каждый, – время!»
Инженер допил свой чай до дна
и, тревожно вглядываясь в темень,
Встал у дребезжавшего окна.
 
 
Где-то там ногами грязь месили,
Грунт грузили, толь срывался с крыш.
Он сказал: – Такую хлябь осилив,
Крепче, братцы, на ногах стоишь.
 
 
Ну, а раз стоишь еще ты крепко,
Значит не одну пройдешь версту! —
И, на лоб надвинув резко кепку,
Вслед за нами
   вышел
      в темноту…
 

1953

«Вся в рубчатых метах сухая земля…»

 
Вся в рубчатых метах сухая земля —
Здесь «МАЗы» прошли, грохоча и пыля.
 
 
Здесь труд комсомольские звезды зажег,
Здесь вехою красный трепещет флажок.
 
 
И, фарами грубо врубаясь во тьму,
Все чаще машины подходят к нему.
 
 
И в миг кузова оседают у них,
Приняв из ковша тонны глыб земляных.
 
 
И с ревом уносится «МАЗ» в темноту,
К отвалу спешит, вымеряя версту.
 
 
Дорога его коротка, но трудна —
По рвам, по ухабам ныряет она.
 
 
Бросает, трясет, пропадает впотьмах
И пылью горячей хрустит на зубах.
 
 
Мечталось когда-то мальчишке в селе
Машины водить по раздольной земле.
 
 
Чтоб были просторы глазам широки.
Чтоб были дороги, как жизнь, далеки.
 
 
Чтоб сами под шины бежали шурша
И пели степными ветрами в ушах.
 
 
А эта дорога совсем не длинна.
Всего на версту размахнулась она.
 
 
Но ты у шофера поди расспроси,
Как путь этот малый далек и красив.
 
 
Поди разузнай у водителя, друг,
Какие просторы он видит вокруг!
 
 
Какие ветра обвевают его —
Он за день тебе не расскажет всего!
 
 
Идут самосвалы, гремя и гудя,
Зарницами фар из-за круч восходя.
 

1951

Март

 
Скорей под кузов набросали ветви,
И вновь вперед подался грузовик.
И, всею грудью навалясь на ветер,
На радиаторе напрягся «бык».
 
 
И вот, когда казалось: зла и цепка,
Уже не выпустит колеса грязь,
И пятитонка, в грунт осевши крепко,
Лишь тонет, понапрасну с ним борясь,
 
 
Что рев ее вот-вот сорвется с тону,
Что сдаст мотор и сила выйдет вся, —
Вдруг поползла машина вверх по склону,
На шинах ветки с глиной унося.
 
 
И вновь размызганными колеями
Машина шла, могуча, как всегда.
Лишь вырывалась бурыми крылами
Из-под колес весенняя вода.
 
 
Был рад водитель, торопясь к отвалу,
Что есть в руках уменье, что почти
И полминуты здесь не потерял он
И не свалил породу на пути.
 
 
Дрожали стекла. Парень гнал машину
И вдруг сказал, взглянув через плечо:
– Важнее груза, чем вот эта глина,
Мне кажется, я не возил еще…
 
 
И на мгновенье встали перед нами
Асфальты улиц будущих, аллей…
И вдруг заметил я – над Жигулями
Так звонок первый гомон журавлей.
 
 
Так путь хорош – хоть весь водой
запружен,
И радость дня настолько велика,
Что вынырнут, того гляди, наружу
Затопленные в лужах облака!..
 

1952

Ее письмо

 
Так ново все, что поневоле
Не разберу, с чего начать
(Как у меня мальчишки в школе,
Когда выходят отвечать).
 
 
С того ль, что все вполне обычно
И чем-то необычно тут;
Что все смешно и непривычно
Меня по отчеству зовут;
 
 
Что на столе тетради кипой,
А в наши двери вечерком
От сада пахнет желтой липой
И тонко тянет табаком,
 
 
И о Москве грущу нередко…
Но знала ль я, что и во сне
Так думать буду об отметках,
Об этой шумной ребятне!
 
 
Ведь все по-своему вихрасты,
Глазасты, радостны, умны!
Ведь с каждым, может быть, не раз ты
И горя хватишь до весны,
 
 
Но разве сердце на мгновенье
Вдруг не замрет от торжества,
Когда увидишь, как в волненьи
Выводят первые слова!
 
 
Как, всё в чернилах перепачкав,
Еще не зная неудач,
Мальчишка первую задачку
Решит из будущих задач!..
 
 
А после пятого урока,
Когда совсем уже темно,
За синевой вечерних окон
Блестит сырое полотно.
 
 
Там в сумрак насыпь убегает,
Там вдаль уносятся гудки
И сильный ветер раздувает
Чуть видных стрелок угольки.
 
 
И я одна иду обдумать
Свои дела, свой день – туда,
Где в клубах пара, в море шума
Спешат на Волгу поезда.
 
 
Они проходят шквал за шквалом,
И всё в твои, твои края,
И мне навстречу даль по шпалам
Идет огромная, своя.
 
 
Ты, может, там письмо мне пишешь.
Я жду. Пиши. Хоть в сто листов.
…Уже привозят снег на крышах
Вагоны дальних поездов.
 

1953

Верность

 
В то мгновенье, когда
   Ты забыла, что я есть на свете,
И с чужим руками
   Твои, как с моими, сплелись,
Все осталось былым…
   Ничего не случилось на свете.
Не обрушилось небо
   На землю, которой клялись.
 
 
В то мгновенье в Москве
   Не качнулись, не рухнули зданья —
То, где встретились мы,
   И второе, что слышало «да».
С опозданьем, как раньше,
   Девчонки пришли на свиданья,
И минута в минуту
   С вокзалов ушли поезда.
 
 
Может, так мне и надо
   И в чем-нибудь был я виновен?
Только что там считать,
   Если весь разговор ни к чему.
…Ты была далеко.
   Пахло сыростью леса от бревен.
Грузный кузов качался.
   Летели деревья во тьму.
 
 
Лес шумел… Мои сосед,
   Повернувшись спиной против ветра,
Закурил и сказал,
   Бросив по ветру спичку: – Теперь
Понял я, почему
   И уйдя за пять тыщ километров
Все я вижу крыльцо
   И ее незакрытую дверь…
 
 
– Что? – откликнулся я.
   Он взглянул на меня удивленно
И сказал: – Я молчу.
   Вам послышалось что-нибудь?
– Нет.
Ты была далеко.
   Пахло лесом. Высокие клены
Расступались пред нами мгновенно,
   Чуть трогал их свет.
 
 
Мы доставили в срок эти бревна.
   На самом рассвете.
Нас дорожники ждали.
   Горели костры на шоссе.
В то мгновенье, когда
   Ты забыла, что я есть на свете.
В то мгновенье, когда
   Ты себе изменила…
 
 
         В росе
Шевелилась листва.
   Рядом мост наводили. Устало
Я в кабинке вздремнул
   И увидел тебя без труда.
А потом, через час,
   Только солнце над кленами встало,
Снова кузов качался.
   На трассу везли провода.
 
 
Инженер, мой попутчик,
   Со мной находу распрощался.
Мне шофер говорил:
   – Он дорожникам нужен – вот так.
Тут письмо получил он.
   Веселый ходил. Все смеялся.
Полстранички – а час,
   Будто книжку, читал ведь, чудак… —
 
 
Ты была далеко.
   Но казалось, я вижу, как ветер
Треплет пряди твои,
   Как рядит тебя в брызги волна.
В то мгновенье, когда
   Ты забыла, что я есть на свете,
Все осталось былым.
   Как всегда, просыпалась страна.
 
 
Озарялись пути.
   Были в листьях всех радуг соцветья.
Нас счастливые люди
   Встречали в счастливой стране.
Было счастье обещано всем.
   Было ясно на свете.
Мир мой помнил, что есть я,
   Как прежде
      нуждаясь
         во мне.
 

1952

На знакомом разъезде

 
Как тихо здесь! Как небо мглисто…
А было, помнится, тогда
Так много щебета и свиста
Нанизано на провода.
 
 
И на путях, на черных шпалах,
Дрожал голубоватый зной,
Где нас, веселых и усталых,
Жара свалила под сосной.
 
 
А рельсы новенькие плыли
За поворот и, как во сне,
Еще чисты от жирной пыли,
Постукивали в тишине.
 
 
И шпала каждая знакома
Была, как отчая ступень.
И остывали наши ломы,
Впервые брошенные в тень…
 
 
А нынче – тишь… Дыханьем тяжким
Окрестность будит паровоз.
Девчонка в форменной фуражке
С флажками вышла на откос.
 
 
Так важно местное начальство,
Как будто «скорый» на Москву
И впрямь отсюда слишком часто
Отходит по ее свистку!
 
 
Но вот она к губам подносит
Свисток, почти не слышный мне.
Но вот уже стучат колеса
И все меняется в окне.
 
 
Запели рельсы мерно, внятно,
И вдруг – куда девалась мгла!
Как будто с пеньем тем обратно
Пора далекая пришла.
 
 
Ведь шел по нашим рельсам поезд,
По тем, что мы сюда везли,
Оберегали здесь на совесть
И вдаль по насыпи вели.
 
 
Пусть проезжающие люди
О нас и речь не поведут,
Но крепок рельс под ними будет,
И шпалы их не подведут.
 
 
И пели рельсы внятно-внятно.
И вдруг – куда девалась мгла!
И словно с пеньем тем обратно
Пора прошедшая пришла…
 
 
И был июль, и птицы пели!
И смех друзей и голоса!
Хоть за окном леса летели
В косом дожде уж полчаса.
 
 
Леса, поля – все мимо, мимо…
Распутья, стрелок огоньки…
Ловили елки клочья дыма
И кутались в них, как в платки.
 

1951

«Ручьи, ручьи, куда от вас деваться!..»

 
Ручьи, ручьи, куда от вас деваться!
Но есть за чем весной воде спешить.
Уже пора деревьям одеваться
И на работу рекам выходить.
 
 
Капель с карнизов падает и с веток.
Белила льет ремонтная страда.
На мокрых стенах ежатся газеты,
Им забегает за ворот вода.
 
 
Чего-чего сегодня только нет в них —
Стихи и сводки. И во весь размах
Весенний сев на полосах газетных
Как на колхозных ширится полях.
 
 
Все зорче вглядываясь в эти окна,
В их мировую ширь и глубину,
Я вижу, как под снегом почвы мокнут,
Как села, шаг ровняют на весну.
 
 
Листы и шрифт куда-то отступают,
Уже не буквы, а поля рябят,
И сквозь колонны строчек проступают
Колонны марширующих солдат.
 
 
И хоть кругом плывет, в полете тая,
Московский снег и гибнет на воде,
Я руку жму парнишке из Китая,
Бойцу полков товарища Чжу-дэ.
 
 
…Оглядываюсь. Все опять на месте.
Горят на кровлях ранние лучи.
На миг остановились у «Известий»
Спешащие на службу москвичи.
 
 
Так мы стоим, случайные соседи,
Одних и тех же полные забот,
Пока троллейбус нужный не подъедет
И по местам работ не развезет.
 

1949