Текст книги "Клуб знаменитых капитанов. Книга 2"

Автор книги: Владимир Крепс

Соавторы: Климентий Минц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Владимир Крепс, Климентий Минц
Клуб Знаменитых Капитанов
(Фантастическая история, записанная гусиным пером в клеенчатых тетрадях, с приложением вахтенных журналов одного «городского воробья» и конструктора планетоходов серии ВВН)

Книга вторая

ЛИЧНЫЙ ВАХТЕННЫЙ ЖУРНАЛ
старосты географического кружка «Алый вымпел»
Сергея Березова (шестой «а»)

Постараюсь изложить все примечательные события сегодняшнего дня по возможности последовательно, а также без географических и орфографических ошибок.

Я встречал ленинградский утренний экспресс, как вы сами понимаете, именно на Ленинградском вокзале. Пока что все шло в норме, и поезд с абсолютной точностью прибыл по расписанию. И вот на платформу выскакивает Василий Васильевич Новиков, мой закадычный друг по шестому «а» и известный в нашей школе конструктор планетоходов. Правда, его первый планетоход на горячем песке пляжа прошел всего восемь метров и развалился на куски. Но такое бывало со многими выдающимися конструкторами, и даже совершенно взрослыми академиками.

За Василием Васильевичем ловко соскочила худая симпатичная женщина в роговых очках. В одной руке она держала небольшой чемодан, а в другой – собачий поводок. Я сразу догадался, что это тетя Сима из Ленинграда, эксперт-криминалист по уголовным делам, гроза преступников и опора правосудия. Наконец, медленно перебирая лапами, появилась красавица овчарка Булька с целым созвездием золотых медалей на ошейнике. Василий Васильевич церемонно представил меня тете Симе и Бульке в чрезвычайно лестных выражениях. Он говорил, что я вожак стайки «городских воробьев», бессменный староста географического кружка, исследовавший все излучины реки Пахры. Тетя Сима любезно улыбалась, а Булька без устали махала хвостом.

Мы все направились к выходу в город. Я хотел помочь тете Симе нести чемоданчик, но она мне его не доверила, заявив, что внутри находятся очень хрупкие приборы, без которых немыслимо раскрытие преступлений, а также всевозможных загадок, которые на каждом шагу задает жизнь. Мы вышли на привокзальную площадь и увидели громадную очередь на такси… Но стоило тете Симе показать какую-то крошечную книжечку в кожаном переплете, и нам была открыта зеленая улица… Булька вскочила в первое подъехавшее такси и уселась рядом с водителем. Очевидно, это было ее привычное место. Мы приехали домой к ВВН. Пока ищейка обнюхивала все уголки Васиной квартиры, он нашел на своем письменном столике пригласительный билет на выставку «Морской флот СССР». Тетя Сима решила примкнуть к «городским воробьям» в этой экскурсии в мир дальних плаваний по морям и океанам. Через два часа мы вышли на улицу…

Тетя Сима опять остановила первое же такси… Кстати, следует заметить, что она всегда ездила на такси или попутных машинах, потому что ее специальность, как она утверждала, прежде всего требовала энергичных действий. Что было очень кстати, потому что мы чуть не опоздали. В вестибюле уже собрались все члены географического кружка «Алый вымпел», которые на лето оставались в Москве, за что им было присвоено звание «городских воробьев».

Ребята обступили Василия Васильевича (по правде говоря, они называли его просто Васей), а я познакомил тетю Симу с нашим новым учителем географии Афанасием Петровичем. Я тут же рассказал, что он возглавляй наши походы к озеру Чаек, в Царицыно и вообще по Подмосковью, еще так мало исследованному учениками нашей школы.

Они отошли к окну и стали оживленно беседовать. Я не слышал, о чем они говорили, и только видел, как с подчеркнутой любезностью улыбалась тетя Сима и беспомощно разводил руками наш любимый учитель.

Вася представил ребятам звезду уголовного розыска Бульку. Они восхищались, но боялись ее погладить… Тогда я, как староста, решил подать пример… Ну, а за мной ласкать Бульку стали все «городские воробьи».

Теперь я перехожу к обстоятельствам, которые превратили нашу обычную скромную экскурсию в таинственное происшествие, а возможно, и в необычайное приключение.

Настало время покинуть раздевалку… К сожалению, нам тут пришлось расстаться с Булькой. Даже волшебная книжечка тети Симы, которую я мысленно уже окрестил «лампой Аладдина», не сработала. Несмотря на все золотые медали и выдающиеся заслуги Бульки, ее не пропустили на выставку. Пришлось вывести собаку на улицу или, вернее, на бульвар у Сретенских ворот и привязать поводок к одному из двух якорей, которые красуются при входе. Между прочим, якоря совершенно настоящие, как и всё, что показывают на выставке…

Очень симпатичный средних лет экскурсовод, по-видимому, бывалый моряк, провел нас в главный зал, и мы увидели глобус диаметром в четыре метра. Он медленно вращался, показывая океаны и континенты, заливы и острова… Затем мы увидели корабельный колокол… Оказывается, это дар советскому народу от Соединенных Штатов Америки!.. Колокол самый настоящий и спят с американского судна типа «Либерти» – «Таунсенд Харрис». Одна из наших девочек, Наташа Васильева, набралась храбрости и попросила разрешения ударить в колокол. У нее такие красивые черные глаза, что отказать ей в маленькой просьбе очень трудно. Так было и на сей раз, и на всю выставку прозвенели удары судового колокола с давно не существующего корабля… Как мы потом узнали, на судах типа «Либерти» перевозились разные военные грузы для Советской Армии во время Великой Отечественной войны.

Дальше на выставке становилось все интереснее. Нам показали три рубки с ледокола «Федор Литке» – радиорубку, штурманскую и рулевую. Этот ледокол участвовал в двадцати пяти арктических навигациях. А в тысяча девятьсот тридцать четвертом году впервые совершил плавание Северным морским путем с востока на запад. Узнав все это, я не выдержал и попросил разрешения пройти в рулевую рубку, чтобы встать за штурвал… Хотя глаза у меня самые обыкновенные и не черные, а серые, мне тоже не отказали. Очевидно, приняли во внимание, что я как-никак ведущий «городской воробей» – староста географического кружка «Алый вымпел».

Щелкнул какой-то выключатель, и за стеклами рулевой рубки показалось освещенное лунным светом море… Слева по борту горели огни какого-то большого портового города… А прямо по курсу мигали световые сигналы маяка…

Я стоял за штурвалом, поглядывая то на ручку машинного телеграфа справа от меня, то на антенну радиолокатора «Нептун», висевшую над рулевой рубкой. Словом, я почти вел корабль на зависть всем участникам экскурсии…

А потом по настоящему деревянному трапу, обитому медными полосами, как положено на больших кораблях, мы поднялись на второй этаж, где нам показали реликвии со старейшего русского ледокола «Ермак». Этот корабль был построен по идее и под наблюдением вице-адмирала Степана Осиповича Макарова. «Ермак» был на плаву шестьдесят пять лет, и только в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году пришел конец его ледовым походам. Ледокол был награжден орденом Ленина – вот какие у него были заслуги!..

Мы увидели круглый стол и дюжину кресел из кают-компании прославленного судна. Все «городские воробьи» уселись в кресла и почувствовали себя на какой-то момент в гостях у адмирала Макарова…

Нам показали барометр, морские часы, судовые журналы и подлинные документы, сохранившиеся как память о долгой жизни ледокола.

Потом мы сбежали по трапу вниз, чтобы посмотреть движущуюся модель атомохода «Ленин»… Этот первый в мире атомный ледокол был спущен на воду в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году в Ленинграде на Адмиралтейском заводе. Он и по настоящее время ходит по Севморпути в обоих направлениях. Нас особенно поразили слова экскурсовода, что мощность двигателей этого ледокола – сорок четыре тысячи лошадиных сил. А за сутки он сжигает всего двести сорок граммов ядерного топлива. Мы увидели на модели, как работают двигатели атомохода, хотя он, конечно, никуда не уплыл. Впрочем, пожалуй, и уплыл, потому что нам тут же показали маленький фильм – «Атомоход «Ленин» штурмует льды».

А в конце экскурсии нас ждал сюрприз… При выходе в раздевалку с двух сторон красовались два настенных зеркала в деревянных рамах. Внизу на медных дощечках можно прочитать надпись – «Зеркало из кают-компании ледокола «Ермак». Мы по очереди смотрелись в зеркало, по ничего там не увидели, кроме собственных физиономий. На мгновение мне показалось, что в глубине зеркала мелькнула длинная борода адмирала Макарова, но оказалось, что это серая шапочка Наташи Васильевой, которая выглянула из-за моего плеча.

Последними в раздевалку вошли тетя Сима и Афанасий Петрович, о чем-то оживленно беседуя. Очевидно, как пишут в газетах, «высокие договаривающиеся стороны достигли полного взаимопонимания».

И вдруг на всю раздевалку раздался крик Маруси Кольцовой: «Ой!.. Что это?.. У меня в рукаве пальто какой-то сверток… Клеенчатая тетрадь!..»

Я первым подбежал к Марусе. Сомнений не было. У меня в руках оказалась тетрадь с вахтенным журналом Клуба знаменитых капитанов под кодовым названием «Прошу следовать за мной».

Учитель географии хотел взять у меня эту необыкновенную находку, но тетя Сима его опередила… Она уже успела надеть резиновые перчатки и взяла тетрадь из моих рук каким-то мягким кошачьим движением.

И дальше мы все первый раз в жизни увидели, как берется след. Эксперт-криминалист подошла к Бульке и дала ей понюхать клеенчатую тетрадь… Затем отвязала поводок… Все ребята застыли на месте. Звезда уголовного розыска обошла всех, кто был в раздевалке, быстро обнюхивая каждого… Она залаяла только на Марусю и на меня… Ну, что тут было удивительного?.. Ведь мы действительно держали в руках эту тетрадь и вовсе не думали отпираться. Булька вернулась к ногам своей хозяйки, виновато помахивая хвостом.

Эксперт-криминалист со вздохом сняла очки, и мы увидели ее сверкающие, как горячие угольки, глаза.

Она нам пояснила, что собака замечательно берет след, когда что-нибудь похищено или просто унесено… Но если криминальный предмет положен, подброшен, доставлен куда-либо, собака не станет мешать злоумышленнику или неосторожно действующему лицу. Так, например, ищейка позволит кому угодно войти в вашу квартиру, но уж зато не выпустит обратно до прихода хозяев. В данном случае клеенчатая тетрадь была подложена, подброшена или, в лучшем случае, забыта неизвестным лицом или группой лиц в рукаве пальто, а может быть, и в кармане или головном уборе ученицы Маруси Кольцовой. Да, девочка могла спутать, где именно она нашла тетрадь… От неожиданности, растерянности, радости и многих других сопереживаний, которые могут вывести на мгновение из состояния душевного равновесия.

Учитель географии вежливо остановил эту занимательную лекцию и назначил экстренное заседание кружка «Алый вымпел» на шестнадцать часов ноль-ноль минут в нашей школе.

Хранение драгоценной находки было доверено мне. Отправив гостей на прогулку по Москве, я поспешил в школу и успел переписать свою тетрадь в вахтенный журнал.

Я только успел закончить, как начали собираться ребята… Затем пришли Афанасий Петрович и тетя Сима. А Бульку оставили сторожить у двери, чтобы не вошел кто-нибудь из посторонних.

Эксперт-криминалист достала из чемоданчика какой-то флакон, кисточку и большую лупу. Она быстро смазала несколько строк из первой и последней страниц, посмотрела в какую-то таблицу и со вздохом сообщила, что двадцать первая тетрадь написана гусиным пером, а чернила – большой давности, во всяком случае, не моложе сорока лет…

Василий Васильевич, он же Вася, выразил общее мнение: «Пора!.. Рога трубят!»

Огласить клеенчатую тетрадь было поручено Марусе Кольцовой, учитывая, что находка была обнаружена ею лично…

ПРОШУ СЛЕДОВАТЬ ЗА МНОЙ
Двадцать первая клеенчатая тетрадь…

Все, что происходило в Клубе знаменитых капитанов, до сего времени окутано тайной. Однако ваш покорнейший слуга Лемюэль Гулливер, пленник лилипутов и великанов, гость в стране говорящих лошадей – гуигнгимов и на летающем острове Лапута, сегодня взялся за гусиное перо с единственной целью пролить свет на необыкновенные события минувшей ночи. Итак, достопочтенные друзья, в этот памятный вечер я оказался в особом и редкостном для книжного героя положении. Меня потеряли!.. Да, да, одна школьница с русыми косичками, по имени Света, получила книгу моего автора Джонатана Свифта «Путешествия Гулливера» из рук высокопочитаемой в библиотечном мире Марии Петровны. Девочка сунула роман в свой портфельчик, и я очутился в милейшем обществе учебника географии, карты звездного неба, носового платочка, пахнущего одеколоном «Мечта», и начатой плитки молочного шоколада.

Света попрощалась с хозяйкой нашей книжной обители, тряхнула косичками и направилась к выходу. И тут я неожиданно попал в сферу действия закона тяготения, открытого великим Исааком Ньютоном на радость ревнителям наук и на горе закоренелым двоечникам. Дело в том, что девочка забыла закрыть портфельчик… Я скольжу, падаю… Пытаюсь ухватиться за платок… Но маленький кусочек батиста не в силах удержать историю моих назидательных путешествий.

О любезный Джонатан Свифт! Я впервые за двести пятьдесят лет пожалел о щедрости вашего пера и богатстве слога. Да еще эти иллюстрации в тексте, да вес переплета… Словом, не пускаясь в излишние подробности, я угодил в корзину для бумаг, и дело обошлось без излишнего шума. Моя легкомысленная поклонница убежала. Я слышал топот ее ножек по ступеням нашей школьной лестницы.

Мне пришлось расположиться на ложе из старых газет и рваных конвертов. В корзине стоял не слишком приятный запах – ведь на дне покоилась пустая бутылочка из-под клея. На счастье, у меня в руке застрял платочек, как вам известно, надушенный «Мечтой», хотя и в слабом растворе недорогого одеколона.

Вдруг скрипнула дверь из читального зала… Я не мог ошибиться, потому что не раз слышал разговоры наших библиотекарей, что петли пора смазать. Но, увы, другие неотложные дела заставляли откладывать эту нехитрую операцию. Замечу, что мне этот скрип всегда доставляет удовольствие – он чем-то напоминает воинственные писки лилипутов как в самой Лилипутии, так и в соседнем государстве Блефуску. Я выглянул из своего не слишком приятного убежища и увидел вовсе не торжественный парад императорской гвардии, а всего-навсего достоуважаемую Марию Петровну, хранительницу нашей библиотеки, и ее милейшую помощницу Катюшу. Но меня поразило, что обе они были принаряжены. На шефе библиотеки красовалась черная кружевная шаль, а молодая девица была в новом цветастом платье. И обе они держали в руках по большому букету алых гвоздик. Очевидно, они собирались на какое-то торжество. Но какое именно?.. День рождения?.. Новоселье?.. Выпускной вечер?.. Или, может быть, свадьба Катюшиной подруги?.. Но действительность превзошла все мои ожидания. Из их разговора я понял, что сегодня начинается Неделя детской книги, что, как известно любому школьнику, совпадает с весенними каникулами. А недавно был день рождения писателя Гайдара… Признаться, я не уловил, сколько именно отмечалось лет, и расслышал, что он родился в январе тысяча девятьсот четвертого года. Я узнал также, что в нашей школе немало тимуровцев (это ребята, принявшие на себя добровольно обязательства делать добрые дела). И вот по их просьбе в читальном зале развернута большая выставка на тему «Гайдар и дети». А сейчас делегаты школы – ученики, педагоги и работники библиотеки едут к Московскому Дворцу пионеров и школьников, чтобы возложить цветы к памятнику Мальчишу-Кибальчишу – одному из любимых героев гайдаровских книг.

Снизу донесся гудок автобуса. Мария Петровна и Катюша поспешили к выходу. Стукнула дверь, и когда щелкнул ключ, на моем брегете было ровно семь часов. К его мелодичному звону присоединился мерный бой больших стоячих часов в футляре из красного дерева. Теперь библиотека находилась всецело в нашем распоряжении, если иметь в виду моих коллег по книжным полкам. Я выскользнул из переплета, стараясь не уронить корзину для бумаг (терпеть не могу мусор под ногами, тем более что он мог запачкать мои праздничные белые чулки).

Первым делом я проложил курс в читальный зал. Перед моим взором предстали стенды с множеством изданий книг писателя Гайдара. Все они были мне достопамятны по совместным скитаниям. Квартиры наших юных друзей, рюкзаки юных следопытов и путешественников, книжные полки детских библиотек были нашим общим пристанищем. «Судьба барабанщика», «Школа», «Военная тайна», «РВС», «Чук и Гек», «Голубая чашка»… В этот момент я пожалел, что мне не двенадцать лет. Увы, я не мог испытать счастья первого знакомства с этими удивительными повестями и рассказами.

Но я не узрел «Тимура и его команду». Как выяснилось, для этого надо было только оглянуться… Целая стена была украшена витринами с изданиями «Тимура». А на отдельных щитах виднелись какие-то фотографии. Я протер батистовым платочком (невольный подарок рассеянной школьницы) стекла своего лорнета и стал разглядывать кадры из фильма о Тимуре.

От этого увлекательного занятия меня отвлек громкий собачий лай. Ко мне подбежала большая светло-рыжая собака. Обнюхав мои чулки, она тихо зарычала и легла поперек пути у двери. Сомнений не было – это была Рита, собака Тимура, державшая Женю в плену на даче, если я не ошибаюсь, на девятой странице повести.

Естественно, что следом за Ритой из переплета выскочил главный герой этого повествования – высокий темноволосый мальчуган лет тринадцати. На нем были легкие черные брюки и темно-синяя безрукавка с вышитой красной звездой. Я с подобающей случаю вежливостью снял свою широкополую шляпу и сделал легкий поклон. Но Тимур не был знатоком церемониала, принятого в Англии в начале восемнадцатого века. Он порывисто обнял меня и предложил свои услуги в качестве гида по выставке в читальном зале. В течение нескольких минут я узнал об Аркадии Гайдаре столько интересного, что этого хватило бы на несколько писательских биографий. Оказывается, в четырнадцать лет юный Голиков (такова настоящая фамилия писателя) добровольно вступил в Красную Армию и участвовал во многих сражениях. В шестнадцать лет он командовал полком в легендарной дивизии Котовского (редкостный случай в истории не только кавалерии, но и военного искусства вообще). По окончании гражданской войны он собирался остаться в армии. Но это оказалось невозможным – раны и контузия вывели его из строя. Врачи были неумолимы. Бедный Гайдар написал прощальное письмо Михаилу Васильевичу Фрунзе. Он ни на что не надеялся. Просто это был порыв души. Но буквально на следующий день прославленный полководец вызвал автора письма к себе и посоветовал ему заняться литературной деятельностью, стать воспитателем будущих поколений бойцов. И Гайдар стал журналистом, писателем… На всех своих рукописях в правом верхнем углу он всегда рисовал красную звездочку.

Я спросил Тимура, почему Гайдар стал писать именно для детей, а мальчик ответил мне словами своего автора: «Для детей надо писать так же, как для взрослых, но только лучше».

Меня заинтересовал еще один вопрос: как, собственно, появился на свет мой собеседник – любимый герой детской литературы?..

– Это случилось совсем по-особенному, капитан Гулливер, – сказал Тимур. – Аркадий Петрович написал для Студии детских фильмов сценарий «Тимур и его команда». Фильм поставил режиссер Александр Разумный. Так «моя команда» появилась на экране, и до сих пор ее смотрят все новые и новые ребята. Подрастают и смотрят… Смотрят и растут дальше… А по сценарию мой автор написал повесть, которая печаталась много раз.

Тем временем мы подошли к последнему стенду. Он был посвящен гибели Аркадия Гайдара. Я долго рассматривал его последнюю фотографию, снятую в Москве перед уходом на фронт в июле сорок первого года. Плечистый, кряжистый человек с мягкой улыбкой на устах и проникновенными, добрыми глазами… А вот и последний снимок, сделанный на фронте примерно через месяц. На камне сидит суровый Гайдар, Гайдар-воин, в стальном шлеме, с автоматом на коленях. А на дальнем плане несжатое поле и одинокое дерево, опаленное огнем.

Я с большим волнением слушал Тимура.

– В первые дни Великой Отечественной войны Аркадий Петрович добился отправки на фронт. В карманах его гимнастерки лежали билеты военного корреспондента «Комсомольской правды» и «Пионерской правды». Он присылал с передовой пламенные статьи, обращенные к сердцам юных патриотов Родины.

После падения Киева, – со вздохом продолжал Тимур, – Гайдар с группой бойцов попал в окружение и присоединился к партизанскому отряду. Вместе с народными мстителями Украины он сражался в тылу врага, сменив перо на пулемет. Прикрывая отход своих товарищей, он погиб в бою под тихой деревушкой Леплявой… А потом его прах перенесли на берег Днепра возле Канева. Он покоится там, неподалеку от могилы Тараса Шевченко.

Наконец, мы остановились возле витрины с газетными вырезками, посвященными подвигу Гайдара.

Теперь голос Тимура задрожал, мальчик с трудом сдерживал слезы:

– Вот что писали о беседе с Гайдаром его друзья и соратники – военные корреспонденты… «Вы думаете, что я не знаю, почему иные наши собратья ушли от фронтовых дел? Все знаю. И напрасно они думают, что война им это спишет. Списать можно стоптанные сапоги, поношенные рукавицы, а совесть не списывается. Я понимаю: таланты надо беречь, но ведь есть долг перед народом, наконец, перед своей совестью. Вспомним: разве лорд Байрон был не талантлив? А он на своем корабле отправился к греческим повстанцам и умер на чужой земле. А наш Пушкин? Кажется, таланта ему не занимать, правда? А с Кавказским корпусом генерала Паскевича штурмовал Арзрум, не прятался от пуль, лихо скакал на коне над ущельями. Граф Лев Николаевич Толстой был артиллеристом в осажденном Севастополе, а ведь мог не быть на войне. Отечество было в опасности, и он пошел на передний край…»

Тимур справился со своим волнением и продолжал уже спокойно:

– Мне хочется, капитан Гулливер, чтобы вы занесли на страницы вахтенного журнала еще одну запись из фронтового блокнота. Вот какая была беседа с моим автором… На Юго-Западном фронте…

«– Как вы относитесь к смерти?

– Отрицательно.

– Зачем же вы лезете под пули?

– Чтобы жить.

– Вы же не солдат, а писатель?

– Барабанщик шагает, как вам известно, всегда впереди.

– При чем тут барабанщик?

– Писатель и есть барабанщик. Я себя не представляю в какой-то другой роли».

Мы медленно шли вдоль стендов гайдаровской выставки, которая была в высшей степени убедительным доказательством бессмертия писателя. Нам не хотелось говорить – ни мне, ни любезному Тимуру. Ведь молчание иногда бывает гораздо красноречивее слов.

Внезапно приоткрылся переплет одной из книг, и откуда-то с чердака раздался звонкий торжествующий голос Жени:

– Подаю по форме № 1 позывной сигнал общий!

– Сумасшедшая! – перебил Тимур. – Что ты делаешь?

Но действие повести неумолимо двигалось дальше, согласно авторской записи на семидесятой странице…

«…Но уже закрутилось, заскрипело тяжелое колесо, вздрогнули, задергались провода: «Три – стоп», «три – стоп», остановка! И загремели под крышами сараев, в чуланах, в курятниках сигнальные звонки, трещотки, бутылки, жестянки…» И тут же из раскрытой книги донеслись звуки аккордеона, на котором играла Женина сестра Ольга.

– До новых встреч, капитан Гулливер… – на бегу крикнул Тимур. – Я больше не могу… Ведь не может команда провожать без меня Георгия на фронт!

Я помахал вслед батистовым платочком. И запах «Мечты» стал слышен в читальном зале. Затем я проследовал к двери из читального зала в библиотеку. Но не сразу мне удалось услышать ее уютный, располагающий к приятным воспоминаниям скрип… Я увидел прямо на стене, по бокам двери выставку детских рисунков. Кнопками к обоям были прикреплены очаровательные рисунки под общим девизом – «Герои Гайдара глазами детей».

Я обратил внимание, что по большей части рисовали Мальчиша-Кибальчиша. Вот он скачет на коне… Вот беседует с ребятами… Вот лихо рубится в бою с буржуинами… А самый лучший его портрет – голова мальчишки в шапке-буденовке.

И тут я обратился к самому себе с вполне заслуженным упреком – как вы могли, сударь, будучи одним из старинных обитателей книжных полок, упустить из виду, что сейчас возлагаются цветы, а возможно, венки и адреса к первому памятнику литературному герою в достославном городе Москве? И как вы могли не оповестить об этом своих коллег по Клубу знаменитых капитанов?..

Я быстро открыл дверь… Мне послышалось, что на сей раз она скрипнула как-то укоризненно и, я бы сказал, даже сердито. В библиотеке все было, как всегда, на своих местах. Глубокие кожаные кресла как бы приглашали поскорее расположиться возле круглого стола, в центре которого голубел большой глобус. Мерно и равнодушно отмеривали время большие часы. По стенам неподвижно висели портреты выдающихся мореплавателей – Беллинсгаузена, Лазарева, Беринга, адмирала Макарова и академика Шмидта. Мне почудилось, что Отто Юльевич Шмидт смотрит на меня с недовольной улыбкой, а его коллеги отвернулись в разные стороны. И я не задумываясь принял весьма ответственное решение – свистать всех вниз! Пусть знаменитые капитаны немедленно спустятся с книжных полок на экстренное заседание клуба. И я запел нашу широко известную песенку…

 
В шорохе мышином,
В скрипе половиц
Медленно и чинно
Сходим со страниц…
 

Должен, однако, заметить, что лишь немногие были посвящены в тайну этой песенки. Эта на первый взгляд незатейливая мелодия по сути дела была – «подаю по форме № 1 позывной сигнал общий!» из повести о Тимуре и его команде. Мышиный шорох отлично заменял колесо, провода, сигнальные звонки, трещотки, бутылки, жестянки, в чем я имел счастливую возможность лишний раз удостовериться.

 
…Встречи час желанный
Сумерками скрыт…
Все мы капитаны,
Каждый – знаменит!..
 

Это пели члены клуба, выходя из переплетов своих романов… Первым в кают-компании показался капитан Робинзон Крузо в своем оригинальном фраке из козьих шкур с топором за поясом и мушкетом в руке. Его провожали по обычаю Пятница, попугай и любимая коза. Но губернатор необитаемого острова подал своей свите повелительный знак рукой. И Пятница тут же исчез, захватив с собой и попугая, и козу.

Затем с верхней полки спустился по веревочному трапу (который нам впоследствии очень пригодился) Дик Сэнд, гораздо более известный юным читателям под прозвищем пятнадцатилетнего капитана.

Раздался шум весел, и на шлюпке с «Наутилуса» прибыл капитан Немо. Всем известный сын Индии занял свое место у круглого стола и поправил на голове белоснежную чалму. Гораздо менее благополучным было прибытие любезного Тартарена. Раздался страшный шум и грохот. На пол полетели кастрюли, патронташи, малайские кривые ножи, термосы, одеяла… путеводители, портреты каких-то восточных красавиц, охотничьи ружья и небольшие, но элегантные лыжи. Затем на диван плюхнулся сам любимец Тараскона, не выпуская из рук саквояжа, плащ-палатки и томагавка. Мне показалось почти невероятным, что малиновая феска с черной кисточкой каким-то чудом удержалась на его голове.

Собирая свою рассыпанную по полу походную амуницию, достопочтенный охотник за львами и фуражками не удержался от присущего ему прилива красноречия:

– Ах, медам и месье!.. На страницах романов моего автора Альфонса Доде царит одна черная неблагодарность… Мой друг по Сахаре верблюд, который на каждом шагу проявлял ко мне чувства любви и преданности… Представьте себе, завидев заросли каких-то колючек, очевидно, большое лакомство с точки зрения этого обжоры, вдруг брыкнулся, сбросил меня с горба и умчался пировать…

Ужасно! Ужасно! Меня спасло только мое искусство альпиниста. Ведь смог же я спуститься с вершины Монблана, даже не поднимаясь на нее!..

– А что тут особенного, любимец Тараскона?.. – ворчливо произнес Мюнхаузен, влетая на утиной запряжке в распахнутое окно. – Ведь мог же я не один десяток раз не только открыть Северный полюс, но и закрыть его! А также полюс холода, полюс недоступности, полюс истины и полюс скромности…

Затем он свистнул, и послушные утки сделали круг почета, обогнув люстру. После этого нехитрого маневра они умчались в свои гнездовья на страницах книги Эриха Распэ.

Тем временем достойнейший Артур Грэй успел попрощаться со своей любимой, своей Ассоль на борту галиота «Секрет», спрыгнуть с восьмой полки и скромно занять свое кресло в кают-компании.

Итак, все были налицо, кроме достопочтенного капитана корвета «Коршун». Но кто из нас мог знать, волны каких морей и океанов бороздит его «Коршун»?..

Я открыл нашу экстренную встречу и рассказал о памятнике Мальчишу-Кибальчишу возле Московского Дворца пионеров и школьников. Это сообщение поразило высокое собрание. Ведь из членов нашего клуба, по слухам, один Карл Фридрих Иероним Мюнхаузен удостоен подобной чести. При этом я заметил, что, по совести, не могу считать памятником громадную статую, которая поставлена лично мне в центре японской столицы – городе Токио. А у моих ног колоссальная автомобильная шина… Я полагаю, что мой автор Джонатан Свифт и не рассчитывал, что Лемюэль Гулливер будет использован для рекламы так называемой «шины Свифта»!

– Совершенно справедливо!.. Тем более что во времена Свифта не было ни автомобилей, ни шин! – иронически произнес Немо.

Артур Грэй предложил немедленно отправиться к памятнику Мальчишу-Кибальчишу. Все приняли это с восторгом. Но оставалось, согласно традициям клуба, выбрать председателя сегодняшней встречи. Мюнхаузен высказался за то, чтобы выбрать самого правдивого из капитанов… Некоторые выдвинули мою скромную кандидатуру, поскольку именно я сегодня созвал всех в кают-компанию. Но мне не хотелось выпускать из рук гусиное перо, так как меня осенило предчувствие, что я смогу занести в вахтенный журнал совершенно необыкновенные приключения.

Пока шли споры, любезный Дик вспомнил, что первый памятник литературным героям был поставлен в городе Ганнибале на реке Миссисипи. Это памятник Тому Сойеру и Гекльберри Финну. После Московского Дворца пионеров надо отправиться в Ганнибал! И тогда возникла идея – вручить председательский молоток самому юному из капитанов. Пусть мальчишкам воздает должное их сверстник!..

Пятнадцатилетний капитан не стал отказываться, и мы сразу услышали знакомый нам на протяжении более тридцати лет стук председательского молотка из черного дерева.

И снова возникли споры… Как быть? На чем ехать? Ведь ни фрак из козьих шкур, которым так гордился ветеран клуба Робинзон Крузо, ни расшитый камзол и треуголка Мюнхаузена, ни бархатный редингот вашего Лемюэля Гулливера не могли не вызвать чрезмерное внимание на вечерних улицах Москвы.