Текст книги "Семнадцать перышек"

Автор книги: Владимир Данилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Семнадцать перышек

Не знаю, считал ли кто, сколько в Туруханске собак, но все они существа на редкость добродушные. Лохматые, длинношерстные, изнывая от жары, они нередко лежали на угоре – высоком берегу Нижней Тунгуски. Набегавший с Енисея ветерок приносил прохладу, шевелил их клокастую, не вылинявшую зимнюю шерсть.

Из всего этого собачьего собрания меня интересовала только одна. И то лишь потому, что от своих сородичей она отличалась белым пушистым хвостом.

Дело совсем простое. Мы – геологи. Через неделю наш отряд забросят на гидросамолете в горы Путорана. Высадимся мы на озеро и целый месяц будем плыть на резиновых лодках по горным речкам, пока не выберемся к Енисею.

А раз будем плыть, то и рыбу будем ловить. Не брать же с собой в маршрут бочонок знаменитой туруханской селедки. Свежий хариус или ленок все же лучше. Но тайга не город, наживкой там не торгуют. Правда, можно бы накопать банку червей. Но кто знает, найдешь ли их еще.

И для такого случая есть верная наживка – искусственная мушка. Делается она просто: на маленький крючок-тройник наматывается белое перышко. Ну, а если пера нет, то и собачья шерсть годится.

Вот потому-то меня и заинтересовала белая собака.

А она будто чувствовала это. Стоило мне приблизиться, как собака лениво вставала и отходила на почтительное расстояние.

Неделю целую я ношу в кармане вареную кость и ножницы.

И не раз при виде лакомой косточки в глазах белой собаки загорались живые огоньки. Но стоило мне извлечь из кармана ножницы, как собака тотчас поднималась и уходила.

У меня оставалась одна надежда – познакомиться с хозяином собаки. Но где его найдешь?

Я уже совсем было отчаялся, как вдруг счастье улыбнулось мне.

Утром я отправился на почту. Кость и ножницы, как всегда, были в кармане брюк. Мою несговорчивую собаку я увидел на ее излюбленном месте и машинально замедлил шаг. Потом тихонечко подобрался к ней и медленно подсунул ей под нос кость.

С собакой что-то творилось непонятное: она с такой поспешностью начала грызть косточку, что я забеспокоился, успею ли оттяпать от хвоста пучок шерсти. Быстро достав ножницы, раскрываю их, и только моя рука дотронулась до хвоста, собака взвизгнула и прыжком отскочила в сторону.

– Зачем вы бьете собаку? – раздался за моей спиной недовольный голос.

Я обернулся.

Над забором торчала светловолосая голова мальчишки. Он, сдвинув брови, сурово смотрел на меня и ждал ответа.

– Прости… – произнес я и почувствовал, что ушам стало жарко, – Я ничего плохого собачке не сделал… Не обидел…

– А это зачем? – спросил мальчишка, увидев на моих пальцах ножницы.

Запинаясь как нашкодивший первоклассник, я начал объяснять, зачем мне понадобился хвост этой злополучной собаки. Лицо мальчишки постепенно просветлело, и он улыбнулся.

– А я, дядя, уже который раз вижу, как вы эту кость Белке подсунуть хотите. Думал, что вы ее в тайгу увезти решили. Геологи любят бездомных собак с собой брать. А Белка не бездомная. Да и все собаки на нашем угоре с хозяевами.

Мальчишка продолжал рассказывать про туруханских собак. Я же понял, что мне во что бы то ни стало надо познакомиться с хозяином Белки.

– Почему Белкой назвали? – спросил я, чтобы как-то начать разговор. – Не в космос ли готовишь собаку?

– Белку? В космос? – мой собеседник громко расхохотался. – В космосе одна Белка уже была. А наша белая, потому и Белка. Что ж тут непонятного. – И, словно беспокоясь за то, чтобы я плохо не подумал о его собаке, мальчишка добавил:

– Наши собаки работящие. Зимой мы на них воду с Тунгуски возим, в лес за дровами ездим.

– Ну, а тебя-то зовут как? – спросил я паренька.

– Отец Степаном, а ребята Степкой…

– Так как же, Степан, с Белкой-то быть. Мне бы клочок шерсти от нее. Десяток мушек сделаю, на весь отряд хватит.

Вместо ответа мальчишка сложил губы трубочкой и свистнул. Белка тотчас подбежала к хозяину.

– О чем разговор?! Стригите хоть всю. Все равно ей жарко.

Парнишка запустил пальцы в лохматый загривок собаки и принялся теребить ей уши. Меня же просить второй раз не надо. В момент я настриг полную горсть Белкиной шерсти.

– А лучше, дядя, все-таки перья, – проговорил мой новый знакомый. – Мы с папкой каждую весну на Гремячем ручье хариуса ловим. Так у нас все обманки из перьев. Вернее берет.

– Понимаешь, Степа, нет у нас в отряде кур, – пошутил я.

Но он уже не слушал меня. Перемахнув через забор, Стенка пробежал вдоль грядок и скрылся в дверях дома. Я оторопело глядел ему вслед, не понимая, в чем дело.

Через несколько секунд мой новый друг появился на пороге. В руках у него была какая-то жестянка. Выбравшись из огорода, он бережно открыл жестянку и протянул мне.

– Вот тут, все семнадцать… Петушиные… – переводя дух, проговорил Степка.

На дне плоской банки, отливая золотом, лежали отличные петушиные перья, о которых только можно было мечтать.

– Да-а… Вот это перышки! – восхитился я. – И где ты их?

Степка оценил мое восхищение.

– У нашего петуха. Воротник у него золотистый. Поймал и тоже, как вы, ножницами. – Он заговорщически подмигнул мне и добавил: – От мамки влетело…

Я прекрасно понимал, какой ценой достались ему эти перья. Захлопнув крышку жестянки, я протянул банку Степану.

– Берите, берите! Ведь вам же в тайгу, – замахал руками Степка. И, боясь, что я не приму столь дорогого подарка, прошептал:

– У петуха новые отрастут…

Мы расстались, как старые друзья. А через неделю наш маленький отряд уже был за сотни километров от Туруханска.

На биваках, когда под лиственницами вставала наша палатка, мы все трое брали удочки и закидывали в бурлящий поток золотистые перья. Хариусы даже выскакивали из воды, чтобы схватить мушку-обманку. И мы всегда были с рыбой.

Вечерами, когда начальник отряда пробовал душистую харьюсовую уху, он всегда говорил при этом:

– Уха, братцы, – первый сорт! Ай да Степка!

И не было дня, чтобы мы не вспомнили нашего далекого туруханского друга – щедрого человека Степку.

Соколиные скалы

Порожистую заполярную речку Деген не на всякой карте и найдешь. На одних ее вовсе нет, а на более подробных картах увидишь небольшую синенькую закорючку. Но для меня эта закорючка по-своему дорога.

В конце июля каш отряд на двух лодках вошел в устье Дегена. Неподалеку от устья по левому берегу высится бурая скала. У ее подножия – осыпь из ребрастых, поросших зелеными лишайниками камней. Затем иссеченный трещинами отвесный утес и на вершине открытые всем ветрам редкие кедры.

Пока мои товарищи-геологи стучали молотками внизу, откалывая образцы, я по осыпи обошел скалу и с другой стороны выбрался на вершину.

Едва я перевел дух, как со стены обрыва сорвалась какая-то птица, чуть крупнее голубя, и, пронзительно клекоча, принялась кружить надо мной. Я подошел к краю пропасти, чтобы посмотреть, нет ли гнезда, и в ту же секунду, со свистом рассекая воздух, над моей головой пронеслась вторая такая же птица. По черной шапочке и темным «усам» я узнал в ней сокола-сапсана.

На небольшом уступе обрыва я увидел гнездо, вернее подстилку из сухих прутиков, а на ней трех пушистых белых птенцов. Птенцы, вытянув свои шейки, грелись под лучами заходящего солнца.

При виде столь мирной картины первым моим желанием было сфотографировать гнездо. Но сделать это оказалось не так-то просто. Не зря же родители-соколы устроили гнездо на отвесной стене.

Я начал соображать, как лучше подобраться к соколятам. Самое простое – привязать к стволу кедра веревку и по ней спуститься вниз.

Цепляясь за корявые ветви, я начал нащупывать ногой невидимые опоры. Мелкие камешки дробно посыпались вниз. Мох, покрывавший каменные уступы, сползал клочьями… Ольховый куст – единственная моя надежда – изогнулся всеми ветвями и едва не обломился у самого корня.

К счастью, никто не видел моих упражнений в воздушной: гимнастике. Ведь за это меня бы не похвалили.

Я опустился метра на четыре вниз, до гнезда оставалось столько же. Далековато, но ничего не поделаешь. Я несколько раз щелкнул затвором аппарата. Соколята, потревоженные моей возней, вытягивали тоненькие шейки и менялись местами. А мне только это и нужно.

Тем же путем я вернулся на вершину скалы. Родители сапсаны не унимались ни на секунду. Они яростно клекотали и проносились в нескольких метрах над моей головой. Чтобы не тревожить больше птиц, я по осыпи спустился к берегу Дегена.

Через две недели мы были уже далеко от этой чудесной речушки. Наш отряд плыл на моторной лодке вверх по Нижней Тунгуске. В пятнадцати километрах от острова Монастырского подвесной мотор несколько раз чихнул и, выпустив облако синего дыма, замолк. Пришлось причаливать к берегу и перебирать капризный механизм.

В то лето во всех реках держался высокий уровень воды. Вода билась о неприступные стены скал и глухо ворчала.

Неподалеку от нашей вынужденной стоянки каменной грудью встречала поток одна из таких скал. Ее вершина разделялась на несколько граненых столбов. И на одном из них я увидел сапсана. Он казался высеченным из камня.

Птица сидела неподвижно. Но я знал: ее зоркие глаза видят все, что происходит вокруг. Сапсан в любой миг был готов встретить непрошеного гостя. Он охранял свое гнездо, в котором наверняка находились соколята. Но со стороны реки их не увидишь, а сверху гнездо надежно защищено отвесной скалой.

Пока я любовался сидящим на каменном столбе соколом, из-за поворота реки вынырнула моторная лодка. Она совсем не походила на остроносые рыбачьи лодки, которые неторопливо бегают по Енисею и Тунгуске. Выкрашенная в грязно-зеленый цвет, с обрубленной кормой, эта посудина походила на старинный купеческий сундук.

В лодке сидели двое. Один держал руль, другой полулежал на передней скамье и, втянув голову в плечи, смотрел вперед. Надвинутый на глаза козырек фуражки придавал этому человеку вид старого злобного ворона.

Лодка шла вниз по течению.

Вдруг передний махнул рукой мотористу и знаками начал что-то объяснять ему. Человек у руля сбавил обороты мотора, и странная посудина, очертив на середине реки широкую дугу, стала приближаться к соколиной скале.

Мы перестали копаться в своем моторе и с любопытством следили за непонятными маневрами лодки. Казалось, всей своей громадой скала надвигается на это утлое суденышко, и через минуту-другую столкновение будет неизбежным.

Но тут в руках переднего холодной молнией сверкнул на солнце ружейный ствол. Человек быстрым движением вставил приклад в плечо и начал целиться.

Вмиг нам все стало ясно. Страж каменного столба – сокол – попался на глаза речному пирату.

«Лети! Ну что ты медлишь!» – подумал каждый из нас. Но сокол словно врос в камень.

Стремительная струя порохового дыма вырвалась из ружья, и через секунду эхо донесло до нас звук выстрела. Сокол камнем ринулся вниз. Сидевший у руля отвернул лодку от белых бурунов, которые кипели под скалой.

Но что это? Над самой лодкой падающий сокол расправил крылья и взмыл в небо.

«Жив!» – облегченно вздохнули мы. – «Браконьер промахнулся!»

Победно клекоча, сапсан кругами набирал высоту.

А Тунгуска, словно мать, охраняя все живое на своих берегах, торопливо уносила вниз грязно-зеленый сундук.

Перебирая свои фотографии, я подолгу смотрю на снимок соколят с Дегена. И всегда в такие минуты перед глазами встает недремлющий страж каменных столбов, смело ринувшийся с высоты навстречу смертельной опасности.

Тайна галечной отмели

Комариное лето Заполярья подошло к концу. Тихими ночами Большая Медведица опрокидывала над крутобокими сопками свой ковш, и, казалось, из этого ковша выливались обильные таежные росы. Утром, когда из-за сопок выкатывалось солнце, его лучи, словно мерцающие звездочки Большой Медведицы, переливались радугой в каждой капельке росы.

Стояла середина августа. Наш отряд уже облазил все горы на берегах озера Северного и начал спускаться к югу по реке.

Свой первый лагерь мы решили разбить в трех километрах от озера на речном перекате. С этим перекатом мы связывали большие надежды. Тушенка и каша нам изрядно надоели еще в сопках над озером, и всем не терпелось наловить хариусов. А это можно было сделать только на перекате.

Когда мы добрались до него, то увидели широкую отмель по обеим берегам реки. Она была, как булыжная мостовая, выложена крупной, хорошо окатанной галькой. Видно, река уже много лет трудилась над этим перекатом. Здесь не было ни одного камня с острым или неровным краем.

Как только на берегу задымил костер и над ним повис наш закопченный чайник, мы с геологом Потаповым отправились к перекату за хариусами.

Выйдя на край отмели, мы в изумлении остановились: вдоль кромки воды, среди гальки, лежали десятки серебристых рыбешек. Здесь были тугунки, гольяны и даже несколько бычков-подкаменщиков. Похоже, что кто-то шел по отмели с прохудившимся лукошком и терял рыбешек.

– Неужели вода в реке так быстро падает, что рыба не успевает уйти в глубину? – сказал Потапов. Но от этого предположения мы сразу же отказались. Домосед бычок может и не успел выбраться из-под своего излюбленного камня. Но где это видано, чтобы такая шустрая рыбка, как гольян или тугунок, не почувствовала изменения уровня воды и вовремя не убралась на глубину.

Как бы то ни было, застрявшие среди камней отмели рыбешки не могли объяснить нам причину своей гибели. И это оставалось для нас необъяснимой загадкой.

Наловив у переката десятка полтора хариусов, мы вернулись к костру.

После сытного ужина мы с Потаповым начали готовить постель, а наш техник Жора принялся мыть посуду на берегу.

Расстилая спальные мешки, мы вновь вспомнили о тугунках на галечной отмели. Почему рыбешки оказались не там, где им положено быть, – на берегу, а не в реке? А что, если это проделки крохалей? Мы не раз видели, как крохали, собравшись компанией, принимались что есть мочи бить крыльями по воде, загоняя рыбью мелочь на самое мелководье. Но крохали в таком случае подобрали бы с отмели все до последней рыбешки.

Вдруг в палатку просунулось испуганное лицо нашего техника.

– Там на отмели плещется кто-то! Наверно, медведь, – сообщил Жора.

Мы зарядили свои ружья пулевыми патронами и, прячась за стволы лиственниц, стали осторожно пробираться к галечной отмели. Пока мы крались, с отмели донеслось два хлестких удара по воде. «Неужели и впрямь медведь рыбачит», – мелькнула мысль.

Наконец мы добрались до последних деревьев. Дальше начиналась пустынная отмель. Но как мы ни вглядывались в серые сумерки, никакого медведя у реки не увидели.

Нас еще больше заинтересовала причина необычного плеска. Мы вышли из леса и присели на камни. Деловито и монотонно шумел перекат. Река спокойно несла мимо нас свои живые струи.

– Смотри! – вдруг прошептал Потапов и тронул меня за локоть.

В ту же секунду над темными струями повисли фантастические светлые кружева и вновь исчезли в реке. Два гулких всплеска перекрыли шум переката.

Мы торопливо подошли к отмели и увидели меж камней на берегу пляшущих тугунков. Некоторые рыбешки неведомой силой были отброшены на целый метр от реки.

Чтобы понять происходящее, Потапов предложил посидеть у воды.

Через пару минут на фоне светлых камней, устилавших дно реки, замелькали какие-то тени. Потом их стало больше, еще больше и, наконец, камни исчезли на глазах. Тысячи темных рыбьих спинок скрыли от нас каменистое дно. Тугунки плотным косяком шли вдоль берега к перекату.

И вдруг из глубины реки метнулась черная тень. Над, водой показалась лаковая спина огромного тайменя[1]1
  Таймень – сибирский лосось.


[Закрыть]. Раздался оглушительный удар могучего хвоста, и десятки серебристых рыбок бросились врассыпную. Несколько тугунков упали к нашим ногам.

– Видал медведя? – улыбнулся мой спутник. – Только для этого зверя не пуля нужна, а блесна да тройник покрупнее.

Загадка, не дававшая нам покоя с того момента, когда мы поселились возле галечной отмели, объяснялась довольно просто. Косяки тугунков поднимались вверх по реке, а за ними охотились ненасытные таймени.

Юркин талисман

Самую большую стаю тайменей я обнаружил в устье маленького каменистого ручья. Высоко в горных ущельях солнце растапливало последние снежники, они-то и питали водой этот ручей.

Тайменей привлекала сюда не только холодная, освежающая струя, но и густые косяки рыбешки-невелички гольяна, сновавшие взад и вперед на мелководье.

То один, то другой таймень, сверкнув малиновым хвостом, словно пятнистая торпеда, врывался в косяк гольянов, и в ненасытной пасти речного леопарда исчезали сразу несколько рыбешек.

Нам надо было пополнить запас рыбы, и начальник отряда Сергей Леонидович приказал сделать остановку.

Вооружившись спиннингами, мы вдвоем принялись полоскать свои блесны в устье ручья. И только наш техник Юрка, доведенный мошкарой до отчаяния, наглухо затянул тесемки накомарника, спрятал руки в рукава тужурки и уныло смотрел, как мы вытаскиваем на берег одного тайменя за другим.

Мы знали, что в душе Юрка клял этих тайменей. Ведь это из-за них пришлось высаживаться на берег к великой радости остервенелой мошкары, от которой только на самой середине Курейки и было спасение.

Уже пять тайменей, выплюнув только что проглоченных гольянов, били яркими хвостами на берегу. А за нашими блеснами дружно кидались их сородичи. Но не каждому мы предлагали свои блесны. Сергей Леонидович еще перед началом рыбалки предупредил:

– Ловите молоденьких. Их вялить хорошо.

Так что всю свою сноровку мы тратили на то, чтобы блесна не застряла в пасти какого-нибудь десятикилограммового тайменя.

Видя, как мы лихо управляемся с тайменями, Юрка, наконец, не выдержал. Презрев мошкару, он начал разматывать спиннинг, чтобы испытать свое рыбацкое счастье.

А что у Юрки не было этого счастья, мы знали точно. Уже десять дней мы плывем по Курейке, но ни один таймень не польстился на его блесну.

Правда, блесна на Юркином спиннинге была особенная: величиной с ладонь, раскрашенная черными полосами, она одновременно походила и на камбалу и на горбача-окуня. Как мы ни уговаривали Юрку сменить блесну, он всегда отказывался.

При каждом забросе эта блесна с такой силой шлепалась о воду, что по всему берегу начинали тиликать перепуганные кулички. И не случайно Юркину блесну прозвали в отряде колотушкой. Когда он начинал забрасывать ее, мы с Сергеем Леонидовичем уходили вниз по реке и выбирали место поспокойней. Знали, что Юрка своей колотушкой распугает рыбу на полверсты от места ловли.

Едва Юрка взял в руки спиннинг, мы прекратили рыбалку.

– Рыбы уже достаточно, – сказал Сергей Леонидович. – Посмотрим, как таймени будут шарахаться от Юркиной колотушки.

Наш юный друг не заметил, что мы отложили свои спиннинги. Чтобы не мешать нам, он деликатно перешел вброд ручей и остановился на камнях у места впадения ручья в Курейку.

Мы с нескрываемым интересом следили за действиями Юрки.

Первый, второй, третий… пятый забросы были неудачными. Блесна падала в нескольких метрах от берега. Но Юрка не отчаивался. Он с завидным упорством сматывал лесу и снова взмахивал удилищем.

– Давай, давай! – ободряюще крикнул Сергей Леонидович. – Дело пойдет!

Наконец Юрке удалось сделать настоящий заброс. Колотушка крупнокалиберным снарядом взвилась в небо и, описав большую дугу, исчезла в пучине реки. Юрка деловито начал наматывать жилку на барабан катушки.

Когда блесна проходила мимо нас, она была похожа на осколок выщербленного медного солнца, каким оно бывает в час заката. Из всей стаи пятнистых рыб лишь два, наверно самых голодных тайменя, кинулись следом за Юркиной колотушкой, но почти сразу же отвернули в сторону. Наверно, добыча была им не по силам.

– Бросай снова туда же, – посоветовал нашему юному другу Сергей Леонидович. – Они страшно интересуются твоей блесной.

Сергей Леонидович немного покривил душой, чтобы не остудить в Юрке рыбацкий пыл.

Новый заброс мог сделать честь самому опытному спиннингисту. Будь Курейка в этом месте чуточку поуже, Юркина колотушка с успехом могла бы перелететь на другой берег.

Едва Юрка намотал на барабан катушки метров двадцать неимоверно прочной миллиметровой жилки, как движение лесы замедлилось.

– Ну, сейчас начнутся спасательные работы. Придется водолазов вызывать, – подмигнул мне Сергей Леонидович.

Я понял его намек. Юркина рыбалка чаще всего так и кончалась: блесна цеплялась за какой-нибудь обломок скалы или корягу, и безутешный юноша отворачивал голенища сапог и забредал в реку, чтобы освободить злополучную колотушку.

Юрка бросил удилище на камни и, выбирая провисшую жилку, вошел в воду.

Но не успел он сделать и двух шагов, леса вдруг со свистом полоснула по воде и потянула Юрку на глубину. К чести нашего рыболова, он не растерялся и захлестнул жилку за локоть. В ту же секунду огромных размеров рыбина свечой вылетела из воды и с громким плеском шлепнулась обратно в реку.

– Не давай слабины! Тяни! – закричал Сергей Леонидович. Правда, трудно было понять, кому адресован был этот совет – нашему Юрке или тайменю. Каждый из них не хотел уступать своих позиций. Таймень стремился освободиться от крючков и уйти в реку, Юрка же хотел заполучить обратно свою колотушку.

Еще дважды, тряся огромной, как колода, башкой, таймень выскакивал из воды. Но Юрка не уступал ему. Улучив момент, он проворно, петля за петлей, наматывал жилку на локоть.

Наконец таймень устал. Юрка, забыв о существовании удилища и катушки, принялся лихорадочно выбирать жилку руками.

Когда мы с Сергеем Леонидовичем перескочили ручей, чтобы помочь нашему рыболову, Юрка уже сидел верхом на бурой спине тайменя, прижимая голову страшилища к камням.

– Видали, как я его?! – сияя от счастья, произнес Юрка.

Нас глодала черная зависть, но все же мы нашли в себе силы, чтобы восхититься первым Юркиным тайменем, который один стоил всех, выловленных с начала маршрута.

Мы продели сквозь жабры страшилища жердину и вдвоем приподняли рыбину. Юркин таймень весил не меньше полцентнера.

– Таких рыбешек я еще не видал… – почтительно произнес Сергей Леонидович.

Для Юрки это было самой высшей похвалой. Еще бы! Сергей Леонидович уже десятое лето плавает по сибирским рекам и знает, как сладить с тайменем. Но даже ему не клевали такие гиганты, а вот Юрка поймал.

После полудня мы высадились на островке посредине реки и поставили палатку. Юркиного тайменя пришлось разделывать топором. Из одной только головы получилось ведро ухи.

Юрка отрубил похожий на конец весла таймений хвост и выудил из ухи утыканную острыми зубами челюсть.

– Приеду домой, покажу друзьям, какие таймени бывают, – сказал Юрка и отправился в палатку спать.

А мы с Сергеем Леонидовичем всю ночь жарили Юркиного тайменя. Казалось, что мы готовим обед на целую роту. Отгоняя сон, Сергей Леонидович бормотал себе под нос:

– Ох, Юрка, Юрка! Ну, к чему такие шуточки? Ведь я же говорил молоденьких…

Утром наш отряд покидал этот уютный островок. Над лодкой, в которой сидели Сергей Леонидович и Юрка, на бечевке между двух мачт болтались связка тайменей вчерашнего улова и хвост Юркиного тайменя. Все это вялилось на ветру и солнце.

Когда мы устраивались на ночлег, то связку рыбы подвешивали у ствола какой-нибудь лиственницы. Юрка же всегда заносил таймений хвост в палатку. Он объяснял это просто: мол, дождь случится или от росы отсыреет, и не увидят приятели, какую рыбину поймал он в Курейке.

Как-то посредине реки нас застал дождь. Юрка поспешно отвязал хвост от бечевки и, чтобы уберечь его, сунул за пазуху.

– У тебя, Юрка, этот хвост вместо талисмана, – пошутил Сергей Леонидович.

Полмесяца мы плыли вниз по Курейке. Юркин талисман от солнца скрючился и стал желтым. Первозданная красота его померкла. И все-таки Юрка берег таймений хвост пуще глаза.

Наконец наши лодки пристали к берегу заброшенного поселка Курейского графитного рудника. Дальше путь преграждал самый большой на Курейке порог. Проскочить порог по сумасшедшим пенистым гребням кипящих волн и не распороть наши резиновые лодки на острых обломках скал было совершенно немыслимо. Предстояла нелегкая работа: обнести и грузы и лодки по дороге, огибающей порог. А путь только в один конец – полтора километра.

Не успели мы высадиться на берег, как из высокой травы появились три любопытные собачьи морды.

– Смотрите, нас встречают! – сказал Юрка.

– Я больше обрадовался бы, если вместо этих прелестных собачек нас встречала лошадь, – ответил Сергей Леонидович. – С ее помощью мы мигом бы переправили всю поклажу за порог.

В заброшенном поселке жили трое гидрологов и радист. Это их собаки встречали нас на берегу. Редко сюда заглядывают люди, поэтому псы были настроены очень дружелюбно. Они ходили за нами по пятам и деловито обнюхивали каждую вещь.

До вечера мы дважды проделали путь от поселка за порог. Перенесли лодки, палатку, тяжелые баулы с образцами и продуктами. И каждый раз туда и обратно нас провожали собаки гидрологов. Мы для них были каким-то новым развлечением.

Заночевать решили в поселке. Чтобы не стеснять хозяев, расстелили спальные мешки в пустом доме. Перед сном Юрка снял с шеи свой талисман и повесил на стенку.

– Смотри, как бы не забыл, – сказал Сергей Леонидович. – Скоро домой, приедешь к друзьям без хвоста…

Юрка что-то пробурчал в ответ и через минуту уже спал крепким сном.

Утром, распрощавшись с гидрологами, мы ушли за порог к своим лодкам. Собаки бежали рядом.

Пока мы грузили свою поклажу, собаки сновали между нашими тюками, забирались в лодки, словом, вели себя, как настоящие хозяева.

Но вот все было погружено в лодки. По привычке, покидая лагерь, мы все трое обходили берег и внимательно осматривали, не забыли ли какую-нибудь вещь.

Вдруг Юрка нагнулся и поднял с земли кусок шпагата. В ту же секунду он с остеклянелым взглядом запустил руку за пазуху и еле слышно прошептал:

– Хвост!

Мы сразу поняли все.

В сутолоке Юрка не заметил, как шпагат, на котором был подвешен таймений хвост, развязался и сполз с шеи. А собаки, между делом, расправились с ними по-своему.

– У-у, шакалы! – в отчаянии погрозил Юрка кулаком. – А с виду-то вполне приличные собачки…

Все три пса сидели рядком на почтительном расстоянии и с укоризной глядели на Юрку. Их умные, живые глаза, казалось, говорили: «Эх ты, растяпа! Такой талисман скормил. Чем же ты похвастаешь приятелям…»

Как только Курейка вновь подхватила наши лодки, Юрка распотрошил свой рюкзак и, чтобы хоть немного утешить себя, извлек из него вываренную тайменью челюсть.