Зачем Сталину была нужна власть?

Текст добавлен: 5 октября 2016, 05:29

Текст книги "Зачем Сталину была нужна власть?"

Автор книги: Владимир Чунихин

Жанр:

История

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Я понимал, что переделка будет основательная, потому что это непросто – поставить орудия, увеличение количества орудий связано с целым рядом конструктивных изменений, с установкой целых новых отсеков, с изменением сочетаний всех основных показателей корабля. В общем, это большая неприятность проектировщиков. Но тем не менее я не видел другого выхода.

Со мной стали спорить, я тоже спорил и, горячась, спорил. Последний гвоздь в мой гроб забил Ворошилов, сказавший: "Что он хочет? На ростовском мосту, на котором сидит весь Кавказ и все Закавказье, все коммуникации, на нем у нас стоят восемь зенитных орудий. А на один линкор ему мало шести!"

Это всем показалось очень убедительным, хотя на самом деле ничего убедительного в этом не было. На мосту стояло мало зенитной артиллерии, на мосту, к которому подвешены целые фронты, должно было стоять гораздо больше артиллерии. Да и вообще это не имело никакого отношения к линкорам. Но внешне это было убедительно, и дело уже шло к тому, чтобы утвердить проект.

Я был подавлен, отошел в сторону, сел на стул. Сел и сижу, мысли мои ушли куда-то, как это иногда бывает, совершенно далеко. Я понял, что здесь я не проломлю стенки, и под общий гул голосов заканчивавшегося заседания думал о чем-то другом, не помню сейчас о чем... И вдруг, как иногда человека выводит из состояния задумчивости шум, так меня вывела внезапно установившаяся тишина. Я поднял глаза и увидел, что передо мной стоит Сталин.

– Зачем товарищ Исаков такой грустный? А?

Тишина установилась двойная. Во-первых, оттого, что он подошел ко мне, во-вторых, оттого, что он заговорил.

– Интересно, – повторил он, – почему товарищ Исаков такой грустный?

Я встал и сказал:

– Товарищ Сталин, я высказал свою точку зрения, ее не приняли, а я ее по-прежнему считаю правильной.

– Так, – сказал он и отошел к столу. – Значит, утверждаем в основном проект?

Все хором сказали, что утверждаем.

Тогда он сказал:

– И внесем туда одно дополнение: "с учетом установки дополнительно еще четырех зенитных орудий того же калибра". Это вас будет устраивать, товарищ Исаков?

Меня это не вполне устраивало, но я уже понял, что это максимум того, на что можно рассчитывать, что все равно ничего больше никогда и нигде мне не удастся добиться, и сказал:

– Да, конечно, спасибо, товарищ Сталин.

– Значит, так и запишем, – заключил он заседание".

Исаков не сказал, кто входил в состав комиссии. Упомянут лишь Ворошилов. Но, конечно, должны были быть и Нарком ВМФ, и высшее военное и морское командование и (естественно) крупнейшие авторитеты в области кораблестроения – адмиралы и академики.

И все, в один голос, отвергли позицию Исакова.

Не встал целиком на его сторону и Сталин.

Так ведь надо понять очевидную вещь: Сталин просто физически не мог быть специалистом во всем. На то и были собраны лучшие умы в этой области. Которым он не мог не доверять. И на мнение которых он должен был опираться. На что же еще он мог опираться?

Однако, здесь же мы одновременно видим, как он в этом общем хоре расслышал и учел слабое (по авторитету), но здравое (по смыслу) мнение единственного противника позиции, отстаиваемой большинством.

Нельзя же всерьёз воспринимать чисто внешнюю сторону рассказанного – Исаков загрустил – Сталин решил его утешить. Речь-то шла, не будем забывать об этом, ни много ни мало, но о кардинальной переработке всего проекта.

На самом деле, Сталин увидел здесь главное. Человек искренне болеет за своё дело. Человек является профессионалом. И, находясь в "подавляющем меньшинстве", от мнения своего не отказывается. Более того, рискует остро спорить, невзирая на ранги и звания. Вопреки неудовольствию высоких сановников. Заметьте ворошиловское "что он хочет" вместо "что вы хотите". И всё равно не сдаётся. Значит, что-то в этом сопротивлении есть. На что-то здесь надо обратить внимание.

Ещё заметим, что Сталин проходил молча всё заседание, слушая выступающих.

Ну и конечно, подведя ему итог. По своему обыкновению.

Ещё одно свидетельство.

Генерал-лейтенант Ветров А. А. "Так и было".

Речь пойдёт о его участии в совещании, куда он был приглашён после возвращения из Испании, где был заместителем командира танкового полка по технической части.

Но сначала – немного необходимой предыстории.

"...Радостные, возбужденные всем только что пережитым (речь идёт о процедуре награждения в Кремле – В.Ч.), мы вышли в длинный сводчатый проход между залами. Здесь-то нас и встретил ответственный секретарь Комитета Обороны при Совнаркоме СССР комкор Г. Д. Базилевич...

...Г. Д. Базилевич пригласил С. И. Кондратьева, бывшего начальника штаба Интернационального танкового полка В. И. Кольнова и меня в свой кабинет. Расспросил о действии советских танков в боях в Испании, особенно в сражении у реки Эбро, попросил поделиться нашими пожеланиями по улучшению их боевых качеств. Затем доверительно сообщил:

– На четвертое мая, товарищи, назначено заседание Комитета Обороны. Будет обсуждаться и танковый вопрос. На это обсуждение приглашаются бывшее командование Интернационального танкового полка, а также некоторые танкисты – Герои Советского Союза.

Базилевич сделал паузу, а затем, обращаясь уже непосредственно ко мне, сказал:

– Товарищу Ветрову надлежит подготовиться и доложить Комитету Обороны о боевом применении наших танков в Испании. Короче говоря, дать объективную оценку их боевых и технических качеств.

Я с недоумением посмотрел вначале на него, а затем на С. И. Кондратьева. Действительно, почему столь ответственный доклад поручается мне, заместителю командира танкового полка, а не самому Степану Ивановичу Кондратьеву, его командиру?

– Но для такого важного выступления у меня нет достаточного материала, – попытался я отговориться. – [8] Единственное, что имеется, – отдельные зашифрованные записи в блокноте...

– Зато у вас высшее военное образование, – решительно сказал Базилевич. – А это немало. Готовьтесь по памяти. В случае чего посоветуйтесь вот с ними, со своими товарищами. – Он кивнул на Кондратьева и Кольнова. И тут же перевел разговор на другую тему, давая тем самым понять, что вопрос о моем выступлении решен окончательно и, как говорится, обжалованию не подлежит.

По приезде из Москвы я принялся за подготовку порученного доклада. Хорошая память и сохранившиеся в спецотделе мои личные технические донесения из Испании помогли составить доклад довольно полным, со многими цифровыми выкладками. В частности, отметил, что наши колесно-гусеничные быстроходные танки БТ-5, обладая хорошей проходимостью, маневренностью, относительно мощным вооружением и многими другими прекрасными преимуществами перед итало-немецкими танками "Ансальдо" и Т-II, были, однако, не в состоянии противостоять появившейся у франкистов немецкой противотанковой артиллерии, так как имели всего лишь 13-миллиметровую, противопульную, бронезащиту. Добавил, что положение при этом усугублялось еще и наличием на наших "бетушках" (как, впрочем, и на всех зарубежных машинах) бензинового двигателя, что при попадании в них приводило к мгновенным пожарам...

...Итак, БТ-5 с бензиновым двигателем требует срочной модернизации. И вообще напрашивается вывод об ускорении проектно-конструкторских работ по созданию новых, более совершенных образцов танков с противоснарядной защитой, более мощным вооружением и безопасным в пожарном отношении двигателем.

Боевая практика показала еще и то, что весьма сложный и громоздкий колесно-гусеничный движитель танка БТ-5 недостаточно надежен. Особенно слаба его колесная часть, доставлявшая немало хлопот как членам экипажа, так и ремонтникам. Поэтому в своем докладе я счел целесообразным предложить, чтобы при проектировании новых машин отказаться от колесного хода, а разработать более надежный – гусеничный...

...Правда, по этому вопросу между мной и С. И. Кондратьевым возникли некоторые разногласия, для разрешения которых пришлось обратиться за советом к заместителю начальника Автобронетанкового управления военному инженеру 1 ранга Б. М. Коробкову, с которым в свое время учился вместе в академии. Но...

– Что за наивный вопрос?! – удивился Коробков, едва услышав мои доводы против колесного хода. – Ведь наши колесно-гусеничные танки, и в особенности БТ-7А, являются лучшими в мире! Они пришлись но душе танкистам, хорошо освоены в войсках. А, как известно, от добра добра не ищут...

– Но, Борис Михайлович, – настаивал я, – в данном случае речь идет не о состоящих уже на вооружении танках, сильные и слабые стороны которых проверены [10] в испанских боях. Я говорю о том, стоит ли при проектировании новых, лучше бронированных, с более мощным вооружением, а следовательно, и более тяжелых машин, ориентироваться на колесно-гусеничный движитель? Ведь в конструктивном отношении он, согласитесь, не совсем удачен и даже, по-моему, бесперспективен.

– Бесперспективен?!

– Да! Вам, как инженеру, тоже известно, что при увеличении веса танка одной пары ведущих колес при колесном же ходе будет далеко не достаточно. Ведь в этом случае ведущие колеса или будут пробуксовывать, или с них послетают резиновые бандажи. Ну а если сделать четыре пары ведущих колес... Значительно усложнится передача к ним от двигателя. Спрашивается, не слишком ли велика плата за подобную универсальность.

– Одним ударом дерева не срубишь, – помолчав, все же сказал несогласно В. М. Коробков. – К тому же мы уверены, что колесно-гусеничный движитель в скором времени не только будет доведен до кондиции, но и станет основным для наших легких и средних танков.

Когда же я попытался вновь отстаивать свое мнение, Коробков поморщился от досады, поднялся и, подойдя ко мне, доверительно сказал:

– Саша! По-дружески советую не поднимать на заседании данного вопроса. Это, как бы тебе сказать... пока еще несвоевременно.

Приблизительно такое же отрицательное отношение к моему предложению высказали и некоторые другие сотрудники этого управления..."

Иными словами, мнение танковых военных специалистов было единогласным. И подготовило, конечно, вполне определённым образом тональность выступления А.А. Ветрова. Идти против мнения своих товарищей он не захотел, поэтому решил эту тему в докладе не затрагивать.

Отмечу здесь особо, что, в данном случае, решение Ветрова не затрагивать данный вопрос не имеет ничего общего с конъюнктурными соображениями. Ведь доклад ему надо было делать о боевых действиях его полка. Поэтому, говорить он должен как бы от имени этого полка. Он понимал (и это делает ему честь), что выбор на него как на докладчика пал вовсе не потому, что он весь из себя такой замечательный.

Иными словами, говорить он должен был не только и не столько от себя, сколько от имени своих сослуживцев, не имевших возможности высказаться на такой высокой трибуне. Но, безусловно, заслуживших этого.

То, что мнение большинства офицеров этого полка было иным, заставляло его быть сдержаннее при высказывании своего собственного.

Эту тонкость надо понимать, прежде чем спешить с осуждением такого решения.

Только не всё оказалось так просто. Ведь и действительно, почему-то отчёт о боевой работе полка поручили не командиру, а его заместителю по технической части, военному инженеру по образованию.

Кто бы это мог приложить руку к выбору кандидатуры докладчика?

"...Настал день заседания Комитета Обороны. Это был один из волнующих дней в моей жизни. За четверть часа до назначенного срока С. И. Кондратьев, В. И. Кольнов, С. Я. Лапутин и я были уже на месте.

Зал заседания Совнаркома СССР был заставлен квадратными столиками под зеленым сукном, к тому же еще поверх покрытыми толстыми стеклами. За ними сидели 35-40 военных и гражданских руководителей. В глубине зала, поближе к председательскому столу и небольшой трибуне, я увидел оживленно беседующих, знакомых мне в основном по портретам членов Политбюро ЦК ВКП(б), наркомов и видных военачальников.

Вскоре в зал вошли И. В. Сталин, В. М. Молотов и К. Е. Ворошилов. Заседание открыл председатель Совнаркома СССР и Комитета Обороны В. М. Молотов. Он же предоставил слово и первому выступающему. Им был народный комиссар машиностроения А. Б. Брускин.

Нарком машиностроения доложил о выполнении задания правительства по изготовлению опытного образца нового легкого танка. Привел общие данные о разработанном коллективом конструкторов одного подведомственного [12] ему завода (под руководством М. И. Кошкина) 18-тонном колесно-гусеничном танке А-20.

– Советские танкостроители, – слегка повысил голос А. Б. Брускин, – создавшие семейство современных колесно-гусеничных танков БТ-2, БТ-5 и БТ-7А, поручили мне доложить и о выполнении задания Комитета Обороны по изготовлению более совершенного образца боевой машины. На танке А-20 устанавливается 45-миллиметровая пушка и спаренный с нею пулемет Дегтярева. Корпус – оригинальной конструкции с наклонными бронелистами толщиной 20-25 мм. Вместо бензинового авиационного двигателя М-17 на танке впервые в мировой практике будет установлен 500-сильный дизель В-2, позволяющий развивать скорость не менее 65 километров в час...

И тут К. Е. Ворошилов перебил оратора:

– Товарищ Брускин! Мы хорошо знаем о преимуществе дизельного танкового мотора перед бензиновым. Однако известно и то, что бензиновые моторы М-17 вполне надежно работают на танках в течение 200 и более часов, тогда как дизельные – лишь 50. Я не ошибаюсь?

– Да, вы совершенно правы, Климент Ефремович. В настоящее время танковые дизели отрабатывают значительно меньше моточасов, чем бензиновые. Но такое положение долго продолжаться не может.

– Тогда скажите, где гарантия, что танковые дизельмоторы будут работать так же надежно и продолжительно, как и бензиновые?

– Климент Ефремович! Такой гарантии я сегодня дать не могу. Но уверен, что усилия наших талантливых конструкторов Чупахина, Трашутина, Челпана и других увенчаются успехом, Красная Армия вскоре получит добротные дизельные двигатели, которые покажут высокие, ходовые и эксплуатационные качества.

– Это хорошо, что вы так оптимистически настроены, – протирая платком пенсне, заметил В. М. Молотов.

Затем, ответив на ряд других вопросов, А. Б. Брускин предложил одобрить рассматриваемый образец танка.

Начались прения. Начальник Автобронетанкового управления Красной Армии комкор Д. Г. Павлов, кстати, за отличные действия в Испании удостоенный звания Героя Советского Союза, тоже высказал озабоченность в связи с малым запасом моторесурсов дизельного двигателя. Но [13] высоко оценил маневренность новой машины, оригинальный бронекорпус, рекомендовал обязать наркомат машиностроения в кратчайший срок изготовить опытную партию этих танков, с тем чтобы провести их строгие полигонные испытания.

Выступления еще двух ораторов также свелись в основном к одобрению представленного образца и, помимо всего прочего, к просьбам о выделении ведомствам, которые они представляли, ассигнований и фондовых материалов.

Но вот председательствующий предоставил слово мне, добавив при этом, что "товарищ только на днях вернулся из Испании". И я, волнуясь, пошел к трибуне...

...Свое выступление я начал с рассказа о том, в каких боевых операциях участвовал наш Интернациональный танковый полк, костяк которого составляли советские добровольцы. Как самоотверженно и храбро воевали танкисты под Сарагосой, при освобождении, а затем и обороне города Теруэля, в жестоких схватках с фашистами у реки Эбро... По тому, с каким интересом меня слушали, можно было понять, что присутствующим близки излагаемые мной события, что сердцами они там, в далекой Испании. Д. Г. Павлов даже одобрительно кивал в такт моим словам.

Отметив отличную маневренность и огневую мощь наших пулеметно-пушечных танков, их подавляющее превосходство перед пулеметными итальянскими и немецкими танками, я затем перешел к главному – перечислению выявленных в процессе боевой эксплуатации характерных недостатков конструктивного и производственного порядка.

– Именно это-то мы и хотели услышать от вас, – кивнул И. В. Сталин...

Итак, высказав удовлетворение тем, что наше замечание, касающееся замены бензинового авиационного двигателя дизелем, учитывается промышленностью, я от имени однополчан попросил присутствующего на заседании М. И. Кошкина и других конструкторов вдобавок увеличить бронезащиту новых танков, сделав ее снарядостойкой. А также улучшить вооружение, радиосвязь и электрооборудование, повысить надежность целого ряда узлов и механизмов. [14]

Сидящие в зале военные на все мои слова одобрительно кивали. А вот представители промышленности, напротив, хмурились и выжидательно поглядывали на Сталина...

А я продолжал. После того как обосновал необходимость значительного увеличения запаса хода машин по горючему, высказал и пожелание в целях экономии моторесурсов перевозить танки на специальных танковозах. И тут Сталин остановил меня, попросив:

– А расскажите-ка нам вот о чем: как показала себя в испанских условиях ходовая часть танков, и в частности система колесного хода?

Признаться, этот вопрос озадачил меня. Очень уж не хотелось раскрывать здесь разногласия в оценке колесно-гусеничного движителя. И я, по-видимому, не совсем убедительно, но в общем-то положительно охарактеризовал его, добавив при этом, что большинство моих однополчан тоже стоят за колесно-гусеничный ход. А как известно, коллектив всегда прав...

– Часто, но не всегда, – возразил И. В. Сталин. И, обращаясь к сидящим в зале, пояснил: – Нередко бывают правы одиночки, а коллективы – нет.

Я недоуменно посмотрел на Сталина, но промолчал. И тут последовал его следующий вопрос:

– А какого мнения придерживаетесь лично вы? Только откровенно. Большинства?

– Нет, я сторонник чисто гусеничного танка.

– Почему?

– Потому, что сложная и далеко не совершенная комбинация колесного и гусеничного движителя ненадежна, нередко выходит из строя, – начал решительно пояснять я. – Потому, что сравнительно высокий и узкий, а следовательно, и недостаточно устойчивый танк не может развивать на колесах большую скорость. Ибо он опрокинется даже на небольшом повороте. И, наконец, потому, что при движении по шоссе колонны танков со снятыми гусеницами их колеса оставляют на асфальте глубокую колею. Особенно же большому разрушению подвергаются асфальтированные дороги в жаркую пору, когда асфальт размягчен...

Мне с трибуны было хорошо видно, как побагровело лицо у комкора Д. Г. Павлова и как укоризненно смотрел в мою сторону и покачивал головой А. Б. Брускин. Все ясно: они меня не поддерживают... [15]

Во время перерыва ко мне подошел бывший однокашник по академии военный инженер 1 ранга Н. Н. Алымов и начал расспрашивать об общих знакомых в Испании, о том, как действовали бронемашины, изготовленные под его руководством на судостроительном заводе в Валенсии. Я начал отвечать. И тут кто-то положил сзади руку на мое плечо. Я оглянулся и едва не ахнул от удивления: это был Сталин.

– Значит, вы твердо стоите за гусеничный движитель? – негромко спросил он, пристально глядя мне в глаза. И тут же, без паузы, поинтересовался: – А что вы можете сказать о многослойной броне?

Я вначале растерялся, а потом ответил, что не считаю себя специалистом в этом деле. Вот если только военинженер Алымов... Он, как мне помнится, хорошо разбирается в различного рода сплавах...

Алымов действительно начал говорить обо всем том, что ему было известно по этому вопросу. Сталин внимательно слушал, кивал. И все-таки из их непродолжительного разговора я понял, что вопрос о многослойной броне обоим не совсем ясен и что проблема усиления бронезащиты танков еще будет ждать разрешения..."

Я прошу сопоставить последнюю сцену, воспроизведённую генералом Ветровым с высказыванием авиационного конструктора А.С. Яковлева о том, что решения Сталин принимал «...лишь после всестороннего обсуждения и обязательно с участием специалистов, мнение которых всегда выслушивалось внимательно и часто бывало решающим...»

Снова А. Ветров.

"...Выступавшие после перерыва ораторы, в том числе и военные, в основном расхваливали рассматриваемый образец танка А-20, особо подчеркивая достоинства его колесно-гусеничного движителя и решительно отвергая "изживший себя гусеничный вариант". Испанский опыт в этом отношении не типичен, говорили они, явно бросая камешек в мой огород.

Что ж, я ждал этого. Ведь, повторяю, даже многие "испанцы" стояли за колесно-гусеничный движитель...

– Не журись, Саша! Ты поступил правильно, что не скрыл своего, пусть даже и спорного, мнения. Ведь здесь собрались люди, до тонкостей разбирающиеся в военных вопросах, они не ошибутся, – сочувственно сказал мне сидящий рядом Владимир Иванович Кольнов.

И действительно, выступления и даже реплики с мест участников заседания, сам ход делового обсуждения свидетельствовали о хорошем знании ими рассматриваемого вопроса, большой заинтересованности в его правильном решении. [16]

В конце заседания И. В. Сталин также одобрительно отозвался о проекте нового танка А-20, предложил принять его за основу. Но добавил: с учетом замечаний и пожеланий вернувшихся из Испании товарищей. Больше того, взяв в руки макет танка А-20, Сталин, обратившись к членам Политбюро, сказал:

– Думаю, что кроме представленного нам колесно-гусеничного образца с добротным дизельным двигателем и 76-миллиметровой, а не 45-миллиметровой пушкой, следует разработать и изготовить схожий, но гораздо лучше бронированный танк на гусеничном ходу. И после сравнительных испытаний двух образцов окончательно решить, какой из них пускать в серию – колесно-гусеничный или чисто гусеничный... И еще: к этой работе привлечь танкистов, уже имеющих боевой опыт.

Предложения Сталина легли в основу принятого Комитетом Обороны постановления.

Уже после заседания у Спасских ворот меня догнал знакомый военный инженер из Центрального управления Наркомата обороны СССР. Не скрывая своего недовольства, сказал мне:

– Ну и подвел же ты нас, Александр! Ведь вопрос о принятии на вооружение А-20, этой во всех отношениях современной машины, был уже предрешен. И вдруг... И потом, неужели американцы глупее нас? Ведь у них лучшим считается не гусеничный, а более универсальный колесно-гусеничный танк "Кристи"...

– Так это – у них. А у нас... Спорить не будем, какой из двух образцов окажется наилучшим, покажут сравнительные испытания, – ответил я. И добавил: – Однако заранее уверен, что на колесно-гусеничном танке невозможно добиться сколько-нибудь значительного увеличения снарядостойкости бронезащиты. Да и должной надежности механизмов ходовой части – тоже..."

Я хочу напомнить о том, что именно решение о разработке нового гусеничного танка (он получил тогда заводской индекс А-32) и привело в итоге к созданию знаменитого танка Т-34.

И ещё.

Подвёл...

Радоваться, кажется, должен военный человек, что не один танк ему предложат, а два на выбор.

Так нет, обиделся "знакомый военный инженер". Хлопот-то ему лично добавилось после сталинского решения с подачи Ветрова...

Интересно. Если дожил его "знакомый" до пятидесятых годов, клеймил ли Сталина за его неграмотные решения? Или скромно промолчал?

Как думаете?

Попробую прокомментировать решение Сталина.

Дело, естественно, не только в позиции Ветрова. Целенаправленный, я бы сказал, подчеркнутый интерес Сталина к этому вопросу имеет, конечно, более глубокие причины. Совершенно очевидно, что этот вопрос, и поиски его решения занимали Сталина и раньше. Ведь не зря же именно он задал вопросы о недостатках колёсно-гусеничной схемы.

В то время, когда всех других участников заседания она устраивала.

Обратим внимание и на то ещё, что Сталин явился единственным членом Комитета Обороны, отдавшим свой голос чисто гусеничной схеме. Не полностью, согласен. И не мог он полностью согласиться, так как категорически против выступили специалисты, которые, вроде бы, должны были разбираться в узкоспециальных вопросах лучше него.

Но дорогого стоит, что в хоре единогласия авторитетных на тот момент военных, он заметил, услышал, учел мнение единственного участника заседания, всего лишь майора по званию. Более того, обратите внимание на то, как дотошно смог он добраться до личного мнения специалиста.

Но и это еще далеко не все по этому вопросу.

В августе 1938 г. и феврале 1939 года состоялись два заседания Главного военного совета РККА при Наркомате обороны, рассматривавшие технические проекты, чертежи и макеты танков А-20 (колесно-гусеничный) и А-32 (гусеничный), разработанные КБ Харьковского завода под руководством Кошкина.

На обоих заседаниях присутствовавшие военные единодушно высказывались за А-20. Кошкин отстаивал А-32.

И на обоих совещаниях его, в конечном итоге, поддерживал Сталин, не давая прихлопнуть перспективную модель.

Именно по предложению Сталина решили произвести для испытаний опытный образец модели гусеничного А-32.

Давайте себе представим, с какими танками встретила бы 1941 год Красная Армия, если бы Сталин не прислушался к мнениям единиц вопреки хору единогласного мнения специалистов? С какими танками пришлось бы воевать под Москвой, Сталинградом, Курском?

Это при том, заметьте, что до сих пор бытует (и обязательно будет бытовать в дальнейшем) благородное негодование по поводу того, что танк Т-34 был создан вопреки мнению Сталина, чуть ли не втайне от него. Что за этот танк его создателей Сталин "почти репрессировал", поскольку те осмелились воспротивиться его мнению о непревзойдённости колёсно-гусеничной схемы.

Дальше можно рассказывать еще много. Я не буду – литературы по этой теме множество.

И про А-32, А-34, Т-34.

Я и так здесь сильно отклонился от темы своей работы.

Возвращаясь же к ней, хочу обратить ещё раз ваше внимание на знакомое уже обстоятельство. То, что Сталин постоянно склонялся к "гусеничной" схеме, не мешало ему внимательно выслушивать представителей иного мнения. Внимательно, терпеливо, не перебивая.

Можно возразить, что тогда участники совещания ещё не знали его мнения, поскольку высказался он последним. Это действительно так.

Но и на последующих совещаниях, когда решался вопрос о судьбе моделей А-20 и А-32, большинство участников всё равно высказывались за колёсно-гусеничный вариант. Ошибочный, как показала жизнь. Но они тогда всё равно на этом варианте настаивали, несмотря на то, что видно было, что Сталин то и дело явственно склонялся к "чисто гусеничной" схеме.

О чём это говорит?

А говорит это о совсем простой вещи. О том, что такой характер обсуждения был вполне естественным в атмосфере совещаний в присутствии Сталина.

Чем ещё это можно объяснить?

Далее я хочу привести еще один пример, который, кажется, лежит в стороне от рассматриваемого вопроса.

Но иллюстрирующий, по-моему, несколько иначе манеру Сталина выслушивать чужие мнения.

Речь пойдет о случае, связанном с разгромом под Керчью в мае 42-го.

Напомню, что Крымский фронт, которым командовал генерал-лейтенант Д.Т. Козлов, превосходил противостоящую немецкую группировку генерал-полковника (в то время) Эриха фон Манштейна в живой силе в два раза, в танках – в 1,2, в артиллерии – в 1,8 раза. Немцы, правда, располагали большей по численности авиацией – в 1,7 раза.

И вдвое меньшие по численности немецкие войска наголову разгромили Крымский фронт.

Это был разгром полный, катастрофический, унизительный, наконец.

При этом из имеющейся в его подчинении 250-тысячной группировки, командование фронтом потеряло с 8 по 19 мая 1942 года убитыми, умершими от ран, пропавшими без вести, пленными свыше 162 тысяч человек (то есть безвозвратные потери войск составили 65 процентов от их общей численности).

И вот что воспроизвел К.Симонов в книге "Глазами человека моего поколения".

Снова – 1962 год.

"...Бывший командующий фронтом Рокоссовский рассказал мне, как он случайно оказался свидетелем последнего разговора Сталина с Козловым, уже смещенным с должности командующего Крымским фронтом после Керченской катастрофы.

Рокоссовский получил новое назначение, кажется, шел с армии на фронт. Это было в конце мая или в июне 1942 года. В самом конце разговора у Сталина, когда Рокоссовский уже собирался попрощаться, вошел Поскребышев и сказал, что прибыл и ждет приема Козлов. Сталин сначала было простился с Рокоссовским, а потом вдруг задержал его и сказал:

– Подождите немного, тут у меня будет один разговор, интересный, может быть, для вас. Побудьте.

И, обращаясь к Поскребышеву, сказал, чтобы вызвали Козлова.

Козлов вошел, и хотя это было очень скоро после Керченской катастрофы, все это было еще очень свежо в памяти, Сталин встретил его совершенно спокойно, ничем не показал ни гнева, ни неприязни. Поздоровался за руку и сказал:

– Слушаю вас. Вы просили, чтобы я вас принял. Какие у вас ко мне вопросы?

Козлов, который сам просился на прием к Сталину после того, как был издан приказ о смещении его с должности командующего Крымским фронтом и о снижении в звании, стал говорить о том, что он считает, что это несправедливо по отношению к нему. Что он делал все, что мог, чтобы овладеть положением, приложил все силы. Говорил он все это в очень взвинченном, истерическом тоне.

Сталин спокойно выслушал его, не перебивая. Слушал долго. Потом спросил:

– У вас все?

– Да.

– Вот видите, вы хотели сделать все, что могли, но не смогли сделать того, что были должны сделать.

В ответ на эти слова, сказанные очень спокойно, Козлов стал говорить о Мехлисе, что Мехлис не давал ему делать то, что он считал нужным, вмешивался, давил на него, и он не имел возможности командовать из-за Мехлиса так, как считал необходимым.

Сталин спокойно остановил его и спросил:

– Подождите, товарищ Козлов! Скажите, кто был у вас командующим фронтом, вы или Мехлис?

– Я.

– Значит, вы командовали фронтом?

– Да.

– Ваши приказания обязаны были выполнять все на фронте?

– Да, но...

– Вы как командующий отвечали за ход операции?

– Да, но...

– Подождите. Мехлис не был командующим фронтом?

– Не был...

– Значит, вы командующий фронтом, а Мехлис не командующий фронтом? Значит, вы должны были командовать, а не Мехлис, да?