Текст книги "В мирные дни"

Автор книги: Владимир Черносвитов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Поспешный вывод. И неверный. Плюньте вы на эту пинкертонщину раз и навсегда: следователь видит всё точно так же, как любой другой нормальный человек, с той лишь разницей, что умеет фиксировать умом всё замеченное, отличать главное от второстепенного, ложное от истинного и анализировать каждое и сумму всех впечатлений. Это даётся знаниями, опытом и практикой, а на одних только индивидуальных качествах, способностях далеко не уедешь… А что касается наклонностей… Их не вдруг отгадаешь в себе, – засмеялся Сидоренко, – я вот поступил на юридический только для того, чтобы не терять год, – «засыпался» в мореходном: астрономия подвела. А теперь ни на какую специальность своё дело не променяю! Давайте-ка лучше, пока есть время, продолжим наш семинар по тактике расследования дела Златогорского, – предложил Сидоренко и, заметив, как вился Зотов, начал:

– Место преступления вы не осматривали в деталях, но суть его и сведения о Златогорском вам были известны раньше, чем мне. Что вы сделали мысленно прежде всего?

– Подумал о том, что не следует слепо доверять признакам самоубийства, – задумчиво, видно, вспоминая свои субъективные ощущения, ответил Зотов.

– Правильно. Но это только производное от главного. А вот основное, принципиальное?

Зотов пожал плечами.

– Прежде всего следователь должен правильно ориентироваться в общей политической и частной обстановке, в которой было совершено преступление, и дать принципиально верную политическую и социальную оценку значения самого преступления. Запомните, это очень важно и является законом для ведения любого расследования. Не будь мы вооружены основой всех основ – теорией марксизма-ленинизма, мы в данном случае могли и не прийти к вопросу: всё ли благополучно у Ильинского? Не проверив этого, так и сидели бы сейчас в Жевинске, гадая на кофейной гуще, кто, почему да зачем убил инженера.

– Как я сейчас понял, моя мысль и была вызвана именно таким подходом к делу, – оживлённо признался Зотов. – Но как-то подсознательно…

– Вот то-то и оно! А оценка эта должна делаться совершенно сознательно, чётко и незамедлительно. Дальше. Попробуйте определить, – вы этого не знали, но должны были догадаться, – почему мы стали искать моряков-балтийцев?

– Я уже думал. Вероятно, на месте преступления был найден такой след, какой мог оставить только моряк?

– Правильно. Единственным следом, который оставил преступник, был узел на верёвке, – характерный морской узел, какой вяжут обычно балтийские моряки. Ну, почему мы заинтересовались всеми шоссе, вокзалами и происшествиями, – вам ясно. А теперь перейдём к другой жертве и разберём то, чего не успели разобрать тогда, в саду. Вы определили: убийство, цель – грабёж, преступник – женщина, жертва, вероятно, – офицер. Так. Возьмём за достоверность, что жертва – офицер, и не станем повторять первых сомнений насчёт преступника, – вы их помните. Объясните мне другое: зачем женщине надо было связываться с сильным мужчиной, когда она с меньшим риском могла избрать жертвой богато одетую женщину? И какой вообще смысл женщине-преступнику задерживаться у жертвы? Неужели она подвергала себя огромному риску только ради того, чтобы снять с убитого мужской костюм, да ещё и бельё, которому грош цена? А зачем ей понадобилось обезображивать лицо жертвы? Что сказали вам следы на теле убитого, а также следы на месте преступления? Не можете увязать? Так вот, слушайте: на старое бельё может польститься только мелкий вор, вроде опустившегося алкоголика. «Порядочный» преступник этого не сделает. Но мелкий вор не пойдёт на убийство из-за пары белья и даже костюма, а тем более не станет с жестокой расчётливостью уродовать свою жертву. Ряд незначительных признаков подтверждал ваше предположение, что жертва – офицер, но насчёт «высокой, сильной женщины» вы явно ошиблись. Убийцей был мужчина, да, да, мужчина, привязавший к своим ногам женские туфли специально, чтобы провести нас. Но убийца не рассчитал: когда он нёс на себе свою жертву, в грязи остались отпечатки не только женской обуви, а и верёвки, которой туфли были привязаны к ногам преступника. Судя по «почерку» этого преступления, совершенно очевидно, что тут орудовал махровый бандит. Вы заметили кровь на шее и груди погибшего? Преступник сначала раздел человека и только уж потом обезобразил лицо: боялся запачкать кровью обмундирование. Значит, обмундирование всё-таки было нужно преступнику. Ясно?

– Теперь – да. Только как же насчёт белья? И какое отношение это преступление имеет к делу Златогорского? Зачем…

– Хватит, хватит, не всё сразу! – остановил практиканта Сидоренко. – Пойдём дальше по порядку. Обмундирование: одежда – добыча «не солидная» для такого головореза, однако была явно необходима ему. Стало быть, преступление не просто уголовное, в чём хотел убедить нас бандит, а имеет какую-то особую цель и носит иной характер. И дальше: снимая нижнее бельё, преступник даже переусердствовал в желании подчеркнуть именно кражу. Материальной ценности оно для преступника, который только для обмана следователя покупает новые женские туфли, никакой не представляло. Надевать добытое таким путём бельё на себя он тоже не станет, хотя бы потому, что это бессмысленно – белья никто не видит. Если это предположение верно, то бельё должно было быть спрятанным где-нибудь поблизости: зачем преступнику хранить лишнюю улику? Скорее всего он мог выкинуть его в помойку, бросить за забор мастерских, а для большей страховки – в уборную. Там оно и оказалось. А взаимосвязь преступлений также очевидна: вы забыли сравнить и убедиться в том, что рост жертвы и шаги «женщины» тождественны с данными о преступнике, которые нам дал лейтенант милиции Ушков, расследовавший «кражу» у Ильинского. А если к этому прибавить, что Златогорский и этот неизвестный были убиты одним приёмом, а верёвка, которой преступник подвязывал себе женские туфли, стянута точно таким же узлом, что и петля на шее Златогорского, – то станет совсем ясно: все три преступления крепко связаны этим узлом и являются звеньями одной преступной цепи. Таким образом, картина последнего преступления вырисовывается так: преступник заманил жертву в сад и сел с ней на первой же скамье. Потом отошёл, подвязал к ногам женские туфли и вернулся. Подойдя сзади, нанёс жертве удар и отнёс тело вглубь сада, где ограбил труп и, обезобразив лицо жертвы, скрылся… Преступник не глуп. И, предугадывая все наши меры розыска, он пытается неожиданным манёвром обвести нас вокруг пальца. Он знает, что из города ему не так-то просто вырваться, да и дальше все дороги и тайные тропы туда – за рубеж – будут пресечены. Обнаружив на станции более или менее подходящего по внешности транзитного пассажира-офицера, негодяй убивает его и, завладев документами и обмундированием, пытается сейчас проскочить за границу.

Увлечённый и взволнованный анализом дела, Зотов уже раскрыл было рот, чтобы заговорить, высказать свои новые мысли, выводы, рабочие гипотезы, когда самолёт бросило в сторону, потом обратно, и снова – раза три кряду. Сидоренко и Зотов вопросительно взглянули через прозрачную перегородку в кабину лётчика. Тот обернулся к ним.

– Брест, – скорее понял по движению губ лётчика, чем расслышал его голос Сидоренко, и взглянул за окно. В тяжёлом туманном рассвете сквозь серые клочья облаков, как в клубах дыма, проглядывали неясные очертания города. Сидоренко кивнул головой и сделал резкий жест, каким командиры орудий сопровождают команду «огонь» – лётчик заложил крутой вираж и скольжением на крыло бросил машину на город. Зотов проглотил слюну и, стиснув ручки кресла, сделал равнодушное выражение лица…

Высокий, резкий в движениях, военный комендант станции «Брест-пассажирский» представлял собой тот тип командиров – энергичных, строгих, деятельных, – которые мало думают о своём отдыхе.

– Вот и отлично, что сами прилетели. А то «тщательно сличайте предъявителей с фотографиями на документах» – и всё. Потом дополнительной «молнией» сообщили инициалы, а всё остальное непонятно. Ну, теперь я каждого перед вашими глазами проведу, а вы уже сами… Что вы смеётесь? Я вправе сердиться, ведь чувствую, что дело серьёзное, а вы даже инициалы не расшифровали, поди догадайся – Виктор, Владимир, Валентин или Валерий!

– Да с дорогой душой бы, товарищ майор, только я и сам-то ничего, кроме инициалов да приблизительного роста преступника, не знаю.

– Фю-ить! – разочарованно свистнул комендант. – Н-да, некрасиво получается. Из-за одного мерзавца придётся, может, десяток-другой честных советских людей задержать до выяснения. Обидно для них.

– То-то и оно: едет себе человек, вдруг – бац! – задержали ни за что ни про что! Однако если это необходимо… Но что говорить: раз мне удалось опередить поезд, то теперь мы другое сделаем – более устраивающее и меня и пассажиров: используем пересадку… Товарищ Зотов! – позвал Сидоренко. – Вот вам записка к лётчику и разрешение на вылет. Немедленно летите в Берлин и там обеспечьте проверку каждой автомашины, которая подъедет к вокзалу к приходу поезда. Малейшее подозрение – и шофёра и машину задерживать. Ясно? Выполняйте! Меня встретите на перроне. Имейте наготове машину для нас.

– …Так вот, – снова обратился к коменданту следователь после того, как окончил разговор по спецсвязи с местным начальством, – по обстоятельствам дела видно, что преступник решил воспользоваться формой и документами жертвы и, рассчитывая на проволочку расследования, проскочить в Берлин.

Надо полагать, что, добравшись до Берлина, он не пойдёт в часть, где служил покойный, а поторопится сразу перейти в Западную зону – тут-то мы его и накроем.

– Позвольте, а не проще ли арестовать его прямо здесь? – удивился комендант.

– Проще. Но незачем. Вы гарантируете, что в Восточной Германии у него нет замаскированных сообщников?.. Я тоже не знаю. А это надо узнать. Значит, следует проводить его и арестовать лишь в последний момент. Ну, а теперь пойдёмте в ту комнату – люди уже собрались и время не терпит.

– Товарищ майор, берлинский на подходе, – доложил дежурный помощник, обращаясь не то к коменданту, не то к Сидоренко.

– Итак, товарищи офицеры, задача ясна? Вопросы есть? Ещё раз напоминаю: задание чрезвычайно ответственное, – будьте максимально бдительны, не вызывайте к себе подозрения, не горячитесь, но если потребуется, действуйте решительно и смело. А теперь – по местам!

Офицеры в форме различных родов войск встали и по одному быстро разошлись из комендантского помещения.

– Скажите, майор, – улыбнулся комендант, приостановив Сидоренко, – как же вы узнали инициалы, а имя и фамилию – нет?

– Очень просто. Мне удалось найти нижнее бельё жертвы, выброшенное преступником. На белье были вышиты, причём совсем недавно, монограммы «В. Р.» Вряд ли их стал бы вышивать покойному начальник ОВС части, где тот служил. Скорее всего это сделали заботливые руки жены или матери, которые не станут сыну или мужу вышивать чужие инициалы. А так как жён и матерей в наших оккупационных войсках нет при военнослужащих, то отсюда вероятный вывод: неизвестный, инициалы которого «В. Р.», погиб в ожидании пересадки с поезда на поезд, возвращаясь из отпуска в часть.

– Почему же в ожидании пересадки?

– Да потому, что если бы он ехал прямо из Жевинска, где нашлись любящие руки, которые вышили монограммы, то, наверное, нашлись бы и не ленивые ноги, которые прово дили бы его на вокзал и, конечно, дождались бы отхода поезда.

– Чёрт! Как это всё просто и… сложно, – с чувством уважения вздохнул комендант и вышел за Сидоренко на перрон.

Скрежеща тормозами, остановился поезд. Пассажиры вышли из вагонов.

У противоположного перрона стоял пустой, чистенький и такой же классный состав. Помощник коменданта в красной фуражке объяснял пассажирам одно и то же:

– …Да, да, – этот самый. Да, без санобработки никого не посадим… А что такое? Стоянка всё равно час! Вполне успеете… Вам-то что, это нам хлопоты, a вам – помылся да и пересел в чистый вагон… Хорошо, хорошо – напомните там… Что?.. Отметку документов и посадочные талоны будем делать и выдавать прямо в санпропускнике. Да вот он – десять метров отсюда… Ну, вот и прекрасно, не задерживайтесь, товарищи…

Выяснив, что, кроме душа, им никаких хлопот не предстоит, а душ – это в конце концов только приятная процедура, люди весело, наперегонки направились в санпропускник, сетуя на беспокойство только так – «для проформы». Но при выходе из душа образовалась небольшая задержка у стола коменданта, который вместе с помощником тут же делал проверку документов и выдавал «места» на другой поезд.

– Вот уж не было печали… Товарищи офицеры! Хоть бы из вас кто-нибудь помог! – воскликнул комендант.

– Пожалуйста, давайте я! – весело и охотно отозвался из очереди Сидоренко и быстро-занял место за столиком. – Да я… господи: пять лет сам комендантом был… студенческого общежития, – подмигнул он ожидающим, вызывая смех. – Так, кто тут первый – давайте!.. Ага – в этот журнал? Ясно!.. А потом вам передавать?.. Готово, прошу вас! – передал он коменданту документы какого-то подполковника.

Очередь зашевелилась, пошла, коменданты и Сидоренко-регистратор работали в шесть рук.

– Следующий! Готово, прошу вас, товарищ майор… Прошу вас… Пожалуйста… Прошу вас, – приговаривал Сидоренко, передавая коменданту документы. И услышав «пожалуйста», комендант и помощник незаметно делали так, что место по соседству вручалось одному из подготовленных офицеров, который выходил следом за тем, документы которого сопровождались возгласом Сидоренко «пожалуйста».

Таких, правда, оказалось, немного, и все они, как и многие другие, попали в разные вагоны, так что присутствие нового пассажира не могло удивить никого из прежних спутников.

А когда к столу коменданта подошёл высокий капитан с узким лбом и гладко зачёсанными набок волосами, тот, у которого в душевой Сидоренко заметил морскую татуировку на плече и груди, следователь под столом наступил на ногу коменданту.

– Когда снимались? – вдруг спросил комендант, взглянув на карточку и на владельца удостоверения.

– Давно… Еще лейтенантом был. Там видно, – спокойно ответил капитан.

Сидоренко, как бы любопытствуя, заглянул через плечо коменданта на карточку, потом – на капитана.

– Да, не красит война людей. Похудел, один нос да волосы остались такие же, – улыбнулся Сидоренко.

– Кабы такие же, а то вон… – капитан, смеясь, выразительно похлопал себя левой рукой по макушке.

– Следующий! – вдруг сердито и строго выкликнул комендант и протянул капитану документ.

Поезд пришёл в Берлин вечером. Сидоренко весь был поглощён заботой – не упустить из виду своего поднадзорного. «Капитан» вышел на перрон одним из первых, вмешался в самую гущу пассажиров и быстро направился к выходу. Разыскивая по карманам документы, кто-то загородил собой выход именно тогда, когда высокий «капитан» уже миновал проверяющего. Сидоренко стало уж не до Зотова, который должен находиться на перроне, но почему-то не встретил майора. Извиняясь налево и направо, следователь протиснулся к выходу и проскочил в зал в тот момент, когда «капитан» выходил из него с противоположной стороны. Привязав себя к нему незримой, но прочной нитью внимания, Сидоренко проследовал за «капитаном» по всем лестницам, залам, переходам и вышел на площадь.

Тут «капитан» остановился, закурил, мельком осмотрелся и деловито зашагал влево. Сидоренко – за ним, насторожённо, готовый каждую секунду замереть в тени или с безразличным видом свернуть за угол. Зотов так и не встретился.

«Куда он мог деться?» – подумал Сидоренко. Но обрадованный тем, что «капитан» не предпринял попытки воспользоваться трамваем или машиной, вернул всё внимание к поднадзорному и его маршруту. «Капитан» быстро шёл, не обращая внимания на прохожих и уверенно сворачивая с одной улицы на другую. Угловые дома, как правило, были разбиты, и Сидоренко не находил названий улиц. Улицы почти не освещались.

Наконец на одном доме следователю удалось увидеть белую таблицу, на которой чужим готическим шрифтом было написано: «Keпeникштрассе», а внизу размашисто, порусски: «Разминировано. Васильев», и на следующем доме, опять той же рукой, но латинским шрифтом: «Форзихт! Но шпилен, киндер, – гефар!»– «Осторожно! Не играйте, дети, – опасно!» – от этого угловатого предупреждения на Сидоренко повеяло родной русской сердечностью.

Дойдя до перекрёстка трамвайных линий, «капитан» стал снова на ходу закуривать, зажигая спички одну за другой. Сидоренко поровнялся с каким-то мужчиной в реглане и потрёпанной шляпе, который внимательно считал вспышки спичек. Неизвестный чуть выждал и пошёл следом за Сидоренко. Очутившись между ними, Сидоренко насторожился ещё больше.

Улица была пустынной. Сидоренко услышал приближение шагов позади и, вынув из кармана какую-то бумажку, быстро сошёл на дорогу и остановился, рассматривая стену дома, как бы разыскивая по адресу нужный номер. Мужчина в реглане прошагал мимо. Вертя в руках бумажку, Сидоренко перешёл на другую сторону улицы.

У раздвоения улицы неизвестный догнал «капитана», и Сидоренко увидел, что тот на ходу передал догнавшему какую-то вещь. Взяв её, неизвестный повернул вправо, к набережной Шпрее, а «капитан» свернул влево, на Альте Якобштрассе.

Сидоренко на секунду приостановился. Мысль работала с лихорадочной быстротой; надо было немедленно решить, за кем следовать. У самого финиша дороги разошлись, и одна из них неминуемо приведёт к проигрышу всего дела – это было ясно. Стиснув зубы, Сидоренко мучительно напрягал волю и ум, чтобы принять правильное решение. В этот момент мимо него мягко, почти бесшумно, проскользнул чёрный лимузин с потушенными фарами и на большой скорости ушёл вдогонку мужчине в реглане. В вечерней тишине до Сидоренко донёсся резкий скрип тормоза. «Всё, за тем идти уже бесполезно – сел в машину», – констатировал Сидоренко и решительно направился за «капитаном», спокойно шагавшим метрах в шестидесяти впереди следователя. «Понадеялся я на этого Зотова, чёрт возьми!» – выругался мысленно Сидоренко, убыстряя шаги.

– Вы напрасно идёте за мной, майор! – «капитан» неожиданно обернулся и, прежде чем Сидоренко успел проскочить те несколько шагов, которые разделяли их, юркнул в тёмный подъезд, пустого дома. Сидоренко выхватил из кармана пистолет и, пригнувшись, бросился за «капитаном». Тот, видимо, не ожидал от преследователя такой уловки, – нацеленный в голову Сидоренко удар не достиг цели. Что-то тяжёлое с силой ударило сверху вниз в косяк двери и рикошетом скользнуло дальше. Сидоренко почувствовал, как спина прогнулась под силой удара, и ткнулся лицом в холодные пыльные кафельные плиты пола.

Упав, он услыхал рядом с собой топот, возню, вскрик и как-то медлительно и равнодушно подивился тому, что борьба в тёмном подъезде продолжается…

Очнулся Сидоренко на диване в кабинете районного военного коменданта. Осмотрелся: залитая сильным, но мягким светом хорошо обставленная комната, у дивана – столик с лекарствами и шприцем, рядом с ним – мужчина в белом халате, незнакомый подполковник, несколько офицеров. Их заслонило склонившееся над следователем лицо Зотова. Оно выражало тревогу и волнение. Заметив, что Сидоренко открыл глаза, лейтенант радостно и виновато улыбнулся:

– Отлегло. Вы уж простите меня, Николай Иванович, что так получилось… Ведь это я васударил.

– Вы?! – изумился Сидоренко и, приподнявшись на локтях, с радостным удивлением уставился в приоткрытую дверь: за ней, в другой комнате, виднелись «капитан» и неизвестный в реглане – злобно-угрюмые под надзором автоматчиков. – Зотов! Голубчик! Постойте, да как же это?.. Говорите же, ну! – воспрянул духом Сидоренко.

– Да что говорить-то… Виноват, Николай Иванович…

– Ложитесь, ложитесь, – засуетился врач.

– Какого чёрта вы из меня больного делаете, дорогой эскулап! Честное слово, я абсолютно здоров, – весело взбунтовался Сидоренко. – Докладывайте, Зотов!

– В общем опоздал я маленько, товарищ майор. Подъезжаю к вокзалу, а вы уже навстречу идёте. Ну я и решил: не отвлекая вас, следовать за вами, – так и ехал. Ну, и видел всё. А когда эти господа разошлись, я машину с людьми послал за тем, а сам выпрыгнул, и – за вами… В подъезде и ударил вас сапогом в висок. Темно уж там очень было, – виновато вздохнул Зотов…

Через час, имея на борту следователя, Зотова, автоматчиков и арестованных, самолёт вылетел в обратный рейс.

В кабинете прокурора Сидоренко коротко доложил о своём прибытии и результатах проведённой операции, хотя и знал, что они уже известны прокурору из телеграммы, посланной из Берлина.

– Отлично, – с удовольствием комментировал полковник Белый. – Подробно вы мне доложите потом, когда отдохнёте. А… – он посмотрел на часы, – через тридцать пять минут явитесь к командующему.

– Я? – удивился Сидоренко.

– Да, вы. Пропуск вам уже выписан – окно номер семь.

Сидоренко провёл тыльной стороной ладони по щеке, оглядел свой костюм и растерянно развёл руками.

– Ничего, ничего, побриться успеете. Командующий знает, что вы не с парада явились, – улыбнулся полковник.

– Разрешите идти, товарищ полковник?!

У командующего, помимо нескольких генералов и полковников, находился высокий плечистый блондин лет пятидесяти, в тёмном гражданском костюме.

Пока Сидоренко докладывал о себе командующему, он с вежливым любопытством разглядывал сильную, перетянутую ремнём фигуру следователя, его усталое, спокойно-строгое лицо. Командующий, заметив это, сделал обычный в таких случаях жест: знакомьтесь.

– Ильинский, – приветливо представился мужчина и пожал руку майора, так и не узнав в нём своего бывшего студента.

Ильинский сел рядом с командующим и стал листать толстую ученическую тетрадь в клеёнчатом переплёте, изъятую у господина в реглане.

– Так что же, господа, ни диверсии, ни убийства не помогли вам – не вышло дело? – спросил командующий арестованных, которые стояли в углу кабинета.

Прилизанный «капитан» съёжился. Злорадно заговорил:

– Рано торжествуете, господин большевистский командующий! Тетрадь-то вы вернули, но микроплёнки с фотоснимками каждой её страницы я всё же сумел переслать нашим людям. С шестнадцати лет я ежедневно рисковал своей головой, а теперь, вырвав у вас этот секрет, я удовлетворён. За полгода двадцать шесть моих предшественников сломали головы на этом деле, не достигнув ничего. А я довёл его до конца!

В кабинете командующего повисла тяжёлая тишина. Каждый из присутствовавших здесь советских людей почувствовал себя так, будто голыми руками прикоснулся к чему-то бесконечно омерзительному, неописуемо грязному и страшному, как чёрная оспа.

Вдруг наступившую тяжёлую паузу нарушили звуки всхлипывания. Все обернулись на них и увидели трясущиеся плечи Ильинского, склонившегося к столу.

– Возьмите себя в руки, товарищ Ильинский, – недовольно покосившись на учёного, строго сказал командующий. – Много чести для этих мерзавцев – быть свидетелями ваших слёз.

– Извините, товарищ командующий! Я не плачу, – Ильинский поднял лицо, сдерживаясь и покусывая губы. – Это, может быть, неуместно, но… я представил себе выражение лиц зарубежных государственных деятелей, читающих расшифрованный текст тетради. Дело в том, товарищи, что инженер Златогорский не занёс в тетрадь ни единого слова о нашей работе, а просто, тренируясь в письме шифром, переписывал в неё речь товарища Вышинского на заседании Совета Безопасности.

Отпустив всех, командующий задержал лишь Сидоренко.

– Я вызвал вас, чтобы лично поблагодарить. Сделанное вами, товарищ гвардии майор, заслуживает большего, но пока примите от меня вот эту тетрадь. Пусть она будет постоянно напоминать вам о величайшей бдительности коммуниста, который и после смерти не дал в руки врага ни одной своей светлой мысли. Храните её.