Текст книги "Спасители града Петрова"

Автор книги: Владимир Каржавин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Владимир Васильевич Каржавин
Спасители града Петрова
Роман

Пролог

Колёса вагона наигрывали привычную железнодорожную мелодию. Вагонные окна выходили на север, исправно работали вентиляторы, и июльская жара не ощущалась. В купе было трое. Четвёртый пассажир, который всю дорогу не отрывался от ноутбука, сошёл ночью на одной из станций.

– Так, значит, в Санкт-Петербург? – спросил седой мужчина с суровым взглядом слегка выцветших серых глаз.

– Вот решили, будем поступать, – ответила за молодого человека женщина приятного вида, по лицу которой без труда можно было определить, что она его любящая мама.

– И куда, если не секрет?

– Думаем, в финансово-экономический.

– Нет, мама, в университет! – решительно заявил молчавший до этого юноша; элегантные, едва приметные очки слегка двинулись на его лице. – Только в университет!

– Ну, хорошо, хорошо, Артём, пусть в университет. Но тогда, на юридический, ведь его заканчивал наш президент.

– Нет, мама, я хочу изучать историю.

С этими словами тот, кого звали Артём, не желая выяснять отношения при посторонних, встал и вышел из купе. Мама проводила его укоризненным взглядом и вздохом. Видно было, что диспут на тему: куда пойти учиться, остался в семье незавершённым.

– И в кого он у меня такой, – негромко произнесла женщина так, чтобы сыну не было слышно. – С 1-го класса отличник, имеет высокий ЕГЭ… Тётя его, моя родная сестра, заместитель декана в финансово-экономическом… Сейчас большинство молодёжи идёт в экономисты, юристы, управленцы, а мой заладил: история, история… хочу на исторический…

– Но это же хорошо, у парня есть мечта.

– Мечта? Что он будет иметь с этой мечты? Его отец – известный в городе адвокат. Я… кстати, извините, не представилась – Людмила Викторовна.

– Очень приятно, Багрянцев Иван Фёдорович.

– Взаимно… Так вот, я главный бухгалтер крупной фирмы. А кем будет наш единственный сын, если закончит исторический? Работником архива? Школьным учителем?

По лицу собеседника пробежала тень, но видно было, что он владеет своими эмоциями.

– Я не до конца представился: полковник в отставке, а ныне учитель истории гимназии № 2 города Пскова. Как говорится: прошу любить и жаловать.

Людмила Викторовна молчала. Видно было, что она крайне смущена своими поспешными выводами о значимости профессий.

– И ничуть не жалею, – добавил Багрянцев для убедительности.

– Но у вас, как у полковника, большая пенсия. Зачем же вам ещё учительствовать? – прервала молчание Людмила Викторовна. – Один наш хороший знакомый, тоже полковник в отставке, открыл в городе автосервис.

Багрянцев не ответил, не считал нужным. Но мог бы ответить, мог бы рассказать, что с детства любил историю, но после гибели отца, тоже человека в погонах, пошёл в военное училище.

Голос у Багрянцева был, как принято говорить, ярко выраженный, командирский. Его разговор с Людмилой Викторовной дошёл до стоящего в тамбуре Артёма.

– Так вы историк? – спросил он, вернувшись в купе.

Полковник в отставке с интересом посмотрел на молодого человека.

– Историк? Это сказано слишком громко. Я учитель истории и возглавляю местное общество краеведов.

По лицу Артёма было видно, что он хочет что-то сказать, но не решается. И всё-таки вопрос прозвучал:

– Простите, не могли бы вы меня немного поэкзаменовать?

– Каким образом?

– Ваш вопрос – мой ответ.

Багрянцев скупо улыбнулся: молодой человек был ему симпатичен.

– Давай, попробуем. А чья история тебя интересует больше: отечественная, зарубежная?

– Пожалуй, отечественная.

– А период?

– Период? С момента начала царствования Романовых.

– Кстати, в каком году был призван на царство первый из Романовых?

– В одна тысяча шестьсот тринадцатом, Михаил Романов.

– А завершилось правление династии?

– В одна тысяча семьсот шестьдесят первом.

– Ты уверен в этом? Не в девятьсот семнадцатом?

– Если подходить юридически, то нет. Династия Романовых завершилась с момента смерти императрицы Елизаветы Петровны. Заступивший на престол Пётр III был уже представителем Гольштейн-Готторпской династии, хотя считался Романовым.

Людмила Викторовна листала иллюстрированный журнал, временами поглядывая то на экзаменатора, то на экзаменуемого. Процесс отклонения сына от экономики и юриспруденции в сторону истории ей явно не нравился.

– Что ж, неплохо, пойдём дальше, – изрёк Багрянцев. – А вот скажи, чем принципиально отличается восстание Пугачёва от восстания Разина? Я имею в виду – в организационном плане.

На минуту Артём задумался. Крестьянские восстания с давних пор интересовали его. Разин, Болотников, Пугачёв… а в Европе – Жакерия, восстание Уота Тайлера… Он глянул в окно: мелькали деревья, поляны, просёлочные дороги.

– Наверное, тем, что у Стеньки Разина войско представляло большую шайку разбойников. У Пугачёва же было что-то, похожее на регулярную армию.

– Что конкретно?

– Планировались наступательные действия. Войско делилось на полки. Был свой Военный совет. Была армия.

– А причина?

– Думаю, простой казак был не в состоянии так организовать своё войско. Ему кто-то хорошо помог.

– Кто же?

– Не знаю. Материалы допросов сподвижников Пугачёва были уничтожены. Могу только предположить, что это были представители страны, заинтересованной в ослаблении Российской империи.

Теперь уже задумался Багрянцев. Он часто задавал этот вопрос и себе, и коллегам. И вот теперь слышит мнение будущего студента-историка.

– Что ж, неплохо, неплохо… Пора перейти в век XIX, к Наполеоновским войнам. Скажи, пожалуйста, кто и когда въезжал в Париж во главе русских войск?

– Император Александр I и Барклай-де-Толли.

– В чём заслуга генерала Витгенштейна?

Артём не ответил. В купе стало тихо; лишь по-прежнему мерно отстукивали вагонные колёса. Багрянцев понял: молодой человек не знает. Его охватила досада. Этот парень нравился ему всё больше и больше. И вот… А как хотелось, чтобы он ответил на этот вопрос, ведь кого ни спроси, никто не знает.

И Артёму было неловко. Чтобы как-то загладить своё незнание, он неуверенно проговорил:

– Могу ошибиться… Витгенштейн герой Бородинской битвы. По-моему, он был у кого-то начальником штаба. У Кутузова?

– Нет. Начальником главного штаба армии был Беннигсен, – тяжело вздохнул Багрянцев. – А я уж мысленно хотел тебе пятёрку поставить. Что же ты: генерала Витгенштейна при Бородино не было. Витгенштейна называли спасителем Петербурга, того самого Петербурга, куда вы с мамой направляетесь.

По утончённому лицу Артёма было видно, что сдаваться он никак не намерен:

– Подождите, подождите… Если бы я был Наполеоном, я какую-то часть войска двинул бы на Петербург. Он же был столицей.

– Ты мыслишь, как стратег, – невесело заметил Багрянцев. – Так оно и было. И дорогу французам на Петербург закрыл…

– …генерал Витгенштейн со своей армией.

– …со своим корпусом, это меньше армии. И воевал он сначала против двух, а затем против трёх корпусов наполеоновской армии.

– И победил?

– Так точно. Решил главную задачу: не пропустил французов на Петербург. Первая победа было под Клястицами, вторая под Полоцком. Это недалеко от того места, где мы сейчас едем. Остальные доблестные герои войны: Кутузов, Барклай, Багратион, Беннигсен в это время только отступали.

Наступило молчание. Артём чувствовал себя уязвлённым, а для учителя истории пропало желание задавать вопросы.

Будущий студент заговорил первым.

– Иван Фёдорович, а не могли бы вы мне подробнее рассказать о роли генерала Витгенштейна и его корпуса в защите Петербурга? Нам об этом на уроках истории ничего не рассказывали.

Багрянцев посмотрел на часы:

– Извини, но мне скоро выходить.

Он поднялся, достал с верхней полки дорожную сумку и, расстегнув молнию, вынул книгу:

– Если хочешь подробно изучить этот вопрос, рекомендую и дарю.

«Иван Багрянцев. Забытый герой незабытой войны», – прочитал Артём и перевернул обложку. На второй странице было небольшое фото автора с биографическими комментариями. Артём перевёл взгляд с фотографии на сидящего перед ним человека:

– Это вы? Вы написали?

– Так точно. Этой книге я посвятил более трёх лет.

Незаметно следившая за ними Людмила Викторовна отложила журнал:

– Оказывается, вы ещё и писатель.

Комплимент в свой адрес Багрянцева слегка смутил:

– Да какой я писатель… Я уже говорил и повторяю: я – учитель истории, краевед. Я только написал, а материалы к книге собирали многие, в том числе мои ученики. Единственное, о чём жалею, так это то, что назвал книгу в единственном числе.

– Как это?

– Следовало бы назвать во множественном числе: «Забытые герои незабытой войны». Главный герой конечно же он, Пётр Христианович Витгенштейн. Но не только он ковал победы. Это и его начальник штаба Довре, командиры дивизий Берг и Сазонов, бесстрашный кавалерист Кульнев и многие другие. И ещё разведка…

– В то время была разведка?

– Разведка в армии была ещё во времена Александра Македонского и Ганнибала. К примеру, Ганнибал одерживал победы не только благодаря своему таланту полководца, но и хорошо поставленной разведке. Сам он не раз, надев парик и прицепив фальшивую бороду, пробирался в стан врага, выведывая секреты.

Заглянувшая в купе проводница прервала разговор, напомнив, что Псков будет через 15 минут.

…На станции Артём вышел из вагона проводить Багрянцева. Иван Фёдорович внимательно оглядел провожающего. Кольнуло на сердце: у него были две дочери и три внучки. А как хотелось сына, потом внука. Выходит, не судьба. А в этом высоком худощавом парне в едва заметных очках, похоже, что-то есть.

– Ну-с, молодой человек с высоким ЕГЭ, агитировать поступать на исторический я тебя не буду. Ты взрослый, и тебе решать. Скажу только одно: кем бы ты ни стал, не знать историю своей страны стыдно.

Артём молчал, держал в руке книгу. Наконец решился:

– Простите, вы мне не подпишите?

– Конечно, подпишу. Кому?

– Артёму Ермолову.

– …будущему экономисту, юристу?

– Будущему историку.

Такой ответ Багрянцева устроил, но он не подал виду. Размашистым почерком он подписал свою книгу и вручил молодому человеку.

– Спасибо.

– А фамилия у тебя историческая. Надеюсь, знаешь, кто такой Ермолов?

– Обижаете…

Полковник в отставке, он же учитель истории и краевед Иван Фёдорович Багрянцев, весело подмигнул на прощание, подхватил свою дорожную сумку и по-военному твёрдо зашагал вдоль перрона. Артём Ермолов смотрел ему вслед, пока по станции не объявили об отходе поезда.

Часть первая
Офицер секретной экспедиции

1810 год, Финляндия…

Лета не чувствовалось совершенно. Низкие тучи, моросящая влага тянулись с окрестных озёр и болот, полукругом охвативших небольшое поселение и расквартированную рядом с ним артиллерийскую бригаду. Два месяца назад бригада вернулась из длительного похода, вызванного войной со Швецией, и её командование, понимая, что воинам надо в первую очередь хорошо отдохнуть, не утруждало их частыми учениями и строевыми смотрами. Финны осторожно относились к русским в военной форме – на обеды не приглашали, балов не давали. Поэтому единственными развлечениями офицеров полка были охота и игра: в карты и на биллиарде, который сохранился в местном трактире ещё с тех времён, когда в этих местах хозяйничала шведская армия.

Только в середине июня погода сжалилась. Офицеры едва не прокричали «ура!», увидев, как из-за ненавистных туч проглянуло солнце и блеснули островки голубого неба. Но радость их состояла не только в смене погоды. В тот день до их поселения наконец-то добрался почтовый дилижанс. Командир бригады полковник Гогнидзе отменил строевой смотр, а канцелярия едва вместила всех жаждущих получить письма и денежные переводы из родных мест.

…Поручик Ярцев наконец-то выбрался из толпы офицеров. Это стоило ему потери одной пуговицы на кителе. Но чёрт с ней, с пуговицей: в руке у поручика было долгожданное письмо из дома, подкреплённое денежной суммой.

Устроившись поудобнее на небольшом сером валуне, коих в окрестностях было великое множество, Ярцев принялся читать письмо. Это было первое письмо из дома после завершения войны со Швецией. На этой войне он со своей ротой в составе Северной группы войск прошёл по льду Ботнического залива, минуя снежные бури, шквальные ветра и ледяные заторы.

Раздавшиеся за спиной шаги заставили Ярцева оторваться от чтения и обернуться.

– Держу пари, граф, что оно от дамы, – капитан Граббе кивком головы указал на зажатый в руке Ярцева листок письма.

– Вы удивительно проницательны, барон, но должен вас разочаровать: письмо из дома от отца.

Потомок прибалтийских немцев Арнольд Граббе, не лишённый привлекательности блондин лет 30, был действительно разочарован.

– Чёрт бы побрал этих финнов, – проворчал он. – Среди женщин ни одной приличной мордашки.

– Ну, это вы зря. Я встречал молодых девушек, румяных, весьма приятных на вид.

Граббе поморщился:

– От них пахнет сеном и скотным двором, как от наших крестьянок.

– Но они не крепостные, они свободные. Здесь нет ни барина, ни управляющего.

– Какая разница, Ярцев. Впрочем, это ещё полдела. Беда в том, что они по-русски ни бэ, ни мэ, ни кукареку. Как и я по-ихнему… И французского с немецким не ведают.

– Вам бы парижских кокоток… – засмеялся Ярцев и хотел было вежливо попросить сослуживца не мешать чтению письма, как тому вдруг пришла в голову мысль:

– Послушайте, граф, почему бы вам не попробовать объясниться с ними на итальянском. Вы же у нас в бригаде единственный, кто хорошо говорит на языке Цезаря?

– Может, лучше на китайском? – едва не съязвил Ярцев, но промолчал, понимая, что Граббе мог и обидеться. А там и до дуэли недалеко – дуэли в бригаде иногда случались, причём из-за мелочей. У Ярцева же с Граббе отношения были хорошие, можно сказать, дружеские. В минувшую войну оба командовали артиллерийскими ротами. Правда, в последние дни войны Ярцева назначили командовать пионерной, то есть инженерной ротой, но это мало что изменило в их отношениях.

Спор, на каком языке разговаривать с финскими девушками, остался нерешённым. К ним неторопливой, но уверенной походкой приближался ещё один сослуживец.

– О! Явление второе: те же и ротмистр Петушков. Знает, когда появляться, – театрально воскликнул Граббе и тихо, почти шёпотом, пояснил: – Два дня назад я имел неосторожность дать 50 рублей взаймы этому пройдохе. Не повторяйте, Ярцев, моих ошибок.

С этими словами Граббе исчез в лесной чаще.

Относительно содержания письма Петушков оказался более проницательным, чем Граббе:

– Как изволит поживать Херсонская губерния? Как здоровье вашего достопочтеннейшего батюшки?

– Лучше некуда, – вздохнул Ярцев, ответив на два вопроса сразу; взгляд его, направленный на сослуживца, красноречиво говорил: «Шёл бы ты куда подальше…»

Командир конной роты ротмистр Петушков был самым старшим в бригаде, и у него всегда не было денег. Причиной отсутствия таковых являлась неуёмная страсть к карточной игре, после которой долги Петушкова постоянно увеличивались.

– Сколько вам? Пятьдесят? Сто? – невозмутимо произнёс Ярцев, желая поскорее избавиться от безденежного ротмистра и продолжить чтение письма.

– Пятьдесят, только пятьдесят! – воскликнул Петушков и тут же поправился: – Хотя… лучше бы сто…

Пока Ярцев доставал бумажник, Петушков принялся разглагольствовать:

– Поручик, вы моя добрая фея. Как я вам завидую, что вы не играете в карты.

– Ну, отчего же, случается, играю.

– Но книги вы любите больше. Наверное, любовные романы о благородном принце и юной принцессе…

– …которую зовут «Artiliery», – закончил за ротмистра Ярцев и подавил усмешку: на итальянском «Artiliery» означало «Артиллерия».

– Какое красивое имя.

«Ох, и дурак же ты, братец… прости Господи…» – хотелось сказать Ярцеву, но он промолчал. Ему вдруг стало жалко этого немолодого товарища по оружию.

Сторублёвую ассигнацию Петушков принял, как самую дорогую вещь на свете.

– Вот уйду в отставку через пару месяцев, отправлюсь в Тамбовскую или Рязанскую губернию, женюсь на какой-нибудь вдовушке. Будете приезжать, будете самым желанным гостем…

Наконец Петушков удалился, и Ярцев продолжил чтение. Читал не торопясь, иногда останавливался, задумчиво глядя перед собой. Что-то грустное стало овладевать им – может быть, память о матери?

Он, Павел Петрович Ярцев, родился в Херсонской губернии, где у отца, отставного майора, а впоследствии титулярного советника, было небольшое родовое поместье. Мать часто болела, особенно зимой. И когда ему было 7 лет, отец, обременённый хозяйственными заботами, отвёз его в Петербург, в дом своего друга, инженер-генерала Белаковского. Тот и определил мальчика в сухопутный кадетский корпус. Здесь, в Петербурге, провёл он 11 лет, видел Екатерину, Павла, Суворова – исторических для России личностей и, закончив корпус, вышел с эполетами артиллерийского подпоручика. В корпусе помимо всего прочего их обучали французскому, немецкому, а он вторым языком после русского считал итальянский, ведь его мать была итальянкой. Он старался как можно чаще общаться и говорить с теми, кто говорил на итальянском: владельцами небольших кафе, кондитерских и даже с цирковыми артистами. Эти разговоры напоминали ему о матери, которая в нём, в единственном сыне, души не чаяла и умерла, не дождавшись, когда он станет офицером. И на службе знание итальянского пригодилось. Он познакомился с инженером-итальянцем, строившим фортификационные сооружения. Синьор Теразини, так звали инженера, был принят на русскую службу. Теразини всегда улыбался и энергично махал руками, когда говорил сам или слышал итальянскую речь от русского офицера. А потом были в 1807 году Прейсиш-Эйлау, а в 1808–1809 годах Русско-шведская война – сражения, в которых артиллерийская рота под командованием поручика Ярцева проявила себя с наилучшей стороны.

Ярцев продолжал читать письмо. Отец писал, что хозяйственные дела идут неплохо, хоть и цены на пшеницу несколько упали. Ещё писал, что Марфа Андреевна и Татьяна Юрьевна кланяются, ждут, когда он соизволит пожаловать домой. На Марфе Андреевне отец женился четыре года назад. И когда он, Ярцев-младший, перед началом военной кампании 1807 года приезжал последний раз домой к отцу, то нашёл Марфу Андреевну весьма приятной особой. Но… мать ему она никогда не заменит. И Марфе Андреевне он, уже поручик Ярцев Павел Петрович, тоже приглянулся. Как, впрочем, и её дочери Татьяне Юрьевне – барышне на выданье. Тогда он ещё подумал: а что, если, вернувшись с войны, уйти в отставку, жениться и заняться… нет-нет, только не хозяйством, это не для него. Его всегда интересовала техника, и он мечтал поступить в Московский университет на инженерные курсы, чтобы в дальнейшем строить мосты. На них он иногда долго засматривался в Петербурге, любовался. А что, и поступил бы… и не сидел бы сейчас здесь, в этой дыре…

Знакомый голос прервал его раздумья, заставил оторваться от письма:

– Поручик, в знак благодарности сообщаю вам преприятнейшую новость. – Ярцев не заметил, как перед ним снова появился ротмистр Петушков. Ярцев поднял голову, ироническим взглядом окинул сослуживца:

– Если речь идёт о дополнительном займе, то новость для меня отнюдь не самая приятная.

– Ну что вы, что вы, мы люди скромные. Нам много не надо. А новость такова: вас изволит к себе требовать сам…

На бригадном жаргоне «сам» означало – командир бригады.

– И вы считаете это хорошей новостью? – усмехнулся Ярцев.

Но Петушков не унимался. Зачем-то, оглянувшись по сторонам, он тихо произнёс:

– Прошу прощения, я не договорил. Мне стало достоверно известно, что из Петербурга пришёл пакет с указом о вашем вызове в Военное министерство.

Разумеется, картёжник Петушков предпочёл бы, чтобы пакет из столицы вместо вызова содержал денежные ассигнации. Но, увы…

Недочитав письмо, быстрым шагом Ярцев устремился к штабу бригады. Командир – грузинский князь Гогнидзе, весельчак, балагур и любитель женщин, отреагировал на полученную депешу так, как и следовало ожидать:

– Совсем недавно, граф, я назначил вас, любителя строить мосты, командиром пионерной роты. И вот вы от нас убываете… Признавайтесь, она графиня? Княгиня? – дружески улыбнулся он, вручая распечатанный пакет Ярцеву. В любом событии Гогнидзе видел «женский след». А уж сейчас тем более, ведь речь шла о переводе офицера его бригады из финского захолустья в столицу.

Историческая справка

К началу Шведской войны артиллерия Российской армии была объединена в бригады. Всего насчитывалось 27 армейских и 1 гвардейская артиллерийские бригады. Каждая бригада состояла из 6 рот: 2 батарейных, 2 лёгких, 1 конной и 1 пионерной (инженерной). Каждая рота, кроме пионерной, имела 12 орудий. В обязанности пионеров входило устройство дорог, мостов, различного рода полевых укреплений и понтонных переправ через водные препятствия. Но военных инженеров не хватало.

– Прошу прощения, князь, но я, как командир пионерной роты, доволен недавним назначением. Поэтому не могу взять в толк, кому и зачем понадобился я в Петербурге, – недоумённо пожал плечами Ярцев. В ответ Гогнидзе протянул пакет.

Стоило Ярцеву глазами пробежать текст приказа, как он начал понимать его смысл. Последняя строка гласила: «Явиться лично к полковнику Воейкову». Любитель женщин Гогнидзе последнюю строку не принял во внимание.

* * *

В марте 1809 года северный отряд русских войск занял шведский город Умео, и к ним в плен помимо шведов попали двое только что прибывших итальянских инженеров. Что они, люди штатские, делали в шведской армии, в далёкой и холодной для них стране, никто не знал. По-русски итальянцы не говорили, по-французски и по-немецки говорили с трудом: а может быть, просто прикидывались.

В бригаде итальянский знал в совершенстве только он, поручик Ярцев. Разговорить «гостей» с юга Европы надо было обязательно, поскольку при них нашли ящик с какими-то устройствами, которые взрывались даже при несильном ударе. Любой пехотинец или артиллерист, катящий пушку, мог наступить на такое устройство, чаще замаскированное, и распрощаться с жизнью. Так и случилось с двумя солдатами. Лет через тридцать подобные устройства будут называть однозначно – мины. А сейчас именовали по-всякому: фугас, горн, земляная пищаль и др.

Военный инженер, а в прошлом артиллерист, Ярцев с подрывным делом был знаком; конструкцию и принцип действия фугасов представлял. Разговорил он итальянцев довольно быстро. Зная, что больше всего на свете они боятся холодной зимы, которая, к счастью для них, закончилась, но рано или поздно наступит снова, он суровым голосом пояснил, что за гибель двух солдат по вине их «штучек» им, подданным Итальянского королевства, «светит» каторга в сибирских рудниках. А там ещё холоднее, чем здесь, на севере Швеции. Свои угрозы Ярцев продублировал и по-французски. Присутствующие при допросе сослуживцы подавляли смех, но итальянцы этого не заметили – им было явно не до смеха. Услышанное произвело на них столь мощное впечатление, что они наперебой стали рассказывать, кто они, что за «штучки» привезли и как ими пользоваться. И выяснилось кое-что интересное. Оказалось, их изобретение в армии Наполеона отвергли. Тогда они предложили его англичанам. Те заинтересовались, но готовы были купить только тогда, когда увидят действие мин в деле. С этой целью несколько десятков мин было изготовлено в голландском городе Геерлене – там уже много лет изготавливали фугасы и экспортировали во многие страны Европы. Правда, это были мины старой конструкции. Изготовление опытной партии новых мин англичане оплатили и теперь – а Британия была союзницей Швеции – желали увидеть действие этих мин на деле. Но не получилось: русские войска уже взяли Умео.

Ярцев подробно расспросил итальянских инженеров. Мины оказались новыми по принципу действия, отличающемуся от ранее известному для Ярцева действию противопехотного фугаса. Но он не остановился на изучении новой мины.

– Как англичане узнают об эффективности действия мин? Кто из них сопровождает груз? Они здесь, в Умео? – спросил он и внимательно, с прищуром, глянул на допрашиваемых итальянцев. Те молчали. Пришлось снова их пугнуть, и не только ужасами сибирских морозов, но и тем, что теперь их, итальянцев, можно считать шпионами. А со шпионами русская армия не церемонится.

Итальянцы нехотя, но заговорили. От них Ярцев узнал, что в устье реки, протекавшей через весь город и впадающей в Ботнический залив, стоит судно, принадлежащее неизвестно кому. Именно на нём они, итальянцы, и прибыли в Швецию. А сопровождали груз кроме них два англичанина. Одного зовут Уоррен, а как звать второго, они не знают. Но этот, второй, весьма важная персона, все обращаются к нему уважительно – сэр. Эти англичане и сопровождали груз – 5 ящиков с минами, четыре из которых всё ещё находятся в трюме, а пятый стал, как изволил выразиться один из итальянцев, трофеем, захваченным доблестными русскими войсками. Ещё в трюме находятся две пушки какой-то новой конструкции, тоже предназначенные для испытания.

Медлить было нельзя. Ярцев доложил обо всём командиру бригады полковнику Гогнидзе, попросил дать ему несколько человек для ареста судна. Гогнидзе отнёсся с пониманием, и вскоре Ярцев с солдатами были уже на палубе судна, готовые арестовать англичан и конфисковать ящики с минами, а также пушки. Ни то, ни другое осуществить не удалось: ящики с минами и пушки были сброшены в холодные морские воды, а подданные страны Туманного Альбиона исчезли. Видимо, от кого-то узнали об аресте их итальянских партнёров и, как говорят в народе, «дали сапога». Капитан пояснил, что корабль принадлежит одному богатому американцу и был в Лондоне зафрахтован для перевозки каких-то грузов, о которых он и знать не знает.

Весть о том, как скромный поручик-артиллерист разоблачил итальянцев, с их новинками взрывной техники и едва не захватил английских шпионов, быстро долетела до высокого командования. Вскоре Ярцев уже подробно докладывал обо всём случившемся подполковнику Воейкову, который состоял адъютантом при командующем Северной группой войск Барклае-де-Толли и по его поручению вёл в Умео переговоры со шведами.

Простое русское лицо Воейкова, его добродушный взгляд располагали к откровенности. Ярцев выложил всё как было, сопровождая комментариями и умозаключениями. Подполковник, если не считать традиционных вопросов: откуда родом, где служил и в каких боях участвовал, ни о чём не расспрашивал, но как-то цепко и с интересом приглядывался к сидящему напротив Ярцеву.

Казалось, история с итальянцами закончилась. Но это только казалось.

* * *

С минуту полюбовавшись величественным, почти достроенным Казанским собором, который со временем станет памятником русской воинской славы, Ярцев твёрдым шагом направился к трёхэтажному дому с колоннами. Здесь располагалось Министерство военно-сухопутных сил.

Ярцев вошёл в парадный подъезд, остановился у большого, во весь рост, зеркала, всмотрелся: выше среднего роста, черноволосый, смуглый – словно загорелый, хоть и Финляндия не место для любителей загара, а так… особых примет не наблюдается. Затем предъявил дежурному офицеру лист приказа – и вскоре уже сидел напротив Алексея Воейкова, теперь уже полковника, и напряжённо слушал его неторопливый голос.

Откуда родом Ярцев и где служил, Воейков на этот раз не спрашивал, наверное, помнил из разговора во время предыдущей встречи. Лишь поинтересовался:

– Где вы так загорели? Уж не в финских ли болотах?

– Никак нет, – отреагировал Ярцев. – Кожа у меня такая. Я ведь по матери итальянец.

– Знаю, знаю, – произнёс Воейков и тут же перешёл к делу: – Скажите, поручик, как вы расстались с теми двумя итальянцами, которые год назад желали под Умео испытать свои фугасы?

– Хорошо… можно сказать, дружески.

– Почему вы так считаете?

Ярцев слегка смутился:

– Я пугал их ссылкой в Сибирь, чего они боялись как огня. Но потом объявил, что замолвил за них словечко, и их отпустят на все четыре стороны.

– Блефанули?

– Можно сказать и так… Виноват…

Ярцев почувствовал: что-то случилось, и ему сейчас за самоуправство по отношению к подданным другой страны изрядно влетит. Но всё вышло как раз наоборот.

– Что ж, блефануть не грех, а в некоторых делах даже очень нужное качество. – Воейков хитро улыбнулся и тут же цепким взглядом посмотрел в глаза Ярцеву. – Они вам о себе что-нибудь рассказывали?

– Рассказывали и немало. Итальянцы народ говорливый.

– Но вас сослуживцы характеризуют как человека больше молчаливого, нежели любителя поговорить?

– Наверное, потому, что по отцу-то я русский.

Снова на лице полковника мелькнула улыбка и тут же исчезла; взгляд стал серьёзным:

– Что итальянцы рассказывали вам о себе?

Ярцев не ожидал подобного расспроса, поскольку не знал, зачем был вызван в Петербург. Но всё происходящее год назад хорошо отложилось у него в памяти:

– Оба они родом из Неаполя, но живут в Милане, там у них мастерская. За старшего синьор Винченцо. Второй, Джулиани, – его ученик и помощник. Кстати, Винченцо приходится родственником самому принцу Богарнэ.

Услышав такое, Воейков откинулся на спинку кресла и задумался.

– Ну а если в ближайшее время вам доведётся снова увидеться с этими итальянцами?

– Это будет радостная встреча за бутылками вина. Кстати, за бутылками вина мы и расстались.

– Они отплыли на том же самом корабле, на котором прибыли и на котором вы пытались захватить ящики с минами и пушки?

– Так точно, на том же самом.

Воейков поднялся, не спеша подошел к большому окну, размеры которого соответствовали размерам кабинета; открыл створку. В духоту кабинета тотчас ворвался бодрящий воздух с берега Невы. Воейков жадно вздохнул, словно ему не хватало кислорода, потом повернулся, подошёл к сидящему Ярцеву и произнёс то, ради чего, наверное, и вызвал его:

– Поручик, вы нам подходите. А посему переводитесь служить в секретную экспедицию при Военном министерстве.

Ярцев поднялся, стоял по стойке «смирно», слушал уже стоя. И вдруг невольно спросил:

– Прошу прощения, господин полковник, но вы только что сказали «секретная экспедиция». Не будете ли вы столь любезным, чтобы пояснить, что это такое?

Воейков, похоже, ожидал подобный вопрос:

– Любопытство, граф, в нашем деле похвальное качество. Узнаете, узнаете и совсем скоро, – сухо произнёс он и, попросив подождать, вышел.

Вернулся он минут через десять:

– Прошу следовать за мной.

Они вошли в большой просторный кабинет, заметно больший, чем кабинет Воейкова. Увидев сидящего за столом человека в генеральском мундире, поручик Ярцев почувствовал, что у него вспотела спина. Сидевший за столом генерал поднялся, вышел из-за стола и пошёл им навстречу. Это был не кто-нибудь, а сам военный министр Барклай-де-Толли. Не успел Ярцев представиться, как тот спокойным голосом предложил: