Текст книги "Опять ягодка (сборник)"

Автор книги: Владимир Качан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава 6
Кася

Кася надрывалась на двух работах, собирая средства для будущей европейской жизни. Откладывала деньги по чуть-чуть, но не жалела их на то, чтобы держать себя в форме. И еще – пришлось брать отгулы, чтобы регулярно посещать занятия по аэробике: задолго до фитнес-центров было такое популярное направление, изобретенное известной американской киноактрисой Джейн Фондой. В Советском Союзе аэробика быстро набирала силу и становилась повсеместным увлечением. Естественно, то, что было изобретено в Голливуде или, допустим, в Париже, миновать Сызрань никак не могло. Поэтому здесь, при желании, можно было и духи достать, и на аэробику записаться. Впереди маячила высокая цель: уехать в Ригу. Это желание крепло еще больше, так как отовсюду – по мелочи, но все же – приходили подтверждения, намеки на то, что решение правильное, выполнимое и единственно возможное. Например, духи. В Сызрани можно было достать и «Шанель», и «Клима», но за дикие деньги у бессовестных спекулянтов. А вот продукция Рижской парфюмерной фабрики «Дзинтарс» была куда дешевле и доступнее. Время от времени все эти кремы, лосьоны и духи продавались в их городе и пользовались большим успехом не только у сызранских дам, но и у мужчин. Например, директор кафе «Василек» Ашот душился исключительно одеколоном «Рижанин», чем заслужил скрытое, но глубокое уважение своей официантки Каси.

В секции аэробики было два инструктора – он и она. Девушка проводила занятия спортивно, педантично, но скучно. А вот с мужчиной было куда веселее. Впрочем, инструктора можно было причислить к мужскому племени с большой натяжкой. Он был настолько голубеньким, что все занимающиеся девушки считали его подругой и хихикали над тем, как он проводит занятия. Три стены в зале, где проходила тренировка, были с зеркалами. У одной из них – то лицом, то спиной к девушкам – стоял инструктор, который просил называть себя Павликом, и показывал упражнения. Все должны были повторять его движения. Чаще всего он располагался спиной к дамам и девушкам, шлифующим свою внешность, а лицом – к зеркалу. Потому что просто не мог отвести от себя взгляда, когда показывал упражнения, ну никак не мог на себя наглядеться. Звучала музыка, движения были ритмичны и более всего походили на танец. Инструктор упоенно танцевал, глядя на себя. Надо отметить, хорошо танцевал, наверняка в прошлом получив хореографическую подготовку в каком-нибудь балетном училище. Но что было совсем забавно, так это то, что его женственная пластика, изгибы, пируэты и наклоны носили настолько эротический характер, что, по всему, чрезвычайно возбуждали самого инструктора. Он любовался собой в зеркале и заводил сам себя. Все это, при наличии полутора десятков молодых женщин и девушек, из которых по крайней мере половина были привлекательны, создавало довольно странную композицию, объясняющую, почему впоследствии многие женщины испытывали недостаток в мужском внимании, а целая сеть секс-шопов опутала всю страну. Девальвация мужчин стала очевидной, а половая принадлежность инструктора по аэробике Павлика и других, ему подобных, стала не только популярной, но даже заманчивой для многих мужчин и юношей, желающих постичь неизвестное, нетрадиционное, познать что-то новенькое и в недавнем прошлом – запретненькое.

Но – что бы там ни было, какой бы инструктор ни инструктировал, все же занятия эти пользу приносили. Несомненную. Катя Федосеева, которую многие, да и мы в том числе, по привычке продолжали называть Касей, сформировалась в стройную спортивную девушку с великолепной фигурой, пропорциональными формами и миловидным лицом, которое лишь слегка портили слишком тонкие губы. Кася сама по себе обеспечивала доход заведению, то есть кафе «Василек», и многие мужчины и юноши Сызрани только из-за нее и приходили. Да и директор все чаще обволакивал Касю запахом одеколона «Рижанин», разрывая дистанцию и временами подходя совсем близко и как бы дружески (или отечески) обнимая ее за талию. Посетители «Василька» и директор клеились со всей очевидностью, но Кася пока держалась. Неприступно – как скала!

Она уже давно решила, что невинность свою по дешевке не продаст и случайную связь допустит только с миллионером. Но быть миллионером (пусть даже в рублевом эквиваленте) в СССР было если не невозможно, то во всяком случае неприлично. Поэтому они в кафе-ресторан «Василек» не заглядывали. Однако известно, что удача чаще всего приходит к людям подготовленным, достойным, и поэтому Кася неустанно продолжала совершенствоваться. В намеченную программу входило обязательное обучение танцу, поэтому она усидчиво искала, где можно в ее городе научиться танцевать, недорого, а еще лучше – бесплатно. Ничего удобнее и бесплатнее, чем вечеринки в клубе знакомств «Кому за 30», не нашлось, но, скрыв как-нибудь свой юный возраст, развивать пластику и ритмику можно было и там. «Ничего, потерпим, – думала Кася, – зато в Риге, возможно, очень даже пригодится».

Вечера, на которые она ходила, назывались «В омут танца с головой», и в названии крылось обещание страсти. От приставаний в кафе Касю защищал директор Ашот, который сам имел на нее виды, разумеется, после достижения ею совершеннолетия, а вот на улицах, да еще после танцев, от похотливых мужиков ее спасала придуманная маскировка. Даже в жару она надевала мужской плащ не по размеру и широкополую шляпу. Перед каждым выходом она грубыми мазками ярко-красной помадой чудовищно, аляповато красила губы, а потом румянила щеки. С глазами она вытворяла нечто такое, что поразило бы даже самую дешевую проститутку Амстердама. Старые галоши на босых ногах дополняли картину. Все это вместе – и плащ, и шляпа, и дикий макияж, и косматый черный парик должны были, по замыслу Каси, отпугнуть навязчивых мужчин. Вот точно так же некоторые совершенно безобидные ящерицы пытаются напугать своей боевой раскраской всех, кто намеревается их съесть. Кася, пожалуй, тоже пугала, – общей придурковатостью внешнего облика и внушением подозрения, что перед вами городская сумасшедшая, от которой можно ожидать черт знает чего, и даже припадка агрессии. Но если и находился кто-то, кто не верил в Касины хитрости, или еще кто-то из бухих недоумков, кому было вообще все равно, кого подцепить, пусть даже и эту грязную психопатку, и они, эти редкие любители, все-таки подходили и кадрились, то немедленно получали такой отпор, что было страшно не только им, но даже случайным свидетелям.

Посещение Касей танцплощадки изменения облика не требовало. Она только скидывала с себя плащ и шляпу и меняла галоши на пенсионные старые сандалеты. В галошах ведь, согласитесь, не натанцуешься. Макияж отпетой шлюхи не позволял угадать подлинный ее возраст, и потому в клубе «Кому за 30» никто и не спрашивал, сколько ей лет. Партнер за 30 находился всегда, потому что уже на третье посещение у нее создалась репутация почти профессиональной танцовщицы. Кася быстро стала звездой в этом клубе одиноких людей, и мужчины даже занимали очередь, чтобы потанцевать с ней. Выражаясь по-старинному, Касю постоянно ангажировали то на вальс, то на танго, то на фокстрот. Энергия Каси рвалась наружу, и ей было жаль, что, например, рок-н-ролл в их клубе не практиковался, все хотели чего-то поспокойнее. На индейскую раскраску ее физиономии, растрепанный черный парик и дурацкие сандалеты мужчины очень скоро перестали обращать внимание. А штатный учитель танцев – единственный, кто был в курсе, кто знал, что девушка по-настоящему хочет научиться танцевать, – только посмеивался, глядя на ее выкрутасы. Впоследствии такое стали называть коротким, но емким словом – «прикол», и это, в ту пору почти хулиганское, качество Кася сохраняла в себе долго, почти до старости.

Оно в полной мере проявилось однажды в драмкружке сызранского Дома культуры железнодорожников. Кася записалась и туда. А вскоре прошла строгий отбор в студию городского Дворца культуры, которая к тому времени обрела солидный статус Народного театра. Поставив себе задачу получить всестороннее воспитание, причем своими силами, Кася еще в школе решила, что ей непременно надо при первом же удобном случае обзавестись актерскими навыками, получить где-нибудь хотя бы начальные, базовые уроки актерского мастерства. Если актрисой и не станет, то некоторые актерские приемы в жизни очень даже могут пригодиться. Так что она нашла время и для народного театра, которым руководил заслуженный артист Башкирской ССР Леонид Соломонович Ривкин. Он был очень строгим и трезвым на репетиции не приходил никогда. Трезвым его не видел никто из студийцев. Впрочем, и совсем пьяным его тоже никто не видел. Немногочисленная труппа городского ДК (а это и был народный театр), состоящая всего лишь из восемнадцати человек, Ривкина очень уважала. Все-таки он был профессионалом и даже играл некогда в Уфимском ТЮЗе главные роли, причем некоторые – на башкирском языке, что требовало особого прилежания от тихого, застенчивого еврея, который и к ивриту-то боялся подступиться. Там был детский музыкальный спектакль, можно даже сказать мюзикл, «Репка» с шикарной ролью и роскошной вокальной партией Дедки, и это было настоящей коронкой Леонида Соломоновича. Козырная роль, пусть и на башкирском языке, но роль! Все там, в Уфе, ходили смотреть на Ривкина в роли Дедки, и все жалели, что он эмигрировал из Уфы в Сызрань, возглавив там свой народный театр.

При поступлении все было по-настоящему – как на экзаменах в театральный институт. Кася, как полагается, читала стихи, басню и прозу, и, кажется, выбор репертуара тоже помог: Леонид Соломонович не мог не удивиться и не порадоваться тому, что юная комсомолка читает стихи не Евтушенко, а Мандельштама и басню – не Михалкова, а Лафонтена, не говоря уже о прозе Юрия Олеши и Набокова, которого непонятно где достала. Да, Кася уже была в эту пору весьма продвинутой девушкой. Ну, сами посудите – и начитанной, и с милым личиком, и хорошей фигуркой – чудесное и редкое сочетание неоценимых качеств! Но Ривкин оценил и взял ее в свой театр и сразу на главную роль в пьесу А.П. Чехова «Чайка». Где только не ставили по всему миру чеховскую «Чайку», – ну, может быть, в Зимбабве не ставили или у эскимосов, хотя тоже не факт. Такое безумное количество постановок самой популярной в мире пьесы режиссеров, однако, не останавливало: все они думали, что их трактовка новая, что такой еще не было и что тайна, зашифрованная Чеховым в этой пьесе, ими – и только ими – будет разгадана. Вот и здесь, в Сызрани, Леонид Соломонович поставил принципиально новую, как ему казалось, версию «Чайки», в которой, например, между Тригориным и Ниной Заречной никакой любви не было. Нина просто хотела через постель знаменитого писателя проникнуть в большое искусство, а Тригорин не испытывал ничего, кроме типичного плотского влечения, банальной тяги стареющих мужчин к юным и хорошеньким, которые подчас умеют внушить выбранному для охоты объекту веру в то, что их любят. Любят, и только, без всякой задней мысли. Вот таким и был Тригорин в трактовке режиссера Ривкина, который часто задавал на репетициях риторический вопрос: отчего, мол, в таких случаях говорят «бес в ребро»? Это неправильно, бес действует совершенно в другом направлении, и вовсе не в ребро, а в другое место, несколько пониже.

Старейший артист народного театра Сергей Николаевич Клюев, главный бухгалтер местного универмага, репетировавший роль Тригорина, возомнил, как и следовало ожидать, что Кася к нему неравнодушна не только по роли, но и по жизни. И стал к ней приставать, особенно беспардонно пользуясь одним моментом в пьесе, когда Тригорин, уезжая, целует Нину и лопочет всякую любовную ерунду, тем самым себя стимулируя и заводя. Пользуясь случаем, Сергей Николаевич всякий раз, дождавшись этого момента в сцене, лапал Касю за грудь. Касе это быстро надоело, но ни скандалить, ни объясняться с режиссером она не хотела и однажды попробовала перевести сексуальные притязания Сергея Николаевича в злую шутку. В тот день перед репетицией она нацепила себе на грудь пластиковые чашки. Получилась такая пластмассовая грудь, очень твердая, и когда Сергей Николаевич уже привычно во время репетиции цапнул ее за грудь, на лице его отразились сначала удивление, затем горькое разочарование и, наконец, обида на партнершу. Любовный лепет по роли превратился в гневное бормотание, и «встреча с прекрасным», так же, как и надежды на возможное, уже не театральное, развитие отношений с молодой партнершей растворились в ее грубом и безжалостном юморе. Сергей Николаевич счел эпизод издевательством и в дальнейшем, сохраняя лицо обиженной домработницы, играл все сцены с Ниной, глядя мимо нее, мимо глаз. Зрителям этого было не видно, а партнерше, надеялся Сергей Николаевич, будет неприятно.

Работа в «Васильке» была тяжелой, деньги на Ригу собирались с трудом. И если бы не танцы, аэробика и народный театр – была бы совсем тоска. А так – рутинная жизнь продолжалась. Все-таки она подпитывалась мечтой. Мечта согревала, мечта звала, и трудности благодаря ей преодолевались легко и даже весело. И Кася, даже когда мыла посуду и протирала столы, напевала песни Лаймы Вайкуле. «Ах, вернисаж, ах, вернисаж», – тихонько пела про себя Кася, ведомая своим латвийским маяком.

Глава 7
Семен

И все-таки Сема нашел себе защитника, точнее защитник, как волшебник, появился сам. Шел уже третий день после особенного избиения Семена. Особенного потому, что, с одной стороны, это было акцией возмездия за травму Женькиного носа, а с другой – оживление действию придавало то, что теперь Семен сопротивлялся. Раз решив, что он больше не будет просто мальчиком для битья, он пытался всякий раз, хоть и безуспешно, давать сдачи. Но где ему было состязаться с двумя разрядниками по боксу, одному из которых новичок, дилетант, лох случайно сломал нос. Да-да, именно сломал, и свирепый Женька ходил теперь с наклейкой на переносице. Не обидно было бы получить опять же от разрядника, но тут… от этой рыхлой жабы – ну, куда это годится! На теле Семена уже живого места не было, а попытки дать сдачи ни к чему не приводили: такого же успеха, как в первый раз, достичь не удалось.

И вот уже третий день невдалеке от школы Валька и Женька после уроков метелили прямо на улице своего слабого спарринг-партнера. Метелили молча и старательно. Как вдруг возле живописной группы, выступающей под девизом «Олимпийский спорт не только для олимпийцев», тормознул пыльный и красивый мотоцикл и с него, как ковбой с лошади, легко спрыгнул Вениамин Юрьевич Знаменский, их же учитель физкультуры и чемпион города в тройном прыжке. В темных очках, кожаной куртке и бандане спаситель подошел к разминающимся юношам и воззвал к справедливости. Куртки-косухи, инкрустированные металлом, и банданы вошли в моду уже давно, но именно Вениамин Юрьевич был своего рода первопроходцем, предвестником униформы рокеров и мотоциклистов в их вполне замшелом, консервативном городе. В школе он выглядел совсем по-другому, и обыкновенный спортивный костюм словно сливался с образом учителя. А тут стереотип был нарушен, учитель удивил. Удивил до того, что пацаны даже не сразу его узнали, после того как Знаменский, подойдя ближе, негромко, но как рефери на ринге, сказал: «Стоп! Брек!» Валька и Женька перестали махать кулаками и обернулись к подошедшему. Тогда Вениамин Юрьевич поцокал укоризненно языком и сказал: «Некрасиво-то как, а… Двое не слабых – на одного слабого, да? Неравный бой, ребята…»

– А тебе, дед, чего?.. Че ты лезешь? Тарахти дальше на своем железном коне, – пролаял неуловимый мститель Женька, а Валька поддержал: «А то щас тебе по очкам настучим и мотоцикл сломаем, понял?..»

– Попытайтесь, – улыбнулся Вениамин Юрьевич и снял очки. И тут оба драчуна его узнали.

– Ой, Вениамин Юрьевич, извините, – мгновенно сменил образ нахальный Женька.

– Да, простите, Вениамин Юрьевич, – вторил ему грубый Валька, – не узнали. Не сердитесь, пожалуйста.

Мимикрировали ребята мгновенно. В их детдоме все были такие, во всяком случае – мальчишки. В зависимости от обстоятельств могли предстать кем угодно – хоть волком, хоть овечкой. Можно даже с интервалом в пять секунд, как в данном случае. Знаменский не в первый раз с этим сталкивался и сейчас только усмехнулся невесело. Потом взял за руку спасенного Семена и убрал его себе за спину. После чего сказал непедагогично: «Ну вот что, засранцы, чтоб я этого больше никогда не видел. Первое – это подло и не по-мужски, и второе – из вас потом не выйдет ничего, так и останетесь подлыми, злобными тварями. Если сейчас не поймете, то будущего у вас нет – будет либо зона, либо алкоголизм».

Так сказал Вениамин Юрьевич Знаменский, благородный и красивый учитель физкультуры, рыцарь. Ах, как ошибался он! Ведь все случится совсем наоборот: перестройка закончится, именно подлые, злые твари окончательно займут в обществе доминирующее положение, добавив к своим главным качествам еще хитрость и жадность. Но теперь, как ни странно, в середине 90-х годов, еще кто-то на что-то надеялся: например на то, что справедливость – извиняюсь за пафос – восторжествует. И одним из этих немногих был Вениамин Знаменский, который, обращаясь к боксерам, продолжил:

– Ты, Хряков, и ты, Беленький, завтра после уроков – ко мне в учительскую. А ты, – повернулся он к Семену, – больше ничего не бойся, тебя никто не тронет. А если тронете, – вновь обратился он к Вальке с Женькой, – я уж постараюсь сделать так, чтобы из школы вас обоих выперли. Останется у вас в перспективе только ПТУ, да и то, если примут. Все ясно? – Боксеры понуро и синхронно кивнули. – А ты, – опять повернулся Вениамин Юрьевич к Семену, – поднимай свой портфель и иди за мной». Он посадил Семена на мотоцикл, к себе за спину, мотоцикл взревел и умчался. Вот так у Семена Бестужева и появилась «крыша».

Глава 8
Кася

Скопить денег на Ригу все никак не удавалось, но Кася не сдавалась и не унывала. Она продолжала зарабатывать и понемногу откладывать, но однажды, посчитав, сколько же удалось скопить за год, Кася поняла, что с такими темпами она попадет в город своей мечты лет в пятьдесят, а тогда – не все ли равно, где помирать, в Сызрани или в Латвии. А теперь – все откладывала да откладывала, развивалась умственно и физически, чтобы быть достойной жительницей Восточной, но все-таки – Европы. Радостей никаких, времени нет даже на то, чтобы познакомиться и закрутить любовь с каким-нибудь мальчиком, а молодость незаметно, но быстро проходит. Впрочем, насчет любви с каким-нибудь сызранским пареньком у амбициозной Каси даже мысли не было. Нет, не то чтобы она традиционно ждала принца на белом «мерине» (то есть «Мерседесе»), но все же достойной ее внимания кандидатуры она ни разу не увидела. Если даже предположить невозможное, что отыскался бы, пусть даже прыщавый, но не окончательно противный юноша и раздобыл бы где-нибудь белого «мерина», то этот конь минут за пять превратился бы в пятнистую клячу, забрызганную вековой грязью сызранских автомагистралей. А с алыми парусами было еще хуже: моря-то не было. Река и резиновая надувная лодка и все-о-о! И вместо капитана Грея – полубухой подросток в периоде полового созревания. Так что шансов на красивую потерю девичьей чести – ноль! А поводов для пессимизма – навалом. Мечта таяла в серой пыли родного города, и однажды Кася подумала: «А чего я, собственно, так упираюсь! Юность уже ушла, молодость тоже того и гляди пройдет, а я вообще еще ничего толком не увидела и не испытала!» И она решила бросить все на произвол судьбы: один раз взять и поплыть по течению. Посмотреть – куда судьба вывезет.

Скромные свои накопления Кася вознамерилась истратить на поездку в Москву, на Олимпиаду 1980 года. Ну, покамест если не Европа, то хотя бы Москва, тем более Олимпиада. К тому же в Москве жила мамина двоюродная сестра, которую Кася никогда не видела, но о ней знала. Та тоже знала о племяннице. И Кася послала двоюродной тетке Юлии Николаевне письмо, в котором, можно сказать, возобновляла заочное знакомство и просила разрешения остановиться на недельку у нее, на улице Миклухо-Маклая, известного путешественника, которого объединяло с Касей неистовое желание уехать куда-нибудь. Тетка с радостью согласилась, и Кася через две недели получила ответное письмо с искренним и теплым приглашением посетить столицу и пожить в комнате, которую их семья с удовольствием предоставит в ее распоряжение.

Жребий брошен, надо ехать, а то будет, как в старом анекдоте, в котором жители глухого сибирского села, откуда никто и никогда не выезжал дальше райцентра, собрали денег своему односельчанину, чтобы он посетил Москву, а потом по приезде им обо всем, что увидел, рассказал. Тот поехал и вернулся с квадратными глазами. А вечером все собрались в самой просторной избе, и он рассказал, что никакие достопримечательности столицы его не поразили так, как зоопарк. Там он увидел огромное серое существо величиной с избу, с огромным толстым хвостом и хваталкой на его конце, а перед этим хвостом лежала огромная куча сена. И животное, мол, берет этим своим необычным хвостом большую охапку сена и – себе его в жопу, и еще берет, и – в жопу, и опять… «Стой, Иван, а голова-то у него где?» – перебивают рассказ потрясенные односельчане. А Иван, выражая своим импульсивным ответом традиционные чаяния русского народа, восклицает: «Да и не надо!!» Действительно – на кой черт она, голова, нужна, когда есть сено и прямо в жопу.

И Касино внезапное решение изменить жизнь, если и не радикально, то хотя бы частично, диктовалось не какой-то там девичьей блажью, а острым и даже болезненным нежеланием скиснуть в своей такой же дыре, как у героя анекдота. Хоть что-нибудь увидеть, хотя бы слона, хоть что-нибудь испытать бы… И уж совсем потаенное: совершить там, в Москве, что-нибудь запретное, может быть, даже (страшно, но сладко подумать) какой-нибудь грех.

Но, надо сказать, моральный облик москвичей и гостей столицы в год Олимпиады оберегался властями особенно тщательно. Все сомнительные граждане, особенно в центре города, были выловлены и отправлены подальше. Центр города был почти безлюден и стерилен до отвращения. В Елисеевском магазине почти не было покупателей и продавцы за прилавками улыбались изо всех сил каждому посетителю. То есть согрешить в олимпийской Москве было тяжело, но Касе удалось.

Именно в Елисеевском магазине, куда она приехала, как в музей, наряду с другими туристическими объектами, она и познакомилась с гражданином братской Болгарии – Стефаном Джубриловым, веселым черноволосым парнем с улыбкой, зовущей к взаимности. Стефан очень сносно говорил по-русски с милым и забавным акцентом. Он представился болгарским спортивным журналистом и сразу обрушил на Касю лавину своих возможностей и связей, пригласив ее в Лужники на полуфинальные схватки борцов во Дворце спорта, а затем и на соревнования пловцов. Провинциальная девочка – и тут сразу и Москва, и возможность побывать на Олимпийских соревнованиях, и очаровательный болгарин Стефан – какие там слоны, что вы!! Вот впечатления, вот шок-то где!! А кроме того – бесценная возможность себя показать. Кому?

Но ведь наверняка Стефан познакомит ее с какими-то влиятельными людьми, и тогда Рига состоится чуть попозже, а сначала можно будет завоевать Москву. Ну, не совсем, конечно, завоевать, а немножко. Может, даже покорить или просто понравиться богатому мужчине, который потом и подарит денег на латвийский вояж. А и правда – что ему стоит?! Мелочь, ей и нужно всего-то рублей тыщу на первое время, а там уж она и сама устроится.

И вот, полная таких радужных надежд, Кася, надев все свое самое нарядное, что привезла из Сызрани, а именно – бежевое платье со стоячим воротом, украшенное кружевами и золоченым люрексом, с искусственной хризантемой в области левой ключицы; затем ажурные колготки с узорчатыми червяками, а поверх всего коричневый воздушный шарфик. Ну, словом, красота невозможная! Интимные места (так, на всякий случай, а вдруг потом дойдет и до этого) были прикрыты тоже сумасшедшей красотой в виде чрезвычайно ярких синих трусов и бюстгальтера. Если дойдет до интима, то Стефана ярко-синее белье должно сразить наповал, тем более что ядовито-синий фон был деликатно усыпан желтыми звездочками. – Ну, если это не возбуждает, – думала неискушенная в таких делах провинциалка, – то что же тогда возбуждает?!

И вот, экипировавшись таким ослепительным образом, Кася пошла на свидание к Стефану. Точнее, Стефан заехал за ней на улицу Миклухо-Маклая на своей машине. И это была не какая-то там тривиальная «Волга» или того хуже – «Жигули», а вполне пристойная иномарка. «Вольво», – прочла она, подходя к машине сзади. Но никакого восторга, конечно, не показала, а показала всем своим видом, что она на таких тачках у себя в Сызрани даже в магазин ездит. Она не заметила едва сдерживаемой иронической ухмылки болгарского друга, когда вышла из подъезда. Он делал вид, что ее наряд и макияж привели его в восхищение, а Кася делала вид, что таких Стефанов с их машинами она пучками употребляла у себя на малой родине. Словом, оба делали вид, но все же понятно, что Стефан в данной ситуации был хозяином положения.

И поехали они на соревнования борцов, где на ковре полуголые мужики стискивали друг друга в страстных объятиях. Это была греко-римская борьба, но тонкостей и различий в видах борьбы Кася не знала, так как никогда этим не интересовалась. Да и как могла обыкновенная девушка интересоваться таким видом спорта, в котором здоровенные мужики кряхтят друг на друге, попеременно меняя позиции! С какого перепугу! Это же надо было иметь особые специфические вкусы в выборе любимого вида спорта. Вот, например, как у девушек, которые посещают боксерские бои. У них глаза горят, они азартно визжат, кричат: «Врежь ему! Мочи его»! А их красивые, ухоженные лица искажаются такой жаждой крови и яростью, что перестают быть красивыми, а напротив, становятся хищными, безобразными и в сексуальном смысле – совершенно непривлекательными. А на поединках борцов девушек в зале поменьше, но и ведут они себя попристойнее. Касе же через полчаса стало попросту скучно, и она робко попросила: «Стефан, а можем мы немного пораньше уйти? Я во всем этом совершенно ничего не понимаю!» Стефан с готовностью согласился, прибавив, что и сам хотел предложить ей то же самое, когда понял, глядя на нее, что ему следует извиниться за свое глупое приглашение на весь этот малодинамичный аттракцион.

– Пошли, – он взял Катю за руку, – тут рядом хороший ресторан с кавказской кухней.

Кася, надо сказать, была порядочно голодна к этому времени, но считала, что показывать свой аппетит нельзя и неприлично. А то Стефан будет еще смеяться над ней. А ей хотелось нравиться ему, и как можно дольше. И значит, поведение ее должно быть аристократичным, с безусловным соблюдением хороших манер и правил хорошего тона, насколько она их знала, конечно. Она ни в коем случае не желала повторить неверный путь своей школьной подружки Маринки Сайчак, которая мало того что обладала лицом сытой пираньи, но еще имела обыкновение чавкать во время еды и хлюпать во время чаепития. Маринка все-таки дочавкалась до того, что ее бросил мальчик, которого она любила, и он ее тоже любил, да и как не любить, когда она была настоящей красавицей; и все шло красиво и страстно ровно до того часа, когда они вместе пообедали. Юноша потом жаловался Касе в припадке горестного откровения:

– Понимаешь, Катюха, я с ней целоваться не могу.

– Почему? – искренне удивилась Кася, полагавшая, что не хотеть поцеловать такую хорошенькую девушку, как Маринка, – противоестественно. Ответ ее не то что поразил, но изрядно озадачил.

– Она чавкает, – смущенно отвернув лицо, будто признаваясь не в чьей-то постыдной привычке, а именно в своей, ответил внезапно разлюбивший паренек.

– Как чавкает? Что значит «чавкает», – опешила Кася.

– Просто… чавкает. Я ее поцеловал перед кафе, первый и последний раз, а она во время поцелуя все время чавкала. Звук был кошмарный… Ну, думаю, случайность, первый поцелуй, темперамент, все такое. Но потом, во время обеда, все встало на свои места. Просто ТВ программа «В мире животных». Меня чуть не стошнило. Все, понимаешь, срослось. Как ест, так и целуется. Слишком жадно. Аппетит, видите ли, у нее на всё. Слишком хороший. Потому и чавкает. Я как представил себе, что будет, если дойдет до постели, – даже испугался. Опять будет чавкать, что ли…

Так паренек прокомментировал свою капризную любовь, которая, как известно, часто рушится по совершенно нелепой причине. Кася смеялась, но урок из рассказа извлекла, и если ела в обществе, следила за собой и своими манерами. Тем актуальнее это было сегодня, во время свидания со Стефаном. «Ни в коем случае! – приказала она себе. – Шашлык-машлык, все самое даже вкусное в кавказском ресторане, куда пригласил болгарин, – не доедать! Нож – в правой, вилка – в левой. Про салфетки не забывать. Словом, всю свою физиологию спрятать, и подальше».

И, зарядив себя правилами хорошего тона, точнее – припомнив все, что уже знала или успела выучить, Кася грациозно вспорхнула со своего места, взяла под руку балканского кавалера, и они отправились в расположенный на сопредельной территории кавказский ресторан с аналогичным названием «Кавказ». Касе вскоре предстояло узнать, что сегодня этикет и хорошие манеры были так же уместны, как белая крахмальная салфетка поверх ватника бухого сантехника во время его трапезы, состоящей из соленого огурца, полубатона колбасы «Чайной», куска черного хлеба и бутылки дремучего портвейна все с тем же манящим названием «Кавказ».