Текст книги "Испытание истиной"

Автор книги: Владимир Савченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Н-да! – высоким голосом произнес он, положил листки, встал и прошелся по кабинету, потирая руки и плотоядно улыбаясь. – Вы не будете возражать, Сергей Яковлевич, если я приглашу сюда некоторых наших товарищей? Надо бы и их ознакомить.

– О нет, Виталий Семенович, ради бога! – Нестеренко взмахнул руками. Давайте сначала обсудим, разберемся сами что к чему.

– В чем именно?

– В деле. Понимаете, этот факт о канаве – особенно в сопоставлении с записями в блокнотах – проливает иной свет на историю Калужникова да и на саму тобольскую вспышку.

– Ах да... блокноты! Что же в них?

– Позвольте, я сначала изложу проблему, которая привела меня к вам. Вспомним официальную версию дела. В марте прошлого года физик-теоретик Калужников покидает свой институт и город. Через три месяца он – опять же без внешних мотивов – оказывается в Усть-Елецкой, где у него нет ни дела, ни друзей, ни родных. Там он – снова чисто случайно – попадает на то место, где происходит тобольская вспышка, далее истолковываемая экспертами как факт падения антиметеорита. Останков Калужникова не находят, останков метеорита, естественно, тоже, но обнаруживают следы пожара, радиацию и "аннигиляционную борозду"...

Она же – прорытая лопатами канава, – с удовольствием вставил Кузин.

– Да – и согласовать это с официальной версией можно единственным способом: что траектория антиметеорита на излете случайно – опять случайность! – совпала с канавой. И точно совпала, прямо в яблочко... И еще: светящегося следа метеорита никто не заметил...

– Случайно, конечно, – с улыбкой кивнул Виталий Семенович.

– Вот-вот, я вижу, вы улавливаете. Каждое из этих событий принципе возможно, хотя вероятность его и очень мала. Ну, действительно: много ли вы знаете случаев, чтобы человек – к тому же ученый – бросил интересную работу, квартиру, даже перспективу получить союзную премию... и подался в бродяги?

– Да только один этот случай и знаю.

– И я тоже. Первое маловероятное событие. Второе: Калужников блуждал по стране без определенной цели, как савраска без узды. Ему все равно было, куда ехать, где находиться, это следует из его блокнотов. А оказался в Усть-Елецкой, а в ночь на 22 июля – именно на месте тобольской вспышки. И не в десятках метров от эпицентра, как считали, а точно в нем – ведь рыбачили у самой канавы. Угодил прямо под метеорит!

– Третья малая вероятность, – согласно кивнул Кузин.

– Четвертая: никто не видел следа метеорита в воздухе. И, наконец, пятая, которая совсем уж не лезет ни в какие ворота: антиметеоритточно прошел по канаве... И все это – независимые случайные события! Каждое в отдельности имеет, если выражаться математически, вероятность, отличную от нуля, хотя и не слишком отличную. Надо же метеориту где-то упасть и Калужников должен был где-то находиться, могли полет метеора не углядеть, и так далее. Но чтоб все так совпало!..

– Вероятность официальной версии происшедшего, хотите вы сказать, оказывается произведением пяти исключительно малых вероятностей – то есть практически равна нулю?

– Именно! – кивнул Нестеренко и перевел дух. Он по роду службы больше привык слушать, чем говорить, и длинная речь его утомила.

– Вы, я чувствую, увлекаетесь теорией вероятностей? – Кузин с симпатией смотрел на разгоряченного молодого человека.

– Есть такой грех.

– Стало быть, ученые ошиблись и суд – тоже?

– Выходит, так.

– Да... действительно, трудно поверить, чтобы все так совпало. Особенно эта канава! Но, Сергей Яковлевич, вспышка-то была. Ее видели, остался ожог местности, радиация И озеро испарилось.

– Тоже правильно.

– Так как же?

Нестеренко развел руками, пожал плечами. Минуту оба молчали.

– Вот такой вопрос, Сергей Яковлевич: у вас возникли сомнения, находился ли Дмитрий Андреевич Калужников на том месте и погиб ли он?

– На этот счет, к сожалению, сомнений нет. Так оно, похоже, и вышло, что он там сгорел. И решение суда объявить его мертвым вполне обоснованно. Да посудите сами: полтора года минуло с тех пор, а где Калужников? Человек не иголка.

– Тогда почему вы решили вернуться к этому делу? Хотите подправить ученых, уличить их в ошибке? Ну отправьте эти показания им, да, может быть, еще в тот же журнал – и дело с концом.

Нестеренко грустно усмехнулся.

– У вас не совсем верные представления о нашей работе, Виталий Семенович: уличить, накрыть с поличным, вывести на чистую воду...

– Ну зачем так! – Кузин протестующе возвел руки.

– Да нет, суть вашего вопроса именно такая. Понимаете, приводить всякие происшествия в соответствие со статьями закона – это внешняя сторона нашей работы. А по внутреннему содержанию она (возможно, такое мое суждение покажется вам самонадеянным) близка к работе исследователей. Главное: разобраться, установить, как оно было на самом деле. Не бывает,мне кажется, специализированных истин: одни для юристов, другие для физиков, третьи для театральных администраторов... а бывает просто истина. Ее-то я в данном деле не понял, не установил и, стало быть, если не юридически, то нравственно не прав и совершил ошибку.

Нестеренко замолчал, чувствуя, что сердится: не думал он, что здесь ему придется объяснять такие вещи!.. А Виталию Семеновичу было сейчас неловко. "Отшлепал меня мальчик, – думал он, искоса поглядывая на отчужденное лицо следователя. – Культурно отшлепал. Не мне бы такое спрашивать, не ему отвечать. Я увидел здесь скандал, а он – то, что следовало увидеть мне проблему".

– Как это было на самом деле! – с выражением повторил он. – Это вы совершенно правильно подходите, Сергей Яковлевич. Так что простите мне мой... м-м... такой приземленный вопрос. Именно так и надо подходить к истине – как к самостоятельной ценности, независимо от того, чью правоту она подтверждает или опровергает. Это житейская рутина нас заедает так, что стремимся мы, как пра-вило, к пользе. Не знаем, в чем смысл жизни вообще и человеческой в особенности, – а ведь себя так, будто знаем и осталось только накапливать пользу. А может, узнав все истины, поймем, что делать надо не то или не так?.. – Он помолчал. – Но что же там действительно было, со вспышкой этой, с Дмитрием Андреевичем? У вас есть конструктивная версия, Сергей Яковлевич? Ведь если, к примеру, просто так оспорить официально признанную версию тобольского антиметеорита, то даже если удастся доказать про канаву-"борозду", сразу поставят вопрос: а что же там еще могло быть? И действительно, вроде ничего иного предположить нельзя, а?

– Можно, Виталий Семенович, – твердо сказал Нестеренко. – Я перечитал блокноты Калужникова – и забрезжило что-то такое... Но, – он нерешительно посмотрел на Кузина, – понимаете, эта версия выходит и логичной, в ней все события не случайны, а взаимосвязаны, – и в то же время настолько дикой, что я... я просто не решаюсь вам ее высказать. Подумаете еще, не в своем уме я. Да и не смогу выразить, подготовочка не та...

Виталий Семенович глядел на него с большим интересом.

– Поэтому я и принес блокноты вам, бывшему начальнику и товарищу покойного Калужникова, – продолжал Нестеренко. – Прочтите их, пожалуйста. Если и вы придете к подобному предположению, будем думать, что делать дальше. Если нет, то... Кто знает, может, у меня вправду буйное, недисциплинированное воображение! Я ведь не ученый. Одно мне представляется совершенно определенным, Виталий Семенович: ни метеорит, ни антиметеорит там не падал.

– Любопытно, – сказал Кузин. – Вы меня сильно заинтриговали. Что ж, оставляйте блокноты, прочту. Сегодня среда? Приходите утром, в пятницу, к этому времени я управлюсь. Итак, до встречи – и да здравствует истина, какая бы она ни была!

Они распрощались.

* ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПУТЬ ПО МЫСЛИ *

Ложные знания хуже откровенного не-знания,

ибо в последнем случае хоть по-нимаешь свое

положение. Не потому ли нас так раздражают

наводящие вопросы детей?

К. Прутков-инженер. Мысль No 55

ИЗ БЛОКНОТОВ ДМИТРИЯ КАЛУЖНИКОВА.

За блокноты эти Виталий Семенович принялся вечером дома.

На внутренней стороне обложки каждого блокнота было написано, когда он начат. Первый блокнот Калужников пометил январем 19.. года. Виталий Семенович хорошо помнил то время: как раз завершили проект электромагнитной фокусировки частиц для сверхускорителя – он-то и был потом представлен на лауреатство.

"Новый год, порядки новые, – гласила первая запись. – Этот год могу заниматься свободным поиском. Нешто построить докторскую на фокусировке? Тема проходная.

Что-то душа не лежит. И что ей надо, моей душе!.. – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – -

Вахтер института тетя Киля, заступая на дежурство по утрам, по обыкновению молится. Истово смотрит в угол вестибюля, пониже электрочасов, повыше пожарного щита с баграми, кладет торопливые кресты на грудь, что-то шепчет. Интересно, о чем она молится?

Чтобы сотрудники не нарушали правил выноса материальных ценностей? О даровании долгих лет и здравия руководящему составу? Или чтобы мы, физики-теоретики, вскрыли наконец природу физических законов и тем доказали, что бога нет?.. – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – -

Итак, что меня отвращает от проходной хлебной темы по фокусировке встречных пучков? Пожалуй, неверие в перспективы. Не верю я, что сверхускорители и опыты по бомбардировке в них частицами мишеней из частиц ("бомбардировка неизвестно чего неизвестно чем", как шутит наш академик) продвинут нас далее в понимании материи. Мы не поняли элементарные частицы, когда соударяли их с энергиями в миллионы электрон-вольт, не поняли и на энергиях в миллиарды электрон-вольт. Где гарантия, что поймем на десятках миллиардов? Так можно наращивать энергию до бесконечности; а чем далее, тем это сложнее. Получается отрасль науки, работающая на себя, и только.

Не верю я в это дело – как те павловские собаки не верили теорию условных рефлексов.

Но вот что: верить, не верить – занятие не для ученого. Надо вникать. Это и будет моей работой в текущем году: проникновение в "теорию элементарных частиц", в теорию, у которой есть пока только название да набор смутных противоречивых идей. Помолись и за меня, тетя Киля! Я погружаюсь...

Что есть "вещественные тела"? Скопление "элементарных частиц". А что есть "частицы"? Мельчайшие частицы "вещества". А что есть "вещества"? Замкнутый круг, из которого следует, что мы не только не знаем, что такое частицы, но не знаем и что такое "тела".

Да-да, у микрочастиц есть "массы", "магнитные моменты", бывают "заряды". Но достаточно ли этих признаков (природа которых сама, кстати, неясна), чтобы считать их вещественными предметами? Возьмешь в руку, маешь вещь, как говорят на Украине.

Но если "частицы" не предметы, то что? – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – -

Есть универсальный, избавляющий от терзаний ответ: такова объективная реальность. Постоянен элементарный заряд? Такова объективная реальность. Электрон-отрицон в 1837 раз легче протона-положона? Такова о. р. Сила тяготения обратно пропорциональна квадрату расстояния? Она же. Скорость света постоянна во всех системах отсчета? Т.О.Р.

Да, но почему реальность такова, а не?..

Прикладникам можно удовлетвориться констатацией "реальности". Была бы сила тяготения пропорциональна кубу расстояния, была бы скорость света непостоянна, была бы масса электрона не в 1837, а в десять тысяч раз меньше, чем у протона, – они все равно исхитрились бы сделать электромотор и транзистор, построить мост и запустить ракету.

Прикладникам можно, ибо смысл прикладных наук – дополнять природу в интересах людей. А смысл работы теоретиков – понять природу. – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –

Сегодня мне исполнилось тридцать пять. Не отмечал – что праздновать-то? Молодость прошла – молодость, когда все впервой: любовь женщины и оригинальная идея, хороший заработок и первая публикация, разработка и путешествие... А потом все тускнеет.

На что уходят лучшие годы? На зарабатывание денег и приобретение "благ"? На выполнение работ, в нужность которых я не верю и увлечься которыми не способен? На призрачное утверждение своего "я" мелкими идейками? На связи с женщинами, которых я не могу (или не хочу?) полюбить? На преферанс с выпивкой?.. Кажется, что все это так, не жизнь, а предисловие к жизни, что лучшее и интересное – впереди. А годы идут, и впереди все то же...

Не на что тратить силы, не во что вкладывать душу! Но если так – зачем она мне, душа?

Виталий Семенович отложил блокнот, задумался. Сейчас, прочтя эту запись, он по-настоящему вспомнил Калужникова. Не только внешность, которую помнил хорошо: рослый плечистый мужчина, темно-рыжие волосы с проседью, удлиненное лицо с красноватой, будто обветренной кожей, крупный нос с высокой горбинкой, широкий лоб и широко посаженные серые глаза, хорошо развитый кадык на мускулистой шее, ровные крупные зубы, обнажаемые в неторопливой усмешке, – не внешность эту, приятную, хоть и обыкновенную, а представил и вспомнил Дмитрия Андреевича как человека.

Бывают люди, не созданные для обычной жизни. Негде им в ней развернуть избыток сил и возможностей. В неспокойные для общества времена из таких получаются герои, водители масс – но бывает, что и бандиты. В спокойное же время они живут как-то вполсилы, спустя рукава. То, что для других составляет самую соль существования, им мало интересно. Живут – будто ждут чего-то: то ли событий, то ли необыкновенной любви, то ли захватывающей идеи или замысла, но всегда чего-то своего, отвечающего именно их натуре.

И когда приходит это. Великое Свое, тут уж – гуляй, душа! И пусть со стороны действия такого человека покажутся странными, даже предосудительными, пусть решат, что ими он только поломал себе жизнь да и ничего общепризнанно ценного не достиг, – в этой яркой, выразительной отдаче себя и есть счастье такого человека. Многие, впрочем, доживают до конца дней, так ничего и не отдав.

Вот и в Калужникове, вспомнил Кузин, чувствовалась какая-то иная шкала ценностей. Кроме тех, на завоевание которых направлены помыслы и усилия большинства людей, он предвидел и другие, ради которых готов был все бросить и уйти, не оглянувшись. Так он, в конечном счете и сделал.

Таганрог, – читал далее Виталий Семенович, – Таганрог, продутый насквозь февральскими ледяными ветрами. Азовское море с кромкой грязноватого льда вдоль глинистого берега. Зал с театральными люстрами, лепными излишествами и скверной акустикой. Искаженные динамиком фразы "на фундаментальной основе глубокой теории...", "композиция микрочастиц и микросостояний", "ансамбль электронов", "дискуссионная донуклонность кварков..." – словом, конференция по физике элементарных частиц. Я в секции физики высоких энергий, ауд. 202, начало заседаний в 10.30.

Ю. Стрифонов, "Некотогые вопгосы энеггетики упгугих и неупгугих соудагений гелятивистких пготонов." Докладчик продемонстрировал (пгодемонстгировал) французский прононс и умение сморкаться в платок среди фразы. Простыл, бедняга, на азовских сквозняках...

С. Приверзев. "Как известно, в слабых взаимодействиях, обуславливающих распад частиц, закон сохранения четности нарушается... Однако ориентация спинора Дирака в шестимерном импульсно-потенциальном пространстве..."

Спинор Дирака, динор Спирака, черт бы побрал их обоих!

Считается, что физика сейчас проникает в основы строения материи, в элементарное – то есть в самое простое, проще арифметики, та– кое, что каждому объяснить можно. Но где оно, это простое?! Во всех докладах головоломнейшая галиматья терминов, частных посылок, случайных опытных фактов, хитроумной математики, призванной подтвердить правоту докладчика... Мы выработали международную терминологию, математизованный язык – и успешно понимаем друг друга в том даже, о чем умалчиваем. Но значит ли это, что мы понимаем природу?

– Запутались мы, – вздохнул мой сосед по секции и по номеру в гостинице сибиряк Коля, когда я поделился с ним недоумениями. – И не признаемся в этом ни себе, ни другим.

Да, похоже, что сейчас самое время не выступать на конференциях, громоздя одна на другую скоропалительные идеи и догадки, не раздувать всемерно и всемирно на предмет обильных ассигнований важность нашего занятия,а думать. Думать несуетно, честно, беспощадно: там ли шли, где свернули с пути в лабиринте поиска? Думать с целью понять.

А вот к этому мы не приучены.

Так называемое "познание нами мира" держится на трех китах: а) в детстве – на доверии к старшим и боязни их; б) в специальной учебе – на том, что надо знать и то и именно то, что позволит получить хорошие оценки, стипендию, заработок, премию, степень и т. п.; в) в работе – на том, что от применения наших знаний получается польза, выгода: облегчающие труд машины, обилие энергии и товаров, безопасность и прочее. То есть наше познание целиком подчинено инстинкту самосохранения – ведь производными от него и являются "выгода", "страх", "благополучие".

Да, практика – высший критерий истинности теории. Но разве практика и польза – одно и то же?

Где вы, алхимики, смешивающие вещества ради жгучего детского любопытства: а что из этой смеси будет? Где вы, древние анатомы, выкапывающие трупы на кладбище – ночью тайком, чтобы понять: как все-таки устроен человек? Где вы, биологи, ис-пытывавшие болезни и сомнительные лекарства от них на самих себе?.. – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – -

Степи, лесополосы, терриконы – все бело. Снег, снег, снег от моря и до моря. Поезд N27 везет меня домой... Напрасно я съездил? Пожалуй, нет. Конструктивных идей я на конференции не услышал, но хоть понял масштабы недоумения, которое сейчас царит в физике элементарных частиц. Я, грешным делом, думал, что только я ничего не понимаю... Что же они такое – частицы, "кирпичики мироздания", которые, похоже, не кирпичики, и не шарики, и вовсе не вещественные предметы? Из чего же мы, братцы, состоим?!

Ночь. Шутейная идея под стук колес: элементарные частицы – вовсе не частицы, не постоянные какие-то образования материи. Это переменные процессы, объемные колебания самого пространства! Хо!..

Нет, правда: примем всерьез то, что пространство – не пустота. Физический вакуум – материальная среда и, может быть, даже довольно плотная. И вот в каких-то местах ее – объемная зыбь: уплотнение, разрежение, снова уплотнение. В среднем здесь такая же плотность материи, как и всюду, но здесь нечто – пульсирующая неоднородность. Однородное же неразличимо, оно все равно что ничто.

А если каждое новое колебание плотности повторяется не в том же месте, а рядом, то вот вам и движение "частиц". Умора!

Это еще не все: уплотнения и разрежения можно отождествить с зарядами частиц. Ну по максвелловской жидкостной модели электромагнетизма: уплотнение – источник силового поля (оно ведь растекается и давит на окрестную материю), положительный заряд; разрежение – отрицательный. А при переходе от одного состояния к другому происходит завихрение материи и магнитное поле. Тоже по Максвеллу.

О, это уже серьезно! Так можно объяснить, откуда берется магнитный момент частиц, магнетон – штука необъяснимая, пока мы считаем частицы постоянными образованиями. Ведь магнитное поле, по Максвеллу, возникает от изменения электрического во времени. Если считать, что заряд "частиц" постоянен, то непонятно, откуда у них магнитные моменты. Приходится придумывать, что в микрочастицах есть обмотки с токами, соленоиды, электромагниты... штуки, неестественные, невозможные в элементарных образованиях материи. А если заряд "частиц" переменный, то все сходится...

Постой, что сходится?! Ведь заряд-то у протонов и электронов постоянный! Это же измерено, факт. И магнитные моменты у них постоянны. А от переменного электрического поля должно получаться переменное и магнитное... Занесло меня. А жаль, складно получалось.

...Идиот, болван, гений, тупица! Все правильно!

Результаты измерений свидетельствуют, что заряды и магнитные поля частиц постоянны. Верно. Но, милостивые государи, посредством чего мы измеряем это постоянство? Посредством приборов из вещества, то есть, в конечном счете, из тех же колеблющихся (да, колеблющихся!) от разрежения к уплотнению "частиц" – неоднородностей. И синхронно, в такт колеблющихся, иначе скопление таких пульсаций, тело, – не будет устойчиво. Это же факт из теории колебаний: в общей энергосистеме могут работать только те генераторы, частоты и фазы которых совпадают. Иначе система самоуничтожается.

Тогда ясно, почему нам кажется, что у частиц постоянные заряды и моменты. Есть такой стробоскопический эффект: скажем, если шпиндель станка, вращающийся со скоростью 100 об/мин., осветить газоразрядной лампой, в которой вспышки света следуют с той же частотой, то он покажется наблюдателю неподвижным. Но ежели наблюдатель этот сдуру возьмется за шпиндель, ему оторвет пальцы... Так и с частицами-колебаниями: два переменных"протона", когда они уплотнения, отталкиваются; через полтакта, когда они становятся разрежениями, – тоже отталкиваются. Что мы и истолковываем так: заряды одного знака отталкиваются. Важно, что одного, неважно – какого.

Переменный "протон" и переменный "электрон" – два колебания в противофазе; они притягиваются и могут устойчиво держаться вместе, что мы и наблюдаем... И магнитные моменты у микрочастиц – колебаний – переменны, согласованы по частотам и фазам, а поэтому и взаимодействуют между собой как постоянные магнитики... Нет, как нам здесь природа натянула нос!

Ах, поцелуй же ты меня, тетя Киля!.. То есть я хотел сказать: помолись ты за меня, тетя Киля! Я что-то нашел.

Мир наш зыбок. Он мерцает. Он то есть, то нет – со страшной частотой. Бж-ж-ж-жжж... кошмарное дело.

...Но, кроме шуток, ведь волновые свойства микрочастиц легко согласуются с этой идеей. Если частица – объемный всплеск в среде, нечто вроде капли дождя, упавшей в лужу, то, естественно, и вокруг себя она возбуждает концентрическое волнение. И не вероятностное, а самое обычное, материальное, от которого и происходит дифракция электронов. – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –

Вернувшись, написал статью о переменности микрочастиц: двенадцать страниц на машинке через два интервала, латинские символы подчеркнуты синим, греческие – красным... Все честь честью.В любой журнал возьмут. Две недели трудился. Прочел – и порвал.

Я только прикоснулся к самому краешку большой идеи. Идеи, кажется, не только физической, а обо всем. Я пока понял самую малость – и туда же, спешу торгануть этими крохами, частностями. Поскорей застолбить участок. Или хоть просто блеснуть интеллектом, остроумием догадки. Неважно даже, истинна догадка или только прикидывается такой – важно блеснуть. Приходи, кума, мной любоваться!..

А это очень важно, если она – истинна. Мир – волнение среды? – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –

Материя едина. Она существует в пространстве и времени, но сами пространство и время есть категории материи; они материальны. В материи все взаимосвязано. В ней все течет, все меняется.

Это мы проходили на философских семинарах, лихо спихивали на зачетах, но воспринимали (если воспринимали!) лишь умом: очень уж идея о единстве материального мира трудно согласуется с наблюдаемым – отрывочным и пестрым разнобразием природы: тут тела, там воздух, там пустота, там холодно, там жарко, там зелено, там сыро.

А воспринимать надо просто и прямо: есть вязкая (взаимосвязанность!) материальная среда, которая включает в себя и пространство, и время, и нас самих со всеми чувствами и мыслями. Посторонний – не от мира сего наблюдатель увидел бы всю среду, как мы видим воду. Наш мир выглядел бы для него серым четырехмерным волнением – со смутными сгустками-телами, со струями, вихрями... и не знаю, с чем еще. И не различил бы он в нем ни звезд, ни планет, ни лесов, ни закатов, ни лиц человеческих... Мы различаем, потому что мы от мира сего. Для нас наблюдать – значит взаимодействовать.Потому-то так глубоко и запрятан от нас факт единства материи, что все воспринимаемое на меня, волну материи влияет: на длительность существования, на форму, на содержание, на размеры... Все влияет – и все по-разному. – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –

Это похоже на музыку: звуковые колебания, нарастая, устанавливаясь на уровне, затем слабея, образуют ноту, элементарную цельность, "атом музыки". Ноты слагаются в цельности-аккорды, в цельности-мелодии; это "кристаллы", "комья", "волокна" музыки. И все они складываются в нечто еще более цельное – в симфонию или в песню.

Это похоже на волнение моря: мелкие волнишки, накладываясь, образуют крупную, а из тех выстраиваются валы. Серия валов – с "девятым", максимальным, посредине – тоже волна. Да и весь шторм – волна-событие, ибо он не всюду, он начался и кончится.

... Это ни на что не похоже, потому что вселенское волнение материи – с возникновением, развитием и распадом галактических вихрей и звездно-планетных всплесков – четырехмерно. Все, что мы видим, слышим, чувствуем, лишь частные проявления его. Вот его и надо понять. А частицы... что частицы! – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –

И снова утро, и снова крестится на электрочасы тетя Киля.

...А я тоже знаю молитву. Ей меня выучила бабушка Дарья в селе, в войну – когда пришла "похоронка" на отца. Для панихиды. "Сам един еси бессмертный, сотворивый и создавый человека, земний убо от земли создахомся и в землю туюдже пойдем, яко повелел еси, сотворивый мя и рекий мя, яко земля еси и в землю отдыдеши..."

"Земля еси и в землю отыдеши..." Обобщим: среда еси – и в среду отыдеши. Ничто не ново в мире. Кто-то умный давно понял этот великий, поистине библейской простоты и беспощадности закон единства материального волнения. А потом кто-то глупый дал ему имя "бог". Навешивать ярлыки во все времена было занятием для дураков.

Занятно: о чем ни возьмусь думать, все ведет меня к той же идее. И частицы, и музыка, и старая молитва... Оно и естественно: правильная идея о мире должна обнимать все.

Сегодня после обеда поймал Кузина в кабинете, загнал за стол и блестя глазами, изложил свои идеи и размышления. Он вежливо выслушал, а потом – не то чтобы разгромил (Виталий Семенович никого не громит, это не в его характере), а, как говорится, облил меня холодной водой скепсиса.

– Дмитрий Андреевич, – сказал он, – я в принципе допускаю, что на базе ваших смелых идей ( в частности, идея переменности микрочастиц мне представляется весьма многообещающей) возможно построить интересную теорию. Даже общую теорию. Но, Дмитрий Андреевич, – он поднял палец, – но!.. Именно в общности ее и будет главный изъян. Не надо забывать, что мы живем во время пышного расцвета специальных наук. Они дают наибольший выход и в плане прикладном, и в плане эксперимента. Я не берусь определить, что причина, а что следствие: то ли расцвет узких теорий произошел от ограниченности исследователей, от их неспособности объять, так сказать, необъятное, то ли успех одних узких теорий повлек за собой развитие других... но факт налицо. И поэтому общая теория, построите ли ее вы или кто-то иной, ныне обречена.

– Почему?! – возопил я.

– Да очень просто: 99% такой теории окажутся ненужны – да и непонятны любому узкому специалисту. Любому! А по единственному понятому проценту ни один ученый не станет судить о правильности теории в целом. Это значит, что такая теория обречена на непонимание и забвение.

– Дмитрий Андреевич, – душевно продолжал он. – Мне хотелось бы коснуться и ваших... эмюэ... глобальных суждений. Не стану оспаривать ваше подозрение, что физика последние десятилетия шла, как вы говорите, "не туда". Это возможно. Во всяком случае, пиковое положение в области элементарных частиц, которому мы свидетели, к такому взгляду склоняет. Но, Дмитрий Андреевич, но!.. Не надо забывать, что в этом направлении, то есть, по-вашему, "не туда", все разделы физики шли вместе, в ногу, максимально, приноравливаясь друг к другу в идеях, осмыслении результатов и создании общих понятий. Сейчас наша наука, независимо от того, куда она идет и к чему придет, является мощной и весьма устойчивой системой, пошатнуть которую очень не просто. Физикой сейчас профессионально занимаются сотни тысяч, если не миллионы людей. Их труд и творчество, их жизненные интересы накрепко связаны с теми идеями, что есть сейчас, – а не с теми, что у вас или иного новатора на уме.

– Понимаете, Дмитрий Андреевич, – лирически вел он еще дальше, сейчас, в последней трети XX века, создать ситуацию, подобную кризису физики конца XIX века, крайне затруднительно. Ведь в отличие от того времени ныне есть электроника, вычислительные машины, лазеры, ядерная энергетика – и прочее, и прочее. Все это возникло из физических идей. И работает, Дмитрий Андреевич, работает! Взгляды на мир, которые вы намереваетесь оспорить, проникли в сознание каждого грамотного человека, в преподавание, проектирование... даже в философию и в политику в известной мере. А развитие иных идей – пусть более верных, но иных – приведет к такой ревизии, такой ломке и растерянности, которые сейчас вряд ли допустимы.

– Вот тебе на! – подал голос я. – А как же призывы Нильса Бора и других корифеев к радикальному пересмотру, к "безумным" идеям? Ведь все их приветствуют.

– Ах, Дмитрий Андреевич! – Виталик даже покивал с улыбкой от полноты чувств. – Неужели вы, ученый с десятилетним стажем, не понимаете, что приветствуют-то, имея в виду уютное, карманное академическое "безумие" чтобы без потрясения основ, без сокрушения авторитетов? Да и приветствуют-то высказывания корифеев, а не наши с вами. Таким образом, Дмитрий Андреевич, он встал, давая понять, что беседа близится к концу, – я все-таки порекомендовал бы вам не замахиваться на всю физику, а продвигаться обычным апробированным путем частных теорий.

...Словом, "и по камешку, по кирпичику", не покушаясь и не обобщая".

Виталий Семенович очень придирчиво прочел эту запись. Речь шла о нем самом, да и следователь оставил пометки красным карандашом. Все было правильно, хотя Калужников и утрировал его манеру речи. Он и сейчас сказал бы ему то же самое.

Командировка в Сухуми. Лечу над морем. Самолет идет низко, и из моего иллюминатора видна динамичная картина шторма: валы мерно набегают на берег, бьют в него, разваливаются в брызгах и пене, откатывают, снова набегают... Но вот самолет взял курс в открытое море, берег ушел из поля зрения, и – о чудо! – штормовое волнение застыло. Есть и валы, и впадины между ними, но все это выглядит убедительно неподвижным. Будто это вовсе и не вода.