Текст книги "Вовка, Сивка, Егорка"
Автор книги: Владимир Одноралов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Одноралов Владимир Иванович
Вовка, Сивка, Егорка
Владимир Иванович ОДНОРАЛОВ
Вовка, Сивка, Егорка...
I
Он растяпа, этот Вовка. Олег же его предупреждал! Деревенские ребята хорошие. Но – их надо авторитетом брать. После этого они станут друзьями – во! Олег гаркнул это "во!" на весь автобус и всему автобусу показал большой палец.
А с авторитетом вот что вышло.
Олег-то в Ольшанке сто раз был. Он только вылез из автобуса, крикнул только: "Здорово, Ольшаки! Как зимовали?!" – и к нему сразу кинулись мальчишки: Минтин, Витек и Егорка. Расхватали вещи и понесли к дому его родни – дяди Васи и тети Марьи. Когда их тут было авторитетом брать? Дом-то – вот он, рядом: только грейдер перейти – и по лужку, по-гусиной травке...
А у самого почти дома на Вовку пошел какой-то сивобородый козел. Чего он от Вовки хотел – неизвестно. И Вовка на всякий случай попятился, споткнулся и шлепнулся прямо на коровью лепешку. Она оказалась подсохшей и от штанов сразу отпала. А Вовка вскочил и отряхает ее, отряхает... А козел смотрит на него пристально: мол, ты чего? Не умеешь себя в деревне вести?
Витек с Минтином ка-ак захохочут, за ними – Егорка (самый ведь маленький, сопливый еще). Хохочут, корчатся, вещи у них из рук падают...
Тут в доме визгнула – отворилась дверь и, штанами цепляясь за калитку, на лужок выскочил дядя Вася.
– Сивка! Ты как это гостей встречаешь, паразит?!
Как наддаст ему сапогом – козел в сторону, а мальчишки совсем, до икоты, зашлись. Егорка аж на траву сел.
За дядей Васей и тетя Марья выскочила. Чмокнула на ходу Олега – и к Вовке:
– Боднул он тебя, негодник? Испугал, подлец бородатый? Ну, мы его!..
В общем, наговорила о козле и о Вовке, чего и не было вовсе. Да еще приобняла его, как девчонку.
– Ах ты, малахольный! Побледнел-то как! Город-то о-он чего с детьми делает... Ну, ничего-о, я тебя молочком отпою-у, – утешала она Вовку.
Мальчишки уже не смеялись, только смотрели на него точно как на малахольного.
А он в этот момент и не слышал ничего. Он как бы провалился сквозь землю. И остались на земле – одни уши, горящие, как от мороза.
Таким, провалившимся, он и сел за стол. Он даже есть не хотел.
Но Олег сердито сказал:
– Ты чего это нюни распустил? Тренинги наши забыл? Ешь давай!
Все-таки вот Олег. Он даже не улыбнулся, когда это кино закрутилось. Он – друг. А другое дело – воля у него железная.
Олег быстро умял свою тарелку пельменей с картошкой и сказал Вовке на ухо:
– Да, старик, с авторитетом фук получился. Поднимать придется, старик.
– А! – отмахнулся Вовка. – Накидали коровьих лепешек, хоть кто споткнется.
Он поблагодарил тетю Марью за ужин и пошел во двор. Пусть ей пока Олег родственные новости рассказывает.
"Олег сказал надо – значит, надо", – оглядываясь во дворе, послушно думал Вовка.
Но посмотри-ка, и без авторитета ему здесь очень интересно.
Коровы ходят по улице, невзирая на правила движения. Усадьбы, в отличие от городских, все раскрыты и сквозь небрежные, щелястые заборы видны бидоны и горшки, надетые на жердины, поилки для уток и кур, сами утки и куры и как они бродят по двору, не замечая друг друга... А вон и хозяйку видно. Вернее, одну ее синюю юбку в зелени огорода. Она кладет горячую от работы ладонь на поясницу, и все соседи слышат ее облегченное "о-о-охх!".
А дом дяди Васи какой интересный! Он в этом порядке, пожалуй, самый распоясанный. С весны не беленный, он ободран дождями, как уличный кот. Ставни, рамы, крыльцо – все кривоватое, давно не крашенное. Бедный совсем дом. А сам дядя Вася – бедным не кажется. И вон – слышно сквозь дверь советуется сейчас с Олегом, какую бы ему купить машинёшку для сельской местности...
Деревню затопили сумерки. Воздух стоял синий, густой. Его можно было пить, как молоко из погреба. Под навесом лежали козы. Они, наверное, вспоминали хриплые крики человека на коне, обжигающий свист кнута, вздрагивали всем хребтом и вскакивали.
Отдельно, за перегородкой, находился Сивка. Его, видно, наказали. Он жевал какую-то дранку, смотрел на Вовку дерзко: мол, как я тебя на лепешку посадил?
А на скамейке за воротами одиноко сидел Егорка, и его голова светилась в сумерках, как одуванчик. От него слышалось какое-то "бубубу... ду-удуду-у...". Это Егорка скучал и пробовал петь.
Вовке стало жалко его одного в сумерках, и он позвал:
– Эй, иди сюда!.. Тебя Егоркой, что ли, зовут?
– А тебя как зовут? – спросил Егорка.
– Меня Вовкой... Вот, понимаешь, смотрю я на этого козла и думаю.
– Чего думаешь? Он тебя испугал?
– Да ничего он меня не испугал. Я думаю: может, он и бодать меня даже не хотел?
– У меня тоже. В школе, – торопливо поддержал разговор Егорка. – Я весь второй класс на тройки закончил... Мамка расстраивается. Говорит: "В пастухи пойдешь". А там, в стаде, бык знаешь какой! Не то что козел... А Сивка что?.. Он, может, думал, что у тебя хлеб есть. Козлы часто так думают. Видишь, вон деревяшку какую-то жует...
Вовка сказал: "Я сейчас" – и вернулся в дом. Тетя Марья сидела за столом и читала письмо, переданное Олегом, и улыбалась написанному. Олег все еще толковал об автомобилях с дядей Васей, который прямо в одежде раскинулся на кровати.
– Ты чего? Заскучал? – подняла на Вовку глаза тетя Марья.
– Нет. Мы там с Егоркой. Можно я хлеба на улицу возьму?
– Не наелся, что ли? А чего же из-за стола ушел? Садись тогда, доедайся.
– Я Сивке хочу дать...
– Ох, городские! Сам худющий, а Сивке дать... Ну, дай. Посоли только. Он, глядишь, не будет тебя бодать. Мой-то все пинками скотину учит. – Она повернулась к дяде Васе и внезапно закричала: – Ты когда перестанешь скотину пинать?!
– А чего он на людей кидается! И еще его отпинаю, – отозвался дядя Вася с кровати и зевнул.
Вовка выбежал во двор. Сумерки стали гуще, но где загон, он увидел сразу. Егоркина голова светилась теперь там. Они вместе перегнулись через ограду загона и разглядели Сивку. Тот все жевал свою дранку.
– Сивка, Сивка!.. – позвал его Вовка.
– Не подойдет, – огорченно прошептал Егорка.
– Тогда я сам к нему подойду, – дрогнув, сказал Вовка и вошел под навес.
А Сивка решил, что и этот человек-недоросток хочет пнуть его под ребра. Он метнулся в угол и уставился на Вовку как на врага. Но Вовка ткнул его в морду хлебом. Сивка удивился, втянул ноздрями запах и осторожно взял хлеб послушными, как пальцы, губами. Он бережно прожевывал его, потеплевшими глазами глядя сквозь Вовку, словно видел сейчас далекую страну козьего счастья...
Из дому вышли тетя Марья и Олег с большими охапками постелей в руках и стали расстилать их на топчане за домом. Топчан был широким и сколочен из неструганых, неровно отпиленных досок.
– Дождя не будет, – говорила тетя Марья. – Здесь спите. А в избе духота-а...
– А ты чего спать не идешь? – спросил Вовка Егорку.
– А я с вами... Я летом всегда с Олежкой ночую.
– А дома сказал?
– Они знают, – махнул рукой Егорка.
Когда тетя Марья ушла, Олег сказал:
– Вовк, Егорка не ушел? Идемте, старики, закусим на ночь, в деревне так полагается.
На свободном крае топчана стояла банка свежего молока и миска холодных пельменей от ужина, прикрытая пучком зеленого лука. Они весело взялись за еду, и так легко все это в них влетело, словно они и не ужинали недавно. Правда, Егорка очень хорошо помог.
Потом они лежали поверх одеяла и смотрели на звезды. Вовка никогда не видел неба такого – чистого, не смешанного с электрическим светом. В таком небе звезд много. Им тесно. Кто-то закидал огромную тьму снежками: иные пристыли цельно, а иные брызнули в разные стороны снежным крошевом...
Вовка пригляделся, и оказалось, что звезды-снежки – это близкие звезды, а есть глубже их – колючие, как острия игл. А за ними – еще звезды, мельче самой пыли... Да и не пристыли они, они мерцают и шевелятся, как живые, и вся эта тьма, полная звезд, дышит... Небо вздыхало и шевелилось так, словно по нему одна за другой медленно проходили невидимые из-за тьмы волны, и звезды, качаясь на этих волнах, сплетались в ясные светящиеся очертания каких-то людей, зверей, птиц...
В одной заманчивой книге Вовка читал о них как о живущих на земле, и вот они в небе живут холодной, сверкающей жизнью. И вон там, между ними, протиснулся и засверкал серебряными рогами Сивка... И вон... что?.. Вроде мальчишка, на одуванчика похож. Вовку царапнуло беспокойство, и он протянул руку – Егорка был тут.
Вдруг Вовка понял, что слышит сейчас не небесное, а усталое, земное дыхание.
– Егорка, слышишь? Дышит кто-то, – спросил он (Олег уже спал).
– Ага, – шепотом ответил Егорка. – Это корова в сарае дышит. Она целый день на жаре паслась, вот теперь и дышит.
Потом Вовка услышал короткое чиханье и покряхтыванье, словно рядом совсем с топчаном ворочался и никак не мог заснуть худенький какой-то, простуженный старичок.
– Это козы. Сивка это, – успокоил его Егорка. – Он совсем как человек чихает. А это сверчок звенит. Слышишь?
И Вовка услышал еще один звук: длинный и тонкий, как струночка, трриннь, трриннь, тррриннь...
– Знаешь, а самое страшное – спать на сеновале! – оживленно зашептал Егорка. – Там мыши все время возятся и есть еще такой... Сеношник. Проти-вный такой! Страшный... Он все копается в сене. Как ужик. И пошипывает так же. Искру ищет. Найдет – и раздует ее в огонь! Поэтому на сеновале даже и чиркнуть спичкой нельзя. Се-ношник...
Теплый, Егорка сам понемногу задремывал, но все шептал про сеношника. Сверчок все тренькал, а звезды шевелились... Так Вовка и уснул.
II
Олег сердился на Вовку, доказывал:
"Неправильная у тебя улыбка, старик. Из-за улыбки и с авторитетом фук. Ну, терпи, старик, сейчас я тебе правильную улыбку нарисую".
И кисточкой без краски стал рисовать ему на губах правильную улыбку. Вовка рассердился и проснулся.
Он согнал с лица муху, сел и зажмурился от сверкающего со всех сторон неба.
Олег завозился рядом, зачмокал, а Егорки в постели не было. Он стоял с дядей Васей у козьего навеса, а тот, опершись на связанные вилы и грабли, бубнил:
– Ты на них не смотри. Они там, в городе, до головной боли, может, доучились. Им необходимость нашим воздухом отдышаться. А ты, Егорка, им каждодневно дышишь. Тебе отцу с матерью помогать надо. Вон зады-то ваши как заросли! Покосил бы хоть серпом – да вечером корове и дал. Сам знаешь, как нынче пасут...
Вовка слушал дядю Васю улыбаясь. Так хорошо!.. Будто в нем пляшут и взрываются щекотные, бодрящие пузырьки, как в стакане с газировкой.
– ...Покоси для коровы-то зады, – настойчиво рекомендовал дядя Вася.
Егорка смирно слушал его, ничего не отвечая, и ковырял босым пальцем землю.
К ним, с порога уже смеясь, подошла тетя Марья:
– Ты на свои зады посмотри, горе! Да не на огородные... Где побелку-то собрал? Вроде и дом целый год не беленный.
– Чего зады! Чего зады! – рассердился дядя Вася. – Ты-то тоже хороша хозяйка! Пирог-то у тебя подгоре-ел! А теперь вот Сивка рванул куда-то до стада. Ищи теперь...
– Ладно, "ищи"! Его не доить, – легко возразила тетя Марья. Пой-дем, ты мой расхороший! Грех в такую погоду ругаться.
Она обняла его и направила к калитке. Дядя Вася шел, но переступал ногами так, что видно было: еще сердится.
– Ты соображай все-таки... Я воспитательну речь говорю, а ты зады...
Он обернулся у калитки к мальчишкам и сказал громко:
– Вы, ребята, под навесом не шибко играйте. Там подпорки ослабли. Упадет еще, придавит кого...
– Во какой ты у меня заботливый! – засмеялась тетя Марья уже за калиткой.
Освобожденный Егорка повернулся к Вовке и заулыбался. А Вовка и так давно уже улыбался. Он свесил с топчана ноги и сказал:
– Привет, Егорка!
Хорошо ему было! Совсем ведь другое дело: проснуться – а над головой не потолок какой-то, а все небо!
Да и жизнь тут по-другому начинается. Вот у него по утрам: мамка с папкой собираются на работу, что-то роняют, скучно и серьезно как-то ругаются. Папка авторучку потерял, ищет и жует на ходу завтрак, у мамы грохнулось что-то на кухне... Суетятся, и шаги их рассыпаются по квартире нервной дробью, пока не клацнет замком входная дверь... Совсем тут все по-другому.
– Так, старик, – полусонным голосом сказал за спиной Олег, – самый раз сегодня авторитет поднимать.
Он спрыгнул с топчана и пошел в дом. А Вовка озаботился и улыбаться даже перестал.
После завтрака Олег пояснил, что они с Вовкой разыграют дуэль на шпоночных пистолетах. Были у них такие. Они из них в городе каждое воскресенье стрелялись. В этом и заключались их тренинги, про которые Вовка забыл после столкновения с Сивкой.
Ольшанские мальчишки, конечно, ничего подобного не видели. Егорка это подтвердил.
– А какая дуэль? Насмерть? А пистолеты покажи! – пристал он к Олегу.
– Все увидишь, старик, – пообещал Олег. – Иди пока за Витьком и Минтином.
...Ребята уселись на хлыстах, напротив освобожденного от постели топчана.
Сидели они серьезно. Как-то к ним в Ольшанку приезжал театр. Взрослые тогда в клубе не только на них, но даже друг на друга цыкали. Семечек никто не грыз... И тут... зашел Олег на топчан, глянул на них – и они сразу почувствовали себя как в театре.
Олег, значит, глянул на них и прорычал что-то не сразу понятное.
"Благор-родный Вор-рогей" – вот что он прорычал. Это он, оказывается, Вовку так для дуэли окрестил, потому что по фамилии – Егоров.
– Тр-ребую, – зарычал он дальше, – смертной дуэли! До пер-рвой крови!
И тут только Егорка увидел табурет. А на табурете – деревянные пистолеты с резинками, как у рогаток, согнутые крючком гвозди, пузырек с йодом и бинт.
Олег спрыгнул с топчана и обычным голосом сказал:
– Вовка, щиток не забывай.
Они разобрали пистолеты и встали – каждый у своей на траву брошенной доски, означающей барьер.
Вовка прикрыл глаза фанеркой с дырочками и повернулся, как у них полагалось, всей грудью к Олегу.
Даже обычной резинкой и бумажной шпонкой можно прилично щелкануть товарища, скажем, в ухо. У пистолетов же – специальная, втрое скрученная резинка, а шпонки – из гнутых гвоздей. Так что фанерный щиток для глаз совершенно необходим.
Нехорошая игрушка.
Но дело вот в чем. Олег хотел стать спортсменом, а быстро бегать не мог. Ни просто так, ни тем более на лыжах. Он задыхался при беге: у него была искривленная носовая перегородка, а горло от всякого пустяка, вроде холодной воды или мороженого, опухало ангиной.
Он сам напросился сразу на две операции: на долбежку в носу и вырезание гланд. Вот и начал к ним готовиться: тренировать волю и терпеть боль.
Игра нехорошая. Но с другой стороны, взрослые-то?.. Ну чего они придумали хорошего для подготовки к долбежке в носу и вырезанию гланд? "Не плачь, деточка, потерпи" – вот все, что они придумали.
...Самое противное в этой дуэли – стоять вот так и смотреть в дырочки, как Олег нарочно медленно целит то в голое пузо, то повыше. Вот, кажется, в губы.
"Наверно, в губу саданет", – подумал Вовка и сглотнул.
Он скосил глаза и увидел, что посмотреть представление вышел шелковисто-рыжий петух. Он холодно оглядел Вовку и Олега, вспомнил недавнюю какую-то победу, взлетел на ограду загона и заорал о ней. Вовка удивился, какое у него огромное, огненное горло. И – цак! Шпонка влепилась в лоб. В голове зазвенело, словно сильно щелкнули по фарфору. Петух исчез. А на лбу у Вовки остался отпечаток шпонки.
– Мой выстрел, – облегченно вздохнул он.
Целился он тоже долго. И когда Олег чуть шевельнул губами, выстрелил в щеку.
Шляпка гвоздя чуть рассекла кожу, и на ней выступила капелька крови. Олег снял ее пальцем, слизнул и рухнул на траву.
– Я убит!
Егорка онемел от переживаний. Минтин с Витьком недоуменно переглянулись.
– Глянь. По правде лупят, – странным тоном сказал Витек.
Минтин согласно кивнул. Почему-то их не устраивало, что именно по правде лупят.
– А вообще здорово бьет! – заговорил Минтин. – Наверно, ворону подшибить можно... или сороку.
– Ворону не возьмет. У вороны перо жесткое, – возразил Витек.
– Мстить-то за меня будете, ольшаки? – обиженно спросил оживший Олег.
Минтин с Витьком снова переглянулись, и Минтин сказал:
– Не-а. Лучше уж их на воронах попробовать.
– Трусите, что ли? – поддразнил их Олег.
– Чего трусить, – спокойно возразил Витек, – просто чего зря лбы ковырять? Лучше и правда по воронам...
– Трусов нету, – поддержал Витька Минтин. – Я вон прошлое лето ка-ак саданул вилами в ногу – наскрозь!
– А орал-то как!.. – усмехнулся Витек.
– Ну орал же, а не трусил...
Олег понял, что игра отыграна, вздохнул и сказал:
– Ладно. Умру неотомщенным. Пусть будет воронья охота.
А Егорка все ерзал на хлыстах, морщился и наконец не выдержал:
– Я... я мстить хочу. Олежк, дай я отомщу, я еще ни разу в дуэли не стрелял.
Олег, хмыкнув, зарядил ему пистолет. Наверное, был доволен, что хоть Егорка загорелся дуэлью.
– А ты теперь меня как назовешь? – обратился Егорка к Вовке.
– А как твоя фамилия?
– Томилин.
– Ну... благородный Нилимот.
– К барьеру-у! – закричал Егорка и запрыгал от нетерпения.
Вовка снисходительно глядел сквозь фанерку, как дергается пистолет в непривычной Егоркиной руке. И вдруг – зззыннь! Вовке вмиг вспомнился зубоврачебный кабинет со всеми его запахами и звуками.
– Умм... поосенок, попав! – вымолвил он.
Егорка охнул, бросил пистолет на траву и подбежал к нему.
– Сильно больно, да? – прошептал он.
Вовка, зажав рот, отмахнулся. Егорка взял у него фанерку и решительно встал у барьера.
– Благородный Егор-ров, теперь твоя очередь, – сказал он, прикрылся фанеркой и сморщился так, что все его веснушки спрятались под нее.
Сначала Вовка хотел, из-за боли наверное, хотя бы хорошенько щелкануть Егорку по пузу. Но потом он вспомнил какого-то дворянина, который как-то очень красиво не стал стрелять в своего противника, чуточку поцелился в собранный щепоткой Егоркин нос, вздохнул и выстрелил далеко мимо его уха.
– Нечестно! Он нарочно промазал! Я видел! – закричал Егорка.
– От. Совсем мальчонку спортили, – усмехнулся Витек. – Давай, давай! Счас он тебе раскровянит губу-то...
Но Вовка, хоть и понимал он Егорку, отказался стрелять еще раз. Пощадил – значит, пощадил. Очень уж ему было приятно от этого. Все тот благородный дворянин вспоминался.
От Егорки все отвернулись и заговорили о вороньей охоте.
А Егорка насупился и отошел в сторонку. Он зарядил все-таки сам пистолет и неловко, на вытянутых руках направил его на себя.
Тут снова вышел петух и заорал прямо с земли, словно бы на Егорку.
– Опусти ниже! – успел крикнуть ему Олег.
Шпонка щелкнула Егорку как раз в ямочку под горлом. Видно, хорошо щелкнула: у Егорки выкатились слезы, он икнул и стоял секунд пять, не дыша и не разговаривая.
– Вот теперь порядок. Все перебиты! – бодро сказал Олег.
А Вовка удивленно думал, как это Егорка всю его пощаду смазал? И вообще, если бы настоящая дуэль: пощадишь вот так, а он, если такой же, как Егорка, благородный, сам застрелится...
По заросшему сизой муравой проулку они спустились к речке Ольшанке, где рос в одном месте старый вяз с вороньими гнездами.
Вовка потихоньку спросил Егорку:
– Ты зачем стрелялся? Вот вышиб бы глаз...
– Да-а. Тебе больно было, а в меня ты нарочно промазал, – ответил он и посмотрел на Вовку так, словно ждал от него еще чего-то.
Вовка остановился. Егорка тоже. И они пожали друг другу руки.
III
Нет. Город – он город и есть. Там, если даже тебя не мучают уроками, не гоняют по пустякам в магазин, все равно день проходит суетливо.
Время то тянется прямо, как пожарная кишка, то галечкой проскальзывает сквозь пальцы...
Там ведь не видно, как взошло солнце. Как набежали с запада тучи и передрались до грома и молний – только сразу хлещут по асфальту светлые прутья дождя. И как заходит умытое этим дождем солнце, тоже не видно в городе. Там оно садится не в степную траву и не в колючий лес, а вязнет высоко над горизонтом в грязно-розовой мгле.
А это все важно! Вовка заметил, как строго ведет себя время в деревне. Оно спокойное, и много его. Оно тут постоянно под присмотром неба и солнца.
А в городе слишком много домов, куда ни солнце, ни небо не заглядывают. Потом – тесные переулки, подземные переходы, подвалы, подъезды, подворотни... Много мест, в которых время само по себе и может своевольничать как захочет.
А в деревне? Сколько всего переделано (в том числе выяснено точно шпонка ворону не берет), а солнце встало на макушке неба – и все обед да обед...
...После обеда Минтин с Витьком повели компанию в лес на свой Минтин щегольнул городским словцом – "фирменный" малинник.
Они шли по лесу, зажатому между холмами. Часто приходилось нагибаться под согнутыми дугой стволами черемух. То далеко, то совсем рядом журчала петлястая речка Ольшанка, а Минтин все обещал, что вот сейчас они к ней выйдут.
А вышли сначала на поляну. Такую веселую! Хоть Вовка и мальчишка, но вот ромашки его поразили. Они росли по ближнему краю поляны широкой молочно-золотистой каймой. И каждая ромашка ну не меньше блюдца!
Вовке захотелось сказать о них что-нибудь особенное, и он сказал:
– У нас такие только на базаре продают!
– Во-от, – гордо отвечал Минтин. – А у нас они – дармовые.
Они перешли молочную речку ромашек, и поляна ясно пошла под уклон. А казалась ровной. А это – трава. Чем поляна ниже, тем трава тянулась выше. И вот уже толстые стебли чемерицы с головой накрывают их мясистыми, как у фикуса, листьями.
– А тут змеи есть? – спросил Вовка.
– Есть, – со вздохом ответил Егорка.
– Сколько хочешь, – подтвердил Минтин. – Покричать надо либо попеть, они и разбегутся. И он закричал странную какую-то песню:
Ва-а калы-хозе денег нет,
Га-рох немо-ло-че-о-ный!
– Хватит уж. Они и так уж давно разбежались, – буркнул Витек. Не любил он, когда кричат.
Олег тоже не любил. Он любил простые и четкие команды и предложения.
– Вперед, старики! – кратко предложил он, и мальчишки пробились сквозь заросли травы к речке.
Она текла под обрывом из красного песчаника, и край, прижатый к обрыву, тоже был у нее красным. А вся она не скрывала выложенного пестрыми голышами дна – такая была прозрачная.
– Какая чистая... В ней, наверно, никто не живет? – спросил Вовка.
– Ага, "никто"! – возразил Егорка.
Он взял голыш со дна и показал его Вовке с обратной стороны. На этой стороне голыш порос буроватой подводной травкой, и в ней ползали какие-то безглавые козявки.
– А это что? – ткнул Вовка в небольшой продолговатый нарост из разноцветных галечек и песчинок.
– Ручейник это, троечник ты противный! Это домик ручейника, определил Олег.
Минтин предложил расковырять домик, чтобы взглянуть на хозяина, но Вовка не дал. Он быстро опустил голыш в воду.
По узенькой, чуть заметной тропе они вскарабкались на обрыв и очутились на вырубке. Это и был малинник: запах малины, жара и шмелиный гуд, словно звук этой жары... Вовка пожалел, что маловато попил вкусной воды из Ольшанки. Здесь точно скоро захочется пить!
А малина, оказалось, не вся еще подошла. Но наесться можно было. Вовка наедался не так, как Минтин – торопливо, по одной ягодке. Он набирал ягоду в горсть и потом уже запихивал ее в рот.
Когда наелись и повернули назад, Минтин показал им тропу, промятую в траве кем-то большим и тяжелым.
– Это медвежья!
Егорка шепнул Вовке, что Минтин пугает. Это корова прошла. Он дал Вовке потрогать клочок рыжеватой шерсти. Минтин услышал явный Егоркин шепот и горячо заспорил:
– Сам ты корова! Это медведь такой – рыжий. Они у нас разной масти бывают. Вон папка у меня – тот пегого медведя видел!
Олег – пятерочник все-таки по природоведению – аж онемел. А Витек возразил солидно:
– Ну да! Папку твоего до сих пор этим пегим медведем дразнят... Папка у него на колхозного быка Пегаса напоролся, ну и придумал: мол, медведь...
Осмотрев шерсть, он задумался.
– Это не корова... У наших коров шерсть короче и рыжее. И вот... Видите? – Он показал два жестких седых волоса. – Это лось прошел.
– Хоть и лось, – примирился Минтин. – Лось не хуже медведя в лесу хозяин.
– Это точно. Так что не очень ори. Выйдет на ор-то да начнет разбираться, – сказал Витек.
Все притихли. А Вовка этому удивился. Он-то считал, что лось добрый такой – вроде коровы. А его вон боятся.
– Ну да, добрый... Особенно осенью. Ка-ак саданет передним копытом наскрозь грудь прошибает.
...Назад они шли по дороге, пробитой в мелком, молодом лесу, высоко над речкой и ее поймой. Вовка совсем не соображал, куда они идут, но не спрашивал ничего – шел и шел. И, как и Олег, не показал виду, что обрадовался, когда лес запестрел березовыми стволами и кончился. Внизу, под пологим холмом, лежала Ольшанка – редкие разноцветные крыши среди зеленых заплат огородов. И ни души. Даже возле домишки-магазина – никого.
Между ними и деревней был еще старый парк школы-интерната. И они решили зайти туда – "добить" тети Марьин пирог.
Деревья в парке росли квадратом, а в деревьях тянулись три темных аллеи. Одна шла прямо к выходу. Вторая – к бывшей барской усадьбе, перестроенной под интернат. А третья – в самый глухой угол парка. По ней они и пошли. Там стояло еще одно кирпичное здание – бывшая барская контора. Его ни под что не перестроили, но и сломать толком не сломали. И оно пугало теперь прохожих пустыми черными окнами и широким зевом расширенного для чего-то входа.
Солнце уже заметно садилось, и здесь под столетними лиственницами и лохматыми елями было совсем по-вечернему.
– Главное, я прям чувствую, как он на меня оттуда смотрит, неожиданно сказал Минтин.
Все вгляделись в черные окна, и всем показалось что-то такое же.
– А кто это – он? – спросил Вовка.
– Да-а... – будто не слыша его, продолжал Минтин, – здесь черт живет. Это все наши старики знают. Вон прошлогодний-то пастух!.. Ногу-то он тогда из-за него сломал. Зашел туда, а там, над подвалом, пол кое-где выломан. А черт стоит в углу... Глаза горят... И манит: "Иди ко мне. Я тебе денег дам!" Тот не хочет, знает, какие деньги, а идет. Не хочет – а идет. И ка-ак навернулся в провал! Еле вылез. А нога – сломанная.
– Да брось ты! – отмахнулся от него Витек. – Он, твой пастух, пьяный был. Все говорили.
– Ну и что? Он как увидел черта – сразу протрезвел. А как упал сразу перекрестился. А то бы он его точно загрыз.
– Зачем загрыз? – округлил глаза Егорка.
– Чтоб душу вынуть. Заче-ем...
– Ну и темнота вы у меня! – покачал головой Олег. – Там, – он указал пальцем в небо, – космонавты круглосуточно вкалывают. А тут у вас – черти!
Олег пихнул Вовку коленом в колено и губами показал слово: авторитет. А вслух сказал:
– Ну-ка, Вовка, сходи в разведку. Выведи этого черта на чистую воду.
Вовка поморщился. Ну дался ему этот авторитет!.. Конечно, какие могут быть черти! Но с другой стороны, с этими ребятами ему и так хорошо.
– Темно ведь уже. Там все равно ничего не увидишь, – нерешительно сказал он.
– Что за "темно"? Ты чего, испугался? – возмутился Олег. – Перед входом зажмуришь глаза, досчитаешь до пяти – и входи! Все увидишь!
– Не-е, я бы не пошел, – подзудил Минтин. – Вот вы не верите, а он там точно живет. Он такие места любит...
Сумерек прибавилось, и от этого слова Минтина стали как-то убедительнее.
"Пропади он пропадом, этот авторитет", – вспомнил Вовка мамину приговорку. Так славно было сидеть с теплым Егоркой рядом, видеть, как начинает светиться одуванчиком его голова, ужасаться вместе со всеми от Минтиновых россказней... И вот – на тебе! Иди в эту черную дыру... А может, и правда там кто-нибудь есть? Не черт, конечно, а что-то вроде...
Вовка встал.
– Я с тобой пойду! – закричал Егорка. У него от решимости даже конопушки посинели.
– Вдвоем и дурак сходит, – отрезал Олег. – Или ты один иди, или я один.
– Двоим он не явится, двоим чего идти, – подпел Минтин.
А Витек поглядывал на Вовку с ухмылочкой и молчал.
– Ладно, пошел я, – сказал Вовка.
Он понимал: Олег точно уж пойдет вместо него. Но тогда – хоть в другую школу уходи.
Он медленно зашагал к черному зеву. Егорка – за ним, но его окликнули: мол, сиди.
– Эй, ты креститься умеешь? – крикнул ему вслед Минтин.
– Да иди ты! – тихо сказал Вовка и остановился у входа.
Там была полная ночь. Он зажмурил глаза, досчитал до пяти – и вошел.
Его охватила холодная, как вода, тьма. Он с трудом сделал еще шаг. Казалось, что кто-то мягко упирается ему в грудь – не дает идти. Сердце стучало под самым горлом... Но тьма все же немного рассеялась. Вовка различил часть стены и дверной проем на другую половину здания. Он глянул в самый темный угол – и все! Прямо на него смотрели жуткие золотые глаза. Ноги у него приросли к полу (так во сне бывает), иначе бы он побежал. Ох и взвизгнул он, как три девчонки сразу! А потом засмеялся мелким, как дрожь, смехом и пошел на эти глаза. Он разглядел под ними знакомую сивую бороду.
Сивка вскочил, вспугнутый смехом, и встал.
– Сивка, Сивка, гад ты такой, – выговорил сквозь этот мелкий смех Вовка и попытался обнять козла за шею.
Но Сивка вывернулся, кинулся к выходу и замер там.
– Че-орт! – услышал Вовка Егоркин, кажется, голос.
Вышел на свет и тут почувствовал, как холодно было там, в здании.
Ребята обступили его. Они смеялись почти также, как он там, в темноте, смеялся. А Минтина среди них не было. Сивка же стоял поодаль и обдумывал эту картину.
– Молоток старик! Это по-нашему, – как-то даже с завистью сказал Олег. – Эй, Минтин! Иди глянь на своего черта.
– Да я в уборную тут бегал, – отвечал Минтин из-за дерева.
По улице они шли гурьбой и шумели. А за ними, как привязанный, аккуратными подхалимскими шажками семенил Сивка. Это Олег дал ему попробовать корку от пирога.
Егорка все рассказывал, как он перепугался, когда Вовка закричал и засмеялся не своим голосом, а потом – козлиная рожа из темноты...
А Минтин молчал, молчал и выдал:
– Это черт нарочно тебе Сивку подсунул. Он не любит, когда его не боятся.
– Ага! А когда боятся – любит, – поймал его Витек. – Он к тебе ночью целоваться придет.
– Ну да-а... Я креститься умею, – неуверенно возразил Минтин. – Да их, наверно, и правда нету. Скорее всего...
Во дворе их встретил дядя Вася. Он как раз загонял скотину во двор. Увидел он Вовку, прячущегося за него Сивку, и спросил:
– И где же это вы его обнаружили?
Все загалдели, объясняя где. А тетя Марья сказала:
– Вот, видишь? Без пинков нашли, привели... Всякое животное хорошее обращение понимает.
– А я чего? Против, что ли?.. – сказал дядя Вася. – Лишь бы на людей не кидался. – И отступил, пропуская Сивку в загон, под навес.
– Да, старик. Теперь ты – легенда. Минтин постарается, по всей деревне разнесет, – вздохнув, сказал Олег.
– А, ладно. Главное, мы Сивку домой привели, – ответил Вовка и немного, конечно, соврал.
Рад он был всему происшествию. В том числе и тому, что Витек его зауважал... Ну и тому, что Сивка оказался Сивкой, а не чем-то вроде... Это ведь тоже...
