Текст книги "Попаданец в себя, 1970 год (СИ)"

Автор книги: Владимир Круковер

Глава 30

Вертолет по моей просьбе сделал пару витков над будущим местом уединения бывшего советника Брежнева. Который в этом времени еще кое-что значит. Вот фотки, а потом расскажу как меня приняли и как шаман признал во мне «Говорящего с мертвыми» и поклонился смиренно; теперь мой авторитет у местных народностей огромен!

Ну вот, идем на посадку!

Глава 31

…Встречают нарядные, веселые, кто-то даже на олене верхом – праздник, вертолет прилетел не по графику!

Мне уделили внимание в основном дети. И не пожалели, ибо кульков со сластями у меня было много.

Ну а потом меня повели к шаману, который восседал напротив чума на медвежьей шкуре и помешивал в котелке над костром некую черную жидкость.

– Садись, гость, – сказал старик, – испей со мной чаю.

И он налил в глиняную кружку дегтярный напиток. На зонах в прошлой жизни приходилось чифирить, но это «чай» внушал опаску. Тем ни менее, присел корточки, глотнул. Горячее варево оказалось похожим не столько на чай, сколько на бульон. «Сутэй цай, вспомнил из первой жизни, – монгольский чай – традиционный монгольский напиток. Приготавливается из зелёного чая и молока с добавлением жира, соли, муки и риса».

– Сутеэ цай? – отхлебнул я еще.

– Нет, сказал шаман, тут только оленье молоко. Ты просто отвык от кирпичного, плиточного чая. А в первой жизни любил его на зоне попивать. Вот, бери талан (хлебная лепешка).

– Откуда знаешь? – буркнул я, отставляя кружку4 на землю.

– Так я и сам трижды живущий. А ты просто еще неопытный, шарахаешься, себя не умеешь познать. Зато пра-язык освоил, теперь дело быстрей пойдет.

– Объясни!

Шаман улыбнулся:

– Это – концентрированная информация от первой цивилизации, послание тем, сознание которых биополе пустило на повторение жизней, сместив по временной оси. Матрица любит эксперименты! Что-то приживется, освоится, что-то отторгается. У тебя отторгалось разрушение, но пра-языком ты воспользовался легко и свободно. Только по привычке продолжал открывать рот и создавать звуки. Пра-язык не нуждается в озвучке.

Он и в самом деле не открывал рот и не шевелил языком, слова проявлялись в сознании мгновенно, со всеми отзвуками звуковой речи.

– Конечно, в городах рот открывать надо. Непонятное вызывает интерес секретных служб. Вообщем – по обстоятельствам.

Шаман отпил густой чай и продолжил:

– Следующие информационные закладки дадут тебе определенное могущество. Помнишь:

 
В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
И орел не взмахивал крылами,
Звезды жались в ужасе к луне,
Если, точно розовое пламя,
Слово проплывало в вышине.
Гумилев согрел мне встревоженную душу, я подхватил:
– А для низкой жизни были числа,
Как домашний, подъяремный скот,
Потому что все оттенки смысла
Умное число передает.
Патриарх седой, себе под руку
Покоривший и добро и зло,
Не решаясь обратиться к звуку,
Тростью на песке чертил число.
 

– Вот – вот, – сказал шаман, – но мы не забываем уроки Древних, не забыли мы, что осиянно / Только слово средь земных тревог.

А твой путь пока в собирании Шариков знания, к управлению цивилизацией ты пока не готов. Хотя, надо признать, от безумство «перестройки» ты Россию почти спас. Вовремя убрал наиболее опасных консерваторов.

Глава 32

Устройство таежного дома процесс захватывающий. Особенно руками таежных людей. Правда зимовье в ущелье на берегу студеного ручья пожертвовал Шаман, но для долгой жизни городского «баловня» племя решило благоустроить жилье дополнительно!

Впрочем, я уже в их мнениях был на уровне не просто «городского», но и близкого к почитаемым. Не чинился и не фыркал, говорил на древних языках, любил детей и привез им подарки, уважаемым охотникам подарил шикарные ружья с охотничьими припасами…

Тут надо сделать небольшое отступление. Я провел пару суток (мы не спали) с Шаманом и он вещественно показал, что может Древнее Слово. Он не останавливал Солнце, но призвал забавного дятла сесть к нему на рукав. Он не подгонял Звезды к Луне, но вызвал из чащобы медведя и мы славно прокатились на Топтыгине.

А я ведь по прошлой жизни очень недолюбливал медведей – самых коварных хищников в мире. Которые, вдобавок, всеядны – что говорит об их великолепной приспособленности, к их адаптации к различным условиям жизни. То бишь, высоком для животного интеллекте!

Многочисленные встречи с этим зверем только усилили мою к ним опаску. И, в конечном итоге, в зверинце пьяные рабочие забыли запереть клетку с медведицей, та выскочила и побежала в сторону зрителей с детьми, а я – дурак ухватил её за уши, надеясь удержать. А потом эти же рабочие споро накинули на нас сеть с грузилами для отлова зверей, медведица жевала мою ногу, люди орали и суетились, медведица вырвалась из сетки и продолжала бег по кругу зоозала, милиция радостно палила из автоматов и наконец попала очередью в бок загнанному зверю, а я побрел, хромая, в медпункт поселка городского типа Буденновск, где мне скверно промыли рану и нога к утру воспалилась, возникла угроза заражения крови…

Я мог бы более подробно рассказать, как во времена Горбачевского бардака в нашем государстве в больнице не было даже морфия, гниющее мясо мне срезали с ноги под галлюциногеном, а вместо костыля дали половую щетку… А потом, когда я уже ехал догонять зооцирк, где работал, эту больницу захватила банда Басаева…

Но это было в прошлой жизни. Осталось лишь настороженность к медведям и отвращение к толпе!

Возвращаясь к управлению Словом, могу сказать что мне быстро стали ненужными хитроумные приспособления для убийства, и я подарил ружья знатным охотникам. Раздал и ненужные более припасы.

Народ тофов оказался дружным и умелым. Еще бы – с Таким Шаманом!

И напоследок мой новый учитель (нет, не так – Учитель) покаялся. Многажды живущие, оказывается, затеяли для эксперимента создавать честное общество еще в 1917 году, потерпели неудачу, а теперь сидят по провинциях на всей Планете, выжидают. Кто-то не сдался, направил силы на создание капиталистического социализма и скандинавские страны лопаются от благополучия сытых зомби. Кто-то экспериментирует с малыми группами или расами, как мой Гуру. Ну а кто-то помогает по мелочам, что (узнал себя и зарделся) убирает особо вредных правителей, спрямляя путь нравственной эволюции.

Пока я обследовал свое поместье (а чем не поместье эта долина с чистейшей проточной водой и уникальным кедрачом в добрых полсотни километров в все стороны), тофы споро собрали мне лабаз на куриных ножках – бревнах-столбах с ободранной корой и брезентовую мойню, аналог полевой русской бани.

Делается она так: берется большой кусок брезента, который водружают на металлический каркас, получается вроде палатки или шатра с металлическими стойками и перекладинами по бокам. В центре складывают из булыжников очаг, булыжную печь внутри которой и разжигается на земле костер. И горит этот костер, пока камни не накалятся. Костер тушат, края палатки опускают до земли, вода уже стоит в ведрах и в кадушках: черпай да плещи на камни, блаженствуй в свежем пару, выскакивай к ручью ополоснуться, и вновь – в пар, в свежесть хвойного веника и здоровья лесной бани!

– Лестницу не забывай от лабаза убирать, – сказал пожилой тофалар, – хозяин умеет по лестнице лазить, все пожрет и попортит. – Мы тебе завтра еще дров наготовим на зиму, братья пошли сухостой рубить. А сейчас, однако, ужин готовить будем, уху варить. Птицу позови жирную, ты уже умеешь.

Я не знал – умею или надо учится. Просто позвал на языке древних, не разевая рта, мысленно проговорил желание, пару молодых тетеревов и они выпорхнули из чащи, покорно сели у ноги. Дед быстренько свернул им головы и призвал подростков, чтоб ошпарили и ощипали для супа. Который тут, как и все жидкие блюда, прозывается «ухой».

Глава 33

Ушли тофы, угнали оленей без поклажи…

Вот наконец и одиночество! То, чего желал, к чему стремился. Конечно, зимовье – не царские палаты, но тем ни менее ощущаю себя Владыкой: вокруг первозданная природа, воздух пахнет хвоей и жизнью, а теснота избушки, сложенной из настоящей лиственницы (вечного дерева) ничуть не смущает.

Утрами подмораживает. Варю покушать пока на улице: кострище под навесом, бревнышки вокруг, чуть в стороне тоже под навесом дров напилили на всю зиму. Так что утро начинаем с зарядки – колун да чурбачки, сухостой ломаю отдельной кучей.

Но есть и проблемы. Да и как им не быть у нашей интеллигентно-писательской братии, на которых даже вторая жизнь и язык Древних не оказывает благодати – всё мы в самокопании, в «чуйствах», в интеллектуальных соплях!

Вот сижу на чурбачке, рефлексую:

 
Каким вы служите богам?
Я псалмы пел прекрасным дамам,
Я ставил памятники мамам,
И познавал себя я сам…
Каким вы служите богам?
Каким вы служите богам?
Чтоб на себя одеть оковы,
И к разуму привесить шоры,
И сбросить разум в общий хлам…
Каким вы служите богам?
 

А варю я похлебку с тушенкой. У меня два ящика по 20 банок тушенки на зиму, а я, вместо того чтоб дичину свежевать, тушенку жру. Скоро, видать, вегетарианцем стану. А как вегану прожить в Сибири в тайге без базара с улыбчивыми кавказцами и поставок фруктов с Кубы или Ирана?

Но не могу заставить себя вновь призвать из леса этим могущественным пра-языком живое существо, чтоб его убить и съесть! Как-то противоречит сие моим нравственным устоям. До сих пор перед глазами те две юные тетерки, которым дед сворачивает головы… Я, кстати, в тот раз и не попробовал тетеревиное мясо!

А попозже накалякал ассоциативно в блокноте:

 
Между ангелом и бесом
Прохожу я темным лесом,
По тропинке прохожу,
Ничего не нахожу.
Между ангелом и лесом,
Я иду в обнимку с бесом,
От предчувствия дрожу,
Но свой страх не покажу.
Между бесом и тем лесом
Иду с ангелом небесным,
Бесу фигу покажу,
Пару ласковых скажу.
Между ангелом и бесом
Темной ночью, темным лесом
То и дело я хожу,
Ничего не нахожу.
 

Тем ни менее что-то решать надо, на тушенке я всю зиму не проживу, тут ее максимум на пару месяцев хватит.

Ладно бы, ружья не обдал бы, так поохотится по-честному, человек против дичи, все правильно – охота. Но так, простым подзывом – не правильно, не честно.

Конечно, на рыбе можно продержаться, тут рядом, километрах в пяти река Джуглым, которая впадает в Уду[9]9
  [1] Река Уда, протекающая на территории Бурятии, является одним из наиболее крупных притоков Селенги. Длина – 467 км….


[Закрыть]. Эта небольшая речка славится замечательной рыбалкой на черного, марсового хариуса. Некоторые экземпляры достигают 1,5 кг веса! Помимо трофейного хариуса здесь водится ленок, налим (вкуснейшая печень для ухи), и даже «хозяин реки» таймень, ростом с меня. Все это было и в Ангаре во времена моей молодости… Тьфу, да я же и нахожусь в этом времени! И вся эта рыбная экзотика тут рядом плавает, да и в мой ручей может заплывать!

Надо попробовать, хариус на мушку берет, удочки я не раздал, вон – целый спиннинг из бамбуковых палок в рюкзаке, еще в Ленинграде покупал.

Сижу на берегу, смотрю на мушку. Никто не клюет. А словом рыбу брать – так это вовсе беспредел.

Кто бы подумал, что могущество столь противоречит моей природе. В детстве воображал себя волшебником, а вот наяву отторгается право брать Словом или Словом же рушить что-то. Может это моя человеческая совесть бунтует…

Вывалившийся из кустов даурского можжевельника, младшего брата вечно скорбящего кипариса, здоровенный волчара, прервал мои раздумья и бесплотную рыбалку.

Глава 34

Волк был велик. Я чуть не испугался, так как владение Словом еще не приучило мою нервную систему к его величию. Потом заметил на загривке зверя небольшую косулю. Волки носят добычу, как люди – котомку, через плечо, на холке. А вот собаки так никогда не делают. Волк подошел ближе и сбросил косулю на землю, у рогатой было порвано горло и кровь спущена.

Наверное жители леса приняли мои безмолвные мысли, мои телепатемы и решили помочь.

«Спасибо, дружище, – сказал я в голове беззвучно, – погоди – поделимся».

Волк молча ждал, пока я отчеквочу заднюю ногу, осторожно взял ее в зубы и прыснул обратно, в тайгу.

А я, ощущая себя Богом, принимающим дары от животных, поволок мясо ближе к ручью, чтоб разделать и замыть место от волокон и крови. Сегодня у меня на здоровенной чугунной сковороде будет скворчать свежатина с картошкой!

Прошел месяц моего отшельничества. Жилось более чем хорошо: хвойный воздух лечил не только душу, я буквально ощущал, как каждая клетка здоровеет и наполняется энергией. Утрами со рта не было больше гнилостного привкуса, утром я жевал хвойную веточку и дышал свежестью бытия!

Отлично шли стихи. Общая тетрадь уже наполовину заполнилась.

 
Под образа!
А нет их – под березы.
Молиться и прощения просить.
А утром будут росы,
Словно слезы,
Мне голову осеннюю лечить.
И душу мне омоют,
Я поежусь,
Стряхну с щеки
Лихого комара.
Шуршит в траве
Не мышка и не ежик,
И не щенок, играющий с утра,
И не мечта,
Забытая навеки,
И не судьба,
Проклятая на век.
А солнце
Словно бритвой режет веки,
И плещется
На гребнях сопок
Снег.
Я сегодня шальной и ласковый,
Я над миром взойду луной.
Загорится цветочек махонький
В древней сказке лесной мечтой.
Пробежит по тайге игрушечный,
Нежно-плюшевый серый волк,
И ударит картечью пушечной
Оловянный потешный полк.
А луна всего на три четверти,
Полнолуния ждать и ждать…
Оторву на рубахе петельки:
Счастье по лесу раскидать.
 

Столь же удачно писался роман. Роман – предостережение, фантастика апокалипсиса, вести из 2020 года. Я ничего не выдумывал, даже сюжет не изобретал, мой герой – молодой поэт просто замерз в 1970 в тундре под Норильском, а когда его нашли в 2020 году и разморозили, ожил. Но начал стремительно стареть. Он проживет два месяца, но за это время успеет получить материальную независимость от благотворителей и объездить всю планету. Подмечая, как гибнут леса и болота – легкие Земли; как гибнут моря и океана, задыхаясь бензиновыми парами и пластиковым безумием; как вместо вкусных овощей на прилавках магазинов появляются безвкусные уродцы гидропоники, а фрукты сохраняют свежесть месяцами, мумифицируясь. Он будет пить молоко, которое не скисает: он будет жарить белесую яичницу от кур, не видевших землю и траву с солнцем; он будет носить пластиковую одежду, от которой кожа покрывается алыми пятнами и дышать воздухом, в котором почти нет кислорода. И стареть, так как организм наверстывает процессы, заторможенные льдом.

Но моему герою не суждено будет умереть от старости – он умрет от гриппа, от пандемии китайского боевого коронавируса!

Книга дошла до половины. Мой герой в Финляндии, где отрицательная рождаемость. Прирост населения вычисляется разностью между количеством родившихся и умерших на данной территории за определенный период времени. Если родилось больше, чем умерло, то естественный прирост положительный. Если родилось меньше, чем умерло, то естественный прирост – отрицательный, иначе говоря – убыль населения.

Финляндия не единственная европейская страна, которая столкнулась с проблемами прироста населения. Пока Финляндия остается богатой европейской страной. За подходящих приезжих специалистов уже идет борьба – например, медсестры просто нарасхват.

Но низкий уровень рождаемости – словно моток колючей проволоки, который опутывает все проблемы финнов.

Поля, отвоеванные кровью и потом, достанутся лесным хищникам. Церковный перезвон будет раздаваться среди пустых домов.

Старшее поколение будет жить во все более стесненных условиях, потому что число людей, обеспечивающих им пенсию, сократится. Все узнают жестокую правду. Прибавочную стоимость приносит не техника, а человек, но финнов скоро станет слишком мало.

Сейчас мой новый герой пишет жесткое стихотворение про аборты:

 
Меня убили, хоть я не родился,
Как модно стало нынче убивать:
Брать зернышко, в котором появился,
И хладнокровно в писсуар бросать.
 
 
Я не родился, а меня убили,
И раньше убивали много раз,
Таблетками, уколами травили,
Чтоб не открыл ни разу своих глаз.
 
 
Я не смогу родиться в этом веке.
Я, даже, веки не смогу открыть.
Какой-то непорядок в человеке,
Который может запросто убить.
 
 
Не счесть всех трупов за одно столетье –
Как быстро людоеды входят в раж, –
Чтоб я не проявился в этом свете,
Абортами берут на абордаж.
 
 
Зачем сливаться людям в наслажденье,
Когда итог банален и уныл:
То – не любовь, а просто – упражненье,
Чтоб кто-то не рождался и не жил.
 
 
Чтоб не было на свете Паганини,
Чтоб Моцарт не сыграл свой «Реквием»,
Чтобы никто не повторился в сыне,
И дочерей чтоб не было совсем.
 
 
Как хорошо не нянчиться с младенцем,
А в театре куклу к сердцу прижимать,
Как хорошо жить логикой – не сердцем,
И здравые поступки совершать.
 
 
Сибирский кедр в скалах прорастает,
Поскольку уронил в скалу зерно,
А человек зерном пренебрегает,
Как будто бы отравлено оно.
 
 
Волчица за волчонка в схватку с тигром
Способна без раздумия вступить,
А человек играет в злые игры
Под кодовым названием: «любить».
 
 
О, как легко рифмуется с любовью
Еще не проявившаяся боль,
Любовь ассоциируется с кровью,
Но только это – секс, а не любовь.
 
 
Любить – убить: поганое созвучье,
Любить – и жить: чудеснее звучит…
А кто-то до рождения замучен,
А кто-то никогда не зазвучит.
 
 
Оборванные звуки аритмичны,
Оборванные струны – скрипки плач,
Но наши судьбы более трагичны,
Ведь наша мать – наш собственный палач.
 
 
Нас убивают, чтоб мы не родились,
Абортами идут на абордаж,
Ни разу мы на свет не появились,
Мы в мире существуем, как мираж.
 
 
Убит за девять месяцев до жизни,
Продуманно заранее убит…
А кто-то правит бал на смертной тризне;
А кто-то на прием к врачу бежит.
 

Кто-то дернул меня за рукав энцефалитки. Я оторвался от клавиш печатной машинки «Эрика» (прозу я пишу сразу для издательства, а стихи – рукой, пером) и посмотрел на наглую белку, избаловал я её вкусным печеньем.

Глава 35

По первой пороше добрый охотник с мелкашкой и лайкой идет белковать. А у меня ни ружья, ни желания кого-либо убивать зазря. Тем более – бельчат, которые давно хозяевами себя чувствуют на моем стойбище!

Но зима вскоре вступит в полную силу, а у меня нет удобного туалета. Конечно, в холода я жопу морозит по кустам не буду, в ведро оправлюсь, но хоть яму поглубже для отходов вырыть надо, метра на три. А весной поставлю там и туалет, будку с дыркой в полу.

Так что нынче я – крот, со штыковой лопатой!

В земле порылся, сготовил завтрак: разогрел перловую кашу с белыми грибами. Грибы в этой тайге замечательные: грузди для засола небольшими кадками: маслята для жарёхи и посола маленьких прямо в бутылке, тех кто пролезет: лисички, их просто посыпьте слоями крупной солью и смородиновым листом проложите – зимой лисички под беленькую очень хороши. Ну и белые, царь гриб и на жарехи, и на засолку, да и сушеный хорош. Не все лесные люди грибы едят, некоторые По-старинке считают гриб баловством, сорной едой. Им медвежатину подавай или нежную кабаргу, в коей и польза, и вкус. В каждой лесной животине и польза, и вкус – сила для человека. У медведя желчный пузырь вырезают, сушат – зело хорош в настое, да и бабам от бесплодия помогает. У кабарги – струна, секреция железы, расположенной под животом самцов небольшого клыкастого оленя. Эта железа, размером с куриное яйцо, содержит густое вещество с резким специфическим запахом – мускус. В народе считают, что это средство способно продлить жизнь и этому есть научное подтверждение. В струе содержатся компоненты, влияющие на продуктивность стволовых клеток костного мозга. Они руководствуют процессом кровообразования, и усиление данного действия народным средством позволяет побеждать серьезные заражения крови, справляться с сильными физическими и умственными нагрузками, а также ослабленным иммунитетом.

Про каждого зверя, про каждое растение в тайге расскажет любой шаман, а не только мой учитель – многажды живущий. И все лечебное! Элеутерококк, рододендрон Адамса, Шиповник, Зверобой – природный антидепрессант. Золотой корень, брось его на пару часов в термос с горячей водой, добавь иван-чай… В отличие от кофе он не вызывает повышенное биение сердца и суету внутри.

Все приспособлено для жизни, взаимополезно и дружелюбно. Наверное, те же условия и взаимовыгода создана и для Африканцев, и для людей в вечных снегах, и в вечных пустынях. Не так щедро и богато, как у нас в Сибири, в тайге, но несомненно создано и присутствует. Живи и радуйся. Нет, не живется спокойно двуногим полуразумным, ужаленным корыстью и завистью!

Что-то каша меня на грустные мысли навела. Ничего, сейчас чайку земляничного с березовой чагой тяпну да и пойду в зимовье на машинке строчить, героя своего по Земному шарику проводить. Конечно, в СССР вряд ли опубликуют, но этому СССР всего ничего осталось, меньше 20 лет.

Еще меня удручает, что Шамана не расспросил. Ни из какого он времени, ни сколько в этом живет? И вообще – кто он был, прежде чем пуститься в странствие сознания?

Вчера у меня забавный случай был, полностью проявивший мощь Древнего языка. У ручья на меня вышли парочка беглых зека, что в Сибири достаточно привычное дело. Тут в деревнях до сих пор по зимнему времени на завалинку покушать возможному беглецу узелок кладут на ночь. Места издавна каторжанские. Но эта парочка из беспредельщиков, сразу денег потребовала, ружье и еды. А я на них гаркнул беззвучно, пра-речью возмутился и гнев свой обозначил. Один помер, сердце слабое оказалось. Второй просто обмер. Когда очнулся, я заставил его товарища похоронить и припас на дорогу дал, не сужу я осужденных, не мое дело.

В прошлой жизни это происшествие заняло бы две главы – минимум. А нынче, со знанием Древних, как бы чихнул, одна жизнь улетела, вторая побрела в никуда.

Помнится в детстве сидели мы с пацанами в дворовой беседке на детской площадке. И вдруг увидели, как к нам направлялось совершенно невообразимое существо, больше похожее на медведя, чем на человека. Почти двухметрового роста, в рванном комбинезоне, босиком. Из-под спутанных волос, падавших до плеч и до груди, поблескивали маленькие, какие-то желтовато-красные глазки.

– Не бойтесь, пацаны, – сказало существо тоненьким голоском.

Этот голосок, напоминающий кукольный, нас слегка успокоил. Мы подумали, что это какой-то, еще неизвестный нам, псих. Психов в нашем районе жило два и оба были безобидными. Первый – Вовка Хрущев, был маленький и все время пьяный. Днем он просил милостыню на паперти в центральной церкви, а вечерами бродил где попало и всем читал наизусть отрывки библии. Он почему-то считал себя половым гигантом, и все угрожал, будто изнасилует кого-нибудь из мальчишек. С похмелья он, наоборот, просил изнасиловать его, спускал холщовые штаны и демонстрировал прыщавую, тощую задницу. Но в целом, Хрущев был вполне безобидным психом, так как дальше разговоров никогда не заходил.

Второй, чистенький, весь какой-то выглаженный, старичок с аккуратно расчесанной бородкой, воображал себя регулировщиком. Он целыми днями стоял на перекрестках и указывал машинам, куда ехать. У него был самодельный жезл, покрашенный, как у милиционеров, вот только речь его никто не понимал, так как его слова состояли всего из нескольких, одинаковых звуков. Так обычно пытаются «говорить» глухонемые.

Здоровяк прошел в беседку и сел на пол, выставив черные, широкие ступни с крепкими, желтыми ногтями. Сидя на полу, он был вровень с нами, хотя мы сидели на скамейке.

Валька вспомнил, что он командир, и строго спросил:

– Чего надо-то?

– У меня деньги есть, – пропищал мужик.

Он засунул здоровую, как лопата, руку в карман, извернулся, нашарил там, вытащил тридцатирублевку, протянул Вальке. – Пацан, сходи, купи мне коньяк с двумя костями, а на сдачу – себе, что хочешь.

Коньяком называлась гомыра, денатурированный спирт, который продавался в керосиновых лавках и стоил 18 рублей. На бутылках с гомырой изображали череп с костями, как на электробудках. Его покупали те, у кого были не керогазы, а примусы, а некоторые мужики предпочитали денатурат сучку – водке за 23 рубля 50 копеек. У меня дома для доктора Дубовика покупали водку столичную, за тридцать рублей семьдесят копеек, это считалось дорого.

Валька мгновенно схватил денежку, мигнул Новожилову и слинял. Он, признаться, был скуповат, но в данной ситуации никто не сомневался, что Валька ни копейки не зажилит: общак – дело святое.

– А ты, – блеснул мужик на меня своими странными глазами из-за завесы волос, – сынок, закусь бы организовал. Сможешь?